Цирк Обскурум

Пролог

— Эй, ну же, Мари. Это не так уж странно, — бормочет мой папа, крепче сжимая мою руку, когда встречает неодобрительный взгляд моей мамы — глаза у нее точно такого же оттенка зеленого, как у меня.

— Она уже несколько недель твердит о том, что хочет посмотреть на этот цирк, — шипит моя мама. — Большинство девочек хотят подготовить свои платья к школьным танцам, но не наша маленькая девочка. — В ее голосе слышится отвращение, как будто желание пойти в цирк вместо того, чтобы носить платья с оборками, является величайшим грехом.

— Ну и что? Я все равно не хочу, чтобы она была такой, как эти заносчивые девчонки. — Папа подмигивает мне сверху вниз. Я возбужденно улыбаюсь, когда его взгляд останавливается на сцене перед нами. — Если моя маленькая девочка хочет пойти в цирк, тогда мы отведем ее. — С этим заявлением он направляется к воротам, и я почти кричу от победы.

Неделями мама говорила мне, что я не могу пойти в цирк. Я умоляла, упрашивала и пыталась подкупить ее. Как только я увидела ярко-зеленые листовки, расклеенные по всему городу, с нанесенными по трафарету черными словами, я поняла, что должна туда попасть.

Что-то во мне требовало этого.

ЦИРК ОБСКУРУМ: ПРИГЛАШАЕТ ВСЕХ ЖЕЛАЮЩИХ.

С 1 по 31 октября.

НАЙДИ ТЬМУ ВНУТРИ СЕБЯ.

Понятно, что мама пришла в ужас, когда я вернулась домой из школы с этими листовками. У нее чуть не случился инсульт, когда она сжимала в руках свой жемчуг и умоляла меня выбросить бумажки в мусорное ведро. Но это не помешало мне рассказать об этом отцу, и теперь мы здесь. Я едва могу справиться со своим волнением.

Я подпрыгиваю рядом с отцом, когда мы приближаемся к замысловатому входу перед нами. Арочный вход имеет форму зияющей пасти со свисающими клыками, лица какого-то демонического клоуна, взирающего сверху вниз на всех, кто осмеливается войти. Он выполнен в красно-черных тонах, на голове у него цилиндр. Ночью, я не сомневаюсь, освещение добавит зрелищу жуткости, но днем это почти комично.

За отверстием я вижу верхушку большого шатра в красную и белую полоску — фирменный стиль каждого цирка. Днем это кажется почти милым, как радостный мираж, призванный зазывать детей.

Трава хрустит под моими ногами, свежий осенний ветерок заставляет меня плотнее кутаться в пальто, даже когда я широко улыбаюсь, когда мы проходим под аркой в другой мир.

Вдоль дорожки, ведущей к куполу, стоят палатки и киоски. Некоторые из них закрыты, но некоторые открыты, и в них подают еду или устраивают карнавальные игры, в которых можно выиграть приз. Повсюду припаркованы фургоны и старые деревянные дома, выкрашенные в красно-черную цветовую гамму с чудовищными фигурами и рисунками на каждом, из них, чтобы сообщить, кто находится внутри.

Мужчины и женщины в костюмах танцуют в немногочисленной толпе. Кто-то проносится мимо на большом шаре, заставляя меня хихикать. Я ахаю, когда мужчина в черном костюме на ходулях наклоняется, на его белом лице нарисована огромная ухмыляющаяся пасть, а вокруг красных глаз капает фальшивая кровь. Он оказывается прямо у меня перед носом, и я отшатываюсь, на мгновение испугавшись, прежде чем прийти в восторг от странности происходящего.

— Добро пожаловать домой, vindica (с латинского защитница, мстительница). — Он хихикает, прежде чем поднять гигантскую ногу и неторопливо удалиться.

Хихикая, я поворачиваюсь, чтобы впитать все это, прежде чем потащить отца к ближайшей кабинке.

— Хочу раскрасить лицо, пойдем!

— Хорошо, хорошо, — говорит папа с улыбкой, прежде чем вытащить несколько банкнот из кармана брюк. Я оглядываюсь и вижу, как моя мама изящно прижимает сумочку к груди, застегивая кардиган, и в ужасе оглядывается на артистов. Игнорируя ее, я сажусь на черный трон с откидной спинкой, установленный рядом со столом, и широко улыбаюсь мужчине, одетому как скелет.

— Так, так, так, дорогая малышка. Во что мы можем тебя превратить? — он мурлычет, расставляя краски перед собой.

— О, скелет! Нет! Клоун! О, что угодно на самом деле. — Я чуть не подпрыгиваю от возбуждения. Я никак не могу определиться, поэтому предоставляю выбор мужчине.

Широко улыбаясь, он берет деньги у моего отца и хватает палитру и кисть, придвигая свой стул поближе.

— Поверь мне, я точно знаю, что делаю. Закрой глаза, дорогая малышка.

Я делаю то, что мне говорят, доверяя ему. Я ерзаю на стуле, но мужчина очень терпелив со мной, пока рисует, и когда он откидывается назад, закончив, моя мать вскрикивает и отворачивается. Мой отец только улыбается мне.

— Очень страшно, — говорит папа.

— Дайте мне посмотреть, — прошу я, и мужчина протягивает мне зеркало. У меня отвисает челюсть от искусства, которое он сотворил на моем лице.

Над дугами моих бровей торчат ярко-красные дьявольские рожки с драгоценным камнем на каждом кончике. Мой рот был расширен с обеих сторон таким же ярко-красным цветом, с большим количеством драгоценных камней в каждой точке. Бриллианты также обрамляют мое лицо, создавая форму сердца, которое заканчивается на подбородке и выгибается дугой между бровями. Мои глаза черные, с дымчатыми завитками, спускающимися на щеки.

Я выгляжу потрясающе.

— Мне нравится, — шепчу я.

— Хорошо, а теперь иди развлекайся, дорогая, — с улыбкой говорит гримёр. — Наслаждайся темнотой, которую ты найдёшь.

— Спасибо вам, — говорю я мужчине, прежде чем беру отца за руку и позволяю ему увести меня.

Следующий час мы проводим, исследуя окрестности, играя в игры и наслаждаясь небольшим шоу жонглеров.

— Слава богу, остался только один киоск, — шепчет мама, когда мы проходим между двумя палатками. Я игнорирую ее, предпочитая есть сахарную вату, но все равно ее слова огорчают меня. Все почти закончилось? Уже?

Поворачивая голову, я бросаю взгляд между палатками, когда мы проезжаем мимо, и вижу молодого парня в черном жилете и слаксах. Он печально разговаривает с огромным клоуном, его руки плавно двигаются в такт рассказыванию истории. Он выглядит таким нормальным, но кажется другим. Он странный. При виде него я сбиваюсь с шага, и отец подхватывает меня, чтобы я не упала. Не знаю как, но они, должно быть, чувствуют, что я наблюдаю. Когда они поворачиваются, и я встречаюсь взглядом с черными глазами мальчика примерно моего возраста, мое сердце почти останавливается. Он, красив, но он отворачивается, прежде чем я успеваю рассмотреть его поближе.

— Эмбер, не отставай, — отчитывает мама, когда я снова спотыкаюсь.

Отворачиваясь, я сосредотачиваюсь на своих шагах, не желая влипнуть в неприятности или чтобы день закончился преждевременно. Мы останавливаемся возле последней палатки, и даже мой папа смотрит с сомнением на ее внешний вид.

— Может, нам просто пойти домой? — предлагает он, почесывая свои седеющие волосы. — Что ты об этом думаешь, малявка?

— Ни за что, — заявляю я, прежде чем вручить ему свою сахарную вату, затем открываю закрытые створки. Табличка над дверью сообщает, что экстрасенс на месте, а также некоторые другие слова, которых я не понимаю.

Fata manus (с латинского Рукопись, mea fata in manus — моя судьба в моих руках)

Обстановка внутри палатки заставляет мои глаза расшириться. Холод снаружи исчез, и его сменило пряное тепло, которое окружает меня, когда я захожу глубже внутрь. Здесь темно, с потолка свисают свечи и фонарики, расставленные на всех доступных поверхностях. Вдоль стен полосами висят яркие ткани, а посреди всего этого стоит круглый стол, накрытый черной скатертью. Сверху на нем разложена колода карт.

— Есть кто-нибудь? — Смело зову я.

— Ну разве ты не храбрая маленькая душа? — раздается прокуренный голос. Женщина появляется словно из ниоткуда несмотря на то, что я не вижу ни одного движения занавеса. В отличие от других исполнителей, на её лице нет грима. Вместо этого на ней много темного макияжа, который только добавляет ей загадочности. Она одета в длинное черное платье, которое переливается на свету, и кольца украшают каждый палец. В середине ее лба есть татуировка в виде открытого глаза, и я загипнотизирована ею.

— Ты не боишься? — спрашивает она, изучая нежно-розовое платье, которое мама настояла на том, чтобы я надела. Очевидно, я не вписываюсь — не в таком виде.

— Не совсем, — признаюсь я. — Я не склонна пугаться.

Улыбаясь, она садится за стол и жестом предлагает мне сделать то же самое на противоположной стороне.

— Тогда проходи, малышка, погадаем тебе на будущее. Позволь нам узнать твою судьбу.

Я счастливо наблюдаю, как она тасует колоду карт, прежде чем выложить их на стол, затем обхватывает их руками ладонями вверх. Я кладу свои в ее ладонь, и ее глаза закрываются, когда она сосредотачивается на том, что делает. Я вижу, как шевелятся ее губы, и фонари и свечи вокруг нас, кажется, мерцают, прежде чем погаснуть, и мы погружаемся в темноту. Мое сердце учащенно бьется, но я не отпускаю ее, и когда ее глаза открываются и на столе загорается единственная свеча, я подпрыгиваю. Ее глаза больше не нежно-карие. Они ярко-белые.

Я с благоговением смотрю, мое сердце колотится, когда она отпускает мои руки и раскладывает карты. Она переворачивает одну, две, затем три из них, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.

— О, моя храбрая маленькая душа, — бормочет она, но ее голос теперь глубже, темнее, как будто доносится из-за спины. — Жизнь не будет добра к тебе, по крайней мере вначале.

— Я провалю тесты. — Я понимающе вздыхаю. — Мама будет недовольна, но я ненавижу учиться.

— Я бы хотела, чтобы это было все, — говорит голос. — Тьма окружает тебя, но помни, что те, кто прячется при свете, могут нести в себе столько же зла, сколько и те, кто в тени.

Я хмурюсь, не уверенная, что она имеет в виду, пока она не поворачивает свои руки и не берет мои. Она прижимает свои ладони к моим, и я чувствую, как что-то материализуется между нашими пальцами.

— Возьми это. Это наша визитка. После получения она принадлежит тебе. Когда ты позвонишь, мы приедем. Ты узнаешь, когда придет время.

— Но почему? — Спрашиваю я вслух, убирая руки, чтобы увидеть черную матовую карточку с красной гравировкой. Это джокер, но в руках у джокера зажат нож, а по краям лежит сердце.

— Мы всегда приходим за теми, кто нуждается в спасении. Помни это. — Она откидывается назад, и свечи внезапно вспыхивают, ее глаза снова становятся карими. — Твои родители начинают беспокоиться. Тебе лучше уйти.

— Эмбер? — Я слышу голос отца снаружи и вскакиваю на ноги.

— Иду, — кричу я, прижимая карточку к груди. — Спасибо, — говорю я ей, любопытствуя, кто она такая.

— Не благодари, малышка. — Она встает, подбирая юбку. — Однажды ты точно поймешь, в чем будет заключаться твое предназначение.

Кивнув, я направляюсь ко входу в палатку, прежде чем мои родители успевают войти вслед за мной. Уже ходит достаточно слухов о том, какая я странная, насколько непохожа на других. Мне больше не нужно. Мама уже беспокоится о моем будущем и о том, как я выйду замуж и заведу семью, если стану изгоем.

Меня все это не волнует, но я ненавижу то, как она волнуется, даже папа.

— Помни, малышка, — зовет гадалка, когда я наполовину ещё в палатке, наполовину выхожу из нее. — Тьма всегда придет, когда ты позовешь. Двери Цирка Обскурум всегда будут открыты для тебя, если ты этого пожелаешь.

Игнорируя странное чувство внутри себя, я киваю и возвращаюсь на солнечный свет.

Я сжимаю визитку так, чтобы мои родители не могли ее видеть, и мне кажется, что она горит у меня в ладони.