Чикита

[Главы XXVI и XXVII]

Сделай милость, не хлопай так глазами. Понимаю, тебе трудно поверить во все эти истории про секту и билокации, и я тебя не осуждаю. Со мной было точно так же. Когда я печатал этот отрывок, то думал, что все — сплошное Чикитино вранье. Но потом пришлось мне передумать, потому что в Фар-Рокавей пару раз заставал удивительные вещи…

Однажды я поздно вернулся, заметил свет в щелке под дверью кабинета, ну и пошел выключить — думал, Рустика забыла. Но кого же я увидал за дверью? Саму Чикиту. Она сидела на стуле и рассеянно поигрывала кулоном. Я спросил, почему ей не спится, а она устремила на меня отсутствующий взгляд, словно марсианка, и отмахнулась — вроде как велела убираться и оставить ее в покое.

Я стал подниматься к себе в комнату и на пороге Чикитиной спальни встретил Рустику. Она сказала, что Чикита лежит и едва не плачет от боли в суставах, так что надо бы растереть ее бараньим жиром, авось поможет. При этих словах я нервно хихикнул и ответил, мол, Чикита не может лежать в данную минуту у себя в спальне, я только что видел ее в кабинете.

Рустика смерила меня взглядом, щелкнула языком и подтянула за рукав к двери спальни. Дружище, я так и окаменел. Чикита лежала в постели и тихонько стонала. Уж не знаю, как это правильно назвать — билокацией или еще как, но она точно находилась в двух комнатах в одно и то же время. Да, да, честное слово. А с чего бы мне врать?

Ну да ладно. Если ты надеялся, что в этих двух главах Чикита рассказывала про свои труды на благо братства или приобретенные эзотерические познания, вынужден тебя разочаровать. Об этом она и не заикалась. Хотя могла бы — во времена, когда мы писали книгу, орден уже распался, и никто не наказал бы ее за разглашение. Но она предпочла умолчать об этой стороне своей жизни. И так, по ее словам, открыла слишком многое. Ты заметишь, что в оставшейся части биографии секта упоминается редко и не напрямую.

Панамериканская выставка открывалась только первого мая, и Чикита скрепя сердце согласилась отработать остававшиеся месяцы в одном из зоопарков Бостока, только уже не в Чикаго, а в Балтиморе[126]. Она приехала туда в середине января, обустроилась с Рустикой в фургончике и начала выступать, как всегда успешно.

Заведение напоминало скорее цирк, чем зоосад. На сей раз Чиките выпало соревноваться не с ученой обезьяной, а с двумя укротительницами. Одна, Бесстрашная Пианка, показывала номер с медведями, а вторая, Мадам Морелли, завоевала известность как «дама с ягуарами». Они друг друга сильно недолюбливали, но, как только объявилась Чикита и стала переманивать публику, выкурили трубку мира и вместе ополчились против лилипутки.

Что они ей устраивали? Ну, всякие ужасные подлости, сам знаешь, на что способны женщины. Поливали мочой выход из фургончика, швыряли жаб и тухлые яйца в окошки, пачкали углем простыни и платья, которые Рустика вывешивала на просушку. Чикита не хотела доставлять им удовольствия и притворялась, будто ей все равно, но сама слала Бостоку телеграммы с жалобами. Тот разъезжал по стране и отвечал, что устроит дрессировщицам головомойку, когда приедет в Балтимор, а пока придется Чиките потерпеть. В ту пору он управлял не только собственными шоу и зоопарками, но и вел дела с братьями Фрэнсисом и Джозефом Ферари, его земляками, также поднаторевшими в цирковом бизнесе. Некогда ему было разнимать артисток.

Однажды вечером Чикита и Рустика услышали легкий стук в дверь фургончика. Тук-тук-тук. Бесстрашная Пиаика и Мадам Морелли уже так достали их своими шуточками, что они решили не отворять. Но стук не затихал, и Рустика не выдержала, выглянула в щелку и сообщила Чиките, что снаружи стоит очень низенький лилипут, прилично одетый и с виду порядочный. Чикита велела спросить, что ему угодно. Тот ответил, что у него дело чрезвычайной важности к мисс Сенде и протянул Рустике визитную карточку, на которой значилось: Принц Колибри.

Чикита поняла, что к ней явился главарь мятежников, о котором такие ужасы рассказывала Лавиния, — Великий магистр «Истинных Нижайших». Она едва не отправила его восвояси, но потом подумала, что вряд ли от него так легко отделаешься и лучше уж покончить с этим поскорее, оделась, впустила незваного гостя и попросила Рустику оставить их наедине.

К ее изумлению, раскольник не только выглядел, но и вел себя как настоящий джентльмен. Он поцеловал ей ручку, попросил прощения за то, что под давлением обстоятельств столь внезапно свалился ей на голову, и наконец рассыпался в похвалах ее красоте и таланту.

— Покорно благодарю, — сухо ответила Чикита, — но вы, вероятно, не затем вытащили меня из кровати, чтобы говорить комплименты.

Поняв, что ему тут не слишком рады, Принц Колибри перешел к делу: он приехал в Балтимор просить Чикиту стать на их сторону.

— Дни старого ордена сочтены, — уверял он. — Новая Аркадия — закат одной эпохи лилипутов, а мы — будущее другой.

— А что же тогда «Настоящие Истинные Нижайшие»? — колко осведомилась Чикита.

— Эти вообще ничего не решают, — презрительно бросил гость.

— Я отвергаю ваше предложение. Надеюсь, вы не утыкаете мне язык булавками, — с вызовом сказала Чикита.

Принц Колибри усмехнулся и заверил, что ни один из его людей никогда не осмелился бы и пальцем ее тронуть.

— Но в ту ночь, когда был похищен талисман, меня едва не задушили, — возразила Чикита.

Глава «Истинных Нижайших» извинился за этот неприятный случай и попросил поразмыслить над его предложением. Ведь он даже не требует порвать с орденом и отказаться от должности Верховного мастера. Напротив, для него выгоднее, чтобы Чикита по-прежнему посещала собрания и рассказывала ему об обсуждаемых там делах.

Этим он окончательно вывел Чикиту из себя. Ей было начхать на орден, она и на собрания-то являлась только потому, что не могла управлять своим астральным телом, но ее оскорбляла мысль о том, что она может стать предательницей.

— Вы заблуждаетесь на мой счет, — сказала она, испепеляя мятежника взглядом, — я вам не шпионка. Не тратьте попусту время, пытаясь завербовать меня.

— Мы располагаем и другими методами убеждения. В ваших же интересах вступить в наши ряды, — ответил «Истинный Нижайший» тоном угрозы.

Чикита встала и указала ему на дверь. На прощание Принц Колибри пообещал, что они еще встретятся — и тогда Чикита, возможно, передумает. Вышел из фургончика и растворился во мраке.

Эта встреча очень встревожила Чикиту. Она делала вид, что не напугана, но и восторга не испытывала при мысли о том, что в любую минуту ее могут умертвить, а язык — истыкать булавками. Несколько дней она не могла прийти в себя и от всего шарахалась. Рустика, ничего не знавшая ни про какие секты, думала, что она так переживает из-за издевательств укротительниц, день-деньской поила хозяйку успокаивающими отварами и очень удивилась, когда приехал Босток, а та и не подумала пожаловаться ни на Пианку, ни на Морелли.

Чикита связалась с Лавинией и Примо Магри и рассказала о визите (она уже умела пользоваться кулоном в этих и других целях), но они не придали значения угрозе со стороны Принца Колибри. «Брехливая собака не кусает» — так они выразились. И все равно Чикита ожидала чего-то плохого. И плохое не замедлило случиться. Несколько дней спустя зоопарк сгорел дотла.

Чикита думала, что «Истинные Нижайшие» просчитались, а вовсе не желали устраивать такой огромный пожар. Они собирались просто припугнуть ее, спалив пару ближайших к ней кибиток, чтобы она одумалась и вступила с ними в союз, но огонь разбушевался и пожрал все вокруг. К счастью, среди людей жертв не было, но знаешь, сколько зверей сгорело заживо? Многие сотни. Львы, тигры, ягуары, пумы, медведи, страусы, гиены, кенгуру, обезьяны, собаки — словом, какой-то кошмар, ад кромешный. Лишь немногим (тем, что не сидели в клетках) удалось спастись: слонихе, верблюдам, осликам… Один лев с отчаяния разворотил свою клетку, сбежал и держал в страхе весь Балтимор, пока его не изловили.

Жуткая выдалась ночь. Чикита и Рустика словно бы вновь пережили пожар в Ла-Маруке. Пламя пожирало доски, картонные перегородки и парусиновые шатры, лампочки взрывались, стекла лопались, животные вопили от страха и боли, служащие и артисты метались в дыму в поисках выхода, и надо всем витал страшный дух паленого мяса. Прибывшие пожарные делали все, что было в их силах, но шлангов залить пекло не хватало. Тогда решили спасти оставшихся в живых зверей и распахнули настежь парадный вход. Но стало только хуже, потому что приток воздуха лишь подпитал огонь, и несчастные животные все равно погибли.

Фургончик Чикиты постигла общая участь. Они с Рустикой вовремя выбежали и даже успели прихватить кое-какие памятные и ценные вещи, но сама Чикита вспоминала, что в ту ночь утратила почти все украшения, а также лучшие платья и шляпы. Если она и преувеличила, то не сильно: я сам видел в Фар-Рокавей газетную вырезку, в которой описывали небывалые масштабы этого страшного пожара[127].

Балтиморская катастрофа стала ударом для Бостока, но он отнюдь не разорился. По всем Соединенным Штатам у него было еще множество зверей. Да и те, что сгорели, надо думать, были застрахованы. До Панамериканской выставки в Буффало оставалось три месяца, и Босток отправил Чикиту работать в театрах в Вашингтоне, Сиэтле и других городах, чем очень ее порадовал, ведь она смогла прославиться в тех частях страны, где ее еще не знали. Денег водевили приносили неизмеримо меньше, чем ярмарки и зоопарки, зато в театре Чикита чувствовала себя подлинной артисткой.

Когда она выступала в «Гранд-опера-хаус» в Вашингтоне[128], Лавиния срочно вызвала ее на собрание. Так Чикита узнала, что в назидание за пожар в зоопарке Принц Колибри и несколько его приспешников были казнены верными ордену подмастерьями и бандитами, нанятыми лично Великим магистром. Правда или ложь? Узнать можно, лишь прочесав все американские и европейские газеты того времени. Может, где-то в криминальной хронике и попадутся упоминания об убиенных лилипутах с утыканными булавками языками. Но кто станет проводить подобное расследование? Да и зачем?

На Чикиту эта кровавая расправа произвела большое впечатление, и она поняла, что орден, даже переживая не лучшие времена, еще ох как может за себя постоять. «Истинные Нижайшие» остались без главаря, нового выбрать не сумели и за неимением мозговитого руководителя вскоре и вовсе распались. «Настоящие Истинные Нижайшие» также ослабели, и их постигла та же участь. Они и раньше уступали первым бунтовщикам в напоре и окончательно увязли, когда их начальник, Полковник Овод, отказался от должности Великого магистра (видимо, из страха получить свою порцию булавок) и пустил все на самотек.

Так что, как гласит пословица, нет худа без добра. В результате балтиморского пожара орден избавился от врагов и продолжил работать на благо мира, который чем дальше, тем больше распоясывался.

В Вашингтоне Чикита поселилась в шикарной гостинице. Не помню, как называлась, но где-то поблизости от Белого дома. В одном из тамошних люксов когда-то останавливалась Пенни Линд, Шведский Соловей. Чикита жила как раз в ее номере[129].

Знаешь, кто такая Йенни Линд? И чему вас только учат в университетах? Одному научному коммунизму, видать. А как же общая культура? Я кого ни назову знаменитого — ты никого не знаешь. Йенни Линд была великой певицей. Ее прозвали Шведским Соловьем, и она считалась безответной любовью Ханса Кристиана Андерсена. Я говорю «считалась», потому что сам-то грешным делом думаю, Андерсен играл за другую команду. А любовь к Йенни — сказочка, уловка, чтобы скрыть голубизну.

Чикита рассказывала, что, живя в этом отеле в Вашингтоне, не раз слышала по ночам, как женский голос исполняет арии. Она считала, что это призрак Шведского Соловья, по непонятной причине застрявший в ее номере. Я, само собой, не поверил ни единому слову, да и Рустика, сидевшая с нами в тот вечер, состроила, слушая эту историю, насмешливую мину, как бы давая понять, что про привидение Йенни Линд — все враки.

Я уже говорил, Рустика нечасто баловала нас своим присутствием, когда мы работали. А иногда Чикита сама отправляла ее на кухню, если не хотела, чтобы та услышала, как она диктует мне тот или иной отрывок. Но если уж Рустика была на месте, мне стоило только глянуть на нее искоса, и я уже знал — правду мне рассказывают или лгут.

Ну, продолжим. В Вашингтоне шоу Чикиты увидел личный секретарь президента Мак-Кинли. Они с супругой[130] стали горячими поклонниками лилипутки, подружились с ней и через несколько дней сообщили приятное известие: президент приглашает ее в Белый дом.

Представляешь себе, что это приглашение значило для Чикиты? Ей предстояло стать первой кубинской и первой латиноамериканской актрисой в гостях у президента Соединенных Штатов! Как ни посмотри, а это огромная честь. Так что Чикита сшила новое платье и подкупила драгоценностей взамен тех, что сгорели в Балтиморе, потому что хотела явиться на эту встречу сущей королевой. Ее Величество Чикита Лилипутская.

Разумеется, узнав о возможности закрытых переговоров с самим Мак-Кинли, руководители ордена дали Чиките поручение обсудить темы, важные для будущего всего мира и особенно для лилипутов и карликов.

Чикита в книге не называла этих тем, только замечала, что блестяще справилась с заданием и по результатам встречи Мак-Кинли принял несколько благоприятных для целей братства решений.

Точно не помню, в какой день Чикита отправилась в Белый дом[131]. Секретарь президента провел ее в элегантно обставленную гостиную. Мак-Кинли появился через несколько минут со словами: «Добро пожаловать, мисс Сенда!» Чикита поклонилась и поблагодарила президента не только за прием, но и за все, что он сделал для кубинского народа[132].

Сегодня нам может показаться, что не очень-то патриотично благодарить за военную оккупацию острова и интервенционное правительство, но в начале 1901 года Чикита и многие другие придерживались иного мнения. Они считали, что кубинцы еще не готовы к свободной жизни и нуждаются в сильной руке, которая научит их республиканскому правлению и демократии. Чикита мечтала видеть Кубу суверенной и независимой, такой, за какую сражался ее брат Хувеналь, и думала, что переходный период не только полезен, но и необходим: так кубинцы привыкнут к цивилизованной власти и мало-помалу примут управление родиной на себя.

А кто же справится с задачей лучше Соединенных Штатов, представляющих прогресс, современность и справедливость? Мало обрести свободу — надо еще научиться ею пользоваться. Чикита не хотела, чтобы Куба, подобно большинству бывших испанских колоний, превратилась в отсталую республику, погрязшую в коррупции.

Позволь тебе заметить: когда она диктовала мне этот кусок, мы довольно сильно повздорили, потому что я совсем по-другому оценивал вторжение. Мой дед Эваристо Оласабаль, старый мамби, все мое детство на чем свет стоит ругал американцев и поправку Платта. Всегда твердил, что янки увели победу из-под носа у освободительной армии, а временное правительство нужно было только затем, чтобы при республике американцы снова могли вмешиваться в кубинские дела как только захотят.

Чикита отвечала, что дед забил мне голову всякой чушью, а на самом деле за три года у власти временное правительство успело сделать много хорошего. Прежде всего американцы озаботились вопросами здравоохранения и гигиены, откровенно хромавшими прежде. Далеко не в каждом доме были уборные, а туберкулез и желтая лихорадка так и косили людей. Так вот, американцы решили исправить положение: стали строить канализационные трубы и стоки, починили водопроводы, вымостили улицы и отремонтировали дороги. Они же ввели трамваи на электротяге, чтобы на мостовых было меньше лошадиного дерьма, и начали раздавать крестьянам семена и рабочий инструмент. И сверх того создали тысячи рабочих мест для учителей, а также назначили выборы местной власти в деревнях и городках, чтобы люди привыкали голосовать.

Почему же было не поблагодарить Мак-Кинли за все это? Наоборот, она могла бы и подольше рассыпаться в благодарностях. Я в долгу не остался и заявил вслед за дедом, что все это они устроили ради «американизации» Кубы.

— И что с того? — вскипела Чикита. — А вы с дедом, поди, хотели, чтобы Куба, вместо Штатов, подражала какой-нибудь отсталой стране? Заруби себе на носу: когда американцы ушли, то оставили нам в наследство гораздо лучшее государство, чем досталось им во временное правление.

Однако, что касается поправки Платта, Чикита признавала: подло было заставлять кубинцев принять ее как обязательное условие независимости. Но что поделаешь? Хозяевами положения выступали янки, и, как выразился Мануэль Сангили, лучше уж республика с поправкой, чем поправка без республики.

— Но когда меня принимали в Белом доме, никакой поправки Платта еще не придумали, так что не встревай с ней, — сказала мне Чикита.

В тот день в Белом доме Мак-Кинли говорил мало, все больше внимательно слушал Чикиту, интересовался ее жизнью и политическими пристрастиями. Беседа несколько увяла, когда президент спросил, в скором ли времени Чикита собирается вернуться на Кубу. «Одному богу ведомо…» — ответила она, и повисло долгое молчание. Затем Мак-Кинли предложил представить Чикиту своей супруге и провел в другую гостиную. Чикита и первая леди, тяжело больная и много выстрадавшая дама, так и не оправившаяся от утраты двух дочерей, превосходно поладили.

На прощание президент вынул из петлицы сюртука гвоздику и приколол к платью Чикиты[133]. А через несколько дней Чикита получила подарок из Белого дома: ландо по ее мерке и двух карликовых пони в придачу.