Чёрная кошка в оранжевых листьях

ИЗ ПАПКИ «ТОЛЬКО ДЛЯ СВОИХ»

Какой-то канал для меня открыт Всевышним в Одессе. Все там не случайно.

Судите сами: после обеих операций вдруг выяснилось, что доктор мой, Владимир Данилович, — лучший друг детства моих тетечки и дяди, которые уехали в Австралию. В. Д. был их соседом, часто оставался ночевать, и мама моей тетечки в силу национальности и крепкого ананьевского акцента называла его «малчик Вава». Доктор взвыл, когда мы выяснили, кто кому кто: «Я же малчик! Я же Вава!»

Прошлым летом, когда мои приезжали, они так хорошо встретились, посидели, посмеялись-поплакали, тостов много сказали, в том числе за мое здоровье…

И еще на эту же тему.

Сняли мы детям через маклера квартиру, хозяйка такая милая женщина, такая славная, Валентина. Через неделю выясняется, что она подруга и одноклассница и моей тетечки, и моего доктора. Звоню как-то доктору — устраиваю к нему в институт свою знакомую — говорю: «Вам привет от Валентины такой-то». Он снова в крик: «Я ее со школьных времен не видел, моя первая любовь! Где она, давай телефон!» Вот так, живут люди в Одессе, потеряли друг друга, казалось бы, навсегда, а тут приезжает Маруся из деревни… Кому кого надо найти? Всегда пожалуйста.

Сегодня утром разбирала белье из стиральной машины… Опять пропали носки… Один есть, второй исчез… Есть где-то, по нашей с Линочкой теории, страна одиноких носков… Туда они и уходят.

Читала книгу Марины Дмитревской «Театр Резо Габриадзе». Просто если бы не лежала, легла бы от смеха, когда в спектакле «Осень нашей весны» птичка Боря Гадай говорит:

— Эх, сейчас бы для полного счастья послушать, как кошку бьют.

Ой, теперь возьму и буду это петь, как народную песню.

Ехали в поезде. В соседнем купе большой папа с трехлетней дочкой, неугомонно любопытный, ну просто крайне любопытный. Задает бесконечные вопросы, на которые мы отвечаем односложно, потому что устали и спать хотим. Наконец он удивляется:

— А почему у вашей дочки вуха нэ проколоти?

(У его трехлетнего ребенка по две дырочки и по две сережки-петельки и шарики в каждом ушке.)

— Атавизм, — отвечаю…

— Шо?!

— А-та-ви-зммм.

— Шо?! (Тревожно и сочувственно.) Болезь така?

— Э-э-ээээ… Нет, это…

— А! Рэлигия?!

— Да!

Идет переваливаясь в свое купе, перед собой, держа за ручки, подталкивает дочку, мотает ушами:

— От, люды… Понадумуют отых религий… Еговисты, атависты… Тьфу!

На перроне, когда прощались, говорит назидательно, видно, думал всю ночь:

— А вуха надо проколоты! Цэ ж нэ грих! То ж яка краса! А колы до вашого храму пидэтэ, так можно ж платочок надиты, та й не будэ выдно…

В кардиологии, где работает приятель наш, врач-кардиолог Сережа К., одна старушка долго слушала, как соседки по палате жалуются на жизнь, а потом сказала:

— Сумно бэз грошей…

— А что б вы сделали, Василина, если бы были деньги? Много денег?

— Йой, та купыла б вынця, насиннячка, гукнула б дивок, та й посыдилы б, поспивалы…

Слышала анонс телепередачи. «Женщина — аксессуар мужчины».

Ну ничего себе…

Женщина. Женщина… Ведь это не только принадлежность к полу, это еще и стиль жизни, это еще и личность, это еще и позиция.

Мне очень жаль мужчину, которому пришла в голову формулировка «Женщина — аксессуар мужчины». О, бедняга, как много он не знает, не видел, не понял и не умеет. И как много он потеряет в жизни, если его позиция не изменится. Ведь это значит, что у этого мужчины нет опыта счастливой жизни — партнерства, сотрудничества, дружбы, любви, нет у него самого, не было у его родителей, иначе у него не было бы таких убогих представлений о роли женщины в жизни мужчины.

Мужчина, таскающий за собой по жизни женщину-аксессуар, тем самым оправдывает для себя и окружающих свою несостоятельность в чем-то, как то — детские комплексы, проблемы с домашним воспитанием, с сообразительностью туго (образование тут ни при чем, оно только глупость усугубляет, как правило), ну и не апполоновская внешность.

Как правило, умная женщина не согласится быть мужским клатчем или бриллиантовой булавкой в его галстуке, не пойдет на то, чтобы ее рассматривали в диапазоне от булавки до кухарки.

Хотя, может быть, и согласится, но вот только в следующем сюжете, где-то мной подслушанным:

Да, согласимся, мужчина — капитан корабля. На нем китель с блестящими пуговками, штанцы с лампасиками, у него душистая ухоженная бородка и очень дорогая эксклюзивная трубка. Он стоит на капитанском мостике и отдает команды — поднять паруса, опустить паруса. Он прогуливается по палубе, проверяя ее чистоту белым платком. Он пыжится и гордится, вот он какой доблестный капитан!!! Блеск!

Но весь этот белый корабль с его мостиком, парусами, палубой и самим дяденькой с его трубкой и кителем, который он обязательно до вечера извозякает, придется чистить. Все это находится… на маленькой и крепкой ладошке у женщины.

Счастливая женщина — это не та, которой время от времени меняют автомобиль, вывозят на острова и держат дома в атласной коробочке, а та, которую ежесекундно уважают, чьи интересы ставят наравне со своими, а то и выше, и не вытаптывают ее душу, вдохновение и любовь к жизни.

Правда, у современной женщины всегда есть выбор — или состояться рядом с любимым другом, сотрудником, партнером, или быть аксессуаром и терпеть, что тебя таскают на веревке, как шарманщик обезьяну, а то и как Герасим — Муму, что чревато всякими последствиями, уже описанными в литературе.

Бабушка всю жизнь прожила в круглом доме в Одессе на Греческой. А тут раз-два — дом купили, развалили, все, кто в доме жил, практически все переселились далеко-далеко от центра в так называемый болгарский дом. Перевезли с собой имущество, детей, собак, котов, горшки с цветами, привычки, обычаи. Живут по-прежнему, как привыкли: ходят друг к другу за солью, варят маринады, коллективно поднимают всех живущих в доме детей, знают все обо всех. Дети в доме воспитанные, приветливые и дружелюбные. Меня тоже воспитывали в этом доме, ну, не тут, в болгарском, там, в греческом, но от перемены мест…

Не всех, правда, помню, но нельзя — надо сделать вид, что узнала, рада, а не то будут обиды, скажут бабушке…

— О! Привет! — улыбается совершенно, как мне кажется, незнакомая дама в панаме. — Ты уже приехала или еще с тогда?

— Здравствуйте. Сегодня приехала. Как поживаете?

— Что значит? И ты еще спрашиваешь? Ты что, не знаешь?!

— А! Ну да, ну да! Как же… Э-э-э… И что?

— Что-то… Ничего! Как тебе нравится?

— А… Хм…

— Я вижу, ты совсем не рада…

— Что вы! Что вы! Я очень рада!!!

— Зачем? А чему тут радоваться? Хотя, конечно, это ведь не твоя беда… Дети-дети…

— Ну что вы… Ну почему же… Я… Мне очень, очень жаль!

— Да! Представь себе: всё! Не хочет!

— Нет?

— Не-е-ет, подле-ец! Как ни уговаривай, нет!

— И как же?

— Как-как, сбегает туда… Приходится догонять, уговаривать…

— С ума сойти…

— Тут не сойдешь… Особенно по вечерам… А рано утром? А после обеда? И так и эдак подлавливала. И лаской, и строгостью. Не-ет. Отказывается. Категорически. Наотрез. Ляжет на диван… Лежит невеселый. Даже плачет иногда. Не может насильно. Никак… Веришь — сердце разрывается от жалости…

— Э-э… хм…

— Не говори. И не говори! Ни в какую… Ему надо родные места… Родной двор… Лорд Фаунтлерой… Чистюля. Бегает тут на цыпочках… Брезгливый страшно…

— …А… хм…

— И по-хорошему, и кричала на него, и угрожала… Есть не давала… Ничего не помогало… Приходилось каждый раз его туда сопровождать. Как тебе?

— И сегодня я таки придумала! Придумала!

Она достает из огромного баула длинное полено, и торжествующе загораются у нее глаза:

— Вот! Это как раз из того угла в нашем дворе, куда он бегал всю жизнь! Я узнала это полено! Я пролезла туда, а там уже котлован, я попросила прораба! Я все объяснила. И строители нашли мне это. Мы его тут вкопаем, тут вот рядом с домом, и наш Джоник таки пописает наконец на своем новом месте проживания, чтоб он мне был здоров… Обязательно…