Черные короли. Свинцовые небеса

16.2

От такой ювелирной работы я устаю окончательно. Серега не благодарит. Он полон обид на меня и со злостью срывает с костяшек кожу дракона. Пытался и со лба, но больно. Я киваю, предупреждал же: не приклейся ни к чему. Тоже мне нашел место. Рядовой тихонько бормочет, проклиная меня и звездный десант. А я киваю: в десанте плохо, надо было во флот проситься. У нас служба спокойнее и, если гибнем, то практически сразу, всем экипажем, без всяких нелепых шансов. Рассуждаю, чувствуя вязкость мыслей, и смотрю по сторонам: где комната отдыха персонала, где капсулы-лежаки, где холодные напитки и горячая еда? Проклятый червь — завалил инфраструктуру, теперь и не поспать, а как хочется отдохнуть. Не мог где-нибудь в другом месте выбрать схрон для логова. Надо порыться, может найдутся припасы. Я смотрю по сторонам и слышу подозрительные шорохи.

Рядовой прекращает терзать кулак и медленно подбирается ко мне, прячась за спину.

— Слышишь? — спрашивает он.

Я киваю, не отвечая.

— Это за нами?

Я не отвечаю.

— Спасатели? — настаивает рядовой в своем вопросе.

Мы ждем. Меня словно кто-то выталкивает из уставшего тела, и я снова полон энергии, сил и готов к схватке. Удивительное состояние. Откуда резервы? Из темного угла к нам выползает еще один дракон.

— Не спасатели, — сам себе отвечает рейнджер.

— Вижу, — зловещи говорю я и делаю первый шаг навстречу червю.

— Не тронь! — пронзительно кричит Сережка.

Я вздрогнул, выходя из режима, и медленно повернулся на голос. Возбужденный паренек в мольбе вытягивал руки ко мне. Губы его кривились в гримасе отчаяния, а глаза наполняли слезы. «В смысле не тронь?» — хотел спросить я, но от пережитого страха и ужаса, еще не мог выдавить из себя слова. Проворчал вопросительно:

— Ммм? — замирая на миг. Мне совсем не хотелось выпускать тварь из вида, какого бы размера она не была — опасности меньше не становилось.

— Не тронь! — Неприятные высокие нотки резали слух. Дать бы ему в ухо и покончить с истерией. Тяжело дыша, я ждал продолжения, не понимания, что меня могло остановить. Сережка и сам не поверил в силу своего голоса, стушевался, захотел спрятаться, чтобы не остаться один на один со мной. Да, только место не позволяло разыграться фантазии и найти укромный уголок — кругом раскиданы фосфорические палки фонари и драконьи куски.

Новобранец заволновался, попытался отойти назад, уперся в стену, погладил руками, смахивая слизь и густую звериную кровь, и стал, заикаясь говорить:

— Это маленький. Не тронь маленького. Он же крохотный. Смотри, у него даже глазок нет.

Я вздохнул, выпуская из себя вместе с воздухом негодование. Покачнулся в приступе бешенства.

— Вижу, что небольшой! — я все еще не понимал, что меня остановило и почему должен слушаться какого-то зеленого рейнджера. После того, как саам перекусив Прохоровича пополам, и, двумя судорожными глотками съел старика, оставив нас без капрала, все червяки должны были умереть.

И я не видел исключений.

Надо прочесать маяк снизу до верха, найти прячущихся рептилий и уничтожить. Вырезать вид под корень. Месть моя за старика станет ужасной.

Я покачал головой. С волос капнула холодная кровь на разбитое плечо и медленно стала стекать по грязному телу.

— Он маленький! — захныкал Сережка. — Крохотный! Ну, как ты не понимаешь?! — Рейджер сел у стены, схватил себя за руки, унимая дрожь. — Это же детеныш. Мы в логове и мамка его защищала!

Я посмотрел на червяка. На большую пасть без зубов, на не раскрытые глаза и осторожно потянулся к нему ножом. Хватит лирики. Устал.

— Не делай ему больно!

Червь от резкого крика Сережки сжался и разжался несколько раз в кольца и снова вытянулся вертикально, открывая беззубую пасть. Крохотные, неразвитые ручки трогали пальчиками воздух вокруг.

— Не убивай его!

Уже злясь на себя, и, зная какое решение приму, я зло посмотрел на новобранца. Вот только соплей и нюней нам не хватало для полного счастья. И, кажется, понял почему остановился перед решающим ударом

Чем-то они похожи: Сережка и детеныш саама.

Лысые, слепые, беззащитные. Тыкаются в разные стороны, показывая свою неразумность. Всегда голодные и рты огромные, открытые, требующие пищи.

— Смотри! Он мамку ищет. Он добрый! А мамка логово защищала, — шептал солдат.

— И съела капрала, — продолжил я, опуская нож. — А могла и нас съесть.

— Ну, и, что! Ну, и пусть! Зато бы зверей накормили!

— Серега! — громко окрикнул я пехотинца, будущею грозу дикарей. — Давай без истерик! Тоже мне — защитник животных! Это же кровожадный хищник! И вопрос времени в его росте.

— Он совсем маленький и мамку ищет, смотри, как ротик разевает!

Я покосился на темную щель в полметра длиной и вздохнув, потянулся к голове червя, решив погладить.

— А может папку!

— Может и папку, — легко согласился Сережка, поняв, что истребление животных иссякло. Я погладил голову саама. Теплый и сопливый. Червь ткнулся в раскрытую ладонь выпуклым лбом, и сразу чмокнул ртом, пытаясь заглотить руку по локоть. Ели успел убрать.

— Спать! — приказал я червю и пошел к ошарашенному новобранцу. Присел рядом и начал тоже дрожать: опять словил отходняк. Вместе мы наблюдали за спонтанными движениями детеныша. Червь пищал, искал папку-мамку, притих возле отрезанной чешуйчатой лапы, свернувшись калачиком. Задремал — не рискнул пойти спросить, но видя, как дракончик затих, блаженно вытянул ногу, упиваясь звуком хруста в колене. Саам приподнял голову, повернул слепые глазки в нашем направлении, и зевнув, снова лег. Начинает привыкать. Полная адаптация. Как бы мы ему папку с мамкой не заменили.

— Морячок, ты такой отчаянный. Даже погладил его.

Я покосился на говорящего, оценивая чужое восхищение — смеется или в серьез говорит. И признался, не найдя подвоха:

— У нас во флоте все такие: отчаянные. Специально отбирают.

— То-то я не прошел отбор, — вздохнул Сережка.

— Это поправимо. — Я вздохнул. — Теперь возьмут.

— Я может даже подводником стану! Я ведь плавать под водой научился, правда?

Я поморщился, вспоминая, как откачивал солдата.

— Правда. В подводники и возьмут. Посмотришь.

Сережка расцвел в улыбке, а потом он разрыдался в полный голос, напугав меня и детеныша саама. Червяк засуетился, за дрыгался, но лапу-то родителя утащил в темный угол. Не пропадет, значит.

— Серега, — замялся я, не зная, как успокоить парня, — ты ведь теперь почти моряк, а моряки не плачут. Нам нельзя. Море станет соленым! Зачем нам новый виток в эволюции? Все вымрут и появятся иная флора и фауна. А ты животных любишь: нельзя, чтобы старые виды исчезли. Куда же мы без розовых дельфинов!

— Розовых дельфинов люблю. Очень-очень люблю! Они почти говорящие, — шмыгал носом новобранец. — Что? Правда море станет соленым?

— От твоих слез? Чистая, правда.

— Прохоровича жалко, — хлюпал дальше новобранец. — Он мне, как отец был. Я своего родного и не помню.

— Погиб? — Я посуровел. Привычное дело, когда вокруг война. Попытался сжать кулак, но пальцы не сжимались.

— Нет. Я еще и не родился, а он уже ушел. Мамку бросил. — Серега примолк, погружаясь в воспоминания. — Он же потом вернется? Я его всю жизнь буду ждать. Может у него задание какое важное от титанов было. Вот и расскажет.

Я тихо ругнулся и посмотрел в темный угол. Детеныш обсасывал добычу, примеряясь, как бы по удобнее начать трапезничать папкой. Почему-то я все-таки решил, что — это папка-дракон. Этакий защитник логова и детеныша. Ведь это мы ему на голову свалились. Настоящий мужик: ответственный, мудрый и с четкими понятиями. Пример, нам всем. Я бы тоже отдал жизнь за своего сына, а вот Сережкин папка — нет. У каждого своя правда.

«Задание титана», — я покрутил головой умещая мысль — не влезла, а Серега с ней полжизни прожил.

— И, что мать? Подняла?

— Да, — гордо сказал юноша. — Вырастила меня для армии.

Я покосился на новобранца, промолчал, и стал вытирать кровь с лица, пока не застыла окончательно.