Цветочная сеть

Глава 1

10 января, парк Бэйхай

Ван Юнь крепко держал внучку за руку, спрятанную в варежку, пока они медленно и ритмично скользили по замерзшей поверхности озера Бэйхай вдоль гладких стен Запретного города[1]. На противоположном берегу Ван Юнь заметил конькобежцев из пекинской юношеской команды, которые проводили интервальную тренировку, а чуть дальше, за пеленой угольного дыма и тяжелыми серыми облаками, виднелись павильон Пяти Драконов и зал Небесных Владык. На пешеходных дорожках, окружающих озеро, пожилые дворники сметали бамбуковыми вениками вчерашнюю снежную крупу. Ван Юнь обратил внимание, насколько крепок лед под лезвиями старых коньков и как при каждом выдохе изо рта валит пар. Должно быть, сегодня минус пятнадцать градусов, подумал он. Довольно тепло для этого времени года.

Ван предпочитал оставаться на этой стороне озера, прямо у главного входа в парк, где старинный Круглый город изгибался вокруг остатков крепости, защищавшей некогда резиденцию Хубилая. Совсем близко к берегу раскинулся Нефритовый остров, на который можно было попасть по пешеходному мосту. Летом Ван Юнь любил прогуливаться по тропинкам, останавливаясь по пути в крытых павильонах. Если было не слишком жарко или влажно, он не упускал случая подняться на вершину холма к Белой дагобе[2] в тибетском стиле, построенной в честь первого визита далай-ламы в 1651 году.

Ван Юнь с внучкой держались поближе к громкоговорителям. Старомодная танцевальная музыка плыла над замерзшим озером. Тут и там вальсировали парочки, раздавался смех. Некоторые даже держались за руки, и Ван Юнь подумал: «Эх, жизнь меняется! Когда я был молод, никто не держался за руки на людях». И он задался вопросом, что подумали бы родители этих ребят, если бы увидели выкрутасы своих отпрысков на глазах у честных горожан. Рядом проводили время целые семьи — мамы, папы, бабушки, дедушки, тетушки, дядюшки и множество ребятишек; они смеялись и подтрунивали друг над дружкой. Люди выглядели весьма живописно в традиционных синих стеганых куртках или ярких пальто западного кроя, в цветных варежках и шарфах. Малышей, которые еще нетвердо держались на ногах, сажали на деревянные стульчики с полозьями, и бабушки с дедушками, улыбаясь, толкали перед собой эти импровизированные санки.

Среди фигуристов было много знакомых лиц, но сегодня, как обычно, нашлись и те, кто встал на коньки впервые. Деда с внучкой едва не сбили с ног два солдата в форме. Ван Юнь не стал их ругать. Он понимал, что это простые деревенские парни, возможно крестьяне из Южного Китая. Они, вероятно, никогда в жизни не видели снега и льда.

Ван Юнь и Мэймэй этой зимой проводили много времени вместе. Ему нравилась компания внучки. Мэймэй любила тишину и часто уходила глубоко в собственные мысли, как и дедушка. Сейчас он чувствовал, как маленькие пальчики шевелятся внутри варежки. Малышка хотела кататься самостоятельно, но Ван Юнь не ослаблял хватку.

— Спой мне, Мэймэй! — попросил он. — Ту песенку про лед.

Внучка посмотрела на него снизу вверх, и Ван Юню пришлось поправить ей шарф, чтобы увидеть раскрасневшиеся от мороза щечки. Девочка улыбнулась, а потом начала петь старые куплеты об опасностях зимы. Ван Юнь помнил их с детства, как и любой, кто воспитывался на Северо-Китайской равнине.

— Раз и два — ручки прячь! — пела Мэймэй, и голосок звенел в морозном воздухе. — Три-четыре — по льду вскачь! Пять и шесть — треснул лед! Семь и восемь — выбирайся вброд!

Ван Юнь присоединился в самом конце:

— Девять — скоро пахота опять! — Когда последние звуки песни растаяли надо льдом, Ван Юнь спросил: — А мы сейчас на каком этапе, Мэймэй?

— На втором! Ведь лед крепкий, и можно кататься!

— Правильно, а что случится на «пять-шесть»?

— Дедушка! — с негодованием воскликнула девочка. — Обещаю тогда не кататься. Я же тебе всегда говорила!

— Я просто хочу, чтобы ты была аккуратна. Уверена, что готова кататься самостоятельно?

Застенчивая улыбка скользнула по личику девочки, и Ван Юнь заметил, как малышка глубоко вздохнула в предвкушении. Он остановился и отпустил ее руку. Худенькие ножки дрожали, но Мэймэй поехала сама, и с каждым движением уверенности у нее прибавлялось.

— Не приближайся к центру озера! — крикнул Ван Юнь, хоть и понимал, что лед в январе очень крепкий и безопасный.

Тем не менее внучка замедлила скольжение, а потом направилась в сторону пустого участка рядом с берегом. Ван Юнь поехал следом. Он обратил внимание, как мало здесь борозд от коньков. Забавно, до чего люди любят сбиваться в кучи: вдалеке — команда конькобежцев, у главных ворот — семейные сборища, а между ними — никого.

Уже на подходе к берегу Мэймэй потеряла равновесие. Пару секунд она размахивала руками, пытаясь выровняться, а потом все-таки шлепнулась. Ван Юнь замешкался. Заплачет внучка или нет?

Девочка села, уставилась на лед перед собой, а потом так пронзительно завизжала, что ее голос заглушил звуки романтического вальса, болтовню влюбленных и веселые шутки компаний родственников. Когда Ван Юнь подъехал к внучке, ему тоже захотелось заорать в голос: напротив девочки, застряв в ледяной ловушке, лежал человек. И он смотрел прямо на деда с внучкой широко раскрытыми невидящими глазами. Бледный дух, заморский дьявол[3]. Иностранец.

Через два часа на место происшествия приехала Лю Хулань. После обнаружения трупа атмосфера на озере изменилась самым кардинальным образом. Всех, кто был на катке, задержали в качестве свидетелей и допрашивали в одном из павильонов на берегу. Полиция оцепила по периметру место преступления. Хулань видела, что за ограждением коллеги в штатском ищут улики, а еще несколько человек поодаль разговаривают со стариком и маленькой девочкой. В центре круга эксперт склонился над темной фигурой, лежащей рядом с горой ледяной стружки. Лю Хулань вздохнула, натянула шарф, подняла до самых ушей воротник бледно-лилового пуховою пальто и двинулась по замерзшему озеру.

Казалось, она не замечает, какое впечатление произвело на мужчин ее появление. Если бы им хватило смелости сказать, чем привлекает их Хулань, они могли бы заявить, что она слишком красива для такой работы, да и одета не так, как другие их знакомые женщины, а еще она тщеславна и всегда держится обособленно от коллектива. Потом мужчины довольно быстро перешли бы с опасной территории сексуальности в хорошо им знакомое и доступное царство политической критики.

Нападать на внешний вид Хулань было довольно просто: она, казалось, вообще не интересуется западными модными новинками, которые в последние годы появились в Пекине, предпочитая носить одежду, сшитую еще до революции: длинные юбки, подогнанные под ее изящные формы, кремовые вышитые шелковые блузки с традиционным вырезом и запахом на груди. Зимой она надевала еще и кашемировые свитера, что вяжут в деревнях, расположенных вдоль монгольской границы, — белоснежные или спокойных оттенков кораллового или аквамаринового. Эти цвета подчеркивали цвет лица Хулань, и в памяти всплывали старинные описания китаянок: кожа прозрачная, как тончайший фарфор, нежная, как лепесток розы, мягкая, как персик, который считается в Китае символом удачи.

Лю Хулань посмеялась бы над любым подобным сравнением. Она отвергала собственную красоту: никогда не красилась, не завивала черные волосы, а носила простую стрижку средней длины, чуть ниже плеч. Волосы всегда прикрывали уши мягкими шелковистыми волнами, а несколько коротких прядок торчали, будто наэлектризованные. Многие мужчины мечтали их пригладить, но никто из коллег не рискнул бы прикоснуться, пусть даже случайно, к инспектору Лю.

Добравшись до оцепления, она предъявила удостоверение, выданное Министерством общественной безопасности, и ее сразу пропустили. Приближаясь к телу, Лю Хулань морально готовилась к тому, что сейчас увидит. Она служила в министерстве уже одиннадцать лет, но до сих пор не могла спокойно смотреть на покойников, особенно на тех, кто умер насильственной смертью.

Патологоанатом Фан оторвался от тела и широко улыбнулся ей:

— Еще один красавчик для вас, инспектор!

Жертву, белого молодого парня, переложили на чистую простыню. Рабочие, которым поручили ужасную задачу вырубить тело из озера, тщательно выполнили свою работу. Труп все еще покрывала тонкая ледяная корка. Он лежал прямо, только одна рука была неловко вывернута. Ногти стали темно-фиолетовыми, глаза и рот были широко открыты. Через ледяной саван пробивалась белизна, но во рту, где зубы жертвы напоминали страшные черные жемчужины, а также вокруг ноздрей лед окрасился в розовый цвет. Кроме этого, Хулань не видела никаких внешних признаков увечий.

— Вы его еще не переворачивали?

— Вы что, считаете меня зеленым новичком? — огрызнулся Фан. — Разумеется, переворачивал. Я пока ничего не вижу, но это не значит, что ничего не найду, когда отвезу его в лабораторию. Я не могу снять с тела весь лед, не повредив кожу. Так что придется просто подождать. Дадим ему оттаять, и тогда я что-нибудь узнаю.

— И какие пока идеи?

— Может, он был пьян. Пришел сюда вечером еще до того, как ударили морозы. Оступился. Ударился головой.

Я не вижу никаких признаков, но такое возможно.

Лю Хулань поразмышляла какое-то время над предложенным сценарием, а потом заявила:

— Мне кажется, он довольно молод. Допустим, он упал в воду или даже провалился под лед, но неужели ему не хватило бы сил выбраться?

— Хорошо, инспектор. Пора, видимо, дать разъяснении Голос Фана стал резче. Патологоанатому не нравилось, когда Лю Хулань ставила под сомнение его выводы. Он поднялся и уставился на нее. Фан был на несколько сантиметров ниже Хулань, и это ему тоже не нравилось. — Возьмем для примера среднестатистического человека. Я говорю о мужчине обычного для иностранца роста, может быть около ста восьмидесяти сантиметров. На нем повседневная одежда. В данном случае только джинсы, рубашка и свитер.

— И?

— Наш среднестатистический парень в уличной одежде, будучи в хорошей физической форме, смог бы провести в воде при температуре ниже двух градусов по Цельсию как минимум сорок пять минут. Значит, что-то помешало ему выбраться на берег.

— Алкоголь?

— Не исключено. Или передозировка наркотиков.

— Суицид?

— Я бы придумал способы попроще, — сказал Фан и снова улыбнулся, присаживаясь на корточки рядом с трупом.

Хулань нагнулась, чтобы рассмотреть жертву.

— А почему у него во рту кровь? Это как-то связано с тем, что он замерз насмерть?

— Нет. Я не знаю, что послужило причиной. Может, язык прикусил. Или нос сломал при падении. Попозже расскажу.

— А вас не смущает, что он без пальто? Может, его сюда притащили и утопили?

— Меня все в этом деле смущает, — ответил патологоанатом. — Но если вы подозреваете убийство, то придется подождать результатов вскрытия.

— Тогда последний вопрос: это тот, о ком я думаю?

— Я еще не рылся в карманах, но он явно похож на фотографии, которые нам предоставили. — Он кивнул в сторону дома на другом берегу озера. — Я ждал вас. Думал, у вас лучше получится пообщаться с ними.

Лю Хулань проследила за его взглядом и увидела белую пару, сидящую на кованой скамейке.

— Черт!

Фан хмыкнул:

— Удивлены?

— Нет, — вздохнула Хулань. — Но я бы предпочла, чтобы им сказал кто-нибудь другой.

— Однако замминистра выбрал вас.

— Понимаю, но это не значит, что я в восторге. — Тут ей в голову пришла одна мысль, и она спросила: — А как они узнали?

— Сын пропал больше недели назад, возраст и раса жертвы совпадают. Замминистра позвонил вам после того, как отправил за ними машину.

Хулань осознала политическую подоплеку информации и сказала:

— Я зайду в лабораторию позже. Спасибо.

Она снова посмотрела на тело и перевела взгляд на дом на другом берегу озера. Чете американцев придется еще пару минут подождать.

Лю Хулань, как обычно на месте преступления, отступила на несколько шагов от тела. С каждым шагом обзор расширялся. Хотя извлечение погибшего оказалось трудной задачей, рабочие тщательно сложили весь сколотый лед в аккуратную кучу рядом с неглубокой выемкой. И хотя на месте происшествия побывали десятки людей, замерзшая гладь озера вокруг трупа оставалась совершенно чистой, если не считать борозд от двух пар коньков. Одна пара оставила глубокие канавки, другая лишь слегка процарапала поверхность. Хулань не видела никаких признаков борьбы, крови или каких-либо следов на поверхности льда или внутри него.

Она повернулась и быстро пошла к тому месту, где стояли, прижавшись друг к другу, старик и маленькая девочка. Старик приобнял внучку за плечо, защищая ее. Они так и не сняли коньки.

— Добрый день, дядюшка. — Хулань специально добавила вежливое обращение, заговаривая с незнакомцем.

— Мы ничего плохого не сделали, — промямлил старик.

Хулань увидела, что он дрожит. Она сердито обратилась к охраннику:

— Почему вы держите этого человека здесь? Почему не завели его внутрь и не напоили чаем?

Офицер полиции смущенно забормотал:

— Мы думали…

— Вы думали неправильно, — перебила его Хулань и сосредоточила внимание на дедушке и внучке, стоявших перед ней. Она постаралась наклониться так, чтобы личико девочки оказалось на уровне глаз: — Как тебя зовут?

— Мэймэй, — ответила малышка, стуча зубами от холода.

— А кто это с тобой?

— Дедушка Ван.

Лю Хулань снова выпрямилась:

— Дедушка Ван, ни хао ма[4]? Как поживаете?

— Нам сказали, что мы задержаны и нас отправят в тюрьму, а еще…

Хулань метнула гневный взгляд на полицейского, и тот потупился.

— Простите, пожалуйста, моих коллег за излишнее рвение. Наверняка они были с вами слишком грубы.

— Мы не сделали ничего плохого, — повторил старик.

— Конечно нет. Пожалуйста, расскажите мне, что случилось.

Когда старик закончил свою историю, Лю Хулань сказала:

— Вы молодец, дедушка Ван. А теперь предлагаю вам отвести внучку домой.

Выражение облегчения в глазах старика показало, насколько он был напуган.

— Сесе, сесе[5], — снова и снова благодарил он Хулань. Наконец Ван взял внучку за руку, и они медленно заскользили прочь.

Инспектор повернулась к полицейскому.

— Вы! Идите туда, где держат остальных посетителей катка. Я хочу, чтобы их выпустили немедленно!

— Но…

— Ясно, что они не имеют ни малейшего отношения к делу. И еще кое-что: вы пойдете к своему начальнику и повинитесь в том, что тут устроили. А когда закончите, попросите, чтобы вас никогда больше не назначали на те дела, которые веду я.

— Инспектор, я…

— Пошевеливайтесь!

Хулань смотрела, как он понуро бредет прочь, и сожалела о необходимости проявлять внешнюю резкость. Но ей надо было защитить свое положение и сохранить статус в министерстве. Мао сказал, что женщины держат половину неба, однако самые влиятельные должности на местах в Китае все равно занимают мужчины.

Когда Хулань двинулась к берегу, в поле ее зрения снова показалась белая пара. Обоим за пятьдесят. На женщине норковая шуба и шляпка из такого же меха. Дама выглядела ужасно бледной, и даже издали Хулань видела, что та плачет. А мужчина, как и писали о нем газеты, был чрезвычайно привлекателен. Лицо, даже в разгар пекинской зимы, казалось загорелым. Грубоватая красота вызывала ассоциации с прериями и сухими ветрами его родного штата, где он сначала владел ранчо, а потом стал сенатором.

— Доброе утро, господин посол, миссис Уотсон. Я инспектор Лю Хулань, — сказала она на английском почти без акцента и пожала обоим руки.

— Это наш сын? Билли? — спросила женщина.

— Мы еще не проводили опознание, но думаю, что это он.

— Я хочу его увидеть, — заявил Билл Уотсон.

— Разумеется, — кивнула Хулань. — Но сначала я вынуждена задать пару вопросов.

— Мы уже были у вас в конторе, — процедил посол. — Рассказали все, что знали. Наш сын пропал десять дней назад, но вы ничего не предприняли.

Лю Хулань пропустила замечание мимо ушей и посмотрела в глаза Элизабет Уотсон:

— Миссис Уотсон, вам принести что-нибудь? Может быть, подождете внутри?

Женщина снова разрыдалась, а ее муж зашагал к краю озера. Хулань несколько минут сжимала руки Элизабет Уотсон в своих и наблюдала, как американка постепенно усилием воли напускает на себя деланое спокойствие. Наконец, снова вернувшись к роли жены политика, Элизабет Уотсон произнесла:

— Я понимаю, вам нужно исполнять свои обязанности. Все хорошо, дорогая. Я справлюсь.

Хулань поднялась и направилась к послу. Миссис Уотсон последовала за ней.

Они молча стояли бок о бок на льду и смотрели туда, где нашли тело. Не глядя на посла, Хулань первая нарушила молчание:

— Прежде чем опознать тело, я должна кое-что выяснить.

— Вряд ли я смогу сообщить новые сведения, но попробуйте.

— Ваш сын пил?

Посол позволил себе короткий смешок:

— Инспектор, Биллу было чуть за двадцать. Вы сами-то как считаете? Разумеется, он выпивал.

— Прошу прощения, сэр, но думаю, вы понимаете, о чем я. У него были проблемы с алкоголем?

— Нет.

— Он когда-нибудь употреблял наркотики?

— Никогда! Категорически нет!

— Вы уверены?

— Давайте я перефразирую, инспектор. Президент США ни за что не назначил бы меня послом, если бы у кого-то из моих родных были проблемы с наркотиками.

«Хорошо, — подумала Хулань. — Разозлись. Разозлись и выложи мне всю правду».

— Он был подавлен?

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу знать, был ли он здесь счастлив. Часто члены сообщества экспатриантов, особенно супруги и дети тех, кого отправили за границу, чувствуют себя одинокими и впадают в депрессию.

— Моя жена и сын любят Китай, — заявил посол, повысив голос. — А теперь я хотел бы посмотреть, Билли это или нет.

— Я вас отведу, но прежде попробую объяснить, что произойдет дальше. Здешние обычаи могут отличаться от того, к чему вы привыкли в Америке.

— У меня никогда не умирали сыновья, ни здесь, ни в Америке, инспектор.

— Билл, — тихонько взмолилась мисс Уотсон.

— Простите. Продолжайте.

— Мы заберем тело в Министерство общественной безопасности.

— Я категорически против. Мы с супругой и так слишком много пережили. Мы хотим увезти сына домой и похоронить. И это нужно сделать как можно быстрее.

— Я понимаю ваше желание, но остаются некоторые непонятные моменты, касающиеся смерти вашего сына.

— Нет никаких «непонятных моментов». Очевидно же, что произошел несчастный случай.

— Как вы можете знать наверняка, сэр? Почему… — Тут она замялась. — Почему вы так уверены, что там именно ваш сын?

— Я и говорю: если это мой сын, то я забираю тело домой в Монтану, где мы его похороним.

— Снова вынуждена извиниться, поскольку в ближайшем будущем этого не произойдет. Понимаете ли, сэр, я хочу знать, почему молодой человек — если это и правда ваш сын — оказался на улице зимой без верхней одежды. Я хочу разобраться, почему он просто не поплыл к берегу. Нам нужно провести вскрытие и разобраться в истинной причине смерти.

— Давайте для начала проверим, говорим ли мы о моем сыне, — предложил Уотсон, выходя на лед.

Когда Хулань и посол с женой дошли до оцепления, сотрудники полиции расступились, пропуская американскую чету. Фан поднялся и отошел от тела. Посол остановился, посмотрел вниз и кивнул:

— Это Билли. — Он тяжело вздохнул. Хулань ждала, когда он наконец снова заговорит. — Я хочу получить тело сына. Полностью одетого. И чтобы его не трогали ни вы, ни другие сотрудники вашего отдела.

— Господин посол…

Он поднял руку, призывая к молчанию, и продолжил:

— Я не желаю слушать вашу бюрократическую чушь. Это был несчастный случай. Именно так и доложите начальству.

— Я не смогу.

— А придется!

— Посол, я знаю, вам больно, но взгляните на своего сына. Здесь что-то произошло.

Уотсон снова посмотрел на ледяную фигуру, на открытые глаза, набитый льдом рот и обагренные кровью ноздри. Затем обвел взглядом озеро, старинные здания и голые ивы. Лю Хулань показалось, что он хочет запомнить всю эту панораму как последнее, что довелось увидеть сыну. А потом Билл Уотсон снова повернулся к собравшимся.

— Это был несчастный случай, — произнес он ровным тоном опытного политика.

— Как вы узнали, сэр? Почему вы так уверены?

Но он уже отвернулся и молча зашагал к ожидающей его бледной жене.

— Я этого так не оставлю, сэр! — крикнула ему вслед Хулань. — Я выясню, что произошло с вашим сыном, и тогда вы сможете забрать его домой. — На фоне ледяного молчания ее слова показались громкими и резкими.