Чёрная кошка в оранжевых листьях

ОНИ УХОДЯТ

Они уходят от нас… Из нашей с вами жизни… Они уходят, и мы никогда, никогда…

Они… Почему «они»? Я, например, знаю всего одну… Не исключаю, что где-то есть еще одна, ну две, ну сто двадцать две… Но мне как-то они не встретились.

Я понимаю, кто-то может мне и не поверить. Ну что ж…

Итак, я знаю Светлану Петровну Перманент… (Это фамилия.) Я ее знаю, эту Свету. Я знаю Свету, которая говорит, что НЕ ЛЮБИТ ЖВАНЕЦКОГО! НЕ ПОНИМАЕТ ЖВАНЕЦКОГО! НЕ МОЖЕТ ПОСТИЧЬ, ПОЧЕМУ ЛЮДИ СМЕЮТСЯ И ПЛАЧУТ, КОГДА ЧИТАЕТ ЖВАНЕЦКИЙ!!! И не стесняется об этом заявить! Больше того, мне даже кажется, что она этим гордится.

До поры до времени она скрывала и таила эту свою способность сидеть с каменным лицом, когда читает Жванецкий, томиться, когда читает Жванецкий. Однажды она даже равнодушно поменяла два билета на концерт Жванецкого, поменяла на DVD с «Аншлагом»! Она скрывалась от нас всех, обычных рядовых людей, которые замирают у телевизоров, когда читает Жванецкий, когда дыхание перехватывает то ли от смеха, то ли от совпадений и узнаваний, то ли от горечи… Она скрывалась от нас, как скрываются экстрасенсы, чувствительные амбидекстры, настоящие пророки, скромные и непритязательные… Она скрывала долгое время этот свой удивительный дар, свой загадочный таинственный мир, где нет места Михаилу Жванецкому…

Однажды Света зашла в гости. По телевизору шла программа. Читал Жванецкий. Публика в телевизоре заходилась, мы дома у телевизора сучили ногами и хватались за животы… Света молчала, тихо, несколько печально, пытливо и с подозрением глядя на нас добрыми-добрыми глазами…

Сначала мы думали, что Света стесняется смеяться. Ну, например, что-то там с зубами… И тогда стали гоготать еще оживленнее, подбадривая и подзадоривая ее кивками, взглядами и даже тычками, мол, не бойсь, давай!

Нет, Света даже не улыбнулась, даже не ухмыльнулась, как Мона Лиза, мол, дураки вы все, нет — ни следа улыбки, Света расстроилась и надулась окончательно.

Смотреть на Свету во время выступления Жванецкого было еще комичнее. Мы выли и причитали, в изнеможении кидаясь на пол. На Светином лице была видна каторжная работа мысли. Мысли мускулистой и гнетущей. Мысли о том, почему мы смеемся, почему.

— Тетя Света, вам разве не смешно? — вежливо спросила моя тринадцатилетняя дочь Лина, вытирая слезы после приступа смеха.

— Нет, Лина, — честно сквозь зубы процедила Света, печально глядя на девочку добрыми-добрыми глазами, — мне скуЧЧЧно.

Друг мой доктор Карташов говорит, что неизлечимых болезней нет.

— Вот, почитай дома, — вручила я Свете книгу Жванецкого «Мой портфель»…

На рассвете Света стояла у моей двери. С «Портфелем» в руках:

— А где здесь смешно? — абсолютно серьезно, даже с ноткой отчаяния в голосе спросила Света.

— Тебе отметить карандашом?

— Ну хотя бы… — с сомнением согласилась Света.

Я растерянно открыла книгу… Карандашом надо проводить длинную сплошную вертикальную линию… Света выжидательно и пытливо глядела на меня добрыми-добрыми глазами. И молчала…

Нет, расследования показали, что иногда Света все же смеялась. И не только когда смотрела Петросяна. Однажды кто-то на работе рассказал ей анекдот про пьяного дядьку в кинотеатре, который всем предлагал выпить. «Мужик, пить будешь? А баба твоя?» Конца этого анекдота я так и не услышала, так и не знаю, в чем там дело. Света пришла в полный восторг прямо на середине, не дослушав анекдот до конца.

Потом она вспоминала «Пить будешь? А баба твоя?» и опять смеялась. Потом вспоминала «Пить будешь?», и пароксизмы смеха скрючивали ее пополам, она так заливалась, что стала икать от изнеможения…

Мы не оставляли надежды. Ведь Карташов же сказал, что неизлечимых болезней не бывает.

Но нет.

Книги Жванецкого, диски и видео с записями разных лет, Карцев и Ильченко оставляли ее равнодушной. А что там смешного? — Света пожимала плечами, печально, пытливо и выжидательно глядя на меня добрыми-добрыми глазами.

И тогда я поняла, доктор Карташов, что неизлечимых болезней — есть!

Света была неизлечима: она не любила Жванецкого. Не любила…

Карташов вскричал бы в отчаянии:

— Мы ее теряем! Теряем!!!

Да. К сожалению, он был бы прав. Мы их теряем…

Они уходят от нас… Из нашей обычной жизни… Из воспитателей детских садов… Из методистов институтов общественных наук, из руководителей отделов кадров институтов заочных форм обучения…

Уходят в государственные служащие! В заведующие отделами культуры! В депутаты!!! Они уходят в правительство!!! В министры!!! В советники президента!!!

И ОТТУДА… И оттуда указывают, кого надо читать, кого слушать, кому верить, кого любить… Оттуда они отчеркивают карандашиком, где надо смеяться и где надо плакать.

И глядят они на нас добрыми-добрыми глазами, глядят печально, пытливо и выжидательно…

БЕССОННИЦА

— Я не знаю, Алиска, не знаю, что с тобой делать! Наверное, ты родилась в базарный день. Во вторник, четверг или воскресенье. Почему, почему… Был базарный день, и акушер-гинеколог Лариса Емельяновна ушла на рынок, покупать творог. На пятнадцать минут выбежала. А ты в это время и родилась. Нет?! Профессор тебя принимал? Значит, это у тебя тогда благоприобретенное. Это твое умение завести всю свою жизнь в тупик. Эта твоя доверчивость и склонность браться за все. Чаще всего за то, чего ты делать не умеешь, Алиска! Молчи, молчи… Кто это тебе сказал, что ты умная? Кто?! На рынке? Ах, на рынке… Ты выбирала туфли… Так… И тебе показали особенные, так, особенные туфли. Он сказал: «О! — сказал он, тот тип. — О! Я вижу, вы умная… Эти туфли надо понять…» И ты их поняла! Никто не понимал эти китайские одноразовые картонные туфли! А ты, такая умная, поняла! Потому что в твоем любимом женском журнале ты прочла, что в моде будет вонючий вяленый картон под кожу. Отдала за эти туфли ползарплаты. Носила три дня, пока они не разлезлись. Четыре? И не спала потом неделю от огорчения. Не потому что туфли разлезлись, а потому что продавец — мошенник. А казался таким порядочным человеком. И хвалил за ум. Не спала. Слонов по ночам считала. Сводила мизинцы обеих рук вместе, думала о синем… Делала все, что в случае бессонницы советует делать твой журнал. Ну что ж, хорошо. Ты — умная, Алиска, ты — умная. Не плачь. Ты умная. Если учесть, что ум — понятие векторное.

Почему? И ты еще спрашиваешь, почему… Так. Кто прочел в том же любимом женском журнале, что черный чай полезен для здоровья? Да, полезен. Но ведь не на ночь, Алиска! Заварила, умная, чифир. Без сахара. Что грипп?! Что грипп?! Ну, был у вас грипп. Напоила племянников, на одну ночь на тебя оставленных! Сама — три чашки. А потом удивлялась, почему старший матерился всю ночь, а младший рыдал. И почему твои племянники тебя так боятся и вопят: не хотим к Алиске! Лучше к дантисту пойдем! И опять не спала, слонов считала. Мизинцы соединяла. О синем думала. Умная потому что.

Ты, Алиска, не захотела в магазине работать. Действительно, зачем? Скучно же. Что там делать? Кокетничать со свежей охлажденной курятиной? Захотела работать с людьми. Решила стать дистрибьютором косметики «Свежая линия». Какой демон погнал тебя на презентацию?! А подвиг этот, вероятно, еще дома запланировала, потому что все деньги из дома вынесла. Тебе впарили, Алиска, два чемодана просроченного зеленого крема по цене установки залпового огня «Град». За каждый тюбик. И буклетик «Станьте нашим дистрибьютором и считайте себя миллионером!». И ты посчитала. Так и считаешь до сих пор.

Теперь давай, Алиска, о мужчинах. А? Не надо? Ах, не на-адо! Алиска, кто тебе сказал, что твой любимый глянцевый женский журнал — это учебник жизни, Алиска? Ну, кто? Смотрим ту самую статью, что довела тебя до жизни такой. Замечательная инструкция. На что мужчина клюет зимой. На что летом. Как из весеннего мужского косяка, обалдевшего от гона, правильно выбрать жертву. Как нападать первой, как наносить боевую раскраску, на какой запах лучше приманивать. Приманила. Кто хороший? Фима хороший? Тот, который в Министерстве сельского хозяйства работал? Министром! Не министром? А кем? Сантехником… А говорил, что министром? И что? Такой врун-романтик? Прислал телеграмму. «Жду в лучшем городе мира. У танка». У танка… А ты и поверила. И почему ты решила, что лучший город мира — это Житомир? Потому что вы там познакомились? Помчалась. Дура умная. Ходила там у постамента всю ночь. Танк охраняла. Ты что думаешь, что у нас один город, где танк стоит? У нас же страна танков, Алиска!!! Так что, ты теперь будешь ездить по стране и под танки кидаться?

А Толик, мастер спорта по прыжкам в воду? Ах, он прыгал с восемнадцатиметровой скалы! Ах, он такой ослепительный! А ты, Алиска, видела Толика в полете? Видела? Оказалось потом, что он плавает только по-собачьи. И любая собака его обгонит. Даже крохотная чау-чау. Ну, пришел он к тебе из другого города. На лыжах. Нет, ну это нормально? Восьмого марта на лыжах? По лужам, Алиска, на лыжах? А в ресторане изображать самолет после первой же рюмки? Выходить на вираж, Алиска, маневрировать, а потом навернуться… тебе на шею! С горящим двигателем! И висеть там, на шее, три года. Ага. А город подумал, а город подумал, ученья идут…

Хорошо, возьмем, Алиска, тот самый, из твоего журнальчика, нередкий случай, когда на твою территорию забредает чужой окольцованный мужчина в ошейнике, где указано, Алиска, что он уже давно отловлен и произвел потомство. Но ты же плюешь на чистоту эксперимента, Алиска, и устраиваешь себе развлекательное сафари. Для какой души, Алиска? И где же у тебя тогда душа? Как это не отлавливала? А врач Яшенька Полянский? Яшенька-то был женат, когда ты поперлась к нему домой украшать его скучную жизнь собой, искусственными цветами и салатом «Мимоза». И оказался не просто женат, а на молчаливой коренастой якутке, которая потом и била тебя в подъезде крепким потомственным кулаком, якутка Тамара, из семьи вальщиков леса.

А вот теперь, Алиска, давай о нем. Что ты так побледнела? Да. Он был застенчив. Да, не миллионер. Да, молчалив и простодушен. Да, любил стихи, простую одежду, кофе и танцевать. Он очень любил танцевать с тобой, Алиска. Да, не блистал в обществе в смокинге от Юдашкина. Зато обожал природу. Умел говорить с птицами и собаками. Да, любил свою работу. Да, увлечен был оперной музыкой, а тебе было скучно. А любил как, Алиска! Свет лил на тебя, теплый нежный свет лил, отчего ты хорошела несказанно. Тебе было спокойно и комфортно. Но ты так и не поняла этого. Потому что ты, Алиска, хоть и умная, но дура дурой. Вот теперь думай. Думай о синем. Считай слонов. Своди мизинцы. Можешь поплакать… Поплачь. Поплачь о себе, Алиска…

Алиса вздохнула, последний раз взглянула на себя в зеркало, забралась под одеяло, свернулась калачиком, приложила кончик мизинца правой руки к мизинцу левой и задумалась о синем.