Цирк Обскурум

Глава

1

Пятнадцать лет спустя…

— Эмбер, — отчитывает Роджер, вглядываясь в мое лицо. — Нет, мы слишком взрослые, чтобы играть в переодевания.

— Но уже почти Хэллоуин. Нам нужно выбрать костюмы для вечеринки в квартале…

— Я сказал нет, — яростно огрызается он, его глаза сверкают тьмой. В его взгляде ненависть, которая заставляет меня отпрянуть. Он был добрым человеком, когда я выходила за него замуж, по крайней мере, я так думала. В девятнадцать лет я понятия не имела, но у женщин нет особого выбора, кроме как найти мужчину, за которого выйти замуж. Не многие могут устроиться на работу, по крайней мере, на хорошую, и уж точно нам не разрешают посещать колледж, как Роджеру.

Мы домохозяйки, жены и должны воспитывать детей.

Несмотря на мои яростные протесты в детстве, я вышла замуж. Я поддалась американской мечте спасти свою мать. Она была больна, а отец умер пять лет назад на войне, так что у нас не было денег на лекарства. Роджер появился, как белый рыцарь, когда я ломала голову над тем, где найти деньги на лекарства. Роджер был богат, и он собирался поступить в колледж, чтобы стать врачом. Кроме того, он был старше и красив, в нем было все, что порядочная женщина должна искать в муже. Мама любила его, считала его совершенством и поэтому подтолкнула меня принять его предложение стать его девушкой. Он взял меня под свое крыло и проявил доброту, и мы погрузились в иллюзию любви.

Когда он сделал предложение несколько месяцев спустя, он пообещал вечно заботиться обо мне и моей матери. У меня не было другого выбора, кроме как сказать «да», так что это показалось мне легким решением.

Прошло шесть лет с тех пор, как мы поженились. Мама скончалась шесть месяцев назад, и это похоже на то, что с ее смертью вместе с ней исчезли и оковы, которые Роджер наложил на себя. Все остатки человечности исчезли в одно мгновение, а доброта и мягкость, к которым я привыкла за день, исчезли полностью. Теперь есть жестокая ненависть, которую я видела только в очень волнующие моменты в постели. Я ненавижу те времена. Я ненавижу, что он больше не держит эти эмоции в спальне.

Роджер совсем не добрый человек, и я поняла это слишком поздно. Я в ловушке, мне некуда больше идти, и он это знает. У меня нет собственных денег, нет семьи, на которую я могла бы опереться или защитить себя, и нет работы или надежды ее получить. В крошечном городке Лост-Спрингс я никто, просто чужая жена, которая всегда кажется немного не в духе. Роджер — их удивительный, идеальный врач, и они боготворят землю, по которой он ходит.

Я играю в ту игру, в которую он хочет. Я быстро усвоила правила, но, похоже, я задела за живое сказав про костюмы на Хэллоуин, потому что он внезапно хватает меня за горло и впечатывает в стену позади меня. Я громко ударяюсь головой о стену, отчего начинаю хныкать, но я проглатываю боль, уже привыкнув к ней, и повисаю в его хватке, изо всех сил пытаясь дышать.

Я даже больше не сопротивляюсь, и это я ненавижу больше всего.

Сначала я так и делала, но от этого стало только хуже. Во всяком случае, мое сопротивление, казалось, возбуждало его, а при росте пять футов один дюйм против его шести футов пяти дюймов у меня нет ни единого шанса. Он знает это, и ему доставляет удовольствие напоминать мне об этом всякий раз, когда я даю отпор.

Его скучные карие глаза сверкают, когда он смотрит на меня, его идеально уложенные светлые волосы откинуты назад. Раньше я думала, что его прическа идеальна и опрятна. Теперь я вижу, что это иллюзия. Он все еще в своем костюме, так как пришел домой пораньше со своей тренировки без предупреждения.

— Я позволил себе эту глупость, пока твоя мать была здесь, но не больше. Ты не ребенок, Эмбер, и пришло время повзрослеть. Ты будешь покорной и красивой. Больше никакого дурацкого грима или костюмов. Больше никаких игр. — Он срывает с моей груди купальник, который я шила несколько дней, и я закрываю глаза, чтобы сдержать слезы.

Я знаю, что будет дальше. Это всегда происходит после.

— Если ты хочешь одеваться как маленькая шлюха, то я буду обращаться с тобой как с таковой.

Я едва успеваю ахнуть, когда он разворачивает меня и впечатывает лицом в стену. Мой глаз немедленно отзывается болью, и я знаю, что позже на нем появится синяк. Черные пятна пляшут перед моим взором, мое сознание угасает, и я лениво задаюсь вопросом, убьет ли он меня наконец. Я почти жажду этого, хочу снова присоединиться к Маме и Папе, освободиться от него и этого дома.

Когда я возвращаюсь из темноты и слышу его ворчание у себя над ухом и чувствую боль в бедрах и паху, я понимаю, что мне не так уж повезло. Он толкается сильнее, жестоко разрывая мои внутренности, потому что я сухая. Я вскрикиваю от боли, и он сильнее прижимает мое лицо к стене, чтобы заставить меня замолчать. Ему нравится, когда он причиняет мне боль.

Ему нравится, что он заставляет меня истекать кровью, и когда слезы текут по моим щекам, я заставляю себя вспомнить более счастливые дни.

Закончив, он швыряет меня на пол, и я даже не могу удержаться, снова ударяясь головой о паркет.

— Приведи себя в порядок. Ты ужасно выглядишь. Карлсоны приедут через час, и я ожидаю, что ужин для всех нас будет на столе, и чему они будут в восторге. Его жена любит пироги.

Я поднимаю голову и вижу, как он застегивает молнию на брюках, прежде чем умчаться прочь, даже не потрудившись помочь мне подняться. Тяжело сглатывая, я опускаю руку между бедер, скользя пальцами там по крови. Я поднимаю пальцы к свету и разглядываю красные капли, покрывающие их, прежде чем подношу к губам и высасываю дочиста.

Идеально подобранный шарф обвивает мою шею, челка прикрывает порез на голове, а нужное количество пудры на лице делает растущий синяк даже незаметным. У меня весь вечер болит в паху, но я улыбаюсь весь ужин, смеюсь шуткам Роджера и целую его, изображая идеальную пару, чтобы Карлсоны этого не заметили.

Все это время я умираю внутри.

Не раз я раздумывала, не вытащить ли нож из жареной курицы и не вонзить ли его ему в грудь. Я была бы обречена, но это стоило бы того, чтобы наблюдать, как его шок сменяется ужасом, когда он истекает кровью. Я, конечно, этого не сделаю. Вместо этого я слушаю, как они болтают о дерьме, на которое мне наплевать, вроде разочаровывающих пациентов, спорта и того, какая косилка лучше всего подходит для идеального газона.

Когда миссис Карлсон спрашивает, когда у нас будут дети, я вижу, как просвечивает истинный Роджер. Я прикрываю живот, заставляя себя улыбнуться в надежде, что не заплачу, несмотря на отголоски боли.

Никто не знал, но я была беременна не так давно — пока Роджер не разозлился при мысли о том, что ему придется делить меня с ребенком. Несмотря на то, что это была мечта, и несмотря на то, что это разрушало его репутацию, он бил меня в живот, пока у меня не случился выкидыш. Неделями я истекала кровью и кричала в агонии, но каждую ночь Роджер приходил домой и по-прежнему ожидал, что я буду выполнять свои супружеские обязанности. Я оцепенела в тот момент, когда он решил окончательно расправиться со мной — финальный штрих.

Он смеется над вопросом миссис Карлсон, но я могу сказать, что это злит его, и я знаю, что позже за это расплачусь я.

После ужина он провожает их до двери. Я даже не осознаю, что все еще прикрываю живот, пока он не поворачивается и не обнаруживает, что я наблюдаю за ним с подножия лестницы, когда он прощается с ними. Когда они добираются до своей машины, его маска падает.

Выражение его лица становится холодным и сердитым, когда он захлопывает за собой дверь.

— Что ты на это скажешь?

— Мне очень жаль, Роджер, — автоматически отвечаю я.

— За что? — спрашивает он.

Я колеблюсь. Если я скажу что-то не то, добром это не кончится. Должно быть, я слишком долго думала, потому что следующее, что я помню, это то, что я падаю на пол от удара слева, которого я даже не предвидела.

— Жалко. Ты даже не можешь делать то, для чего была создана, — выплевывает он, прежде чем переступить через меня и направиться на кухню.

Я заставляю себя подняться, игнорируя боль в щеке, и следую за ним. Я знаю, что если буду изображать послушную жену, это закончится быстрее. Я смотрю, как он наливает себе стакан виски.

— Тупая гребаная женщина. Она заставляет меня это делать. Если бы она только родила этого гребаного ребенка…

Гнев вспыхивает во мне от его обвинения. Я моргаю и смотрю вниз, обнаруживая разделочный нож в своей руке. Я даже не помню, как взяла его в руки, но когда он поворачивается, то видит его.

— Эмбер, что ты делаешь? — спрашивает он угрожающе низким голосом.

— Я… — Я бросаю взгляд на нож, а затем снова на него, когда его глаза затуманиваются яростью.

— Положи это. Сейчас же, — приказывает он, указывая на меня пальцем поверх своего стакана.

Я колеблюсь, и ему это не нравится.

Прежде чем я успеваю пустить в ход нож, меня снова отбрасывает к стене. Застонав, я соскальзываю на деревянный пол, мне понравился тот момент, когда мы переступили порог этого дома. Теперь я ненавижу это, потому что потратила на это так много времени, страдая. Он не держит меня, поэтому я карабкаюсь к лестнице. Если я смогу подняться туда, я смогу спрятаться и запереть дверь ванной, пока он не справится со своим гневом, но я двигаюсь недостаточно быстро.

Я переворачиваюсь прежде, чем успеваю пройти два фута. От следующего удара у меня перед глазами появляются звезды, голова откидывается назад.

Я чувствую, как у меня ломается нос, и внезапно становится трудно дышать.

Я почти онемела, боль растворяется в темноте, как будто это происходит с кем-то другим. Когда я смотрю в его глаза, я знаю, что сегодня ночью он убьет меня. Я чувствую это своей душой.

Я отказываюсь просить или умолять, поэтому держу рот на замке, и он ненавидит это еще больше, его темные глаза наполняются маниакальным ликованием.

— Ты хочешь ребенка, Эмбер? усмехается он, плюя мне в лицо. — Тогда давай родим тебе ребенка.

Схватив меня за волосы, он тащит меня вверх по лестнице. Я кричу, когда мое тело ударяется о каждую ступеньку, и онемение сменяется мучительной болью. Я чувствую, как ломаются кости, моя кожа покрывается синяками и царапинами, но он не смягчается.

Он швыряет меня на кровать. Я едва могу поднять голову, когда он пинком захлопывает дверь.

Схватив мое лицо, он прижимает меня к кровати, не обращая внимания на мои движения. Я не могу дышать, когда зажимаю зубами одеяло. Он удерживает меня на месте, когда вонзается в меня, агония становится невыносимой, так как я еще не исцелилась от того, что было раньше. Я начинаю задыхаться, но он сильнее прижимает мою голову к кровати.

Его бедра громко бьются, когда он насилует меня.

Я, должно быть, теряю сознание, потому что, когда я прихожу в себя, мои движения вялые, и я кашляю. Я чувствую, как его сперма стекает по моим бедрам, и по какой-то причине мне хочется плакать.

Я не знаю почему. Раньше он поступал гораздо хуже.

Намного, намного хуже.

Каким-то образом я нахожу в себе силы перевернуться. Он закуривает сигарету, свирепо глядя на меня, и я впервые разжимаю свои воспаленные, кровоточащие губы.

— Убей меня, — умоляю я.

— Что? — бормочет он, наклоняясь и прижимая зажженную сигарету к моему бедру. Я кричу от агонии, запах моей горящей плоти наполняет воздух.

— Убей меня!

— Ты хочешь, чтобы я убил тебя, Эмбер? Слишком просто. Я собираюсь запереть тебя здесь навсегда. Я буду трахать это маленькое упругое тело каждый день, пока ты снова не забеременеешь, а потом, когда ребенок родится, я убью тебя. Я скажу, что ты умерла при родах. «Скорбящий вдовец» станет хитом города. Я найду другую женщину, которая более послушна и лучше в постели. Никто тебя не вспомнит. Никто даже не будет оплакивать тебя. — Он тащит меня на чердак и захлопывает дверь, оставляя меня в темноте.