Чёрная кошка в оранжевых листьях

ИЗ ПАПКИ «ТОЛЬКО ДЛЯ СВОИХ»

У Дани нашего была няня-гуцулка. Федосия. В первый же вечер после знакомства и прогулки с няней Даня (два года) с характерным акцентом сказал:

— Йисты нэ буду! Зуб пид коронкоу болэт.

То есть ужинать не буду, зуб под коронкой болит.

У моих родителей был знакомый портной Шурик Помер. В ателье на двери его мастерской так и было написано «МАСТЕР ПО ПОШИВУ И РЕМОНТУ ВЕРХНЕГО МУЖСКОГО ПЛАТЬЯ АЛЕКСАНДР ЙОСИПОВИЧ ПОМЕР».

На днях Шурик Помер помер. Упокоился. Добрая ему память. В девяносто три года еще снайперски вдевал нитку в иголку без всяких усилий и очков. И ушел во сне. Помер Помер.

Кстати, о фамилиях. Когда я готовила благотворительный проект, то связывалась с разными еще существовавшими профсоюзами. Одна из председателей носила восхитительное имя — Людмила Павловна Высокодобротная. Она нам очень помогла с одеждой сцены.

Моя подруга писала на работе отчет для начальника и параллельно письмо мне. Наревелась, пока мне письмо писала… А заодно уже и отчет дописала.

Отнесла отчет начальнику. А тот просмотрел бумаги и вдруг кокетливо скосил на нее глазки.

В конце отчета вместо подписи было начертано: «Целую, Лариса».

На днях в Данькину квартиру пришли муравьи. Они пришли не просто так, а навеки поселиться. Пришли на лужу сока, Андреем оставленную. Надо знать Даню. Он ведь говорит обычно: «Не убивай муху, а если тебе невмоготу, обидь ее словом. И выпусти в окно».

Он расстелил салфетку, замоченную в сахарном сиропе, и пригласил муравьев перекусить чем бог послал. Муравьи набежали на салфетку, Даня с Андреем вынесли салфетку с муравьями в сад. Там, в саду, муравьи рассказали об этих гостеприимных дураках своим товарищам, и те, другие муравьи, пришли к Дане смотреть лужу и угощаться сахарной салфеткой. С криком «А нам?!» они прибежали к луже сока, которую никто не решился вытереть, потому что там еще топтались муравьи из первой группы.

Даня и Андрей стали искать муравьиную мать, чтобы ее подкупить, перевербовать и заставить вывести свой народ в сад. Но там царила анархия, и никаких сомнительных марин с крыльями не оказалось. Даня сел за компьютер и набрал в поисковике: «Муравьи в доме. Безболезненное избавление. Безболезненное для муравьев». Поисковик сказал: «Ха-ха-ха, придурки!» — и выдал парочку порносайтов. Тогда Даня надел на себя и Андрея кепки, и они поехали ко мне советоваться и просить меня возглавить исход муравьев из их дома. И я возглавила. Я пришла к детям и призвала муравьев: «В сад! Все в сад!» Но предварительно сделала дорожку из рафинированного подсолнечного масла, которая конусом расширялась к выходу. И они ушли.

Теперь у Дани опять нет домашних животных.

У меня где-то есть фотография, где сидим мы с Линой и Чак Гордон Барнс. (Это вроде собака, но мы все больше сомневаемся, потому что он чистый профессор. Позавчера построил нас и вывел во двор. А через минуту случилось землетрясение.) Да, так о фотографии. Лина держит на коленях Жюльетт-Марион, куклу-старушку лет 60 от роду, парижанку-пейзанку, а я — Степанчика, нашего котика нежного, ныне усопшего. И мы все — в шляпах. И Линочка, и Степа, и Чак, и кукла, и я. Фотография называется «Эскот». Только вот Линка как-то взяла ручку и изрисовала эту фотографию усами и рогами, потому что была маленькая и глупая. Надо сделать новую — шляп в доме — как у Матроскина гуталина.

Однажды меня назвали женщиной легкого поведения. Это было в Хотине, я водила своих друзей по крепости и присела в тенечке отдохнуть, а закарпатские пацаны перед приездом президента делали там реставрацию и ремонт. Они так виртуозно матерились, я такого никогда не слышала и представить на практике то, что они предлагали своему начальству, нашей власти и какой-то Маше, видимо, бухгалтеру, не смогла. Хотя на воображение никогда не жаловалась. И, как бывает в таких случаях, я стала смеяться.

И вот сижу под деревом на кирпичике, умираю от смеха. А тут проходит группа туристов. И мальчик-подросток говорит своему отцу восторженно:

— Дывысь, тату, нар-ко-ман-ка…

А его толстый тато:

— Ни, сынку, цэ не наркома-а-анка… Хех! (И подмигивает мне так по-приятельски, довольно фривольно, мол, знаем мы…)

Я своим друзьям с гордостью:

— Меня только что кокоткой обозвали!!!

А друзья на меня с сомнением, скептики такие:

— Это тебе послышалось…

Вчера в театре «Трудный возраст» прошел технический прогон новогоднего «Щелкунчика».

На сцене около 200 человек. У меня страшная головная боль. Я бегаю из зала на сцену, со сцены в зал, практически уложив голову на ладонь правой руки. То есть я таскаю голову на руке, как на блюде, и оттуда, из этой головы, веду свет и звукоряд. Кроме взрослых актеров, студентов и старшеклассников, участвуют младшие, вокалисты и танцевальные группы.

А в это время за кулисами.

Мыши из массовки что-то не поделили с карамельками из балета. К карамелькам присоединились цветы из младшей танцевальной группы, и битва завязалась живописная. Карамельки и цветы надавали мышам по ушам, а лакеи, наоборот, отлупили короля мышей и сломали три канделябра.

И все это тихо-тихо, потому что у М. очень болит голова. (Любимые…) Кто-то из музоператоров заметил, что задник, красавец такой весь в блестючих снежинках, почему-то ходит ходуном. Старшие побежали, заглянули, ужаснулись, разняли, утерли слезы и сопли, умыли мордахи.

Я узнала об этом уже в костюмерной после прогона.

Так в моем театре подрались животные, растения и десерт.

В сказке Гофмана ну от силы — десять действующих лиц. Я написала пьеску по «Щелкунчику», но оказалось, не так все просто. Моя дочь Лина, довольно сценичная, музыкальная и очень милая девочка, была назначена худсоветом на главную роль, роль Маши.

Лина — человек очень дружелюбный, контактный, общительный и доверчивый. На одну из первых репетиций она притащила с собой полкласса и заявила: «Мама, надо пристроить в спектакль моих друзей, им тоже очень хочется». Я дописала еще парочку мышей, парочку фей. Для близкой Линочкиной подруги пририсовала старшую сестру Дашу, но с условием, что Щелкунчик потом, когда превратится в красавца-принца, женится на ней, на Даше, поскольку самой Маше еще рано, а Линкиной подруге уже есть шестнадцать лет, и по законам нашей страны ей уже можно выходить замуж.

Лина согласилась скрепя сердце, но на следующую репетицию явилось еще человек двадцать, это уже были друзья Линкиных друзей, для которых Лина, скроив жалобное выражение физиономии — «Умоляю, мамочка, ты — лучшая», — выцыганила роли, которые я дописывала и расставляла по всему спектаклю, как шахматную композицию. В результате — мышиный король обзавелся дочками и их усатыми бойфрендами, Щелкунчик — мамой-королевой и папой-королем, четырьмя охранниками, работниками телевизионного королевского канала — Питером Пенном, Пеппи Длиннымчулком, двумя операторами и двумя непонятнокем, которые держали за два угла огромную телевизионную рамку, хотя ее вполне можно было подвесить на штанкете, при надобности поднимать и опускать, что было бы надежнее и современнее, — но куда было деть желающих?!

Еще ко дворцу были приставлены охранники во фраках и лакеи в ливреях с канделябрами для красоты, а также огромным кабинетом министров в составе министра обороны Гарри Поттера, министра образования Гермионы Грейнджер, министра дошкольного образования феи кукол Мальвины, министра здравоохранения Зубной феи, министра культуры феи Гармонии, министра охраны окружающей среды феи Флоры, министра пищевой промышленности феи Драже, министра внешней торговли феи Чайной Церемонии, министра противоречий феи Абракадабры. В последний момент к фее Абракадабре была пристроена, как в сериалах, откуда-то появившаяся незаконнорожденная дочь. И это не считая четырех балетов — мышей, карамелек, китаянок с веерами и нескольких возрастных групп, от шести до восемнадцати лет, — цветов. Словом, когда ВСЕ вышли на финал, самых маленьких чуть не затоптали, а когда все в одном порыве склонились в поклоне — со сцены в зал подул ветер.

Хокусай…

Он, совсем младенец, меньше котенка, нашел обрезанную часть кефирной пластиковой бутылки, непрозрачной, белой… И засунул туда морду. И превратился в гибрид щенка и бутылки… Сидит в этом длинном носе, глаз нет… Только ушами дергает на звук… Пришлось догонять, чтобы освободить. Удирал спирально, от звука моих шагов. Лицо чудесное, похож на японца. Конечно, потащился за мной… Всё — теперь кормим, вытащили старую утепленную будку, где до Хокусая у нас жили два кота и курочка. Все трое приблудные.

Скажите мне, почему все подобрыши, кошки, куры, собаки, жуки, белая крыса, гусыня, почему в нашем маленьком квартале они выбирают наш дом, в котором живет большая и с виду очень опасная грозная собака?!

В Одессе…

Ехала в маршрутке с Греческой к бабушке на Королева. Подсел дедушка. Посмотрел внимательно, посопел и робко:

— Говорить будете?

— Почему нет?

— Не… Просто сейчас некоторые не хотят говорить в автобусах…

И он стал рассказывать. Говорил-говорил. Тыркал меня пальцем в плечо. Задавал вопросы, сам же на них отвечал. До площади Деревянко я узнала о нем абсолютно все. Выходя, он благодарно:

— Как с тобой хорошо разговаривать!

Ждали друзей-американцев в гости. У одного из них был день рождения. Говорит наша Ирочка: «Давайте шарики развесим, слоган какой-нибудь напишем, давайте?» — «Ага! — говорит Данька, — давайте: «Янки, гоу хоум!»

Ехали в машине в соседний город. Шла какая-то церковная процессия с хоругвями. Монашки в длинном черном, бледные, глаза долу. Старушки суровые с поджатыми губами. Рядом со священником — его супруга, матушка… Она плелась устало и на одном из поворотов украдкой зевнула и перекрестила рот…

Данька с уважением: «Кино снимают. «Братья Карамазовы».

Позвонили из Пенсионного фонда.

— Марианна Борисовна, напишите нам, пожалуйста, сценарий вечера…

— Какого?

— «Мисс Пенсионный Фонд».

— …

Они не дождались, пока приступ смеха мой пройдет.

Оскорбленно бросили трубку…

Звоню Дане во Львов. Он там на переводческой практике. Снимает трубку дежурный офицер, прошу позвать Даню.

Тот: «Данила, тебя какая-то девушка к телефону! Голосок такой приятный!!»

Данька, услышав меня, дежурному офицеру: «Какая девушка?! Голосо-о-ок… Это ж моя старушка-мать!»

Сынок любящий…