Цветочная сеть

Глава 4

23 января, Пекин

На подозреваемого господина Су, который уже успел во всем признаться, надели наручники и увезли. Однако тело жертвы все еще лежало под грязным одеялом в общей ванной комнате. На полу виднелся широкий след свернувшейся крови. Запахи человеческого жилья — чеснока, имбиря и пота — смешались в зловоние, ставшее неотъемлемой частью повседневной жизни Лю Хулань. Убийства в Китае редко случались вдали от толпы, и поэтому Хулань приехала сегодня сюда, в многоквартирный дом, где десятки семей ютились под одной крышей. Свидетелями преступления стали сотни людей.

Хулань устроилась за маленьким столиком в углу крошечной квартиры господина Су. Несколько соседей толпились у стены. Они слушали, как Хулань допрашивает свидетелей, и шумно делились любой информацией с теми, кто врывался в коридор посмотреть, что происходит. Напротив Хулань сидела вдова Се, замглавы месткома, отвечающего за жилой комплекс. В ее обязанности входил контроль за всеми передвижениями квартиросъемщиков и посетителей; кроме того, она должна была сообщать о любых неприятностях, начиная с опасных политических заявлений до коррупции на местах и самовольного захвата общественных уборных.

— Су просто деревенщина, ту баоцзы, — вещала вдова Се.

Хулань поморщилась, услышав грубое словечко. Уничижительный эпитет был очень распространен в Китае; теперь правительство всячески пыталось запретить его употребление, но эта женщина, казалось, и слыхом не слыхивала о запрете или ей было плевать на него.

— Приехал сюда и остался, — продолжала домоправительница. — Я много раз спрашивала у него вид на жительство. Надеюсь, вы простите, что я не выполнила свои обязанности и не доложила о нем раньше.

— Господин Су и господин Ши часто ссорились?

— Эти смутьяны подкинули крысиное дерьмо в общую кастрюлю с кашей, — проворчала женщина, уставившись на пистолет, прикрепленный на поясе у Хулань. — Оба они деревенщины. Въехали в приличный дом. Не моются. Не меняют одежду. Нигде не работают, просто торчат у себя в комнате. Вечно с чем-то не согласны. Ругаются на своем диалекте. Поверьте, уши в трубочку сворачиваются. Это вам любой скажет, не только я.

— А из-за чего они ссорились?

— Один говорил: «Это мое». Второй: «Нет, мое». Сутками напролет скандалили, а нам приходилось слушать.

— Но по какому именно поводу возникали ссоры? Что они не поделили?

Вдова Се прищурилась:

— Не знаю. Думаете, мне все известно?

В комнату вошел полицейский и вручил Хулань стопку желтых папок. Это возымело незамедлительный эффект на обитателей комплекса. Болтовня тут же стихла, сменившись торопливым шарканьем людей, пытающихся как можно незаметнее сбежать. Не глядя в их сторону, Хулань гаркнула:

— Стойте там, где стоите! Я вызову каждого из вас, когда буду готова.

Все примолкли. Лю Хулань начала рыться в папках и наконец нашла досье на убийцу. В папке лежало личное дело господина Су, которое переправили в Пекин три года назад. Хулань быстро просмотрела информацию. Господин Су усердно трудился в колхозе «Бамбуковая деревня» до 1994 года, а потом исчез, бросив жену и ребенка. Члены семьи уверяли, что сочли его мертвым, однако в личном деле отмечалось, что родичи Су стали жить лучше после его исчезновения. Местные чиновники подозревали, что Су уехал в Пекин на заработки, но где тут искать одного человека, когда тысячи крестьян каждый день наводняют столицу.

Хулань подняла голову и заметила, что вдова Се обеспокоенно нахмурилась.

— Это личное дело господина Су, — пояснила Хулань. — Вы ничего не хотите мне сказать, прежде чем я открою вашу папку?

— Я не доложила о нем, — повторила женщина дрожащим голосом. — Хоть он и деревенщина, но за аренду платил исправно.

— Другими словами, вы смотрели на его присутствие сквозь пальцы, — подсказала Хулань.

— Ничего подобного!

— Значит, у вас такое правило: пускать в этот дом жильцов без документов? — Хулань указала в коридор: — Как по-вашему, там найдутся другие люди без хукоу, вида на жительство?

Замглавы месткома напряженно рассматривала собственные руки, сложенные на коленях.

— Просто скажите, — не унималась Хулань, — жил ли господин Су в Пекине на законных основаниях. У его споров с Ши были основания или же предмет спора не принадлежал никому из них?

Вдова Се понизила голос до хриплого шепота:

— Инспектор…

— Потрудитесь ответить!

Женщина посмотрела на Хулань с вызовом:

— Глава государства говорит нам, что богатство — это прекрасно!

— Однако Дэн Сяопин не учил нас богатеть на взятках, укрывать преступные элементы или лгать представителям Министерства общественной безопасности. — Хулань посмотрела через плечо вдовы Се на мужчину в форме: — Отведите ее в Комитет общественной безопасности. Пусть подпишет признание.

Хулань последовала за вдовой Се, пока та пробиралась сквозь толпу соседей. У двери инспектор повысила голос:

— Если некоторые жильцы находятся здесь, в Пекине, нелегально, обещаю проявить снисхождение к тем, кто добровольно признается. Внизу вас ждут несколько полицейских; подойдите к ним, если есть что сообщить. Если у вас найдется конкретная информация о преступлении, прошу остаться и немедленно доложить мне. А если вам нечего сказать ни мне, ни офицерам внизу, то разойдитесь по комнатам. Даю вам десять минут, чтобы передать мои слова соседям и принять решение.

Хулань обвела взглядом каменные лица. Она и так уже предложила собравшимся больше вариантов, чем любой из ее коллег, но необходимо еще кое-что добавить.

— Уверена, мне не нужно предупреждать о последствиях в случае лжи! — крикнула она в коридор. — Вам знакомо высказывание: «Снисхождение к тем, кто добровольно признается, наказание для тех, кто скрывается»[16]? Вдова Се задержана. Ее нечестность только усугубит положение. Не хотелось бы такого исхода и для вас.

Через мгновение коридор опустел. Как Хулань и ожидала, никто не собирался говорить с ней. Но все же она надеялась, что найдется хоть пара смельчаков, ведь число жителей комплекса значительно превышало количество личных дел в стопке на столе.

Хулань продолжала сидеть, пытаясь обрести душевное равновесие, но злость не проходила. Как замглавы месткома могла быть такой дурой? Из-за собственной жадности вдова Се забыла о долге. Много раз за свою карьеру Хулань и сама предпочитала смотреть сквозь пальцы на некоторые нарушения, придерживаясь собственной версии политики попустительства: если люди жаждут хотя бы глотка свободы, большого вреда не будет. Но сегодня инспектору оставалось лишь наблюдать, как «железный треугольник»[17] Китая накрыл не только подозреваемого в убийстве, но и вдову Се, а также многих других. Именно последние — нив чем не виноватые — имели несчастье нелегально приехать в столицу, найти того, кто, вопреки правилам, согласился сдать им комнату, и случайно оказаться на месте убийства, попав под неотвратимый удар «железного треугольника».

Три стороны «железного треугольника» контролировали четверть населения планеты. В одном углу находилось секретное личное досье данъан, которое хранили в местных комитетах полиции и на работе. Если гражданину хватало неосторожности совершить политическую ошибку и, пусть даже умеренно, критиковать правительство или же допустить бытовой промах — например, вступить в связь вне брака или проявить эгоизм на работе, — в досье делалась соответствующая пометка. Эта информация затем преследовала человека всю жизнь, не давая сменить работу, получить повышение по службе или переехать из одной провинции в другую даже по личным мотивам. В таких вопросах Хулань позволяла западному взгляду на вещи вторгаться в ее мысли, ведь в китайском языке даже не было понятия «частная жизнь».

Другой угол занимало диньвэй — учреждение, которое обеспечивало гражданина работой, жильем и медобслуживанием. Именно на работе решали, можно ли человеку вступать в брак, там же выдавали разрешение на беременность. Организация-работодатель определяла, имеет ли сотрудник право на квартиру с одной или двумя спальнями, будет ли он жить недалеко от своего завода или в нескольких километрах от него.

Венчал треугольник хукоу, или видна жительство, — своего рода паспорт, в котором значилось имя гражданина, перечислялись родственники и указывалось место рождения. Хотя в последние десять лет правительство все же немного ослабило хватку, позволив китайцам свободно путешествовать по стране, но изменить данные в хукоу по-прежнему было практически невозможно. То есть, если уроженец уезда Фушань поступал в Пекинский университет, ему никто не мешал, но по окончании обучения ему предписывалось вернуться в Фушань. Если житель Чэнду влюблялся в шанхайку, приходилось отказываться от романа. А простой крестьянин, влачащий жалкое существование в сельской глуши, вынужден был оставаться в родной деревне, где жили несколько поколений его предков.

Сегодня в ловушку «железного треугольника» попали как минимум двое: господин Су и вдова Се.

Отведенные десять минут истекли. Хулань встала, собрала папки и спустилась во двор. Там один из полицейских сообщил, что двое жильцов признались, что находятся в Пекине незаконно. Еще несколько добавили кое-какие детали к истории о Ши и Су. Но большая часть выразила желание настрочить донос по поводу коррупции со стороны вдовы Се. Хулань предвидела такой расклад: склонность публично критиковать тех, кто оказался не в фаворе, появилась одновременно с самим режимом.

Уставшая и подавленная, она рухнула на заднее сиденье белого «сааба». Ее водитель, крепко сбитый молодой человек, который предпочитал отзываться на имя Питер, спросил:

— Куда теперь, инспектор?

— Просто отвези меня обратно в контору, — буркнула Хулань, откидываясь затылком на мягкий подголовник.

Питер вырулил с обочины и направился в сторону площади Тяньаньмэнь и штаб-квартиры министерства. Хулань не питала иллюзий по поводу Питера Суня. Он служил следователем третьего класса, и его основной задачей было «стучать» на нее. Хулань приложила все усилия, чтобы расстроить этот план, превратив Питера из напарника в обычного водителя, и он держался застенчиво и неуверенно, пока не садился за руль.

Сейчас он, как обычно, сигналил велосипедистам, выкрикивал замысловатые ругательства и нагло подрезал других водителей, выигрывая каждую лишнюю пару метров и не обращая внимания на оскорбления, которыми его осыпали. Однако Хулань предпочитала такой расклад другому варианту, когда Питер включал сирену и мчался вперед, не обращая внимания ни на что и ни на кого на своем пути, а то и нарушая правила, следуя навстречу потоку по улице с односторонним движением. «У нас есть право так поступать», — обычно возражал он на замечания Хулань, на что она объясняла: «Народ воспримет это как злоупотребление властью, а я не тороплюсь». После нескольких месяцев совместной работы Питер и Хулань притерлись друг к другу и больше не спорили.

Двадцать минут спустя они въехали на территорию малоэтажного комплекса из серого кирпича, где размещалась штаб-квартира Министерства общественной безопасности. Двое элегантно одетых охранников с автоматами махнули, пропуская «сааб», как только Питер предъявил удостоверение личности. Несмотря на холодную погоду, группа агентов играла в баскетбол на площадке возле парковки. Хулань выбралась из машины, прошла через арку во внутренний двор и миновала ряд массивных двойных дверей. Стуча каблуками по каменному полу, она направилась в обход главной лестницы и пересекла вестибюль в задней части здания. Дальше Хулань повернула налево и поднялась по слабо освещенным ступеням. Здесь каменная кладка сменилась потертым линолеумом. Как обычно, уборщица, стоя на четвереньках, мыла пол. Хулань обогнула влажные участки, прошла мимо нескольких закрытых дверей и наконец попала к себе в кабинет.

Одиннадцать лет назад, через год после ее возвращения из США, министерство наняло Хулань в качестве так называемой чайной девушки. Будучи обладательницей диплома по американскому праву, она имела слишком высокую квалификацию для незамысловатой работы, где требовалось просто быть красивой, улыбаться и подливать чай. В конце концов она пошла к шефу и попросила дать ей сначала одно дело, потом другое. К тому времени, когда слухи дошли до высшего руководства, Хулань раскрыла уже немало преступлений, и понижение ее до чайной девушки означало бы потерю лица сразу для нескольких человек.

С тех пор она поднималась по карьерной лестнице в обычном темпе, получая продвижение за стаж, а не прыгая через ступеньки благодаря политической лояльности или связям с нужными людьми. В результате последние десять лет она обитала в той части здания, которая считалась самой неважной, и вполне была этим довольна.

Тусклый зимний свет проникал в унылый полупустой кабинет, в котором почти не было мебели, за исключением пролетарского металлического стола, двух вращающихся стульев, телефона, книжного шкафа с документами и ящика с картотекой, который она держала запертым. Единственными украшениями на стенах служили прошлогодний календарь и крючок для верхней одежды. В комнате было холодно, как и в большинстве правительственных зданий в столице, поэтому Хулань осталась в пальто и даже накинула на плечи шарф, прежде чем села писать отчет.

Пять часов спустя, когда на город опустилась холодная тьма, Лю Хулань все еще работала за столом. Зазвонил телефон.

— Вэй?[18] — сказала она в трубку.

Голос на том конце провода произнес:

— Вас вызывают в кабинет замминистра. Пожалуйста, приходите немедленно.

Звонивший не стал дожидаться ответа.

Хулань просидела в приемной замминистра полчаса, прежде чем ее вызвали. Наконец она вошла в кабинет и в который раз подивилась его богатому убранству. Ноги утопали в пушистом малиновом ковре. Алтарный столик времен династии Мин служил буфетом. На нем размещались яркие керамические чашки с крышками, чтобы напитки не остывали, огромный термос с чаем, расписанный цветами, и жестяная банка датского сахарного печенья. Вдоль стены выстроилось несколько стульев с прямыми спинками. Окна закрывали красные бархатные портьеры с широкой золотой окантовкой.

В центре комнаты высился письменный стол. С той стороны, где стояла Хулань, расположились друг против друга два мягких кресла, обитых темно-синим бархатом. На спинках и подлокотниках красовались специальные салфетки, чтобы защитить обивку от истирания. В одном кресле восседал ее непосредственный начальник по фамилии Цзай, руководивший отделом. Хозяин кабинета замминистра Лю устремил на дочь свой магнетический взгляд из-за стола.

— Садись, — велел он.

Хулань послушалась и застыла в ожидании. Она знала: молчание — один из любимых способов отца заставить посетителей чувствовать себя неуютно. Хотя она знала обоих начальников всю жизнь и виделась с ними еженедельно, а порой и ежедневно, прошло несколько месяцев с тех пор, как она встречалась сразу с обоими. Отец, как обычно, выглядел цветущим. Великолепно сидящий костюм, похоже, шили по индивидуальному заказу в Гонконге. Внешность никоим образом не выдавала те трудности, которые переживал замминистра Лю: волосы все еще черные как смоль, лицо без единой морщины, прямая спина. Худой, мускулистый и все еще крепкий, отец Хулань, как и многие представители его поколения, носил строгие очки в черной оправе. Это была единственная уступка возрасту, а в остальном он выглядел холеным политиком. Сейчас замминистра делал вид, будто совершенно не заинтересован в их визите, и нетерпеливо постукивал острым кончиком карандаша по пачке бумаг. Начальник отдела Цзай, старый друг отца, о чем-то задумался в соседнем кресле. Костюм на нем кое-где морщил, манжеты рубашки обтрепались, голова почти вся поседела. Цзай выглядел чуть более измотанным, чем обычно, и Хулань подумала, что его бледность, вероятно, вызвана болезнью.

Наконец замминистра Лю поднял голову:

— Мне было интересно, как вы продвинулись в деле о смерти сына американского посла. Никого так и не арестовали.

— Это правда, замминистра Лю, — кивнула Хулань.

Начальник Цзай откашлялся:

— Насколько мы поняли, министерство не хочет, чтобы наш департамент занимался этим делом.

Замминистра махнул рукой, словно отгоняя неприятный запах:

— Я жду объяснений от инспектора Лю.

Цзай вжался в кресло.

— Нам известно следующее, — начала Хулань. — Тело Билли Уотсона обнаружили в озере Бэйхай. Ни я, ни патологоанатом не поверили в несчастный случай. Я попросила провести вскрытие, однако родители юноши не хотели расследования.

— И тем не менее, — заметил замминистра Лю, — насколько я вижу из отчета, ты проигнорировала их желание.

— Так и есть, — призналась Хулань. — Я взяла на себя смелость назначить вскрытие. Я не планировала при этом присутствовать, однако патологоанатом Фан вызвал меня в лабораторию. Внешних признаков разложения тела не было. Фан отметил, что оно хорошо сохранилось в толще льда. Однако состояние внутренностей дало нам повод для беспокойства. Вскрытие выявило повреждение всех основных органов. Они начали разжижаться. Кое-где наблюдались множественные разрывы капилляров. Больше всего пострадали легкие: там, вдобавок к общей картине разложения, отмечено скопление крови и прочих жидкостей. По словам Фана, смерть наступила оттого, что юноша захлебнулся собственной кровью.

— И что послужило причиной?

— Понятия не имеем. Патологоанатом Фан обнаружил странный осадок в легких и в тканях пищевода. Как вам известно, Фану не удалось завершить исследование.

— Но какие подозрения у него возникли?

— Ему не по душе строить догадки, но, скорее всего, мы имеем дело с очень сильным ядом. Нет сомнений, что смерть молодого человека наступила не в результате несчастного случая, однако американского посла это не заинтересовало. — Хулань помедлила и добавила: — Но вы и так все знаете, заместитель министра. Вы сами разговаривали с мистером Уотсоном. Приказ о выдаче тела американцам пришел непосредственно от вас.

Замминистра Лю сменил тему:

— Возникла щекотливая ситуация. Я уверен, вы оба слышали о смерти сына Гуан Минъюня. Официально тело молодого человека обнаружили на территории США, но заморские дьяволы считают, что он погиб здесь, в Китае. Нас беспокоит только одно: между двумя смертями есть некоторое сходство…

Хулань бросила взгляд на Цзая, который сохранял молчание. Тогда она снова заговорила:

— Какое сходство?

— По-видимому, заморские дьяволы тоже обнаружили — как ты там выразилась? — странный осадок в легких юноши. — Замминистра Лю предупреждающе поднял руку, не позволяя подчиненным перебить себя. — Остальное сейчас объяснять не буду. Главное, что Гуан Минъюнь для нас такой же важный человек, как посол Уотсон для американцев. Из-за высокого положения молодых людей наши правительства согласились объединиться, чтобы сообща искать преступника. Министерство решило, что с американцами будет работать инспектор Лю, поскольку у нее богатый опыт общения с иностранцами и она свободно говорит по-английски.

Хулань и Цзай восприняли новость в ошеломленном молчании. Они не могли припомнить ни одного случая, когда правоохранительные органы двух стран успешно работали вместе. Предыдущее совместное мероприятие — печально известное дело «Золотая рыбка» — закончилось катастрофой. Китайцы арестовали, осудили и приговорили человека по имени Дин Яо за торговлю наркотиками. УБН[19] попросило переправить его в Соединенные Штаты для дачи показаний против людей, причастных к преступлению по ту сторону Тихого океана. Американцы пообещали, что все пройдет гладко. Но Дин Яо, оказавшись в суде, сразу же попросил политического убежища. Американский судья, проигнорировав факты, постановил, что китайцы нарушили права человека. Дело против американских контрабандистов развалилось, а Дин Яо теперь жил припеваючи в Лас-Вегасе. Так или иначе операция «Золотая рыбка» доказала две вещи. Во-первых, политически опасно связываться с американцами: китайские агенты, работавшие над делом, потеряли лицо и лишились должностей. Во-вторых, американцы не умеют играть честно. А теперь вдруг замминистра Лю поручал своей дочери работать с ними.

Лю словно бы прочитал мысли Хулань:

— Это не мое решение. Его спустили с самых верхов, а я не спорю с начальством. Кроме того, у тебя богатый опыт работы с иностранцами. Ты жила в Соединенных Штатах. Говоришь на их языке. Знакома с их упадническим строем. — Лю снова уткнулся в свои записи. — Итак, — сказал он после пары минут напряженного молчания, — лучшая новость, которую я могу сообщить: на этот раз Соединенные Штаты направляют своего представителя сюда. Дайте-ка посмотреть… Где-то у меня записано имя… Дональд, Дэниел, Даррен? — Американские имена легко слетали у него с языка одно за другим. — А, нет… Его зовут Дэвид Старк, помощник прокурора США.

Замминистра Лю поднял голову и выжидающе улыбнулся дочери. Рядом с ней Цзай неловко поерзал кресле, но Хулань промолчала.

— Мы должны помочь этому американцу, — продолжил замминистра Лю, не переставая улыбаться. — Тем самым мы поможем и нашему земляку Гуан Минъюню. Но я должен напомнить вам обоим, насколько важно, чтобы иностранец не увидел ничего нелицеприятного.

— Довольно сложная задача, когда речь идет о расследовании убийства, не согласны? — заметила Хулань.

Ее отец искренне рассмеялся:

— Инспектор Лю, нужно ли напоминать, что в Китае существуют обычаи и ритуалы общения с гостями? Используй принцип шигу — мудрость древних. Помни. что все иностранцы — будь то просто чужаки или заморские дьяволы — потенциально опасны. Не поддавайся соблазну говорить напрямую. Не выказывай гнев или раздражение. Будь скромна, осторожна и доброжелательна. — Замминистра Лю встал и обошел стол. Неловко положив руку на плечо Хулань, он продолжил: — Вовлеки их в процесс. Пусть они думают, что вы действуете сообща, что они тебе обязаны, что они совершенно тебя не смущают. Так мы обращались с чужаками на протяжении столетий. Именно так ты и будешь взаимодействовать с этим иностранцем, пока он у нас в гостях.

Хулань вышла из кабинета, глубоко задумавшись. Почувствовав руку у себя на плече, она вздрогнула, подняла голову и увидела Цзая. Он жестом предложил Хулань следовать за ним и не остановился, пока они не добрались до дальней лестницы. Цзай оглянулся, чтобы удостовериться в отсутствии чужих ушей.

— Ваш отец всегда умел докапываться до фактов.

Хулань рассмеялась:

— А мне показалось как раз наоборот.

— Подумайте как следует! — резко возразил начальник Цзай. — Он наверняка ознакомился с вашим досье, чтобы отследить связь между вами и тем помощником прокурора.

Хулань задумчиво кивнула:

— Да, я была в Америке. Да, мы с адвокатом Старком работали в одной юридической фирме. Но в те дни я находилась на особом положении. Думаю, это не секрет, дядюшка Цзай. — Она нарочно использовала почтительное обращение, чтобы показать, что понимает и уважает озабоченность шефа.

— И вам не хочется узнать, кто согласовал это сотрудничество? Наверняка очень влиятельное лицо. Может, кто-то из Министерства иностранных дел или из Госбезопасности, а то и… я не знаю…

Хулань посмотрела в обеспокоенное лицо своего наставника:

— Дядюшка Цзай, даже если приказ пришел от самого Дэн Сяопина, мне-то какая разница? Меня назначили на это дело. Выбора нет.