Цирк Обскурум

Глава

22

Эмбер ждет нас, когда шоу заканчивается и цирк закрывается на ночь. Она выглядит более взбешенной, чем я когда-либо видел ее.

— Что случилось? — Спрашиваю я, оглядывая ее. Она не пострадала? Что-то случилось во время шоу? Я прирежу того, кто причинит ей боль.

— Мы отправляемся на охоту, — отрезает она, и мы обмениваемся взглядами.

— Я не почувствовал зова, — говорит Даймонд, произнося слова, о которых мы все думаем.

— Я почувствовала это, пока вы выступали. Я последовала за ним.

Я моргаю, сбитый с толку, пока кружу вокруг нее, разглядывая пятна травы на ее штанах и исходящую от нее волнами ярость.

— Там был один парень, Ноа, совсем один. Он подвергся насилию и был полумертвым, когда я его нашла. Доктор Луис осмотрел его, и сейчас он отдыхает, но он в действительно плохом состоянии. Ему потребуются недели, чтобы оправиться от ран, и еще месяцы — от полученной травмы. Бедный ребенок, — рычит она, потирая лоб. — Он сказал, что он из приюта неподалеку отсюда. Цирк хочет, чтобы мы поохотились. — Ее глаза встречаются с моими. — Я хочу поохотиться.

— Хорошенькая, жестокая штучка, — мурлычу я, останавливаясь позади нее, мой рот касается ее уха. — Ты хочешь кровопролития.

— Да, — признается она без стыда. — Я хочу причинить боль тому, кто причинил боль этому бедному мальчику. Я хочу, чтобы они страдали.

— Я вообще ничего не почувствовал. Как странно, — бормочет Спейд.

— Где его карта? — Спрашивает Клаб.

— У него его не было, — отвечает она, — но цирк привел меня к нему. Он позвал, и я ответила. Он хочет, чтобы мы помогли.

— Такого раньше никогда не случалось. Без карты? — Даймонд переводит взгляд между нами. — Я думаю, нам следует хорошенько все обдумать…

— Я ухожу с тобой или без тебя. Никто, — рычит она, указывая в сторону своей палатки, — не заслуживает такой боли. Он невиновен. Он гребаный ребенок. Кто знает, что еще они там делают. От него кожа да кости. Кто-то выпорол его, — выплевывает она. — Я прошу тебя пойти со мной, но я могу пойти одна. В любом случае, я пойду.

Остальные колеблются, но не я.

— Хочешь поохотиться? — шепчу я ей, встречаясь взглядом с Даймондом. — Тогда давай поохотимся, милая маленькая убийца.

Похоже, наша королева приняла себя такой, какая она есть, и выглядит она чертовски феноменально. Я не знаю, что с ней сделал вид этого ребенка, но это довело ее до крайности.

На человека можно давить только до тех пор, пока он не сойдет с ума. У каждого бывает переломный момент. Я все об этом знаю.

Ее маска надежно закреплена, а волосы заплетены в косички, когда она стоит рядом со мной, глядя на приют. Несмотря на гипс на ноге, она не отставала от нас, пока мы добирались сюда. Это не слишком далеко от цирка, всего в нескольких милях вниз по дороге, и мы не хотели ехать и предупреждать их. Она ни разу не пожаловалась, несмотря на препятствие, ее мысли были сосредоточены на нашем пункте назначения.

Приют стоит на вершине холма, старинное здание в готическом стиле тускло-серого цвета с огромными железными заборам и воротами. На верхней части гордо написано «Приют Конюшен», но он больше похож на тюрьму, чем на какой-либо детский дом. Раньше по стенам взбирались цветущие лианы, но они давно увяли, отчего в тусклом свете все выглядит еще более жутко, чем сейчас.

Не так давно пошел дождь, сделав наше путешествие холодным и унылым, но Эмбер все еще горит гневом, и это чертовски возбуждает меня. Я хочу почувствовать эту ярость.

— Если мы войдем туда, то без крови на твоих руках тебе не выбраться, — предупреждает ее Даймонд. Даже отсюда мы можем ощутить запах насилия и смерти в воздухе. Какие бы кошмары ни скрывались за этими воротами, мы встретимся с ними лицом к лицу, и это будет жутко. Прошло много времени с тех пор, как я находился в таком зловещем месте — с тех пор, как я был ребенком, столкнувшимся лицом к лицу с собственными кошмарами.

Вопреки правилам она стягивает маску, оглядывает нас, прежде чем уставиться на здание. Грозовые тучи и дождь скроют ее личность, поэтому никто ее не поправляет, но это ошибка, которую нельзя повторить. Мы не оставляем никаких следов, даже воспоминаний о наших лицах.

Дождь размазывает ее макияж, из-за чего она выглядит так, будто плакала, хотя на самом деле злобно улыбается. Красный мел, испачкавший кончики ее волос, капает, как кровь.

— Я знаю, зачем я здесь. Давай поохотимся. — В ее голосе нет ни колебания, ни страха. У нее одна и только одна цель: отомстить за маленького мальчика, спящего в ее палатке.

Если бы только у меня был такой ангел-мститель, как она, когда я был так молод.

Схватив ее сзади за шею, я притягиваю ее ближе, прижимаясь губами к ее губам в жестоком поцелуе, пока не чувствую вкус крови. Я отстраняюсь и улыбаюсь ей, надевая ей маску обратно, а затем поправляю свою.

— Давай.

Направляясь к воротам, я подпрыгиваю и хватаюсь за железный край, переворачиваясь так, что приземляюсь на ноги с другой стороны. Я вижу, что Спейд и Клаб делают то же самое. Наша девушка просто качает головой.

— Ни за что, — бормочет она, направляясь к нам, и толкает калитку. Она даже не была заперта. Даймонд со смешком следует за ней. — Хвастуны, — добавляет она, подходя к нам.

Шторм заглушает наш вход и шум наших шагов, так что нет смысла вести себя тихо. Мы просто направляемся прямо к входной двери. В отличие от ворот, она заперта, что неудивительно. Что-то подсказывает мне, что это скорее для того, чтобы удержать кого-то внутри, чем для того, чтобы никого не впускать. Приурочив это к следующему раскату грома, я ударяю ботинком в широкую черную двойную дверь. Ручка с громким стуком ломается и влетает внутрь. Ощущение зла усиливается в десять раз, почти душит меня.

Заходя внутрь со счастливым мычанием, я оглядываю огромный приют. Вход явно предназначен для посетителей, перед двумя ведущими наверх лестницами расставлены цветы и стулья. Это иллюзия, красивая картинка, предназначенная для состоятельных клиентов, желающих приобрести ребенка. Без сомнения, есть только особенные дети, которых они могут увидеть, если придут. Всегда есть особенные дети, которые являются любимцами. Я никогда не был одним из них.

Вода стекает с наших тел, падая на идеально отполированный деревянный пол, когда мы смотрим на стены. Дробный стук дождя по окнам скрывает наши шаги, когда мы отбрасываем иллюзию и направляемся глубже в лабиринт дома. Даймонд указывает наверх, и я киваю, когда он поднимается по винтовой лестнице со Спейдом на буксире.

Клаб следует за мной и Эмбер по коридору мимо лестницы. Здесь все полностью меняется, иллюзия рассеивается. За деревянной дверью металлические ворота, которые запираются снаружи. Мы обмениваемся взглядами, прежде чем я опускаюсь на колени, быстро открываю тяжелый металлический замок и дверь. Как только мы переступаем порог, мы оказываемся в длинном темном коридоре. До моих ушей доносится храп, и я поворачиваю глаза направо, чтобы увидеть надзирателя или охранницу, растянувшуюся на диване. Я киваю головой в сторону Клаба, и он кивает, направляясь туда, чтобы постоять на страже, пока я иду за Эмбер по коридору.

С каждой стороны — металлические двери с раздвижными люками, которые мы увидели бы в тюрьме, а не в приюте для сирот. Она наугад останавливается у одного и открывает его, прежде чем наклониться, чтобы заглянуть внутрь. Она ахает, звук резкий для моих ушей, прежде чем она спешит к следующему, а затем и к следующему, ее гнев растет с каждым открытием. Нахмурившись, я заглядываю через один, и мое сердце замирает при виде примерно десяти детей, сгрудившихся в глубине крошечной комнаты. Их грязные, заплаканные лица поворачиваются ко мне с ужасом, поскольку они не знают, собираюсь ли я причинить им вред или нет. От запаха, доносящегося из комнаты, у меня слезятся глаза. Там ничего нет — ни кровати, ни туалета — только грязный бетонный пол.

Позывы к рвоте сильны не из-за запаха, а из-за того, какие они худые, грязные и избитые. У некоторых из них синяки, а у других кровоточащие раны. Они вздрагивают от света, который я впускаю, как будто не видели его слишком давно.

Раскаленная добела ярость наполняет меня. Я едва могу сдержаться, чтобы не взорваться.

Медленно отступая назад, чтобы не напугать их, я бросаюсь к Эмбер, которая стоит на полпути по коридору, ее лицо искажено горем и неверием одновременно. Столкнуться со злом — это одно, но столкнуться со злом, направленным против детей, — совсем другое. Я понимаю. Дети и животные невиновны. Любой, кто охотится на них, не стоит и грязи на подошве моего ботинка.

Она поворачивается ко мне, в ее взгляде ярость и боль.

— Дети, — хрипло произносит она. — Все эти камеры заполнены голодающими, подвергшимися насилию детьми.

— Эй! Кто вы, черт возьми, такие? — раздается громкий, резкий голос.

Мы оба оборачиваемся и видим неповоротливого мужчину, стоящего в конце коридора, на поясе у него висят ключи, дубинка и кнут. У него темные, жестокие глаза.

— Кто вы, черт возьми, такие, и как вы сюда попали? — повторяет он неуверенно, когда замечает наши маски.

Эмбер поворачивается ко мне, и ее глаза такие же темные, как у мужчины. Этим вечером от нее не будет пощады.

— Убей его и сделай так, чтобы ему было больно, — приказывает она.

— С удовольствием. — Я ухмыляюсь. Поворачиваясь к мужчине, я наклоняю голову, наблюдая за ним. — Ты будешь кричать, маленький поросенок? — Я кричу, направляясь к нему. Он отступает назад, переводя взгляд с Эмбер на меня, смущенный и испуганный.

— Хрю, хрю. — Я хихикаю, когда прыгаю, ударяясь о стену слева и переворачиваясь. Я перекатываюсь, как только падаю на пол, и подхожу к нему сзади. У него даже нет времени среагировать.

Прижимаясь к его спине, я ухмыляюсь и дую ему в ухо.

— Бу.

Он подпрыгивает и кружится, вертя в руках дубинку, а я смеюсь. Я хватаю его за руку, прежде чем он успевает ее выдернуть. Даже если бы я не смог его остановить, дубинка — едва ли худший удар, которым меня били. Ничто так не ранит, как раскаленная кочерга. Ничто. Я подсекаю свою ногу под его, и он валится на пол. Его лицо краснеет, когда он пытается подняться, но я набрасываюсь на него, наклоняясь над ним.

— Хрюкни для меня, — приказываю я.

— Я убью тебя! — рычит он, хватаясь за хлыст. Я смеюсь и вытаскиваю нож из своего бока, звук теряется в раскатах грома. Я хватаю его мясистую руку и удерживаю ее, прежде чем с силой вонзить лезвие, пригвоздив его к полу, пока он ревет. Его глаза выпучиваются, когда он бьется подо мной, кровь скапливается под его ладонью.

— Красная кровь, красная кровь на кости, — пою я, вытаскивая еще один клинок. — Что будем делать дальше, хрюша? Может, срежем немного жира?

— Ты сумасшедший, — хрипит он, слезы наворачиваются на глаза.

— Ты даже не представляешь, маленький поросенок. — Я хихикаю, когда провожу лезвием по его толстому животу. Он кричит, но я продолжаю, обрызгивая себя и стены кровью. Я чувствую, как она стекает по моей маске, пока он борется, с каждым разом его рука разрывается все сильнее.

Подняв лезвие, я осматриваю дело своих рук, прежде чем ухмыльнуться Эмбер. Я ожидал увидеть ужас в ее глазах, но, похоже, она довольна. Кажется, наша девочка принимает себя такой, какая она есть на самом деле. Безумие и тьма, которые живут внутри нас, теперь живут в ней. Демоны, которых мы выпускаем поиграть, танцуют, как тени, на ее плечах.

— Маленький поросенок, маленький поросенок, — поддразниваю я, поднимая лезвие и прижимая его к его шее, когда он, всхлипывая, качает головой. — Пока-пока, хрюша. — Я вонзаю нож, перерезая артерию, желая, чтобы он перестал издавать звуки, перестал причинять боль детям и умер.

Я смотрю на лужу крови под ним. Опуская руку в теплую жидкость, я провожу ею по маске, а затем встаю, поворачиваюсь к стене и пишу:

— Расскажи мне о своих кошмарах.

Я как раз дописываю последнее слово, когда слышу шаги.

Я с рычанием поднимаю взгляд, когда в коридор вваливается еще один охранник, привлеченный шумом, который не мог заглушить гром. Этот, однако, быстрее, и он выхватывает свой хлыст, позволяя ему взмыть в воздух. Я злюсь, когда он попадает в Эмбер, заставая ее врасплох. Она врезается в стену, крик боли эхом отдается за ее маской, и я оказываюсь на ногах прежде, чем осознаю это. Я недостаточно быстр, и он снова пролетает по воздуху, но не попадает в цель. На этот раз ее рука вытягивается и обхватывает конец хлыста. Похоже, она так же потрясена, как и я, но продолжает сжимать его, когда он врезается ей в руку, с неистовой силой. Ее кровь капает на пол, как признание, и ее глаза поворачиваются ко мне, как будто она убеждается, что со мной все в порядке. Затем, со злой ухмылкой, она наматывает конец на руку и тянет, подтягивая охранника ближе.

Он рычит, сопротивляясь, и она скользит по полу, но крепко держит конец. Когда я подхожу к ней, она хватает меня. Я помогаю ей перекинуть конец хлыста через плечо, а затем бросаюсь быстрым движением, к которому он не может подготовиться. Он летит, ударяясь об пол, прежде чем мы тащим его тело к нам. Выпустив хлыст, она обходит меня, на ходу хватая с моего бока лезвие. Прежде чем он успевает подняться на ноги, она бросает его. Нож вонзается ему в грудь — недостаточно глубоко, чтобы убить, но достаточно, чтобы замедлить его. Он поднимается на ноги, опираясь на стену, несмотря на рану. Рыча, он не сводит с нее глаз, и это все, что нужно, чтобы решить его судьбу. Подмигнув ей, я подбегаю к нему и, развернувшись в воздухе, бью ботинком по ножу в его груди, пока тот не погружается по самую рукоять.

Он падает на пол, медленно умирая, а я еще раз смотрю на свою девушку, и тяжело дышу.

Мы оба оборачиваемся на крик и видим, как некогда спящий охранник вылетает из комнаты, ударяясь о противоположную стену. А затем громкий звук, с которым ломается его шея. Клаб выходит из комнаты, переводя взгляд с нас на тела.

— Он очнулся, — это все, что он говорит, заставляя меня рассмеяться, но затем мой взгляд снова падает на Эмбер и кровавый порез на ее руке.

Я подхожу к ней ближе, наблюдая, как расширяются ее глаза, когда я наклоняюсь и провожу по нему языком, пробуя ее кровь.

— Харт, — предупреждает она. Мои руки опускаются на ее бедра, притягивая ее ближе. Я поднимаю наши маски и прижимаюсь губами к ее губам, позволяя ей почувствовать вкус ее крови, пока я поддерживаю ее, только для того, чтобы она врезалась в Клаба. Его руки обхватывают мои, когда мы удерживаем ее между нами, и ее стоны наполняют воздух. Жажда крови проходит через меня и проникает в нее, когда она дергает меня за одежду, чтобы приблизиться, делая меня чертовски твердым.

Свист Даймонда рассекает воздух, и мы отрываемся друг от друга, чтобы увидеть его и Спейда, стоящих в открытых воротах и с ухмылкой смотрящих на тела.

— Я вижу, вы уже повеселились. Пошли. Мы нашли начальника тюрьмы и других охранников. Давай закончим с этим.