Чикита

Глава XIII

Накануне премьеры Чикита легла сразу после ужина. День ожидался волнительный, и следовало встретить его отдохнувшей и свежей. Мундо с Рустикой последовали ее примеру, и даже Румальдо отказался от мысли «прошвырнуться» и улегся ранехонько.

В три часа ночи, когда все сладко спали, кто-то проник в спальню Чикиты, сорвал у нее с шеи амулет великого князя Алексея и был таков. Чикита завопила, все тут же сбежались на помощь, но вора заметить не успели.

Румальдо и Сехисмундо стали одеваться, чтобы сообщить служащим отеля о происшествии, а Чикита тем временем поделилась с Рустикой опасениями: уже не означает ли утрата талисмана предстоящие несчастья?

— Хватит каркать! — отвечала служанка, прикладывая компресс к ссадине на шее хозяйки.

Никто больше не смог уснуть, и до самого рассвета они строили догадки. Как злоумышленнику удалось попасть в номер? И почему, хотя рядом стояла полная шкатулка драгоценностей, он унес только золотой шарик?

Чикита догадывалась, что кража как-то связана с походом в «Пальму Деворы», но, поскольку родные о нем не знали, предпочла помалкивать. Надо же так опростоволоситься! Она сама во всем виновата: не надо было столь наивно показывать талисман незнакомцу и тем самым искушать алчных, бессовестных негодяев… «Вероятно, лавочник по простоте своей навел кого-то на амулет, — решила она, — а то и сам устроил похищение».

Рано утром в номер поднялся месье Дюран с извинениями. Подобное преступление — нечто неслыханное в истории «Хоффман-хауса». Все сотрудники клянутся и божатся, что ночью не видели ни одного незнакомца, входящего в отель или выходящего, но, с другой стороны, он не может исключить, что кто-то из портье проспал или даже вступил в сговор с преступником. Это единственное возможное объяснение, поскольку подозревать прочих гостей, порядочных граждан с безупречной репутацией, не приходится. Кроме того, месье Дюран пообещал нанять частного детектива, который найдет мерзавца и вернет талисман.

Через некоторое время в номер постучался детектив с экстравагантной фамилией Свитблад. Это был человек среднего роста, с огромным красным, словно перец, носом, одетый в плохо скроенный костюм и, как рассудила Чикита по его манерам и разговору, грубоватый и недалекий.

— Что, ценная была вещь? — поинтересовался он.

— Она обладала скорее сентиментальной ценностью, — ответил Румальдо и пояснил, что сестре ее подарил один русский аристократ много лет тому назад.

Чикита как могла подробно описала талисман, не забыв упомянуть об иероглифах, но, чтобы избежать упреков, промолчала, когда ее спросили, кого она подозревает.

Свитблад задал еще три или четыре вопроса и попросил разрешения осмотреть спальню, где произошла кража. Чикита воспользовалась моментом, осталась с ним наедине и, взяв слово хранить молчание, рассказала о визите к книжнику.

— Эврика! — шепотом воскликнул детектив, и лицо его озарилось понимающей улыбкой. — Это отличная ниточка, мисс Сенда. Не извольте беспокоиться, я и словом не обмолвлюсь о вашей поездке на Клинтон-стрит. Сдается мне, драгоценность найдется раньше, чем вы предполагаете.

Чикита вздохнула с облегчением. Если амулет найдется — превосходно. Ну а если нет, остальные хотя бы не узнают о ее безрассудстве. Удивительным образом по отбытии Свитблада тут же объявился еще один детектив. В отличие от первого, он был молодой, загорелый и почти красивый, несмотря на хмурый вид. «Сержант Клапп», — представился он.

Думая, что в агентстве напутали и прислали двух ищеек на одно дело, Румальдо попытался выставить его, но вновь прибывший ледяным тоном пояснил, что он из полиции. И пришел поговорить не о талисмане, а о преступлении, совершенном в Нижнем Ист-Сайде.

— Якоб Розмберк, владелец книжной лавки, найден зарезанным, — сказал он, и у Чикиты кровь застыла в жилах. — Он несколько дней не открывал лавку, и соседи начали жаловаться на тошнотворный запах. Прибыв по вызову, мы обнаружили разложившийся труп, кишевший толстыми белыми червями. Неудивительно, при такой-то адской жаре!

— Боюсь, вы заблуждаетесь, — ответил Румальдо, раздраженный таким описанием. — Мы не знаем этого господина, — на что сержант возразил: он, может, и не знает, а вот его сестре он известен.

— У покойного в кармане мы обнаружили карточку госпожи Симан. А она только что сообщила, что четыре дня назад нанесла визит в «Пальму Деворы» в компании мисс Сенды. Кажется, вы приобрели там книгу, верно?

Чикита мысленно прокляла журналистку за то, что та ее не предупредила, но постаралась сохранять спокойствие. На миг она заколебалась — а не рассказать ли полицейскому об истинной причине встречи с Розмберком, но внутренний голос отсоветовал.

— Действительно, — неверным голосом произнесла она, силясь не замечать остолбенелых взглядов Рустики, Мундо и Румальдо. Если Элизабет Симан предпочла кое-что скрыть, лучше последовать ее примеру, чтобы дотошный хмурый полицейский не искал связей между смертью лавочника и талисманом. Оказаться замешанной в деле об убийстве в день дебюта — не самый удачный поворот. — Нас обеих влечет сверхъестественное, — быстро добавила она. — Мы узнали, что мистер Розмберк торгует книгами о призраках, загадках мироздания и тайных языках, и захотели взглянуть на его товар.

Черт, черт! Зачем она сболтнула про тайные языки? Чикита раскраснелась. К счастью, сержанта удовлетворил ее ответ, наверняка схожий с тем, что дала хитрая Нелли Блай.

— Заметили что-либо странное во время визита? — осведомился он.

— По правде говоря, там все было довольно странным, — сбивчиво отвечала Чикита. — От самой лавки, заросшей грязью, душной и набитой странными книгами, до господина Розмберка, упокой Господь его душу. Хотя я могу преувеличивать, — поспешно пояснила она. — До приезда в Нью-Йорк я жила в полном уединении, никогда не бывала в подобных заведениях и не водила знакомств со специалистами по оккультизму.

Клапп изобразил подобие улыбки, и на его иссиня-бледных щеках обозначились ямочки.

— Судебно-медицинский эксперт не смог определить, произошло это до или после того, как Розмберку перерезали горло, но в язык ему воткнули множество булавок, — сказал он. — Точнее, тринадцать.

— Похоже на месть, — робко заметил Сехисмундо.

— Вот именно! — победно заявил детектив. — Месть! — Он встал, прошелся по гостиной и остановился перед Чикитой. — Но кто станет мстить торговцу книгами? И за что? Может, он сказал что-то не то? Что-то лишнее? — и, пристально вглядываясь в глаза Чиките, спросил, что она думает об этом.

Эспиридиона помотала головой и попросила Рустику принести зодиак, подаренный ей госпожой Симан. Сержант повертел его в руках, прикинул вес, не стал открывать и вернул служанке.

— А может, булавки — просто эксцентричная выходка какого-нибудь извращенца, — сказал он, как бы думая вслух, и объявил, что пока у него больше вопросов нет.

Тем не менее уже на пороге он вроде вспомнил кое-что и попросил показать ему всю обувь Чикиты. Стараясь скрыть нетерпение, она сама провела его в гардеробную. Детектив тщательно осмотрел ботиночки, обращая особое внимание на подошвы, потом заглянул в спальню и окинул любопытным взглядом кровать и туалетный столик.

— Обычная процедура, — сказал он по возвращении в гостиную. — Рядом с трупом Розмберка остались следы ног. Видимо, убийца или его сопровождающий ступил в лужу крови. А размер обуви у него очень, очень маленький. Правда, не скажу, что такой же маленький, как у вас, сеньорита Чикита.

— Вы намекаете, что в преступлении может быть замешан ребенок… или карлик? — изумленно спросил Румальдо.

— Вот это я и называю блестящей дедукцией, мистер Сенда, — ответил сержант и снова откланялся. Но и на сей раз, хотя Рустика уже распахнула перед ним дверь, он не вышел в коридор. Повернулся к Чиките и протянул ей блокнот с ручкой. На мгновение согнав хмурое выражение с лица, он попросил автограф для своей невесты.

— Ее зовут Мария Перес, — сказал он и на ломаном испанском добавил: поскольку родители суженой — кубинские эмигранты, он взялся выучить ее родной язык. — Моему будущему тестю достался попугай Проктора, и нынче вечером вся семья придет посмотреть на ваш дебют, — и весело добавил: — Когда я расскажу, что вас допрашивал, точно не поверят!

Но, едва убрав блокнот в карман, Клапп обрел прежний суровый вид и строго предупредил: может статься, что в зависимости от хода расследования он вынужден будет вновь их побеспокоить…

В полдень Чикита прилегла в надежде отоспаться перед выступлением, но не смогла уснуть. В голове роились тревожные мысли. Первому детективу она открыла истинную причину похода в «Пальму Деворы», думая, что это поможет ему найти амулет. Но второму они и словом про амулет не обмолвилась, и теперь это не давало ей покоя. А если Клапп разведает, что они с Нелли Блай солгали? Ведь они со Свитбладом могут обменяться сведениями, и тогда ей несдобровать.

Элизабет Симан нагрянула в «Хоффман-хаус» в четыре часа дня. Чикита встретила ее в халате и шлепанцах и упрекнула было за то, что та не сообщила об убийстве Розмберка, но миллионерша только отмахнулась, словно не придавала преступлению большого значения.

— Есть кое-что поважнее, — произнесла она тихо, так, чтобы Рустика с шитьем у окна и Мундо за фортепиано не расслышали. — Сержанта, который расследует убийство, и твоего частного детектива видели вместе в баре.

Чикита покраснела.

— Ты меня разочаровала, — в свою очередь упрекнула подругу репортерша. — Зачем было столько рассказывать Свитбладу? Заявили о краже — и хватит. Не все ли ему равно — искать кулон с иероглифами или без?

Чикита стала оправдываться: она подумала, что этому простаку так будет легче найти пропажу. При слове «простак» Нелли нервно хихикнула:

— Дорогуша, ты сама наивность, — и ущипнула Чикиту за щечку. — Если уж остерегаться кого-то на Манхэттене, то именно его. Свитблад — прожженная бестия, это мне прекрасно известно: мой муж нанимает детективов из его агентства за мной следить. Клапп уже наверняка вызнал, зачем мы ходили в «Пальму Деворы», и озадачился нашей скрытностью.

— И что с того? — слабо защищалась Чикита. — Вранье — еще не преступление, и потом, не мы ведь убили Розмберка.

— Думаю, его убил тот, кто украл талисман, едва не умертвив и тебя, — сказала Элизабет и указала на ссадину на шее, налившуюся за последние часы безобразным лиловым цветом. — Придется хорошенько загримировать это, — и вернулась к прежней теме: — Беда в том, мисс Сенда, что, пока не найдут убийцу, мы с вами останемся у полиции в списке подозреваемых.

Чикита возразила: Нелли, видно, начиталась детективов сверх меры. Может, все это — лишь трагическое совпадение и между похищением талисмана и убийством нет никакой связи.

— Совпадение? Не смеши меня! — фыркнула Нелли. — Наш поход в лавку, убийство Розмберка и кража амулета — звенья одной цепи. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы это сложить! Но кому сдался этот паршивый амулет? Уж не в письменах ли кроется ключ ко всему?

В эту минуту доставили исполинский букет чайных роз от Кринигана. В записке содержались пожелания триумфа этим вечером.

— И еще кое-что, — сказала Нелли уже громче, и Рустика с Мундо догадались, что с тайнами покончено. — Завтра рано утром я отбываю в Лондон. Муж хочет, чтобы мы помирились, и уже согласился выплачивать содержание моей матери, сестре и племяннице. Возможно, мы несколько месяцев, пока он не поправит здоровье, проведем в Европе. Или даже год.

— А как же полк, который должен сражаться за независимость Кубы? — поинтересовалась Чикита. — Тысячи читателей «Уорлд» ждут продолжения.

— Знаю, — тяжело вздохнула журналистка. — Но муж ждет меня, и я должна с ним воссоединиться. Выйдешь замуж — поймешь, что брак священен. Кроме того, кубинцам может пойти и на пользу, если соседи не станут совать нос в их дела. Они сами начали войну — пусть сами и заканчивают. — И пророческим тоном добавила: — У некоторых доброжелателей лучше не быть в долгу.

Нелли Блай пожелала подруге прекрасного дебюта, посоветовала держать язык за зубами в предстоящих беседах с детективами — «В особенности со Свитбладом!» — и исчезла из жизни Чикиты на добрых пять лет.

Разговор совсем выбил Чикиту из колеи, она глянула в зеркало и едва не разрыдалась. Бледна как смерть, под глазами огромные круги, а волосы, как ни старалась Рустика распрямить их, так и норовят взвиться дыбом. И вдобавок эта ужасная отметина на шее… Она надеялась, что примочки из арники уберут ее, но не тут-то было. И где носит Румальдо? Нет чтобы остаться с сестрой в трудную минуту — куда-то пропал, бессовестный. Наверняка ухлестывает за Хоуп Бут. Оставалось три часа до того, как поднимется занавес и сотни глаз вопьются в Чикиту. Покорит ли она нью-йоркскую публику? Обязана покорить, — решила она.

Голова раскалывалась. Чикита захотела принять ванну, но теплая вода не избавила ее от мучительных размышлений. Имел ли Розмберк злые намерения или совершил трагическую ошибку, заикнувшись о талисмане хладнокровным злодеям? Поэтому ему воткнули в язык тринадцать булавок? За то, что сболтнул лишнего? Подозревает ли их Клапп, как опасается Нелли? Неужели они и впрямь на примете у полиции? И почему все это свалилось на нее именно сегодня? Рустика громогласно велела ей вылезать из воды, — а то скукожится, как черносливина, — и тем вывела из оцепенения.

Пробило шесть, и тут Чикита, уже одетая для выезда в театр, обнаружила, что Румальдо так и не объявился. Она взбеленилась, стала изрыгать проклятия и пинать мебель. Приход Хоуп Бут на минуту успокоил ее, но та не замедлила сообщить скверную новость: Румальдо в тюрьме.

Хоуп никогда не упоминала о своей интрижке с Румальдо, но теперь заговорила так, будто это ни для кого не было секретом. В два часа пополудни он заявился к ней без предупреждения, чтобы вместе провести «сиесту». Она согласилась, но предупредила, что дольше чем на два часа остаться не получится. В половине пятого она ожидает весьма щедрого господина, которому многим обязана. Но то ли из-за фляжки с виски, к которой он то и дело припадал, то ли из-за нелепой ревности Румальдо отказался покидать ложе в условленный час, и пришлось выставить его силой. Когда Хоуп прихорашивалась, чтобы принять своего покровителя, с улицы раздались крики.

Она выглянула в окно, узрела целую толпу и все поняла. Румальдо подкараулил ландо своего сменщика и, когда тот намеревался войти в здание, яростно накинулся на него, даром что соперник ему в отцы годился. Или даже в деды. К счастью, кучер и прохожие их растащили. Жуткий скандал! Обоих забрали в кутузку. Жертву — со сломанным ребром и незначительными ушибами — сразу же отпустили, а вот кубинца отправили в общую камеру, и там ему и сидеть до суда, если только никто не выплатит за него залог.

— Мы обязаны ему помочь! — воскликнула Хоуп. — Он, конечно, идиот, но не сидеть же ему всю ночь в этом гадюшнике. Я знаю адвоката, который его вмиг вытащит, но сейчас при мне только пять долларов.

К ее изумлению, Эспиридиона Сенда отказалась участвовать в вызволении брата. Ах, Румальдо желает строить из себя рокового любовника? Вот пусть теперь и отвечает за последствия. «Ничего, посидит до суда. А если его там обхаркают и подпустят вшей — тем лучше, неповадно будет», — холодно заявила Чикита. И вообще, она опаздывает и должна немедленно ехать в театр, а потому мисс Бут уже пора. Обиженная Хоуп упорхнула, не попрощавшись.

— Ни слова больше об этом деле! — бросила Чикита Рустике с Мундо, но, когда хотела добавить: «О Румальдо позаботимся завтра», голос не послушался.

Она попыталась что-нибудь произнести, но вырвались лишь глухие хрипы. Хотела спеть — но куда там! Она осталась без голоса! В последующие полтора часа номер напоминал сумасшедший дом. Чикита вихрем носилась из комнаты в комнату и испускала беззвучные вопли, а Мундо гонялся за ней, стараясь успокоить и разубедить в том, что потеря голоса — лишь первое из зол, постигших ее после утраты амулета. При содействии месье Дюрана пригласили светило медицины, остановившееся на днях в отеле, осмотреть больную. Светило диагностировало истерическую афонию и прописало микстуру. Микстура не подействовала с желаемой быстротой, и Рустика прибегла к бабушкиным снадобьям. Но ни полоскания имбирным и капустным отваром, ни луковый сок, ни чай с чабрецом, ни обертывание шеи платком, вымоченным в теплом коньяке, не помогли. Голос не желал возвращаться. Напрасно Чикита жевала ломтики лимона, посыпанные содой, и возносила молитвы святым Власию, Лупу и Маргарите Венгерской, покровителям глоток.

Мундо уже собрался звонить Проктору, чтобы отменить выступление, но тут Чикита вспомнила про волшебный настой Лилли Леман и знаками велела Рустике его разыскать. Собрав все свое мужество, она залпом осушила бутылочку magisches Gelee der Götter, и афонию тут же как рукой сняло.

Во «Дворце удовольствий» яблоку негде было упасть[66].

Выступавшие перед Чикитой артисты — и Дункан Сегоммер, тысячеголосый чревовещатель, и славянские акробатки Анна, Зебра и Вера, и Лоренц и Катерина, мастера мысленной телеграфии, и лорд Финч с его дрессированными голубями, курицами и утками — имели в тот вечер довольно холодный прием, что доказывало: зрители пришли только затем, чтобы увидеть новую звезду Проктора.

После интермедии занавес разъехался в стороны. Сцена превратилась в благостный уголок кубинской глубинки. Босоногие девушки в свободных белых блузах стирали белье в реке и игриво обрызгивали друг дружку. У воды теснились пальмы, сейбы и гигантские кактусы. Чикита тщетно убеждала Проктора и сценографа, что эти колючие растения на Кубе почти не произрастают. Оба не потерпели возражений и заявили, что кактусы совершенно необходимы для придания картинке «подлинности».

Вдруг на сцену высыпали испанские солдаты. Они несли сундук. Командовал ими не кто иной, как Валериано Вейлер. Спрятавшись за кустами, они принялись следить за играми девушек, а по сигналу разгоряченного Вейлера выскочили из укрытия и с вожделением набросились на несчастных. Девушки отбивались как могли, но силы покидали их. Когда солдаты уже совсем скрутили их и готовились обесчестить, послышалась звонкая трель корнета, и на сцену под кубинским стягом вылетели мамби верхом на великолепных скакунах, потрясавшие мачете. Во главе отряда находился человек в черных перчатках и с выкрашенным в черное лицом. Среди публики прокатился шепот: этот minstrel изображает Масео, отважного кубинского генерала, про которого столько пишут в газетах.

Акробаты, изображавшие испанцев и кубинцев, вступили в бой, обильно сдобренный прыжками и кувырками, а оркестр подчеркивал бравурными аккордами их движения. Когда кубинцы обнаружили сундук, честь девушек оказалась в безопасности, поскольку теперь главной целью сражения стало право владеть сундуком. Что же внутри? — гадали зрители. Деньги? Боеприпасы? Лекарства? Противники отчаянно бились, но силы были равны, и никто не отступал.

Внезапно раздался военный марш, исполняемый на флейтах и кларнетах, и на поле боя возник актер в сине-белых полосатых панталонах, синем сюртуке, цилиндре, с козлиной бородкой и с винтовкой в руках. Зрители захлопали как сумасшедшие: это Дядя Сэм прибыл положить конец сваре. Девственные селянки, скромно удалившиеся на время боя, снова выбежали, теперь уже облаченные в американскую военную форму и перевоплотившиеся в кокетливых воительниц.

Недолго думая, Дядя Сэм прикладом расшугал испанцев и пнул в зад Вейлера, который позорно уполз на четвереньках. Наконец, чтобы отпраздновать победу и скрепить союз с повстанцами, он пожал руку «черному» вожаку. Публика устроила овацию, сопровождаемую радостными возгласами.

Актеры сгрудились вокруг сундука, и под барабанную дробь Дядя Сэм открыл его. Через несколько томительных мгновений наружу выпорхнула, до глубины души поразив зрителей, Чикита, Живая Кукла.

Декорации мгновенно изменились: река, деревья и холмы пропали, словно по волшебству, и уступили место позолоченным зеркалам, ветвистым канделябрам и гобеленам в стиле Второй империи. Сцена представляла собой элегантный салон. Танцовщицы и акробаты исчезли, и Чикита осталась одна с аккомпаниатором.

В следующие полчаса лилипутка пела и плясала перед завороженной публикой, прервавшись лишь однажды, чтобы сменить синее бархатное платье с длинным шлейфом, расшитое жемчужинами, на другое, не менее изысканное, из сливового атласа с бледно-розовыми вставками. Безупречная акустика зала доносила ее чистый голосок и до партера, и до галерки. Если — что было бы неудивительно — Чикита и переживала из-за похищения амулета, преступления в «Пальме Деворы» и заточения Румальдо, она этого не показала, а, напротив, излучала такое очарование и уверенность, что каждый номер завершался громогласными овациями. За кулисами Проктор подпрыгивал от счастья и всем и каждому хвастал, что и «И Пикколини», и «Ди Лилипутанер» и в подметки не годятся его звезде. «Молодчина Чикита! — гордо восклицал он. — Золотая моя кубиночка!» Воспоминание о Паулине Мустерс, голландском воробушке, совершенно потускнело.

Эспиридиона знала, что Патрик Криниган смотрит на нее из ложи, и для него одного станцевала медленный чувственный танец с веером из страусовых перьев, подарком Лилли Леман-Калиш. Во время тайных встреч она научила журналиста языку веера и теперь посылала ему страстные послания. Просто не верится — сколько всего можно выразить движениями этой безделки! Погладить себя по щеке значит: «Я тебя люблю». Прижать к виску и посмотреть вниз: «Думаю о тебе день и ночь». Если поднести к сердцу, сообщение выйдет более пламенным, чем-то вроде: «Я безумно тебя обожаю и не могу без тебя жить». Дотронуться веером до кончика носа — признак недовольства и подозрений: «Дело пахнет обманом, уж не изменяешь ли ты мне?» Откинуть им волосы со лба — явственное: «Не забывай меня», а уронить на пол — «Я твоя». Чикита кокетливо играла веером, а в конце захлопнула его и поднесла к губам. Если ирландец не забыл уроков, он поймет: «Поцелуй меня!»

В финале представления танцовщицы вышли на сцену в красно-сине-белой расцветке стяга Воюющей Республики Куба. Чикита в третий и последний раз переоделась — в белую тунику и фригийский колпак. Костюмер Проктора утверждал, что публика моментально догадается: в таком виде Чикита представляет свободную родину. Но, чтобы помочь самым тугоумным, импресарио решил на всякий случай вложить ей в одну руку разорванную цепь, а в другую — крошечное мачете, смертоносное оружие, силой которого соотечественники Чикиты обращали испанцев в бегство.

Грянул оркестр, слив мелодию с той, что начал наигрывать Мундо, и девушки запели «Голубку». К ним присоединились кубинские солдаты и Дядя Сэм, а в миг коды вся сцена заискрилась дивными фейерверками. Публика повскакала с мест. Апофеоз шоу не оставил сомнений: Пастору и Хаммерстайну нечего и мечтать о том, чтобы тягаться с «Кубинским водевилем» Проктора.

Когда импресарио зашел в гримерную поздравить Чикиту, она рассказала ему о неприятности с Румальдо. Проктор успокоил ее: он найдет адвоката и вытащит бедолагу из тюрьмы.

На выходе из театра Чикита, Рустика, Мундо и Криниган столкнулись с толпой, жаждавшей взглянуть на Живую Куклу. Тут же кубинские эмигранты раздавали листовки, агитировавшие за независимость острова, и торговали значками с надписью «Freedom for Cuba»[67]. В сумятице Чикита вроде бы различила детектива Клаппа. Ей почудилось или он в самом деле сделал знак, будто хотел поговорить? Разобраться она не успела: не дожидаясь распоряжений, Рустика подхватила ее на руки, укутала севильской шалью, сдвинула брови, выпятила губы и решительно двинулась к экипажу. Пусть только пальцем дотронутся до ее сеньориты! Народ струхнул и расступился перед ней.

Когда Румальдо вернулся (поникший, нечесаный, в заляпанном рвотой костюме), Чикита заговорила с ним так, будто ничего не случилось. Она рассказала об успешном дебюте и напомнила, что отныне у нее будет по две программы в день, в семь и в девять, со вторника по воскресенье. И все же за великодушным поведением проглядывало превосходство. Румальдо ночевал в кутузке, и ему светил суд — тем самым он был поставлен в невыгодное положение, а сестра своим пониманием и участием как бы подчеркивала это.

В последующие дни, пока не состоялся суд, Румальдо вел себя как идеальный менеджер. Он пекся обо всех нуждах Чикиты и не спрашивал, куда это она намыливается после обеда, когда служащие докладывали, что ее ждет экипаж. Но этой благодати пришел конец, когда судья назначил штраф за нарушение общественного порядка, и выяснилось, что в сейфе их номера в «Хоффман-хаусе» не хватает денег расплатиться. Он растранжирил большую часть аванса от Проктора на пошив костюмов, дорогие рестораны и женщин, — признался Румальдо, боясь взглянуть сестре в глаза. Хуже того: они задолжали месье Дюрану за две недели.

Чикита побледнела, но не стала устраивать скандал. Она сама исправит положение, раздобудет денег, но с одним условием: как только Румальдо отдаст долг правосудию, он должен убраться из отеля и навсегда оставить их в покое.

— Мне здесь воры не нужны, — сказала она и, не дав ему времени ответить, ушла вместе с Рустикой.

Через три часа они вернулись с ворохом долларов, одолженных у Кринигана, и вручили их Румальдо.

— Получай, — решительно произнесла Чикита. — Надеюсь, когда я вернусь из театра, тебя здесь не будет.

Румальдо тщетно пытался возмущаться и умолять. Зря грозился, что без его покровительства и защиты педик, черномазая и карлица («сраная карлица», — выразился он) не выживут в нью-йоркских джунглях. Чикита осталась тверда и сообщила, что Проктор уже в курсе разрыва. В дальнейшем ей не потребуются посредники, она сама будет договариваться о контрактах и получать гонорары.

Вечером, по возвращении в отель, Мундо первым делом осмотрел комнату, которую прежде делил с Румальдо.

— Он вывез все свои вещи, — испуганно и весело сообщил он.

— Я боялась, избавиться от него будет труднее, — с облегчением выдохнула Чикита. — Он, конечно, мерзавец, но семейная гордость ему не изменила.

Но ей пришлось сию же минуту взять свои слова назад: Рустика заметила, что шкатулка с драгоценностями тоже пропала.

— Бандит с большой дороги, вот кто он такой! — заключила служанка и в утешение сеньорите припомнила старинную поговорку: — Меньше народу — больше свободы.

Как сложилась дальнейшая судьба Румальдо? Несколько недель он обретался у Хоуп Бут, но та вскоре его выгнала. Она к нему привязалась, да и любовник он хоть куда, но его присутствие могло отпугнуть ее покровителей, а этого допускать никак нельзя. После этого Румальдо исчез. Куда? Чикита так и не удосужилась узнать. Опыт научил ее выкидывать людей из жизни и стирать всякое воспоминание о них. «Все равно как с гнилым зубом», — решила она.

Первые дни сентября оказались такими насыщенными, что за двумя ежедневными шоу, визитами поклонников и встречами с Криниганом Чикита совсем забыла про амулет и гибель книготорговца. Лишь иногда она на секунду задумывалась, чувствовала словно бы тревожный укол в живот и не могла взять в толк, почему детективы больше ее не допрашивали.

И вот однажды вечером после первого выступления детектив Свитблад явился прямо в гримерную. Он рухнул на стул и мрачно уставился на Чикиту.

— Вы, поди, ничего не знаете, — сказал он. — Или как? Мы сбили чертову прессу со следа, и до завтрашнего утра новость не напечатают, но, может, у вас свои источники.

— О чем вы? — разволновалась Чикита. — Говорите уже, ради всего святого!

— О том, что стряслось с Клаппом, — процедил Свитблад. — Проклятие! Он был славный малый. Фараон и брюзга, но человек порядочный. Собирался жениться на вашей землячке, слыхали?

— Да, на Марии Перес, — ответила Чикита.

— Вы что, ее знаете? — спросил Свитблад и подался вперед.

— Нет, сержант просил для нее автограф. — Чикита вышла из терпения. — Так вы мне скажете наконец, что случилось?

Клапп два дня не появлялся в участке. Коллеги знали, что он расследует дело об убийстве еврея-книжника, и не придали значения его отсутствию. Но на третий день пришла невеста Клаппа, которой также ничего не было известно о его местонахождении, и в участке заволновались. Сержанта искали повсюду, но он как сквозь землю провалился.

— Видели сегодня парад чистоты? — вдруг спросил Свитблад.

Чикита кивнула, удивляясь, какое отношение это имеет к пропаже Клаппа. Да, утром она видела парад из окна. Криниган предупредил, что такое не стоит пропускать. Джордж Уоринг, директор Департамента уборки улиц города Нью-Йорка, захотел, чтобы его подчиненные в новехонькой белой форме прошлись маршем по всему Манхэттену. Зрелище вышло выдающееся: больше двадцати оркестров и две тысячи человек с метлами и швабрами, в безупречном порядке толкающих тележки с чистящими средствами, готовых дать бой грязи. Отличный, по мнению многих, способ воздать честь труду дворников и мусорщиков, столь же важному, сколь неоцененному. Но при чем тут, черт побери, Клапп?[68]

— Перед самым началом парада один мусорщик заметил, что в его тележке что-то лежит. Он откинул крышку, обнаружил человеческую ногу, поделился потрясением с коллегами, они тоже проверили свои тележки, и то тут, то там стали появляться части расчлененного тела. Парад чуть не сорвался, но, к счастью, представители этой профессии ко всякому привычны, и их так легко не запугаешь. Когда полицейские собрали эту зловещую головоломку, оказалось, что труп принадлежит бедняге Клаппу.

Чикита закрыла лицо руками.

— По всей видимости, его разрубили топором. Но это еще не все зверства, — продолжал Свитблад, — язык его был утыкан булавками, — и, помолчав, добавил: — В точности как у Якоба Розмберка.

— Булавок было тринадцать? — предположила Чикита. Детектив медленно кивнул.

— Перед исчезновением Клапп сообщил мне, что значительно продвинулся в расследовании. Я, само собой, знал, что вы ходили в «Пальму Деворы» не за книгами, а показать Розмберку знаки на талисмане. Клапп был уверен, что похищение талисмана и убийство Розмберка — дело одних рук, и дал мне понять, что вот-вот обнаружит виновных. Множество странных (он так и сказал, странных) людей интересовалось русским амулетом, но большего он мне не открыл. Мы договорились встретиться на следующий день и обговорить ход дела. Но он так и не появился.

— А что же вам надо от меня? — Чикита заняла оборонительную позицию. — Судя по вашим словам, Розмберка и Клаппа прикончили одни и те же преступники, но клянусь вам, я понятия не имею, кто бы это мог быть.

— Я вам верю, — успокоил ее Свитблад. — Но вдруг вы знаете или подозреваете, за что их убили. Я задам вам вопрос, мисс Сенда. Вы не обязаны отвечать, но, если надумаете ответить, — прошу начистоту. Розмберк открыл вам значение иероглифов?

— Нет! Честное слово, нет! Он только сказал, что знаки, возможно, относятся к Geheimsprache der kleinen Leute, тайному языку, на котором люди очень маленького роста якобы переговаривались между собой много веков назад. Но это только гипотеза. Он собирался с кем-то еще посоветоваться или что-то прочесть. Я даже не приняла это всерьез — он сам сказал, что никто точно не знает, был ли такой язык на самом деле или это легенда…

— Так что же вы не сказали всего этого Клаппу? — ополчился на нее детектив. — Знай он об этом — может, был бы сейчас жив.

— Я думала, это неважно, — пролепетала Чикита. — Какая-то нелепость, бред — Geheimsprache der kleinen Leute!

— Боюсь, Розмберк с кем-то говорил о вашем амулете, и за это его убили. Не исключено, чтобы избежать дальнейшего распространения сведений. — Свитблад вдохновенно принялся строить версию. — Потом те же типы проникли в отель и украли амулет. А когда они узнали, что Клапп усмотрел связь между двумя преступлениями и близок к разгадке, решили убрать и его.

— Но кто способен на такую дикость? И зачем это все? Разве этот талисман стоит того, чтобы ради него убивать людей?

— Не удивлюсь, если виновники похожи на вас — то есть это люди очень маленького роста. В последней нашей беседе Клапп упомянул о существовании тайного общества карликов или чего-то в этом роде. Вам известно, кому принадлежал талисман до вас? Не связан ли с каким-нибудь братством или сектой? Розмберк ничего такого не говорил?

— Нет, нет! — испуганно воскликнула Чикита, которой становилось все больше не по себе. — Амулет мне подарил великий князь из династии Романовых. Я ношу его всю жизнь. К чему вы клоните?

— К истине. И не успокоюсь, пока не доберусь до нее. Я в долгу перед Клаппом. И некоторым образом перед его невестой Марией Перес. Я видел ее в морге. Она безутешна.

— Неудивительно! — с жаром сказала Чикита. — Ее суженого искрошили в фарш, а из языка сделали подушечку для булавок. Другая бы вообще лишилась рассудка.

Свитблад пропустил это замечание мимо ушей.

— Надеюсь, ради вашего же блага, что на сей раз вы ничего не утаили, — сказал он. — Не хотел бы, чтобы с вами случилось несчастье.

— Если бы мне хотели навредить, навредили бы в ночь похищения, — ответила Чикита и поднесла руку к горлу. — К тому же теперь талисман не у меня.

— Не у вас. Но теперь вам известно многое, чего в ту ночь вы не знали, и остерегайтесь болтать — а то как бы и вам не утыкали язычок булавками! — пробурчал детектив. Чикита не нашлась что ответить. Свитблад поднялся на ноги. — Отдыхайте, — сказал он и посмотрел на часы. — Вам скоро снова на сцену.

— Вы не останетесь на выступление? — сама не зная почему, задала Чикита глупый вопрос.

— Я бы с радостью, но не могу. У меня назначена встреча кое с кем по этому делу.

Состоялась ли эта встреча? И поведал ли собеседник Свитбладу нечто важное? Чиките не суждено было узнать. Через несколько дней Мундо показал ей номер «Джорнал» с краткой заметкой о гибели детектива Джеймса Свитблада. Он шел мимо стройки, и ему на голову свалилась стальная балка. Эспиридиона Сенда не вполне разделяла мнение газетчика о «несчастном случае», но послала венок на похороны и анонимно пожертвовала некоторую сумму денег вдове и сиротам покойного.

— К чему такая щедрость? — проворчал Криниган в постели. — Я понимаю — если бы он еще вернул амулет.

Чикита чуть не попросила его выяснить, осматривали ли при вскрытии язык Свитблада, но вовремя прикусила свой собственный.