Чикита

Глава XXVIII

До первого мая 1901 года Буффало был интересен туристам разве что близостью к Ниагарскому водопаду. Но с этого дня все поменялось, и до первого ноября миллионы человек успели приехать в Буффало, ставший одним из самых посещаемых городов США, чтобы увидеть грандиозную Панамериканскую выставку.

Выставка, призванная продемонстрировать достижения человечества и укрепить торговые связи между разными странами Америки, занимала площадь в триста пятьдесят акров и размещалась в сотне ярко раскрашенных павильонов (двадцать из них отличались монументальными размерами). Самым выдающимся сооружением стала Электрическая башня высотой триста семьдесят пять футов. Посетители могли подниматься на лифтах на самый ее верх, где располагались рестораны и смотровые площадки. На верхушке башни сиял гвоздь программы: Богиня света, женская фигура из кованой латуни с факелом в руке. Богиня как бы покровительствовала тысячам и тысячам людей, бродивших по выставке, и следила за мостами, проспектами, площадями, перголами, скульптурными ансамблями, «версальскими» садами, фонтанами, водопадами и озерцами, составлявшими тамошний ландшафт.

Днем «Радужный город» — так окрестила пресса территорию выставки — радовал глаз яркими красками, а на закате обретал особое очарование: двести сорок тысяч электрических лампочек зажигались в один миг и освещали все закоулки. Устроители Панамериканской выставки, одержимые стремлением превзойти Всемирную выставку в Чикаго размахом и числом посетителей, вложили в свое детище несколько миллионов долларов[135].

Едва ли кому-то удавалось прежде собрать в одном месте столько разнообразнейших чудес. Попасть на выставку через один из семи входов (билет — в зависимости от времени суток и дня недели — стоил от двадцати пяти до пятидесяти центов для взрослых и от пятнадцати до двадцати пяти для детей) не составляло труда — гораздо сложнее было выбрать, к какой диковинке отправиться первым делом.

С чего начать? Может, с павильонов, посвященных электричеству, сельскому хозяйству, станкостроению, транспорту, графике или горнорудному делу? С садоводческого салона, образцовой молочной лавки, выставки народных промыслов? Стенды каждого из штатов, Канады и других стран Америки также заслуживали внимания. У Кубы был собственный павильон с разными продуктам, куда крупнее, чем павильоны Мексики, Гондураса и Гватемалы. Проложить маршрут по выставке оказывалось непросто, особенно для людей семейных, ведь у леди, джентльменов и ребятишек вкусы разнились.

Два извечных и известных конкурента, стратегически расположенные друг напротив друга, сражались за сладкоежек. В двухэтажном здании «Шоколада Бейкера» гости могли наблюдать весь процесс превращения бобов какао в разные лакомства и наслаждаться кружками горячего шоколада. В трехэтажном здании «Шоколада Лоуни» продавались восхитительные наборы конфет знаменитой марки и открывались прекрасные виды из сада на крыше.

Но не станем обманываться: большинство, прогулявшись по «серьезным» павильонам и взглянув на консервы, электрические пишущие машинки, новейшие удобрения, стиральные машины и моторизованные фонографы, направляло стопы к Мидуэю. Именно там были сосредоточены забавы, больше всего нравившиеся обычным людям.

На широком бульваре публику поджидало целое войско зазывал, трубачей, клоунов и людей-сэндвичей, предлагавших билеты на такие соблазнительные зрелища, как «Эскимосское селение» с иглу, собачьими упряжками и морскими львами или «Африканская деревня», где в весьма убедительных декорациях джунглей племя свирепых «людоедов» плясало под барабанный бой.

Зайдя в двери «Прекрасного Востока», посетители попадали на шумный арабский базар, кишевший торговцами, сказочниками и шпагоглотателями. Там всякий желающий мог посмотреть верблюжьи скачки, увидеть дервишей, паривших на коврах-самолетах, и полюбоваться Фатимой и Фатмой (известными, как Малая Буря и Великая Буря), обольстительными исполнительницами танца живота. А тех, кто выбирал «Мексиканскую улочку», ждали тамали с чили и текилой, бой быков, гигантские кактусы, игуаны и танцоры, отплясывавшие гвадалахарский харабе со шляпами.

Мидуэй представлял собой пестрый причудливый калейдоскоп, «опись мировых чудес». Там за полчаса можно было побывать на страусовой ферме, прокатиться на самой крохотной на свете железной дороге и подняться под облака на металлических колесах вертолета-аэроцикла. А также зайти в «Храм Клеопатры» (с фресками, показывающими сцены из жизни египетской царицы), прогуляться по «Старинной плантации», южной хлопковой усадьбе в миниатюре, содрогнуться при виде извержения вулкана Килауэа, который выглядел таким реальным, что публика вопила от ужаса, и посмотреть пару кинокартин в «Синеографе» и «Мутоскопе».

Расстояния между странами чудесным образом сокращались: человек, только что дивившийся табору Стеллиты, владычицы трансильванских цыган, через минуту оказывался в «Японской деревне» среди самураев, гейш, цветущих сакур и паланкинов, а потом попадал в «Американскую Венецию», безукоризненный слепок с Безмятежнейшей, включая все палаццо, церкви, мосты, каналы и гондолы. После чего мучительно выбирал: отправиться на кровавое сражение между белыми всадниками и индейскими воинами (шоу «Дикий Запад» Буффало Билла, представляемое на стадионе для двенадцати тысяч зрителей) или поглазеть на Пифагора, «коня с человеческим мозгом», умевшего складывать, вычитать, умножать и делить.

Днем и ночью публика осаждала помещение, где в инкубаторах лежали недоношенные детки. Управляющий, доктор Коуни, настаивал на сугубо научной, а не развлекательной природе младенческого инкубатора, но разместили его все равно на Мидуэе. Медсестрам и врачам, нанятым заботиться о младенчиках (родившихся в Буффало или окрестных поселках), стоило больших трудов утихомиривать шумных посетителей и напоминать, что они все же в больнице.

И во всей этой веренице ярких и поразительных диковинок были особенно востребованы четыре дамы. Первая, Кора Беквит, чемпионка мира по плаванию, выступала в крытом бассейне — «Нататориуме». Народ валом валил посмотреть, как мощно сложенная британская русалка плавает и ныряет по девять часов в день, не выходя из воды ни под каким видом. Вторая, Вайнона, юная индианка из племени сиу, участвовала в Индейском конгрессе и славилась необычайной меткостью в стрельбе из винтовки[136]. Третья, Крошка Патти, девятилетнее дитя сицилийских эмигрантов, услаждала слух гостей «Американской Венеции» великолепным сопрано[137]. А четвертая, ясновидящая Джезерит, выступала в шоу «Уголки Каира» и предсказывала людям будущее по ушам (при условии, что уши были чистые). Предсказания Джезерит (что значит «святая») сбывались непременно и очень скоро, за несколько часов, а иногда и минут. Например, у одной беременной женщины, которой по идее оставалось до родов три месяца, начались схватки, как только она вышла с представления «Уголки Каира», в точном соответствии со словами Джезерит[138].

Но кое-кому уступали в популярности даже Кора Беквит, сиу Вайнона, Крошка Патти и гадалка Джезерит. Да и все остальные развлечения Мидуэя. То была Чикита, которой предоставили целый огромный театр, выстроенный по левую руку от «Большого шоу зверей» Бостока. Люди выстраивались в очереди, чтобы взглянуть на нее, и, словно горячие пирожки, расхватывали ее фотографии и цветные значки с ее портретами, специально заказанные Бостоком к выставке[139].

Полное превосходство кубинской артистки над всеми подтвердилось во время церемонии открытия, где устроители объявили ее официальным талисманом выставки. Сперва это звание ее не воодушевило. «Что я им, кошка или собачонка?» — возмущенно воскликнула она, узнав новость. Но Босток убедил ее, что стать талисманом столь значительного мероприятия — не только честь, но и прекрасная реклама, сулящая неплохие доходы им обоим. Поразмыслив, Чикита нехотя согласилась принять титул.

Сначала она появлялась на парадах, проводившихся в рекламных целях на Мидуэе и главных улицах Буффало, в ландо, которое ей подарил президент Мак-Кинли. Но потом Босток придумал кое-что получше и договорился с автомобильной компанией Дженкинса из Вашингтона. Через несколько недель официальный талисман получил в дар нечто, что привело в буйный восторг одних и вызвало жгучую зависть у других: роскошный кабриолет темно-зеленого цвета, миниатюрную копию популярной модели «Виктория», с никелированными колесами и кожаными сиденьями[140].

Босток нанял шофером чернокожего лилипута и сшил ему шикарную форму. Всякий раз, когда Чикита усаживалась в кабриолет, чтобы появиться на параде или сделать круг по выставке между выступлениями, люди расступались и аплодировали. Крошечная звездочка сияла ярче всех прочих на Мидуэе. Композитор Эрвин Кеппен даже сочинил песню и посвятил ее Чиките: «respectfully dedicated to Chiquita the Doll Lady»[141].

Босток отпечатал партитуру в типографии, снабдив волнующим снимком артистки, и присовокупил получившуюся брошюрку к выгодному сувенирному бизнесу[142]. «The Lilliputian Queen»[143] (так называлась песня) стала своего рода гимном красоте и уму той, кого в тексте называли «sweet Chiquita»[144], «one of the world’s great wonders»[145]. Она исполняла эту песню в конце выступления, и зрители хором подхватывали припев.

Каждый день Чикита выступала трижды, но все равно нашла время встретиться со старыми знакомыми и завести новых друзей. Например, она увиделась с королевой Лилиуокалани и нашла ее весьма одряхлевшей. Как будто после аннексии Гавайев годы разом навалились на бывшую государыню. Кроме того, выставку посетили мастерица фотографии Элис Остин, бывший импресарио Чикиты Ф. Ф. Проктор, который ледяным, но учтивым тоном поздравил ее с «многочисленными успехами», а также месье Дюран, управляющий «Хоффман-хауса». К тому времени он вышел на пенсию и совершал увеселительные поездки в компании Мигеля, статного и мускулистого юного мексиканца, которого представлял как своего крестника.

Чикита была рада повидаться и с Розиной, заклинательницей змей, с которой так славно дружила в Омахе. Розина оставила сцену после того, как один из питонов едва ее не задушил. Она так напугалась, что избавилась от всех пресмыкающихся и вышла замуж за менеджера странствующего шоу «Иерусалим в день распятия», представлявшего посредством циклорам страсти Христовы. В Буффало она то и дело, вместо того чтобы помогать мужу, прибегала в гримерную или фургончик к Чиките, и они вспоминали старые добрые времена или обменивались сплетнями.

Несколько раз Чикита сталкивалась и с Нелли Блай, знаменитой журналисткой, которая пять лет назад отвела ее в «Пальму Деворы», чтобы разгадать тайну амулета. Нелли находилась в Буффало не по заданию газеты. Она лично рекламировала товары «Айрон клэд мануфэкчеринг», одной из металлургических компаний своего престарелого супруга. От Нелли Чикита узнала новости про Патрика Кринигана. Ирландец все еще жил на Кубе, где ему, по всей видимости, очень нравилось, и недавно обручился с креолкой, дочерью лавочника. Чикиту это известие выбило из колеи.

— Дважды он делал мне предложение, а я отказывала, — сказала она. — И все же мне неприятно представлять его с другой.

— У сердца свои резоны, — поддакнула Нелли Блай и, заметив на шее у Чикиты талисман великого князя Алексея, поинтересовалась, как удалось его вернуть.

— Пару месяцев спустя после похищения моя горничная Рустика пошла за рыбой, купила окушка и в животе у него нашла мой кулон, — не моргнув глазом, солгала Чикита.

— Как в сказке про оловянного солдатика? — усомнилась Нелли.

— Точно, — ответила Чикита и побыстрее распрощалась с приятельницей, под предлогом того, что ей пора на сцену.

Однажды днем, когда Чикита совершала автомобильную прогулку, ее шофер едва не врезался в Гонсало де Кесаду, кубинского дипломата, с которым у них вышла такая милая встреча на Всемирной выставке в Париже. Кесада очень обрадовался и представил Чикиту генералу Леонарду Вуду, военному губернатору Кубы, занимавшему этот пост с конца Испано-Американской войны.

Чикита нашла широкоплечего, седовласого и пышноусого генерала весьма привлекательным и, несмотря на присутствие супруги, немного с ним пофлиртовала. С лукавой улыбкой она спросила, когда же ее родина станет наконец свободной и независимой. Генерал расхохотался и заверил, что наверняка в самом ближайшем времени… если ее соотечественники «и дальше будут себя хорошо вести»! Независимость не за горами, ведь кубинские руководители только что согласились включить в конституцию поправку Платта, которую Вашингтон считал необходимым условием и гарантией того, что республиканские правительства всегда будут достойными и честными.

«И покорными янкам», — прошипела Рустика, узнав про этот разговор. Чикита сделала вид, что не услышала. Она уже давно предпочитала не говорить со служанкой о политике в отношении Кубы, поскольку такие разговоры, как правило, выливались в ожесточенные перебранки, а Чикита не желала испытывать никаких неприятных чувств. Она переживала лучшие дни своей жизни: у нее были деньги, слава, красота, да вдобавок нечто похожее на любовь зарождалось в ее душе. Мечта, обещавшая скорое счастье, была связана с одним скромным и привлекательным молодым человеком, недавно появившимся в жизни Чикиты…

Но об этом потом. А пока оговоримся: не все встречи со старыми знакомыми доставили Чиките удовольствие. Эмма Гольдман явилась к ней на шоу, а в конце подошла поздороваться. Она месяц прогостила в Рочестере у своей сестры Елены, а теперь решила заскочить на выставку и по возможности обзавестись здесь новыми сторонниками.

Чикита выказала холодную вежливость, но Гольдман не смутилась и при всем честном народе начала громко вспоминать тот вечер, когда в Чикаго полиция ворвалась на ее лекцию, и они с Чикитой оказались в одной камере.

— После возвращения из Европы я опубликовала пару книжек и хотела бы тебе их прислать, — сказала анархистка, и Чикита, чтобы отделаться от гостьи, посоветовала отправить их на адрес выставки, а уж она не преминет с удовольствием погрузиться в чтение.

Любой Мидуэй, даже самый захудалый, полнится сплетнями, и в Буффало их было хоть отбавляй. Когда Чикита с Розиной устраивали себе перерыв за чашкой чая и печеньем, тем для разговора всегда хватало. Вскоре к их посиделкам присоединилась и гадалка Джезерит. Незадолго до этого они в компании Рустики отправились в «Уголки Каира» проверить, правду ли говорят об удивительных способностях ясновидящей.

Внимательно изучив Чикитино левое ушко (правые, по словам Джезерит, всегда были «немыми»), гадалка объявила, что лилипутке предстоит пережить большое потрясение, но со счастливым исходом. Пророчество исполнилось раньше, чем они ожидали. Когда Чикита возвращалась к себе в павильон, невесть откуда выскочила гигантская белка и жадно набросилась на нее, вероятно привлеченная золочеными пряжками ее туфелек. Это был откормленный косоглазый самец с мощным хвостом, которого выставляли в «Индийском селении». Каким-то образом он умудрился удрать из клетки[146].

Рустика и Розина так переполошились, что только и смогли завизжать и обняться в полной уверенности, что Эспирионе Сенде пришел конец. Но когда белка уже норовила вгрызться в Чикитину плоть своими могучими клыками, раздался выстрел, и грызун пал к ногами лилипутки, забрызгав все кругом кровью и мозгами. Пуля, спасшая Чиките жизнь, вылетела из револьвера самого Буффало Билла.

Знаменитый охотник отпихнул беличий труп носком сапога, присел на корточки и галантно взял дрожащую Чикиту под ручку.

— Как вы себя чувствуете? — осведомился он, снял шляпу и, когда перепуганная жертва заверила, что все в порядке, добавил: — Я знаю, у вас контракт с мистером Бостоком, устраивающий вас обоих, но послушайте, что я скажу: если когда-нибудь устанете от него, сразу же разыщите меня. Я сочту за честь заиметь артистку вашего ранга в «Диком Западе».

Буффало Билл подмигнул, надвинул шляпу на лоб и поднялся на ноги. Развернулся и, не удостоив взглядом Розину, Рустику и собравшихся зевак, удалился, позвякивая шпорами.

После этого происшествия Джезерит и Чикита стали не разлей вода. Каждый день они в гримерной лилипутки обсуждали свежие слухи. Однажды, пока они дожидались Розину к чаю, гадалка снова осмотрела Чикитино левое ухо и выдала новое предсказание.

— Не пугайся, — успокоила она подругу. — Тебя ждет что-то приятное, — и объявила, что Чикита вскоре влюбится.

В кого и когда именно — оставалось неясным, ухо на этот счет «молчало». Но предстоящая страсть точно изменит всю ее жизнь. При иных обстоятельствах Чикита вряд ли бы так просто поверила, но после случая с белкой она поняла, что предсказания Джезерит лучше не пропускать мимо ушей.

Однако это предначертание сбылось не так скоро, как предыдущее. Тоби Уокеру предстояло появиться в жизни Чикиты лишь через несколько дней. Зато когда он туда ворвался, то действовал не менее напористо, чем самец гигантской белки, — правда, Чикитину плоть он не стал грызть мощными клыками, а покрыл горячими поцелуями.

Американцы называют так цыплят — «Chick», а еще девушек. Тоби нежно обращался к Чиките: «Chick, ту lovely Chick…»

Но это, разумеется, уже когда они поняли, что их прежняя нежная дружба перерастает в неукротимую, неподвластную никому и ничему страсть. Сначала он относился к Чиките со всем возможным почтением и благоговением. Обращаясь, всегда добавлял «мисс Сенда». Да по-другому и быть не могло. Чикита — звезда Мидуэя, а юный Тоби — всего лишь человек-сэндвич, один из многих, нанятых рекламировать ее шоу.

Тоби Уокер приехал в Буффало из Эри в надежде найти работу на те месяцы, что будет длиться Панамериканская выставка. Ему повезло, Босток сразу же взял его, и на следующий день он уже прохаживался по Мидуэю, закованный, словно в доспехи, в два рекламных щита — на спине и на груди — с афишами выступлений Чикиты. В свободное время Тоби просачивался в театр и любовался танцующей и поющей лилипуткой.

Однажды его попросили доставить Чиките в фургончик букет цветов, и, воспользовавшись случаем, он выразил актрисе восхищение. От чаевых отказался, но взамен попросил подписанную фотографию. С этой минуты Тоби стал личным курьером Чикиты. Когда что-то требовалось — от ледяной газировки до таблетки от мигрени, — Рустика окликала его и посылала раздобыть. Так между артисткой и служащим возникла взаимная симпатия, переросшая во влечение, переросшее в любовь.

Днем они едва успевали перекинуться парой слов, но после полуночи, когда выставка засыпала, встречались у дверей фургончика и часами не могли наговориться. Тоби был простой малый, но далеко не дурак. Он пылал жаждой знаний и всегда просил возлюбленную рассказать о последних научных достижениях и о странах, где ей довелось побывать. А сам живописал, какую черешню и виноград выращивают его дед и бабка у себя на участке и каких карпов, тупохвостых форелей и желтых окуней он с братьями, бывало, вылавливал в озере Эри. Взявшись за руки, они любовались ночным небом, и Чикита показывала Тоби созвездия. Иногда они обменивались целомудренными отроческими поцелуями, прерываемыми Рустикиным многозначительным покашливанием.

Как-то вечером, просветив Тоби насчет электричества, беспроводного телеграфа, рентгеновских лучей и прочих чудес современного мира, Чикита сказала:

— Уже поздно, а завтра большой парад на Мидуэе. Тебе нужно выспаться, или утром на тебе лица не будет.

Юноша поморщился и нехотя встал, но тут же снова уселся рядом с Чикитой, зарделся, словно дедова черешня, и, устремив взгляд на свои огромные башмаки, попросил позволить ему остаться на ночь.

— Я тебя не потревожу, Чик, — сказал он и поднес руку к сердцу. — Честное слово, просто хочу посмотреть, как ты спишь.

Растроганная Чикита ощутила, как время отступает назад. Она словно вернулась в те годы, когда болтала с кузинами Экспедитой, Бландиной и Эксальтасьон про поклонников и красавчиков, и не смогла отказать Тоби в том, о чем он так мечтал.

Рустике пришлось вытащить свою койку из фургончика и, кляня судьбу, ночевать под звездами. Как и следовало ожидать, человек-сэндвич не сдержал пуританского обещания, и парочка утолила свою страсть. Тоби в два счета раздел Чикиту и как завороженный уставился на ее тонкую талию, высокую грудь, нежные, будто персики, ягодицы и округлые бедра. Но вскоре пришел в себя и стянул брюки, в свою очередь поразив Чикиту великолепным зрелищем своей мужественности.

О да, несомненно, мать-природа очень щедро одарила этого тощего, долговязого и веснушчатого уроженца Эри. Тоби Уокер мог бы потягаться с самим незабвенным Томасом Карродеагуасом, только его инструмент был не темным, как тропический плод каймито, а ангельского нежно-розового оттенка. У Чикиты не хватало пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать всех мужчин, с которыми она успела вступить в интимную связь к своему тридцати одному году, но тут она растерялась и в первую минуту не могла понять, как ей поступать с этим. Всякое проникновение представлялось опасным: она не хотела после ночи любви оказаться на больничной койке. И все же она не спасовала. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», — подбодрила она саму себя и, подчиняясь инстинктам, начала целовать, гладить, тереть, лизать и сосать все более рьяно. Вскоре ей показалось, что все эти «О да, Чик, вот так, Чик, не останавливайся, умоляю, Чик!», которыми Тоби вознаграждал ее усердие, становятся слишком громогласными и вся Панамериканская выставка уже в курсе происходящего между ними. Но она отогнала эти мысли и позволила любимому — а после и себе — кричать от наслаждения сколько влезет. Когда в окошко пробились первые лучики рассвета и напомнили, что пора прощаться, Чикита и Тоби Уокер были столь же утомлены, сколь ублажены.

— Я люблю тебя, Чик, — прошептал озерный юноша и, крепко прижав Чикиту к своей белесой безволосой груди, словно только что выловленную тупохвостую форель, норовящую ускользнуть, добавил: — Ты замечательная, и я хочу всегда быть с тобой.

Любовь творит чудеса. Через несколько часов цветущая и румяная Чикита уже блистала на Мидуэе, и никто не заподозрил бы, что она глаз не сомкнула всю ночь.

Большой парад, начавшийся у Триумфального моста, получился грандиозным. Открывал его отряд часовых в белых брюках, голубых куртках и полированных шлемах, а также оркестр. За ними сто индейцев в роскошных уборах из перьев ехали верхом, и множество шло пешком. А кто же следовал за индейцами в автомобиле, сделанном по ее мерке, помахивал собравшейся по обе стороны бульвара толпе и посылал нежные воздушные поцелуи? Не кто иной, как официальный талисман Панамериканской выставки, Королева лилипутов, прославленная Чикита. Сразу за ней на трехколесном велосипеде катил Фрэнк Босток со львенком на коленях. Его доблестные укротители во главе с Капитаном Джеком Бонавитой вели за собой целую уйму зверей, словно сбежавших с Ноева ковчега: тигров, слонов, кенгуру, носорогов, зебр, верблюдов, медведей, пантер, волков, лис, антилоп, обезьян, ястребов и многих других. Затем на параде появлялись представители главных аттракционов Мидуэя: поющие и пляшущие под звуки мандолин Арлекин, Коломбина и Пульчинелла из «Американской Венеции»; острозубые тагальские воины в набедренных повязках, вооруженные луками и стрелами, из «Настоящих Филиппин»; дюжие крестьянки из «Немецкой деревни», несущие головы сыров, связки сосисок и банки варенья, а с ними — молочные коровы с отвисшими выменами и недавно выкупанные поросята; акробаты и кукловоды из «Японской деревни»; гавайские девушки, танцующие хулу, в цветочных гирляндах; негры и негритянки со «Старинной плантации», поющие заунывные спиричуэлс; атлетичная Кора Беквит в стеклянном аквариуме на колесах, который толкали несколько клоунов; бородатые мореплаватели-викинги при латах, щитах и мечах; развеселые цыгане и их владычица, красавица Стеллита на повозке, запряженной страусами; факиры, джинны и гурии из «Прекрасного Востока»… Почти в самом конце разношерстной процессии гордо вышагивали медсестры с младенцами из инкубатора на руках, а завершали парад несколько десятков ковбоев и индейских вождей из шоу «Дикий Запад» под началом Буффало Билла и знаменитейшей Бедовой Джейн.