Цветочная сеть

Глава 9

1 февраля, «Чернозем»

На следующее утро в субботу, в половине двенадцатого, Питер остановился возле трехэтажного ресторана «Чернозем». В витрине у входа владелец выставил значки с изображением председателя Мао и футболки с логотипом ресторана. Слово «Чернозем» было написано и на плакате в стиле культурной революции, висевшем на одной из стен: «В те годы наш пот орошал Великую северную пустошь[36]; сегодня мы вновь встречаемся в „Черноземе"». В отличие от обычного китайского ресторана, где в одном зале мог запросто разместиться свадебный банкет на четыреста человек, небольшие кабинеты «Чернозема» были оформлены в стиле деревенских хижин.

Ресторан привечал прежде всего бывших хунвэйбинов[37] — красных охранников культурной революции, кого в молодости отправили в сельскую местность для перевоспитания в конце 1960-х и начале 1970-х. Патина времени и возраста окрасила их воспоминания тоской по прошлому, когда каждый знал свое место, а молодежь чувствовала себя частью великих свершений.

Пока они с Хулань следовали за администратором к столику на двоих, Дэвид заметил, что окружающие наблюдают за ними. Не укрылось от него и разительное отличие публики в ресторане от вчерашних красных принцев и принцесс. Здешние посетители были толще и старше: в основном за сорок, а то и чуть за пятьдесят; мужчины в строгих костюмах, сшитых на заказ, а женщины в консервативных, но дорогих нарядах. Несмотря на субботу, казалось, что все здесь встречаются с клиентами или заключают сделки.

Дэвид подозревал, что, как и накануне, Хулань постарается, чтобы их заметили. Едва они сели, какой-то мужчина крикнул:

— Дэвид Старк! Привет! Сколько лет, сколько зим! Голос показался смутно знакомым, но Дэвид не узнал пухлого человека, который поспешил к их столику.

— Дэвид! Это и правда ты! Да еще и с Лю Хулань! Как в старые добрые времена, да?

— Дэвид, ты помнишь Никсона Чэня? — спросила Хулань.

Дэвид снова посмотрел на мужчину. Он помнил Чэня тощим серьезным молодым юристом, который волновался по поводу и без. Теперь, десять лет спустя, Никсон выглядел располневшим, счастливым и явно состоятельным.

— Нечего вам тут сидеть, давайте за мой столик! Встретите часть нашей старой компании.

Никсон Чэнь схватил обоих за руки и повел через зал в отдельный кабинет. Все это время он разливался соловьем:

— Я слышал, ты в Пекине, но не сомневался, что наш инспектор прибережет тебя для себя самой! Хулань забывает, что у Дэвида Старка есть и другие друзья в Китае. А ей стоило бы организовать банкет в честь старых времен. Мне кажется, Хулань всегда витает в облаках. Она слишком занята, чтобы подумать о друзьях. Но нет же! Ты тут! Я вижу, как вы проходите мимо, и думаю: «Ах, это Лю Хулань, она ведет нашего старого друга Дэвида Старка!» Садись рядом со мной. Хулань, а ты вон туда. Ну-ка, все подвиньтесь, освободите место для гостей!

Круглый стол был накрыт на десять человек, но теперь за него втиснулись двенадцать. Дэвид огляделся, но никого не узнал. Никсон Чэнь не давал ему никаких подсказок, но и не переключался с английского на китайский. Между тем другие гости так тараторили, что Дэвид едва мог уловить смысл сказанного.

— Лю Хулань, сколько лет!

— Лю Хулань, редко видимся!

— Лю Хулань, давай вспомним прошлое!

— Сколько здесь старых друзей! — воскликнул Никсон Чэнь. — Да, Хулань?

Та кивнула. Никсон повернулся к Дэвиду:

— Мы знаем Хулань с детства. Тебе это было известно, когда мы вместе работали на «Филлипс и Маккензи»? Нет? — Никсон добродушно рассмеялся. — Зато теперь ты в курсе!

Начали приносить еду. Дэвид бывал во множестве китайских ресторанов, но он никогда не видел подобной трапезы. На вращающейся подставке в центре стола появились примитивные керамические миски, наполненные острой квашеной капустой, пропаренным цельным бататом, тушеным мясом и сорго. Вместо риса официант принес кукурузный хлеб и крестьянские лепешки. Поворачивая подставку, собравшиеся по-домашнему подцепляли палочками еду с общих тарелок.

— Хочешь утку по-пекински — идешь в рестораны «Большая утка», «Жирная утка», «Крутая утка», — объяснял Чэнь. — Хочешь еду, что была в деревнях времен культурной революции, — идешь в «Чернозем»! Здесь подают те же блюда. Ты помнишь, Хулань? Как мы в деревне круглыми сутками мечтали о блюдах, которые съели бы сейчас дома, в Пекине?

— Да, ты вечно говорил только о еде!

— И посмотри на меня сейчас! — засмеялся Никсон Чэнь, похлопав себя по круглому животу. — Десять лет назад в Китае никто и не видел таких толстяков. А теперь я жирный котяра, да? — Он просиял, радуясь, что прозвище имеет пусть и не одно и то же, но схожее значение в английском и китайском языках. — А сегодня мы едим простую еду, чтобы вернуть тогдашние воспоминания. Завтра мы поедем в «Лаосаньцзе» и закажем блюдо «Воссоединение образованной молодежи». Тебе понравится, Хулань! Там есть все деликатесы, которых мы тогда так жаждали: креветки, морской огурец, кальмар, ананас, горькая дыня.

— Прости, Никсон, мы слишком заняты, — отказалась Хулань.

— В воскресенье?! — Никсон покачал головой. — Ты должна сводить Дэвида на Великую стену или в Летний дворец, а не заставлять его работать! — Никсон обратился к Дэвиду: — Хулань не меняется, да? Я помню ее девочкой. Всегда такая серьезная! Потом нас отправили в деревню. Впрочем, не всех: некоторые были слишком маленькими. — Никсон мотнул головой в сторону остальных гостей. — Но дети постарше поехали в деревню. Причем в самые разные места! Некоторые из нас жили вместе, а другие порознь, в разных провинциях. Некоторые, — он указал на своих приятелей, — плакали. Мы скучали по семьям. По школе. Скучали даже по прежним учителям!

— И мы не забыли ужасных слов, которые говорили в те темные времена, — вставила одна женщина. — Не забыли, как выступали против собственных родителей…

Дэвид заметил, что на лицо Хулань легла тень.

Другой мужчина наклонился над тарелкой, выплюнул кусок хряща и ухмыльнулся:

— А еще обзывали учителей старыми пердунами. — Он обратился к Хулань: — Ты помнишь тот день? — Когда она не ответила, мужчина продолжил: — Знаете, мистер Старк, Хулань было всего десять лет, но она считалась самой смелой и красноречивой среди нас. Она назвала учителя Чжо свиной задницей и заявила, будто семья у него вовсе не красная. Дескать, он выходец из помещиков и всю жизнь как сыр в масле катался. А потом добавила, что ходить к нему на уроки — значит предать нашего великого председателя. Сильно сказано!

— А я помню, — вступил кто-то, — как мы ездили в коммуну. Это, кажется, было два года спустя?

— Как такое забудешь, — кивнул Никсон. — Это было в тысяча девятьсот семидесятом. Нас отправили на ферму «Красная земля». Мы-то думали, что название носит политический оттенок, но куда там. Земля там и правда была красной и сухой. Веками крестьяне пытались выжать из нее хоть какой-то урожай, и все безуспешно. И вот кучку городских детей отправили «учиться у крестьян».

Первая женщина покачала головой, предаваясь воспоминаниям:

— Нам тогда было всего по двенадцать. Каждый день мы проводили собрания. И Хулань всегда была на высоте, демонстрировала твердость. Она не проявляла ни капли снисхождения и не прощала даже самых незначительных проступков. Вы это помните? — спросила женщина остальных. Несколько человек кивнули.

— Нашу Хулань назвали в честь известной революционной героини[38], — пояснил Дэвиду Никсон Чэнь. — Но она никогда не говорила о той, другой Лю Хулань, зато вдохновлялась примером Лэй Фэна[39], более знаменитого героя. Заучивала все его лозунги и могла процитировать его высказывания к любой ситуации.

— Да-а, помните то время? Мы жили все вместе на ферме. На последнем собрании, когда разбирали поведение командира нашей ячейки, Лю Хулань встала и процитировала слова Лэй Фэна, а еще вот так держала руку. — Говорящий воздел руку, словно с пафосом произносил речь, и отчеканил: — «Уничтожайте индивидуализм, как холодный осенний ветер сметает опавшие листья». Это положило конец деятельности нашего вожака, вставшего на путь капитализма[40].

Все, кроме Хулань и Дэвида, засмеялись над этой историей. Никсон Чэнь вытер выступившие слезы и добавил:

— Мы также помним день, когда в нашей деревне появился мистер Цзай. Стоял тысяча девятьсот семьдесят второй год, и ваш президент Никсон приехал в Китай, но до фермы новости не доходили. Нам было по четырнадцать лет, и мы уже два года провели вдали от семьи. Мы усердно работали: поднимались до рассвета, весь день пахали на полях, а по ночам жарко спорили на собраниях — обгоревшие на солнце, грязные, уставшие, скучающие по дому дети. Однажды мы очищали поле от камней и вдруг заметили, что к нам приближается облако красной пыли. Наконец по грязи подъехала большая черная машина. Это был мистер Цзай. Мы знали, что он происходит из старинного рода. Цзай забрал Лю Хулань с собой. Сказал, что она будет учиться в Америке. И мы думали…

— Мы думали: как же Хулань, самая красная из нас, собралась в Америку? — подхватила женщина с собранными в узел на затылке полуседыми волосами. — Не забывайте, нам жутко хотелось домой, и мы решили, что у Лю Хулань самые полезные гуаньси из всех нас. Видно, у председателя родился отличный план на ее счет. Помните, господин Чэнь, мы ведь надеялись, что тоже поедем в Америку через несколько лет? — Женщина взяла зубочистку и, прикрыв рот одной рукой в традиционной китайской манере, принялась ковырять в зубах.

— Нет, мадам И, по-моему, мы собирались умереть на тех полях…

— Мадам И? — переспросил Дэвид.

Женщина засмеялась, вытащила зубочистку изо рта и отскребла остатки еды о край тарелки.

— Я уж думала, ты меня не узнаешь. Давно дело было.

Никсон Чэнь посмотрел на Дэвида с притворным удивлением:

— Неужели ты нас не помнишь? Ведь все мы были сотрудниками в «Филлипс, Маккензи и Стаут»!

Дэвид обвел взглядом лица и внезапно начал узнавать старых друзей, хотя часть присутствующих действительно была ему не знакома, поскольку они пришли в юридическую фирму после его ухода.

— В Пекине есть и другие наши коллеги, — сказал Никсон. — По субботам мы обедаем вместе. Иногда собирается десятка три юристов.

— Вы были вместе и в деревне, и в «Филлипс, Маккензи и Стаут»? — недоверчиво спросил Дэвид.

— Китай тесен, несмотря на миллионы жителей. А для привилегированных этот мир еще теснее, верно, Хулань?

Она не ответила.

— Мадам И, Сун Вэйхуэй, Хулань и я оказались на ферме вместе, — продолжил Никсон. — Остальные, как я говорил, либо были слишком маленькими, либо попали в другие провинции. Но ты не ошибся: мы все проходили стажировку в юридической фирме. Чоу Биньгань вернулся из Лос-Анджелеса только в прошлом году. Мы любим встречаться и поддерживать старые связи. Однако, — Никсон сморщился в притворном разочаровании, — мы никогда не видим нашу Лю Хулань.

— Я даже представить не мог… — начал Дэвид.

— …что робкие стажеры юридической конторы воспользуются шансом и добьются успеха?

— Да нет! Что вас так много!

— Оглядываясь назад, мы с большой любовью вспоминаем о «Филлипс и Маккензи». Каждый год начиная с тысяча девятьсот семьдесят третьего они принимают одного или двух студентов-юристов на летнюю стажировку или в качестве полноправных сотрудников. Когда ты начала, Хулань?

— Летом, после первого курса юридического факультета.

— В тысяча девятьсот восьмидесятом, — уточнил Дэвид.

— Да, это верно, потому что, когда я пришел три года спустя, Хулань уже работала на полную ставку в качестве юриста, — кивнул Никсон. — Она к тому моменту уже провела в Америке одиннадцать лет и абсолютно свободно говорила по-английски. Вообще без акцента. Она перестала быть прежней Лю Хулань, образцовой революционеркой. Я увидел новую Лю Хулань, почти американку! Она смотрела на нас как на иммигрантов, только что сошедших на берег. Впрочем, так оно и было. Мадам И приехала через год после меня. Помнишь, как она скучала по детям? Это было ужасно!

— Точно, у вас же дети, мадам И, — вспомнил Дэвид. — И как они поживают?

— У них свои семьи, работа. Я стала бабушкой. У меня родился внук!

— Говорю же вам, — сказал Никсон, — «Филлипс и Маккензи» — умные ребята. Они заранее предчувствовали ветер перемен и новые веяния в бизнесе. По возвращении домой некоторые из нас сохранили американские имена и американские привычки. И при всяком удобном случае мы подкидываем работу фирме, где проходили стажировку.

— А чем вы заняты сейчас? — спросил у собравшихся Дэвид.

Как оказалось, мадам И стала главным советником в пивной компании, чью продукцию покупали по всему миру. Господин Ин устроился в пекинский филиал «Армани». Двух других адвокатов наняли американские юридические фирмы с отделениями в китайской столице. Но успешнее всех сложилась карьера у Никсона Чэня.

— У меня шестьдесят юристов в фирме, — похвастался он. — Знаешь, сколько мы берем? Три с половиной сотни баксов за час. Но хватит про нас. Чем мы можем помочь старым друзьям?

— Мы расследуем убийство двух молодых ребят, — сообщила Хулань.

— Да-да-да, мы в курсе. Они постоянно здесь торчали, так ведь? — спросил он у собравшихся за столом. Те закивали. — Мы… да что там, не только мы, а все в этом ресторане гадали, зачем парням толпа старых пердунов вроде нас. Хотя какая разница? У Билли были хорошие связи с Америкой. А Гуан Хэнлай… — Никсон пожал плечами. — Нам всем приходится соблюдать графики платежей, вовремя выдавать зарплату работникам. Так что мы были дружелюбны с Гуаном.

— Может, кто-нибудь из вас вел с ними дела? — Когда никто не ответил, Хулань добавила: — Вы хотя бы знаете, чем занимались юноши?

— Нет, — ответила мадам И.

— Хулань говорила, что сюда частенько заглядывают члены триад, — вспомнил Дэвид. — Мальчики встречались с бандитами?

— Время от времени сюда многие захаживают. Сам председатель Дэн Сяопин, его дочь, американский посол, твой босс. — Никсон кивнул Хулань. — Даже великий Гуам Минъюнь. Но триады… Кто знает? Мы тут все честные люди, но откуда нам знать, что происходит за закрытыми дверьми?

— Да, Никсон прав, — поддакнула мадам И. — Но я много раз видела Билли и Хэнлая с Цао Хуа.

Остальные одобрительно зашептались.

— Я его не знаю, — нахмурилась Хулань.

— Он не из наших, — пояснила мадам И, — хотя нашего возраста. Два года назад у него был магазинчик на Шелковом рынке, а сегодня он ворочает миллионами.

— А как Цао сколотил состояние?

— Я знаю, чем ты занимаешься, а ты знаешь, чем занимаюсь я, — так веками делались дела в Китае. Но сейчас все изменилось, а Цао Хуа отлично умеет хранить секреты.

— Тебе наверняка что-то известно, — настаивала Хулань.

— Это спрашивает друг или сотрудник министерства?

— Друг.

— У Цао Хуа бизнес с семьей Гуана, — наконец произнесла мадам И. — Не знаю какой именно, но он много ездит: в США, Корею, Японию. Он очень высокомерный и жутко богатый. Ты наверняка знаешь такой типаж.

— Он сегодня здесь?

— Цао Хуа? Похоже, нет…

— Он в Швейцарии, проматывает свои денежки! — закончил кто-то.

Все засмеялись.

— А где его контора?

Старые приятели Хулань снова засмеялись.

— У Цао Хуа нет офиса, — объяснил Никсон Чэнь между приступами смеха. — Он то тут, то там. Его на месте не удержишь.

— Но должен же он где-то жить, — возразила Хулань. — Я могу и сама выяснить, но проще услышать от вас.

— У него квартира в жилом комплексе «Капитал мэншн», на том же этаже, что и у Гуан Хэнлая.