Цветочная сеть

Глава 13

Позднее в тот же день, Силверлейк

Все еще раздраженный после разговора со Спенсером Ли, Дэвид, петляя и резко перестраиваясь, мчался в Университет Южной Калифорнии. Хулань приняла его молчание за разочарование, поэтому, когда они остановились на парковке, она воздержалась от комментариев о том, как странно вернуться в альма-матер, и не попросила прогуляться до ее комнаты в общежитии или взглянуть на любимых профессоров. Вместо этого они направились прямо в административное здание.

Хулань вспомнила женщину, сидевшую на проходной. За двадцать лет, прошедших с тех пор, как Хулань попала в университет, миссис Фельтцер не изменилась: все те же волосы нелепого рыжего цвета, «талия» около метра и платье с узким ремешком прямиком из пятидесятых. Предполагалось, что миссис Фельтцер будет помогать студентам, но ей удавалось лишь подсовывать им для заполнения непонятные бумажки и отправлять невесть куда за подписями профессоров, в которых те всегда отказывали. У Хулань мелькнула мысль, что миссис Фельтцер идеально вписалась бы в бюрократическую машину Пекина.

— Что вам угодно?

Я из прокуратуры США, — сказал Дэвид. — Мы проводим расследование смерти двух ребят, которые здесь учились.

Миссис Фельтцер его сообщение не впечатлило.

— Нам очень поможет, если вы позволите взглянуть на их личные дела.

— Не думаю, что могу разрешить вам это сделать, — твердо ответила миссис Фельтцер.

Дэвид положил локти на стойку, слегка улыбнулся — никаких вольностей, просто дружелюбная и искренняя улыбка — и поймал взгляд миссис Фельтцер. Она оказалась в центре его внимания, и Хулань знала, как это действует на женщин.

— Ну же, миссис Фельтцер, держу пари, что вы можете сделать все что угодно, — уговаривал он. — Вы наверняка знаете здесь каждую бумажку.

Именно так Хулань впервые испытала на себе все очарование Дэвида. Шла первая неделя практики в «Филлипс и Маккензи», и она торчала в комнате для ксерокопирования, пытаясь заставить ответственную сотрудницу размножить и сшить закрывающие дело документы. Материалы задержались уже на полчаса, и ведущий партнер угрожал Хулань, что ее ждет самая короткая карьера в истории права, если нужные бумаги не окажутся у него на столе в течение часа. Увы, ее собеседница придерживалась другого мнения:

— Пусть ваш урод просто подождет. Не растает, — не сахарный! У меня еще пять заказов, а в полдень я закрываюсь на обед!

Хулань просила, умоляла, даже пустила слезу, но женщина не поддавалась. Казалось, ей нравилось мучить бедную практикантку.

И тут Дэвид, уже ставший партнером, вошел в комнату, чтобы скопировать пару документов для клиента, на которого работал. Уже через три минуты неумолимая сотрудница, отложив все дела, выполняла просьбу Хулань. Дэвид и Хулань остались помогать. Двадцать минут спустя все было готово, и Дэвид пригласил Хулань на свидание, от которого она отказалась. Прошел целый год, прежде чем она согласилась поужинать с ним, и то лишь потому, что не видела другого способа отделаться от назойливого парня. Но получилось совсем иначе. Он использовал тот же шарм и настойчивость, что и с сотрудницей, отвечавшей за копирование. А теперь он обрушил все свое очарование на миссис Фельтцер.

— Мальчики мертвы, Эстер, — ворковал Дэвид. — Лучший способ помочь — узнать, что произошло. Насколько мы знаем, в этих записях может быть что-то жизненно важное. Я уверен, что вы не захотите стоять на пути правительственного расследования.

Личное дело Гуан Хэнлая легко нашли, так как оно было в архиве материалов студентов, покинувших университет. В течение года обучения он проходил базовые курсы, типичные для новичка; оценки были предсказуемо низкими. Он жил в общежитии в течение первого семестра, а затем переехал из кампуса.

Пока они просматривали куцую справку, Эстер Фельтцер продолжала искать личное дело действующего студента Уильяма Уотсона-младшего. В документах у нее всегда был полный порядок, поэтому миссис Фельтцер не привыкла к тому, что не удается найти нужную папку.

— Кто-то ее переставил, — мрачно заявила она. — Либо ваша информация неверна.

Трудно было представить, что Эстер Фельтцер допустит ошибку в своем хозяйстве, поэтому Дэвид выбрал другой вариант:

— Может, имеет смысл просмотреть дела выбывших студентов?

— Вы вроде говорили, что он по-прежнему здесь учится. — Сердитый тон миссис Фельтцер вернулся.

— Я просто обдумал ваше уместное замечание, — поспешил ввернуть Дэвид. — Даже не передать, насколько мы ценим все, что вы делаете для жертвы и его семьи.

Но очарование Дэвида потихоньку теряло действие. Хмыкнув, миссис Фельтцер ушла. Через несколько минут она вернулась, бросила папку на стойку и с издевкой процедила:

— Как я и подозревала, он больше не студент.

Академическая карьера Билли Уотсона оказалась

столь же короткой и тусклой, как и у его друга. Одинаковое расписание занятий и почти одинаковые оценки. Они заселились в одно и то же общежитие, хотя не были соседями по комнате. В конце первого семестра Гуан Хэнлай переехал, однако Билли Уотсон остался в общежитии. В отличие от досье на Хэнлая, в деле Билли обнаружился целый набор официальных жалоб на бунтарскую натуру молодого американца.

В течение первой недели Билли Уотсона поймали на том, что он бросал банки с пивом в гостей на вечеринке. Декан сочувственно написал, что это печальная ошибка, а Билли торжественно обещал, что впредь подобного не случится. В двух письмах от преподавательниц сообщалось, что Билли прерывал их лекции неуместными комментариями и не сдал ни одного задания. К концу первого семестра Билли не оплатил квитанции на парковку на сумму в пять сотен баксов. Долг погасил до начала второго семестра отец юноши. Очевидно, Билли не усвоил урок, так как во втором семестре общая сумма задолженности достигла 625 долларов.

Как любой частный вуз, Университет Южной Калифорнии охотно принимал огромные суммы в виде платы за обучение и пожертвований от богатых влиятельных семей наподобие Уотсонов. Тем не менее Билли Уотсон взял на себя обязательство добровольно покинуть стены университета. В письме, датированном 14 августа, он написал, что не вернется в сентябре. Он попросил вернуть плату за обучение, и ему выписали чек. Это случилось два года назад.

— Так чем он занимался оставшееся время? — спросил Дэвид, пока они шли к машине. — Где жил?

— Интересно, почему родители ничего не знали о произошедшем. Посол Уотсон сказал, что ежегодно отправлял чек. Но как он мог не знать, что сын бросил учебу?

— Не представляю, Хулань. Примерно год назад был случай, который здесь освещали во всех газетах. В течение четырех лет родители из Форт-Лодердейла отправляли деньги за обучение и проживание своему сыну в Мичиганский университет. Он писал им письма каждый месяц, рассказывал о курсах, которые проходит, сообщал об оценках и делился планами по поводу аспирантуры. Затем пришло время выпуска. Родители прилетели в Мичиган на церемонию. Имени их сына в списках не оказалось. Они стали искать его среди студентов, но не нашли. Затем пошли в администрацию и выяснили, что их сын не учится вот уже три года. И не живет там, где говорил. На самом деле его вообще никто не видел. Уж не помню, чем кончилось дело: было ли там мошенничество, или парень просто придумал схему, чтобы обмануть родителей…

— Считаешь, такое случилось и с Билли Уотсоном? — с сомнением спросила Хулань.

— Я начинаю думать, что все возможно.

Пока Дэвид вел машину, Хулань пыталась разобраться, как пользоваться автомобильным телефоном. Наконец она дозвонилась до Бьютта, штат Монтана, спросила номер офиса шерифа, снова набрала номер и нажала кнопку громкой связи. Конечно, шериф Уотерс знал семью Уотсонов. Да, он знал Большого Билла со средней школы и участвовал во всех его избирательных кампаниях. Когда Хулань спросила о младшем Билли, на другом конце линии повисло молчание.

— Естественно, мы все знали Билли, — осторожно произнес шериф.

— Вы в курсе, что он погиб?

— Да, ужасная трагедия. Наверняка Биллу и Элизабет очень тяжело.

— Послушайте, шериф, — подключился Дэвид, направляя машину к автостраде, — мы пытаемся собрать максимум информации о Билли. Если нам удастся понять его, тогда, возможно, прояснится и личность его убийцы…

— Да-да, понятно. Даже такой заурядный сотрудник правоохранительных органов, как я, посещал лабораторию поведенческих исследований ФБР в Куантико.

— Так вы нам поможете?

На мгновение Дэвид подумал, что связь прервалась, но затем в трубке снова зазвучал усталый голос шерифа:

— Вы должны понимать, что Уотсоны — достойные люди. Они не заслуживали такого ребенка, как Билли. Ходячая катастрофа с самого рождения. И умер он по своей вине, как я думаю.

— Расскажите нам о нем.

— Разве стоит цепляться к невинному малышу? Вот что я думал, когда Уотсоны приводили Билли в кафе-мороженое, а он творил там всякие непотребства: опрокидывал стол с мороженым или толкал маленькую Эми Скотт в фонтан. Все говорили, что Билли просто избаловали. Да я и сам считал, что он перерастет свои шалости. Однако парень пошел в старшую школу, и началось… Ничего опасного для жизни, ничего такого, из чего я не мог бы его вытащить, — просто глупые шутки. Он будто проверял границы дозволенного.

— О каких шутках речь?

— Ну, поймали в выпускной вечер за превышение скорости с упаковкой из шести банок пива на переднем сиденье. Еще он стрелял в лося за день до начала сезона охоты. Однажды — и нужно отдать должное его изобретательности — он загрузил в кузов пикапа старые шины, посреди ночи поехал в центр города и каким-то образом нанизал их на флагшток. Нам потребовалось несколько дней, чтобы снять оттуда проклятые шины. Видите, он просто доводил родителей, да и меня тоже…

— Когда вы в последний раз видели его? — спросила Хулань.

— Осенью, как мне кажется. Он иногда приезжал сюда с этим своим узкоглазым другом. Они болтались на ранчо, развлекались, как обычно поступают дети: одна вечеринка за другой…

— А кого они приглашали на свои вечеринки? — поинтересовался Дэвид.

— Я не знаю. Симпатичных девушек и ковбоев. Они просто обожали этих ковбоев. Такое чувство, что Билли им даже приплачивал.

Силверлейк — Серебряное озеро — один из старейших районов Лос-Анджелеса. Само озеро представляет собой водохранилище, расположенное на невысоких холмах между Эхо-парком и Бербанком, недалеко от центра города. Узкие улочки извиваются по склонам холмов, на которых жмутся друг к другу дома в классическом испанском стиле, соседствующие с новостройками. Большинство местных — старожилы, которые успели вырастить здесь детей. Здесь немало китайцев, так как Силверлейк — один из первых кварталов в Южной Калифорнии, где впервые за пределами Чайна-тауна после Второй мировой войны разрешили селиться иммигрантам. Этот район напоминает о китайском искусстве фэн-шуй: ветер здесь шелестит листьями бамбука и хурмы, которые хуацяо посадили как напоминание о доме, а под окнами домов сверкает гладь озера.

Как только Дэвид припарковался, Хулань принялась разбирать утренние покупки. Вытащив банку сахарного печенья, она заметила:

— Невежливо приходить без подарка.

Они спустились по короткому лестничному пролету и ударили тяжелым кованым молотком по потемневшей двери. Ответа не было. Дэвид постучал еще раз, и они снова подождали.

Наконец дверь открылась. На пороге стоял сгорбленный старичок. Это был Сэмми Гуан, старший брат Гуан Минъюня. Дэвид и Хулань представились и вручили ему коробку печенья. Хозяин дома, шаркая, вернулся в гостиную и жестом предложил гостям сесть на диван, затем спросил, хотят ли они чаю, и, когда они кивнули, на китайском отдал кому-то на кухне распоряжение. Было тяжело наблюдать за скованными движениям старика, когда тот с трудом устраивался на деревянном стуле с прямой спинкой.

Пока Сэмми Гуан усаживался, Дэвид и Хулань успели осмотреться. Скромный дом не радовал ухоженностью. Гостиную, похоже, ремонтировали в первый и последний раз, когда хозяева только въехали. Низкий диван был обтянут уродливой, но практичной тканью, которой тем не менее не удалось продержаться пятьдесят лет. Камин украшала облицовочная плитка в приглушенных тонах, столь распространенная в 1920-х годах, но это была единственная уступка оригинальной архитектуре дома. На полках стояло несколько образчиков китайского «антиквариата» — ничего особенного, просто старые вещицы. На полу перед панорамным окном размещались корзины с азалиями и кумкват в горшке, украшенный красной лентой в преддверии празднования китайского Нового года. На каминной полке, на почетном месте, расположились выпускные фотографии девяти, если Хулань правильно посчитала, сыновей Сэмми Гуана.

Старик прищурился:

— Хотите спросить про Четвертого? — Акценту него был чудовищный. — Четвертый в Китае. А я Первый. Два брата уже много лет мертвы — один жил в Америке, другой в Китае. Пятый живет там. — Сэмми поднял руку, искореженную артритом, и указал на противоположный берег озера. — Хотите и с ним поговорить?

— Да, ваш брат в Китае назвал и его имя.

— Я могу позвонить ему и попросить прийти.

— Если это не слишком сложно.

Сэмми медленно поднялся со стула и подошел к старому телефону с вертушкой. Он наклонился, пытаясь разобрать цифры. Ему потребовалось три попытки, чтобы набрать номер. Наконец он повесил трубку и обернулся.

— Женщина! — крикнул он по-китайски. — Неси уже чай! Сколько можно копаться?!

Затем он снова пересек гостиную, а из кухни выплыла пожилая женщина с похожим на сморщенный грецкий орех личиком. В вытянутых руках она держала поднос с чайником, чашками и блюдцем с арбузными семечками. Сгорбившись, старуха молча семенила к тому месту, где сидели Дэвид и Хулань.

— Миссис Гуан? — осторожно поздоровалась Хулань.

Сэмми грубо откашлялся и сказал:

— Она не говорит по-английски. Приехала сюда шестьдесят лет назад. Никогда не изучала английский.

Хулань перешла на китайский, представившись и поблагодарив хозяйку за чай.

Когда они услышали стук, Дэвид вскочил, чтобы Сэмми не пришлось снова тащиться через всю комнату. Он открыл дверь энергичному мужчине лет шестидесяти пяти. Гарри Гуан, Пятый, оказался довольно разговорчивым. Он уже был на пенсии, как и его брат. Гарри пояснил, что Первый и Второй покинули Китай в 1926 году, когда им было по восемнадцать и двадцать лет соответственно.

— Это было трудное время для приезда сюда. Вы слышали про Акт об исключении[58]? Ни один китаец не должен был просочиться в США, но два моих старших брата приехали как «бумажные сыновья»[59]. К счастью для них, они купили бумаги на фамилию Гуан. В противном случае мы могли бы стать Лю или Го. Мои братья работали очень усердно, просто очень. Они думали, что приедут сюда и разбогатеют. А в итоге работали на полях и на фабрике. Наступила Депрессия, и стало совсем плохо. Они жили в доме для одиноких мужчин. Второй заболел воспалением легких и умер. В те дни денег на доктора не было. А Первому не на что было вернуться домой.

— Я остался тут один-одинешенек, — добавил Сэмми. — Думаете, легко так жить — ни семьи, ни жены, ни детей? Я пошел к писарю в китайском квартале и отправил письмо в Китай: «Пришлите Третьего!» Через четыре месяца пришел ответ. Я отдал конверт тому же писарю, чтобы он прочитал. Я ему заплатил, а он мне заявил, что Третий мертв. И папа тоже. Я был в ужасе! Зато узнал, что у мамы родилось еще двое детей. Я даже не видел этих мальчиков.

Гарри подхватил:

— Японцы пришли в нашу деревню, сожгли дом, убили мать. К тому времени Четвертому исполнилось двенадцать, а мне шесть. Это был тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Четвертый одолжил денег у соседей, совсем немного, и мы отправились в путь. Шли и шли, пока не добрались до моря. Я плакал, но Четвертый сурово посмотрел на меня и сказал: «Ты поедешь к старшему брату». Он посадил меня в лодку. Знаете, я плакал все время. И наконец оказался на острове Ангелов[60], совсем один. Мне было всего шесть лет! Когда я вышел, меня ждал Первый. Он привез меня в Лос-Анджелес. Брат отправил меня в американскую начальную школу, а сам продолжал работать. Вот почему английский у меня довольно хороший, а у него… — Гарри пожал плечами. — Остальное, как говорится, история.

— А что случилось с Минъюнем? Четвертым? — спросила Хулань.

— Мы думали, он умер, — ответил Сэмми. — Китай воевал с японцами. Мы здесь работали вместе с другими китайцами в Чайна-тауне, пытаясь собрать деньги. Америка вступила в войну. Я был слишком стар, чтобы сражаться, но не слишком стар, чтобы работать на фабрике. Моя первая настоящая американская работа. — Сэмми улыбнулся. — После войны мы с Пятым получили гражданство. Я купил этот дом, Пятый поступил в колледж, учился на инженера.

— Когда пал «бамбуковый занавес»[61], — сказал Гарри, — мы писали письма в родную деревню, но ответа не было. Мы подумали: если бы Четвертый был жив, он написал бы нам.

— И когда вы увиделись снова?

— Ха! — хохотнул Сэмми. — Да я никогда в жизни не видел Четвертого! Он родился после моего отъезда.

— Но он же приезжал в Калифорнию. У него тут бизнес! — Дэвиду с трудом удалось скрыть удивление.

— Слишком много лет прошло, — покачал головой старик. — Зачем ему общаться с такими невежами, как мы?

— Но вы же знакомы с его сыном?

Сэмми кивнул:

— С племянником. Он приезжал сюда года три назад. Учился в колледже, как Гарри. Старуха готовила нам обед. Мы принимали Хэнлая. Он хороший мальчик, рассказал нам про Четвертого. И знаете, Четвертый теперь богатый человек. Первый миллионер в нашей семье. Можете себе представить?

— Это была ваша единственная встреча с Гуан Хэнлаем?

Сэмми махнул рукой:

— Мы много раз виделись. Он всегда говорил: «Отец богатый. Работайте на отца». Я смеялся. Вы же знаете, сколько мне исполнилось? — Дэвид и Хулань покачали головой. — Девяносто лет. Зачем мне работа?

— Но племянник пристроил мою внучку работать летом в банке, — перебил его Гарри Гуан. — А третий внук Первого работает в корпорации в Сенчури-сити.

Сэмми продолжал свою историю:

— Племянник вечно приходил сюда и талдычил: «Вам нужна работа?» Мол, вы знаете тут всех стариков и получите хорошие деньги. Я думаю, этому мальчику нужно осмотреть голову! — Сэмми рассмеялся над собственной шуткой.

— А что за работа? — хором спросили Дэвид и Хулань.

— Племянник сказал, нужно что-то продавать. Обещал большой заработок.

— И какой товар? — уточнил Дэвид.

Сэмми покачал головой:

— А мне-то какое дело? Я старик! Зачем мне что-то продавать? Я велел мальчишке оставить меня в покое, потому что я уже на пенсии.

— А Гуан Минъюнь?

Братья переглянулись.

— Мы его не знаем. Он нас тоже не знает. Он теперь большой человек. А мы… — Гарри поискал подходящее слово: —…мелкие сошки.

— Но семья…

Гарри перебил Хулань:

— Старший брат заботился обо мне после смерти мамы. Он отправил меня в Калифорнию, чтобы спасти. Я перед ним в вечном долгу. Но что там случилось потом, кто же знает? Вот вы из Китая, мисс Лю, может, вы в курсе, почему Четвертый так изменился.

Дэвид знал суровый, но честный ответ, прозвучавший из уст другого китайского иммигранта: Гуан Минъюнь стал «драконом». А два его брата остались «кротами».

Когда они возвращались по узкой дороге, Дэвид остановил машину и выключил зажигание.

— Что продавали эти парни? — спросил он. — Наркотики?

— Очень в духе триад, — согласилась Хулань.

— Да, но я не представляю, чтобы Сэмми толкал героин старикам в китайском квартале.

— Возможно, они продавали наркотики в Монтане, — предположила Хулань.

— Тогда как ты объяснишь слова Сэмми? Как именно Хэнлай собирался его использовать?

— Китайцы не просто доверяют своим родственникам, но и пытаются им помочь. Наш долг — заботиться о старшем поколении.

— Вряд ли Хэнлай был альтруистом, как ты считаешь? Нет, я думаю, все дело в предмете торговли. Если не наркотики, то что? Нефрит? Золото? Что купил бы пожилой человек в китайском квартале?

Хулань покачала головой.

Дэвид постучал по рулю, размышляя:

— А что еще за ковбои в Монтане? Хэнлай был красным принцем. Этот паренек привык к ночной жизни Пекина — дискотеки, караоке-бары, дорогой коньяк «Реми Мартин» и так далее. Зачем ему поездки на ранчо и вечеринки с ковбоями?

— Это легко понять. Думаешь, мы не слышали о романтике Дикого Запада? Вероятно, Хэнлай просто хотел похвастаться друзьям в Пекине.

Дэвид снова начал постукивать по рулю, взвешивая факты:

— Билли Уотсон солгал своим родителям о том, что продолжает учиться. Вместо этого он тусуется в Монтане, закатывает вечеринки, показывая другу романтику Дикого Запада.

Когда Хулань кивнула, он продолжил:

— Итак, у нас два богатых парня чуть за двадцать, верно? Так и вижу вокруг них красивых девушек. Целую толпу диких американских кобылок, вскормленных на кукурузе.

— Билли и Хэнлай были молоды. Это резонно.

Но зачем звать ковбоев снова и снова? Разве одной вечеринки недостаточно? Почему не приберечь всех красоток для себя?

Это ты мне скажи… Ты же мужчина.

И я не нахожу объяснения? — Он высказал еще одну догадку: — Может, Билли и Хэнлай гомосексуалисты?

— Нет, я бы увидела эту информацию в личном деле Хэнлая. Поверь, правительство не упустило бы такую пикантную деталь;

— А все-таки?

Тогда мы услышали бы от этом от Бо Юня, Ли Наньйди даже Никсона Чэня.

— Хорошо, — согласился Дэвид, — но все равно не похоже, что Билли и Хэнлай интересовались девушками. Эти мальчики были лжецами и обманщиками. Они хотели чего-то от ковбоев, точно так же, как хотели чего-то от дяди Хэнлая. Наверняка все дело в товаре, хотя я понятий не имею, что это.

— Если нам повезет, мы найдем его в аэропорту завтра. — Она положила руку ему на колено, затем медленно скользнула вверх по бедру. — Расслабься, сегодня мы ничего не сможем сделать. Давай вернемся в отель.

Это было самое чудесное предложение, которое Дэвид когда-либо слышал.