Черные короли. Свинцовые небеса

16.1

Мы полезли. Капрал замыкал. Я четко видел в голове маркер: три поворота направо, потом четыре налево. Остаток пути прямо и не сворачивая. Просто и легко. В комнате отдыха нз на пару-тройку дней, даже, если Серега будет постоянно есть и, то хватит: переждем, восстановимся и дальше будем думать, что делать. Червь во внутрь не залезет: слишком огромен. Спокойно должны отсидеться в самом безопасном месте.

На четвертом повороте стали ползти вниз. Мне бы задумать, но я решил, что так и надо, да и Айна ни к месту припомнилась. Образ смеющейся от счастья девушки застыл перед глазами. Как, она там? Скучает без меня? Небось извелась вся от тоски. Ничего, скоро вернусь, а там и к звездам рванем.

Фонарь высветил пустоту впереди: черная трещинка, убегающая вперед змейкой, обрывалась неровным бескрайним провалом и веяло из него тухлятиной.

— Почему остановились? — задал свой вопрос капрал.

— Доползли, — предположил Сережка. В чем-то он был прав. Знать бы куда. Я сверился со схемой в голове. Вроде до места добрались. А пахнуть могли и продукты, которые испортились. Мало ли: вакуум нарушился и герметизация — в армии даже невозможное случается. Я вспомнил, что у Сереги в кулаке три фосфорические палочки: желтая, зеленая и красная — он специально разного цвета собрал, чтобы браслет сплести, и попросил, оборачиваясь назад:

— Дай.

Фонарики улетели вниз.

— И что? — затаив дыхание, спросил молодой пехотинец.

— Ничего, темно. Лезть надо.

— Может не надо? — возразил Сережка. — Здесь отлежимся. Тут хорошо.

— А еда?

— Еда — это важно. — Аргумент подействовал, и салага успокоился. Я попытался разглядеть за ним капрала. Старик, не мигая, смотрел на меня. Седые усы мелко подрагивали.

— Прохорович?

— Мы доползли? — задал он встречный вопрос.

— Да.

— И, что тебя смущает?

— Люка нет, — озабоченно сказал я. — Вместо него провал.

— Дай посмотрю! — Прохорович не стесняясь прополз по Сережки, потеснил меня, заглянул в провал, всматриваясь в темноту.

— Пахнет дурно и ничего не видно. — Он бросил вниз фонарь. Света не прибавилось.

— Невысоко падать, — сделал капрал вывод. — Не сломайте себе шеи, — буркнул старик и кулем свалился вниз. У меня даже ноги занемели от неожиданности. Думал, спуск аккуратнее будет: со страховкой и матами, не такой отчаянный.

— Прохорович! — не удержался я от вскрика. Тень возле фонаря удлинилась — дед, кряхтя, поднялся, посветил фонарем над головой, делая круги.

— Ты живой?!

— А, что со мной будет? Только на ногу встать не могу, видно лодыжку подвернул. Уверен, что это комната отдыха? — Капрал стал водить фонарем вокруг. — На помойку больше похоже: мусор кругом и вонь невыносимая.

— По схеме: она.

— Мать честная, что это? — пробормотал капрал, освещая серо-коричневый холм. Я тоже не мог увязать картинки комнаты отдыха: тут стол, койки должны быть, нища с продуктами — все для временного отдыха ремонтников и хранителей маяка. Где лампы вечного света?

Старик неуверенно шагнул к холму.

— Что там? — тревожно прошептал Сережка и стукнул меня по лодыжке. Я обернулся — парень протягивал тюбик клея. В глазах читалось: возьми, пригодится. Я отрицательно мотнул головой, резко поворачиваясь к щели и в этот момент, мне показалось, что холм вздрогнул.

— Стой, — прошептал я, чувствуя, как голос сразу охрип и потерял силу. Капрал меня не услышал. Неразборчиво бубня, он осторожно делал маленькие шаги вперед.

— Не пойму, что это? — Старик и посмотрел в щель на нас. Раздраженное лицо пылало справедливым гневом — злился на меня — куда я команду завел. Желтый фонарь делал лицо воскового цвета, а заостренный нос, казалось, протыкая, доставал до самой глубины души.

Я не ответил. Холм задрожал, и я уже не сводил с него глаз. Медленно, не торопясь длинная шея распрямлялась и вскоре над Прохоровичем неподвижно замерла голова водяного червя.

— Ты чего, лейтенант? Пугаешь меня что ли? — спросил капрал, сердито сводя кустистые брови на переносице. — Нашел время дурковать!

— Беги, — прошептал я одними губами. — Беги!

— Что? — Капрал резко склонился к полу, привлеченный блестящим предметом на полу. Мощные челюсти дракона щелкнули, перекусывая воздух над седой головой. Старый солдат тут же упал и попытался сделать перекат, только червь был быстрее — резко пришел в движение и, зацепив добычу хвостом, сильно швырнул ее в стену. Прохорович затих, обмякая кулем.

Червь стал вытягиваться вертикально, зависая над телом. В голове замелькали быстро сменяющие друг друга картинки: мальчик в длинной белой рубашке до пят, смеётся и бежит по зеленому лугу, его преследуют толстые тетки в странных чепцах, и впереди сопящий и сердитый дядька, похожий на Прохоровича, как две капли воды; юноша полуодетый в военную форму и читающий с выражением томик стихов Прохоровичу — старик одобрительно хекает в усы, машет головой и знай надраивает сапоги с высокими ботфортами до зеркального блеска; молодой военный перед строем получает саблю, целует гарду с красным пятном ордена и смотрит не на военноначальника, а поверх него, туда, где стоит черный от копоти улыбающийся и довольный Прохорович, ни как не соответствующий парадному виду остальных — мертвый среди живых; лихой ямщик, зычно покрикивающий на лошадей и искоса поглядывающий на странного барина, оживленно болтающего самим с собой, но на самом деле с невидимым Прохоровичем — мчатся на новое место службы; слуги в большом доме, похожие на Прохоровича. Везде мне мерещится старик. Я промаргиваюсь и шепчу:

— Прохор!

— Да, Ваня, — старик у стены вздрагивает и открывает глаза полные боли, когда чешуйчатая лапа дракона смыкается на нем и поднимает вверх к разинутой клыкастой пасти.

— Я нашел тебя, — шепчу я, чувствуя, как мышцы судорожно сжимаются и, непроизвольно дергаю руками и ногами.

— Чтобы потерять, — усмехается старик, кривя кровавые губы, и отвертка в руке его начинает жужжать, набирая обороты.

— Нет, нет, нет, — протестую я в ужасе.

— Мама! Это мои любимые пирожки?! — восклицает восторженно Сережка. Я оборачиваюсь назад, думая, что за мама нас посетила, атакуя сзади, и вижу, блаженное лицо парня, с затуманенными от счастья глазами — пех находится в мире грез, в своем видении, подаренным червём, и не собирается из него выходить.

— Давай мне два, — бормочет рядовой и я вываливаюсь из щели в потолке на дракона, в тот момент, когда он рвет Прохоровича по полам.

Наступает миг, когда время замирает. Я зависаю под потолком в свободном падении космонавта. В зажатом кулаке нож активируется и клинок начинает наливаться неоновым цветом. Полумрак рассеивается, темень отступает, и я вижу облако крови капрала — Прохоровича — Прохора. Густые капли крохотными рубинами обволакивают драконью морду. Из складки носоглотки торчит отвертка, всаженная по самую оранжевую рукоять, а глаза хищника смотрят вверх и полны удивления и непонимания, что там за муха у потолка.

Вот и сошлись пазлы.

Вот и глаз, преследующий меня постоянно в видениях. Наконец-то мы нашли друг друга. Телепатическая связь восстанавливается, и дракон в ужасе дергается, зная, что произойдет дальше, и видя этот момент уже тысячу раз. Мне даже жаль его на секунду: сколько раз он переживал в видениях картину своей смерти, но такие чувства всегда возникают, перед роковым ударом. Как яркая неоновая вспышка в фиолетовом зрачке червя она быстро проходит. Раз, и погасла: нет больше глаза. Два, и лазерное лезвие легко прошивает непробиваемый череп. Три, и в шею. В фонтане брызжущий из новой раны крови я скатываюсь вниз, нанося удар за ударом и не могу остановиться: режу, кромсаю, изворачиваюсь, не желая понимать агония это большого тела или преднамеренная атака.

С потолка падает пех. С хлюпаньем солдат уходит с головой в кровавое жижу. Выныривает, чтобы снова утонуть. Кричит и захлебывается, булькая в крови.

Я замираю возле когтистой лапы и смотрю на него, начиная дышать.

Нечем. Легкие жгет.

Дракон давно мертв. Возможно, удар в голову с самого начала решил исход побоища, но я не смог остановиться. Сгибаюсь, кашляю и пытаюсь втянуть в себя воздух. Может так легче станет и потеряется вязкость кислорода, наполненного звериной кровью? Рядовой не сдается и наконец поднимается: там всего — то по колено. Парня шатает, но он бредет к неподвижной туши и бьет ее кулаками: толку мало, чешуйчатое тело даже не вздрагивает. На последнем ударе пех замирает и не может оторвать кулаки от крутого бока. Прижимается лбом к зверю и тяжело шепчет, срывающимся голосом:

— Мы его победили.

— Да, — протягиваю я, кряхтя: сил нет разогнуться. Спина отзывается острой болью: наверное, что-то сорвал с непривычки.

— Оно съело Прохоровича? — спрашивает солдат и плечи его начинают мелко дрожать. Транс затягивается. Я могу смотреть на это вечно.

— Да, — отвечаю я, и парень сильно вздрагивает, вытягиваясь струной. А я вдруг понимаю, что вместе со смертью капрала потерял, гораздо больше. Словно кусок прошлого обвалился во внутрь меня и скрылся навсегда в бездне памяти. Ну, и ладно. Ну, и пусть. Потом разберусь, что плохо, а что хорошо.

— Я, кажется, вовремя пришел.

— Да, — и с этим я соглашаюсь. Мне удается распрямиться. Я оценивающе смотрю на замершего у туши рядового: парень по-прежнему не отрывает лба и кулаков от крутого бока, хмурюсь и лаконично спрашиваю:

— Ты чего замер? Всё кончилось. Хватит страдать.

— Я не страдаю, — сопит последний рейнджер. — Я приклеился! — И в голосе его столько горячи, что я вздыхаю и иду к нему на помощь.