Черные короли. Свинцовые небеса

7

— Я? — неуверенно спросил я, разглядывая оскал с заостренными зубами. Такие резцы можно сделать только тщательно подпиливая. Дивные, кстати, зубы: белые, без кариеса. И, что надо есть, чтобы сохранить так зубы?

— Ты! — Абориген хищно улыбнулся, шумно втягивая в себя воздух. Я увидел жесткие рыжие волосинки в ноздрях большого носа. — Даже пахнешь по-другому.

— Это офицерский одеколон, — огрызнулся я, смущаясь. Теперь я жалел, что запах одеколона может держаться три дня. Лучше бы сразу выветрился.

Дикарь коротко хохотнул, видя мою неловкость. Не поверил.

Снова потряс крышу. Мы инстинктивно вжали головы в плечи.

— Скоро приду за тобой. Время настало.

— Для чего? — прошептал я, холодея, и закрывая глаза. А когда открыл их, мужчина уже уходил по тропинке, и я долго провожал взглядом прямую спину. На голову Сережки упала ящерка. Он осторожно снял ее с бритого черепа и отпустил, просовывая между прутьев. Илья шумно вздохнул, выпуская из себя пар негодования. Рядовые остались без обеда.

— Ни зверям не понравился, ни местным, — сказал флегматично капрал, думая над неутешительными фактами.

— Как так, — выдохнул дембель и сочувственно похлопал меня по плечу.

— Морячок, — с сожалением сказал Сережка и продолжил, обращаясь ко всем. — А мне нравится. Хоть и лейтенант. Если выживу наколку себе сделаю с ящерицей и якорем. На память о службе.

И все трое тяжело вдохнули.

— Видать, лейтеху, первым накроют, — пробормотал Илья без тени сочувствия. — Ты, Витюля, не переживай. Я с тобой. Мы им покажем, как умирают настоящие солдаты! Станем героями. Я в гроб только с медалью лягу.

— Всё нормально будет. Я в свою звезду верю, — уверенно сказал я. И сник сразу, вспоминая дом. Сердце тревожно сжалось. Образы: матери с соломенной шляпой на голове, подрезающей цветы в саду; сестры, катающейся на качелях и звонко смеющейся; голой троюродной тети, нежащейся в постели — пролетели перед глазами. Как они без меня будут? Станут ли тосковать? Не получилось красиво соврать. Удача от меня отвернулась. Даже до базы не долетел. И с памятью что-то: сказывается долгая работа под водой и в открытом космосе. Сам не свой. Путаюсь вечно. В чувства никак не могу прийти. Теперь еще и нелюбовь местных. Есть над чем задуматься.

Илья хмыкнул, не веря моим словам. Сжал локоть. Я покривился от боли, приходя в себя.

— Мы им покажем! — прошептал в ухо. Отстранился и подмигнул.

— А, что он там про время говорил? — поинтересовался Прохорович, хмурясь от тяжелых дум. Я внимательно посмотрел на старика и признался:

— Не знаю.

— Странно. Пытать, наверное, станут. Если вечером заберут, то точно для развлечения. Но не все потеряно. Парни! Ждем наших! Должны прилететь! Должны успеть и спасти! Мы не пропадем!

Никто до вечера не прилетел. Я датчик в последний час раз сто проверял, работает или нет. Небо стало золотистым. Солнце заходило красиво в красные облака. Умирать особенно не хотелось.

Двое в шкурах появились неожиданно. Одинаковые, высокие, нечесаные, меховые шапки с изломом на правую сторону. Вооружены короткими топорами. На людей похоже и не отличить. Вроде ждали дикарей. Ловили каждый миг. И проворонили. Уверенно парни шагали прямо к нашей клетке. У меня ноги сразу ослабели. Колени задрожали. Никогда не думал, что так бояться умею. Силы иссякли. Илья и то дернулся, когда клетку открыли, кинулся с криком:

— Держись, Витюля, я иду, — получил коленом в лицо и, сразу обмяк, кулем свалившись на товарищей. Я обернулся, когда меня вытаскивали, крепко схватив подмышками. Прохорович поддержал осоловевшего рядового и мне тоже крикнул напоследок:

— За тебя отомстят, лейтенант! Они еще заплатят за каждую каплю твоей крови! — Мне после этих слов особенно стало дурно. Если бы не крепкие парни, точно свалился на тропке.

— Морячок! Морячок! — неистово кричал Сережка, обхватив тоненькими руками грубые сучья клетки. Мальчишеское лицо кривилось в муках боли и отчаяния.

Когда тащили мимо других клеток, пленные сочувственно смотрели на меня и шептались между собой.

— Так он, лейтенант?

— Как они узнали?

— По погонам! Смотри. Не снял! Герой! Ничего не боится. Даже идти не хочет — тащат.

— Нойдманы ненавидят офицеров.

— Бедняга. Теперь замучают.

— Лучше бы его свои задушили.

Вот, когда я пожалел, что акустик. Лучше бы не слышал ничего. Надо собраться. Продержаться две минуты и не кричать. Дольше вряд ли получится. Мы ускорились. Меня тащили. Через некоторое время я понял, что не чувствую под ногами твердь почвы, и не отталкиваюсь от земли.

Мир смазался. Виденье изменилось. Глаза пытались настроиться на быструю частоту мелькания деревьев, камней, предметов и начали сильно слезиться, не в силах справиться с потоком поступающей информации. Спутники мои потеряли очертания, превратившись в сгустки безликой массы.

Я почувствовал стойкую вонь и открыл глаза. Дикари стояли плотной толпой. Мужчины, женщины, дети. Никто не говорил. Все смотрели на меня. В мертвой тишине заблеяла коза и племя разом дрогнуло. Разошлось волнами, давая проход, и я увидел впереди огромный плетенный шатер. Закат мягко скрадывал цвета, делая их более нежными. Тени от деревьев откидывали на стены причудливые мрачные изломы. В соломенные прутья были вплетены разноцветные куски материи. В том, числе и голубые лоскуты гимнастерок миротворческих бойцов. Я сразу просел в коленях. Меня потащили, не давая опомниться.

У входа мы замерли на краткий миг. Я посмотрел на толстую жердину, с которой свешивалась вязанка белых черепов животных и людей и уперся пятками в землю, решив никуда не идти дальше.

Не получилось.

Дикари силой втащили меня в шатер и пока я стоял и дрожал, привыкая к полумраку, растворились в проходе, выходя. Сердце моё отстучав положенное время бешенный ритм, стало успокаиваться. Мышцы окрепли. Проходило время, и я чувствовал возрастающую в себе уверенность. Через вечность я вспомнил, что я — лейтенант и точно могу оказать сопротивление. Бравада меня захлестнула и сразу пропала, стоило раздаться голосу:

— Пришел в себя? Я думала уже не оклемаешься.

Я вздрогнул от неожиданности. Зашатался. Думал, один в шатре нахожусь. А тут люди в тенях. Сколько их? Невозможно сосчитать. Сидят неподвижно. Говорившая женщина зашевелилась. Открыла крохотную печь на миг, в которой неистово бушевало пламя. Сунула в жерло руку. Извлекла раскаленный уголек и раскурила трубку, выпуская ароматный дым.

Я закашлялся, шатаясь еще больше. Женщина приоткрыла на миг топку, закидывая уголек обратно, и махнула мне длинным мундштуком, говоря:

— Садись.

Я сразу рухнул на пол. Хотел сопротивляться для виду, мол буду умирать стоя, не получилось. Махнул рукой. Какая разница, как я умру? Стоя, сидя? Все равно никто не видит.

— Голоден, — сказала женщина и в голосе ее не было вопроса. Появилась миска. Тени быстро передавали ее из рук в руки, потом осторожно положили рядом со мной.

«Отрава, наверное,» — решил я, но покосился в тарелку. От темной похлебки поднимался пар и пахло вкусно. Борщом что ли. Ложки мне никто не предложил. Я придвинул к себе миску по ближе. Вспомнил, что в последний раз ел недожаренную змею и осторожно отхлебнул, прикладываясь губами к глянцевому краю посудины.

Ничего. Сносно. Хоть и соли не хватает.

— Твое имя… — начала женщина. Миска в моих руках дрогнула. Начинается. Сначала им подавай имя. Потом звание. Потом должность на корабле. А затем вопросы посыплются со всех сторон: сколько человек спят в кубриках, кто старший, что вы там едите, что в трюмах, можно ли закрытыми глазами собрать сварочный аппарат. Могу ответить на последний вопрос. Можно. Остальное, ничего не скажу.

Я осторожно отложил миску в сторону и громко сказал:

— Имя мне легион.

Женщина пыхнула трубкой. На миг лицо ее озарилось. Да ей за пятьдесят. Красота поблекла, задержалась в морщинках у глаз. Упрямый излом губ еще притягателен и кого-то волнует. В распущенных черных волосах седые пряди. Она внимательно смотрела на меня и мне стало неловко от своего несдержанного выкрика.

Я чуть не признался, что я — Виктор Рябин, третий лейтенант ВМФ, когда она спокойно продолжила:

— Я знаю твоё имя.

Я покосился на свою грудь. Увидел наклейку с именем и шумно вздохнул. Давно себя не чувствовал таким идиотом. Не думал, что она читать умеет. Взял в руки миску и принялся есть. Пытаясь скрыть смущение.

— Тебя зовут Иван, — сказала она и я подавился местным борщом.