Цветочная сеть

Глава 18

11 февраля, перекресток перед тюрьмой № 5

На следующий день в девять утра Дэвид и Хулань уже были у штаб-квартиры «Китайской земельно-экономической корпорации».

Секретарь тут же проводил их в кабинет господина Гуана. Им подали чай и конфеты. Гуан Минъюнь, конечно, слышал об аресте и суде над Спенсером Ли.

— Я в вечном долгу перед вами, — заверил он.. — Почту за честь сделать что-то для вас. Пожалуйста, позвольте начать с банкета в честь вашего триумфа.

— Прежде всего, мистер Гуан, у нас есть еще несколько вопросов, — перебила Хулань.

— Но преступник арестован. Его казнят!

— Мы с адвокатом Старком не уверены, что Спенсер Ли лично ответственен за смерть вашего сына. — Лицо Гуан Минъюня помрачнело, а Хулань продолжила: — В Лос-Анджелесе мы сделали несколько интересных открытий. Надеемся, вы поможете нам истолковать их.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Разговор может оказаться не слишком приятным для вас.

— Смерть сына, инспектор, тоже событие не самое приятное. Но никакие ваши слова не вернут мне Хэнлая.

— Мы считаем, что ваш сын занимался контрабандой.

Гуан Минъюнь вздрогнул.

— Не наркотиков, — добавила Хулань, — а лекарственных препаратов, которые запрещены в Соединенных Штатах и Китае.

Бизнесмен начал все отрицать и горячо защищать сына — как и посол Уотсон до него. Наконец Хулань подняла руку, прервав его излияния, и подробно объяснила, чем занимались молодые люди, после чего сказала:

— Вам придется ответить на некоторые вопросы.

Услышав приказной тон, Гуан послушно сел на стул.

«Слишком много лет провел в трудовом лагере», — подумалось Хулань.

— Вам что-нибудь говорят имена Цао Хуа, Ху Цичэнь или Ван Юйжэнь? — спросила она.

Гуан смутился. Тогда Хулань зачитала найденный в компьютерной базе список имен тех, кто путешествовал между США и Китаем в те же даты, что и Гуан Хэнлай с Билли Уотсоном.

— Я никогда не слышал об этих людях.

Хулань продолжила:

— Ваш сын попытался втянуть в торговлю желчью одного из ваших братьев в Калифорнии.

— Я не верю вам.

Однако Хулань не позволила Гуану увильнуть и спросила в лоб:

— Как вы связаны с «Возрождающимся фениксом»?

— Я уже говорил раньше: я ничего о них не знаю.

— Вы участвовали в незаконной перевозке людей?

— Нет!

Самообладание, казалось, покидало Гуана. Оставалось только еще немного надавить на него.

— Вы замешаны в контрабанде медвежьей желчи? Вы спонсировали своего сына и Билли Уотсона в этом предприятии?

— Сколько раз повторять? Я ничего не знаю об этом!

— То есть вы не знали, что сын занимался контрабандой продуктов под маркой «Панда бренд», принадлежащей одной из ваших компаний? — уточнила Хулань.

— Да, я владею этой компанией, — признал он, — но мне не верится, что сын причастен к незаконному вывозу препаратов в другую страну. Да и зачем нужна контрабанда?! Продукция «Панда бренд» абсолютно легальна.

— Но не медвежья желчь, — заметила Хулань.

— Я не в курсе деталей работы каждого из своих предприятий, но знаю, что наша фармацевтическая компания проводит научные изыскания. — Гуан, казалось, немного пришел в себя, когда разговор вернулся к бизнесу. — Лишь пять компаний во всем Китае получили разрешение исследовать свойства медвежьей желчи, и моя в том числе. Я уверен, что в Америке тоже есть ученые, занимающиеся аналогичной работой. Китай пытается спасти медведей от вымирания. Мы разводим их в неволе, а когда звери достигают зрелости, извлекаем желчь. Мы давно отказались от примитивных форм добычи, которые практикуют на нелегальных фермах. Но не просите меня рассказать об успехах на этом поприще, — предупредил Гуан Минъюнь, — поскольку это коммерческая тайна. В любом случае план правительства сработал: желчь, получаемая ежегодно от одного медведя, равносильна продукту от сорока четырех диких зверей. За пять лет, пока животное держат на ферме, печальной участи избегают двести двадцать диких медведей. Таким образом, каждый год мы спасаем тысячи особей. И хотя мы держим медведей и других животных для исследований, ничего противозаконного тут нет. Вот почему наше предприятие открыто для общественности. Туристы приезжают со всех концов мира, чтобы увидеть наш маленький зоопарк.

— Тогда как вы объясните, что медвежья желчь под маркой «Панда бренд» контрабандой ввозится в Лос-Анджелес? — спросил Дэвид.

— Не может быть, — сказал Гуан, хоть и не слишком уверенно.

— Боюсь, что так и есть.

— Проверьте документацию. Мы не производим этот продукт для общественного пользования, — настаивал Гуан. — Не говоря уже о том, чтобы экспортировать его в США.

— Гуан Минъюнь, вы же знаете нашу политику, — сказала Хулань. — Снисхождение к тем, кто добровольно признается…

— Не надо угрожать мне, — сердито перебил Гуан Минъюнь. — Я восемь лет провел в лагере.

— Тогда вам хорошо известно, что порой в нашей стране творится несправедливость, — продолжила Хулань. Она взглянула на часы: — Спенсер Ли умрет через два часа. Я не буду лгать вам: он каким-то образом вовлечен в контрабанду, но если его казнят, эта тайна умрет вместе с ним. — Она полезла в сумочку и вытащила небольшую коробочку, которую передала Гуан Минъюню: — Можете сказать мне, что это такое?

— Упаковка, которую мы используем для продукции «Панда бренд».

— Не прочитаете вслух, что там написано?

Там написано… — Голос бизнесмена дрогнул. — «Медвежья желчь».

— Повторю: снисхождение к тем, кто признается.

Когда Гуан Минъюнь поднял голову, глаза у него блестели от слез.

— В прошлом году я получил информацию, что наш завод используют для изготовления поддельной упаковки вроде этой. Мы начали расследование и обнаружили, что у нас незаконно изымают запас медвежьей желчи. Я уже говорил: мы не совершаем противозаконных операций, мы производим желчь только для научных целей.

— Что вы предприняли, обнаружив недостачу на складе?

— Ужесточили меры безопасности. Подобное больше не повторялось.

— Вы подозревали сына?

Этого Гуан Минъюнь уже не мог вынести. Он глухо застонал, а потом вздохнул и пробормотал:

— Пока он не исчез.

— Вы нашли что-то у него в квартире, не так ли? — спросила Хулань.

Гуан Минъюнь кивнул с серьезным видом.

— Холодильник был пуст, — кивнула Хулань,

и я решила, что вы послали кого-то забрать скоропортящиеся продукты.

— Так и произошло. Когда сотрудник принес содержимое холодильника, я увидел желчь. Не знаю, почему Хэнлай держал ее там.

— Парни, вероятно, просто хотели убрать ее с глаз долой, высказала догадку Хулань, но Гуан Минъюнь не обратил внимания и продолжил:

— Тогда я сам вернулся в квартиру и нашел другие упаковки желчи — больше, чем мы когда-либо производили.

Дэвид откашлялся и сказал:

— Мы вчера узнали, что в окрестностях Чэнду расположено множество нелегальных медвежьих ферм. Мог ваш сын иметь к ним отношение?

— Не знаю, — печально покачал головой Гуан. — Но он не смог бы провернуть такое дело в одиночку.

— Он заручился поддержкой Билли, — сказал Дэвид.

— Нет, я имею в виду кражу желчи с фабрики. Ему помогал кто-то из сотрудников. Если хотите узнать правду, вам нужно туда съездить.

— Но сначала нужно добиться отсрочки казни, — напомнила Хулань. — Дадите показания против Хэнлая ради спасения Спенсера Ли?

Гуан Минъюнь медленно кивнул.

Перед тем как покинуть его кабинет, Хулань попробовала дозвониться до тюрьмы, но качество телефонных линий в этой части города оставляло желать лучшего. Тогда она позвонила в министерство в надежде застать начальника отдела Цзая или отца, но ей сообщили, что оба уехали. Хулань не знала, приняли ли петицию об отсрочке приговора, а часы меж тем уже показывали пятнадцать минут двенадцатого. Им с Дэвидом пришлось самим мчаться в тюрьму, чтобы остановить казнь.

Питер петлял по переулкам, пытаясь избежать полуденных пробок на главных дорогах. Примерно через тридцать пять минут он свернул на кольцевую транспортную развязку, чтобы добраться до тюрьмы. Торговля на стихийном рынке подходила к концу. Большинство лавочников распродавали последние товары по бросовым ценам, а другие уже сворачивались, собираясь домой. Между рынком и воротами муниципальной тюрьмы № 5 толпа людей заблокировала движение транспорта: кто-то сплетничал, укладывая покупки в велосипедные корзины, кто-то гонялся за расшалившимся ребенком. Казалось, все чего-то ждут.

Хулань выпрыгнула из «сааба», велев Питеру никуда не уезжать, и стала пробираться сквозь толпу. Но тут на открытую площадку въехал грузовик, и Хулань увидела в кузове Спенсера Ли с закованными за спиной руками. На спине у него болтался плакат, где жирным красным шрифтом перечислялись все его проступки. Его объявили убийцей, заговорщиком, контрреволюционером, коррупционером, грязным пятном позора на светлом лике Китайской Народной Республики. Начинался традиционный «расстрельный парад».

Люди на перекрестке пришли в возбуждение, будто в город приехал цирк. Торговцы бросили свой скарб, зная, что никто его не украдет; матери оборвали сплетни на полуслове, похватали детей и сгрудились вокруг грузовика, следуя за его медленным продвижением по кругу. Зеваки дали выход гневу, разразившись криками:

— Сволочь ты продажная!

— Смерть убийце!

— Поделом!

Спенсер Ли активно им подыгрывал: обозвал собравшихся подлецами, потом отвесил комплимент привлекательной молодой женщине, заявив, что будет рад взять ее в жены. В ответ на непристойное предложение раздались крики: «Козлина ты эдакая!», а Спенсер Ли высоко поднял голову, широко улыбнулся и запел арию из пекинской оперы. Слушатели взревели от восторга: такого веселого смертника им еще не доводилось видеть.

Дэвид и Хулань протиснулись к борту грузовика, Спенсер! — крикнула Хулань. — Спенсер Ли!

Расслышав сквозь царящую вокруг какофонию свое американское имя, молодой человек стал всматриваться в море лиц.

— Спенсер, мы здесь. Посмотрите вниз!

— Инспектор Лю, адвокат Старк! — Ли засмеялся, как безумный. — Меня вот-вот казнят. Вы здесь, чтобы отпраздновать?

— Нет! Спенсер, послушайте, мы хотим остановить казнь! — крикнула Хулань.

Чей-то голос перебил:

— Заткнись! Пусть парень поет!

Спенсер уставился на толпу, которая напирала на грузовик, замедляя его движение, затем снова перевел взгляд на Хулань. Высокомерие покинуло его, и теперь он превратился в юношу, идущего на смерть.

— Слишком поздно, инспектор.

— Я могу остановить их!

Спенсер улыбнулся:

— Не можете. И я не могу. Видите, я ошибался.

— Говорите по-китайски! — крикнул кто-то. — Мы все хотим послушать!

— Я из Министерства общественной безопасности! — настаивала Хулань. — Пустите меня! Этот человек невиновен!

— Должно быть, настоящая женушка пожаловала! — гаркнул кто-то. Толпа загоготала.

Дэвид не понимал ни слова по-китайски, но видел, что им не пробраться к воротам, если их не пропустят.

— А ну с дороги! — заорал он и тут же, почувствовав тычок локтем под ребра, отшатнулся.

Рядом кто-то прошипел:

— Пшел вон, инострашка! Тебе тут не место!

Но Дэвид отпихнул обидчика и схватился за борт грузовика.

— Расскажи нам свою историю! — верещал кто-то, обращаясь к подсудимому. — Признайся перед смертью!

Толпа взревела в знак поддержки, но Спенсер Ли проигнорировал призыв, уставившись через застекленную кабину грузовика на конечный пункт назначения. До высоких ворот в конце улицы оставалось всего ничего.

— Я никого не убивал, — наконец заявил он.

Мы знаем, — сказал Дэвид.

— Я просто исполнял приказ. Мне обещали защиту. Вы понимаете?

— Кто? Скажите нам, кто отдал приказ.

Спенсер не ответил на вопрос Дэвида и продолжал:

— Все, что вы говорили о «Пионе», правда. Я нанял корабль. Я был там, когда иммигрантов погрузили на борт. Я заставил их подписать соглашения. Но не более.

— А что с медвежьей желчью?

— Новый бизнес для нас. Моя ошибка. Очевидно.

— Мы собираемся остановить расправу, — пообещала Хулань.

Спенсер Ли глянул на нее сверху вниз:

— Ничего не выйдет. Так и было задумано. С самого начала.

— Кем?

— Посольством. Вашим министерством. Какая теперь разница?

Толпа проявляла нетерпение:

— Преступник!

— Злодей!

— Сволочь!

— Деревенщина!

Последнее ругательство привлекло внимание Ли. Он завертел головой и выделил из толпы разносчика овощей, который снова выкрикнул оскорбление.

— Эй, ты! — крикнул Ли. — Кого ты называешь деревенщиной? Да ты даже колотушку не можешь себе позволить; чтобы бить в барабан, приходится членом стучать! — Толпа разразилась аплодисментами. Даже сам торговец смеялся. — Засунь свои вонючие слова обратно в свой смердящий рот! — кричал Ли. — От тебя деревней за версту несет!

Зеваки принялись хвалить торговца, который так раззадорил смертника и всех развлек.

Ли снова нашел взглядом Хулань и Дэвида:

— Я сделал так, как мне сказали. Мне гарантировали защиту. Но меня обманули.

Грузовик остановился. Охранники стали продираться сквозь толпу, пытаясь расчистить пространство и открыть ворота.

— Время вышло, — сказал Спенсер.

Хулань закричала охранникам:

— Я из Министерства общественной безопасности! Вы обязаны меня пропустить.

Но охранники не слышали ее, поскольку теперь от грузовика инспектора отделяли десятки зевак.

— Спенсер… — В голосе Хулань звучало сожаление. Она ничем не могла помочь молодому человеку.

— Пусть ваша жертва будет ненапрасной! — воскликнул Дэвид. — Скажите, с кем вы работаете в Китае.

— Не могу. Я не знаю.

— Тогда назовите лидера триад в Лос-Анджелесе. Ведь это он вас сдал. Назовите его имя.

— Ли Давэй, — произнес Спенсер. Грузовик дернулся и остановился.

— Мне нужны доказательства, чтобы его прищучить.

Ли яростно тряхнул головой:

— Я ничего не знаю.

Дэвид порылся в памяти, а потом выпалил:

— Китайский иностранный банк! Ваша организация хранит там деньги? Назовите имена и номера счетов! Пусть злодеи заплатят за предательство.

Грузовик снова ожил. Пока он полз вперед, Спенсер Ли принялся выкрикивать имена и номера, которые, по-видимому, давно уже выучил Наизусть. Машина въехала во двор, ворота закрылись, и толпа стихла. Хулань протиснулась к воротам и начала колотить по ним, но никто не открыл.

Все, кроме Дэвида, знали, что сейчас произойдет во дворе тюрьмы. Табличку снимут с шеи преступника и отбросят в сторону, потом парня грубо толкнут, заставляя опуститься на колени. Палач займет место прямо у него за спиной, приставит пистолет к затылку и нажмет на спусковой крючок. Когда ожидаемый выстрел сотряс воздух, несколько человек завизжали. Наконец представление окончилось, и поредевшая толпа начала расходиться.

Внезапно раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной выбило стекла из окон, и осколки, разлетаясь во все стороны, пронзали плоть. Оставшиеся зеваки в панике бросились врассыпную. Хулань и Дэвид ухватились друг за друга, а затем людская река понесла их в ту сторону, откуда валил дым. На перекресток выплеснулся поток людей. Торговцы — и раненые, и уцелевшие — мчались к своим лоткам в надежде спасти хотя бы часть товаров. Несколько человек лежали на земле, ошеломленные случившимся. У одних из порезов струилась кровь, другие вопили от страха или от боли. Дети отчаянно голосили и звали родных.

У кольцевой развязки дымилась обугленная груда искореженного металла, бывшая некогда «саабом». Смесь запахов горящего бензина, резины, пластика и человеческой плоти разносилась по воздуху. На глазах у Дэвида и Хулань вокруг тела водителя занялось пламя, и кожа Питера начала пузыриться и отслаиваться. Хулань бросилась вперед, пытаясь добраться до машины, но Дэвид оттащил ее:

— Слишком поздно! Он мертв.

Хулань уткнулась лицом в грудь Давида, и он крепко обнял ее. Оба дрожали всем телом. Затем одна из шин взорвалась, и в толпе снова раздались крики. Несколько сознательных граждан сбегали за шлангами и начали тушить огонь.

Дэвид и Хулань застыли, уставившись на тлеющий «сааб». Дыхание у них сбилось, сердца гулко стучали. Они понимали, что тоже должны были умереть.

Вскоре пламя потушили. Крестьяне собрали свои пожитки и отправились обратно в деревню, рабочие вернулись на фабрики, матери поспешили домой готовить обед. Лишь несколько детей с перепачканными сажей розовыми мордашками сбились в маленькие стайки, с любопытством поглядывая на происходящее.

Дэвид и Хулань также постепенно обрели способность ясно мыслить, и к тому времени, когда председатель месткома, старик лет восьмидесяти, сообщил, что вызвал полицейских из ближайшего Комитета общественной безопасности, они уже продумывали следующий шаг. Хулань собиралась найти телефон, чтобы позвонить в министерство, но тут увидела, как председатель месткома тычет палкой в сгоревшую машину. Хулань потребовала отойти, чтобы не уничтожить улики, и старик послушался. Затем Хулань с Дэвидом попытались дозвониться с заправки, но связи не было.

Они тяжело опустились на обочину. Хулань порылась в сумочке, вытащила блокнот с ручкой и протянула Дэвиду. Он записал имена и цифры, которые выкрикивал Спенсер Ли, а когда закончил, Хулань спросила:

— Это поможет?

— Да, если он сказал правду, а я думаю, что так и было. Он называл имена наизусть… — Он покачал головой, вспомнив последние несколько метров, которые Ли проехал до ворот.

Вернувшись к «саабу», они увидели все того же настырного старика, натянувшего капюшон на голову. Хулань попыталась прогнать его, пригрозив суровым наказанием, но китаец не только не испугался, но и пригласил ее в кафе на обед. Хулань отказалась, однако старик настоял, попутно сообщив, что телефонные линии, связывающие район с центром, дышали на ладан последние полгода и что местная полиция насквозь коррумпирована, поэтому ей на все плевать. К тому же он убедил Хулань, что за машиной можно наблюдать из кафе.

Затем председатель месткома проводил Хулань и Дэвида в кафе под открытым небом, украшенное новогодними парными надписями[69] и благопожеланиями. Он представил свою внучку, владелицу скромного заведения и по совместительству повара. Хулань увязалась с ней на кухню и не спускала с женщины глаз, пока та готовила три миски лапши. Хулань предупредила, что воду для бульона надо вскипятить, иначе иностранец может заболеть. Женщина обжарила кусочки имбиря, чеснока и сушеного красного перца чили на дне сковородки вок, бросила туда же мелко порубленную свинину — «свежая, только сегодня купила», — заверила она Хулань, — затем налила горячую воду из термоса и добавила немного лапши. В последний момент женщина взбила в миске несколько яиц и вылила смесь в суп, где та мгновенно свернулась хлопьями, похожими на цветочные лепестки. Как только блюдо снова закипело (к удовольствию Хулань), хозяйка разлила суп по тарелкам, добавила горячее масло чили и понесла угощение к столу, стоящему на тротуаре рядом с жаровней.

Дэвид готов был поклясться, что не голоден и вообще больше никогда не притронется к еде, однако после первой же ложки горячего острого супа по телу разлилось приятное тепло. Несколько минут все молчали, сосредоточившись на поглощении лапши, а затем старик стал критиковать внучку за то, что она отвратительно готовит и наверняка «подохнет с голоду» после его смерти. Хулань поняла, что так он из вежливости пытался поддержать разговор за столом.

Затем председатель месткома, как и все старики, начал вспоминать о гражданской войне. Он тогда работал посыльным, доставлял сообщения из лагеря в лагерь и как-то раз встретил по дороге в Пекин будущую жену.

— Одна только проблема, — рассказывал он, — она не говорила на моем диалекте. Товарищи шутили: «Это ж хорошо — не поймешь ее жалоб». Так и живем пятьдесят лет. Главное, что в спальне все понятно.

Когда Хулань перевела слова старика, Дэвид невольно расхохотался, но тут же одернул себя: когда вокруг смерть, уже не до смеха.

Хулань почувствовала настроение Дэвида и обняла его:

— Мы ведь живые люди, Дэвид. Нам остается только есть, дышать, а иногда и смеяться.

Тем временем председатель месткома рассуждал о своих военных подвигах. Хулань слышала такую чепуху много раз. Если бы все старожилы, которые утверждали, будто принимали участие в Великом походе[70], и впрямь там были, то деревни и города Китая совсем опустели бы. Затем старик вдруг рассмеялся: дескать, не видел таких бомб уже лет сорок, а то и побольше. Хулань насторожилась.

— Ее очень просто изготовить, — продолжал старый боец. — Справится любой солдат и даже крестьянин, но снаряд отлично подходит для дела Освобождения. Устанавливаешь таймер, прячешься, а потом — ба-бах! Вот поэтому Мао любил такие бомбы.

— О чем вы толкуете?

— Этот ваш взрыв всколыхнул много воспоминаний. Только старожил вроде меня помнит, как сделать такую бомбу. И только старожилу вроде меня принесет удовольствие ручная работа…

— Вы использовали такие снаряды во время войны? — переспросила Хулань.

— Да. Мао их просто обожал, но вы же понимаете, в чем тут проблема…

— Нет, не понимаю.

Старик отхлебнул чаю и пояснил:

— Слишком ненадежно. Да, таймер есть, вот только срабатывает он как придется. Вам! Может, убьешь кого надо, а может, совсем не того. Или вообще все останутся целы.

Дэвид и Хулань ехали в центр Пекина в кузове фургончика, груженного зерном. Из-за ветра температура опустилась значительно ниже нуля, и они, сидя на тугих мешках, прижались друг к другу, чтобы согреться.

— Когда я вернусь в Лос-Анджелес, — сказал Дэвид, — разверну настоящее расследование. Может, мне и не удастся обвинить «Феникс» в убийстве, но доказать отмывание денег и уклонение от налогов будет несложно.

— Думаешь, они имеют отношение к сегодняшнему взрыву?

— Не знаю, Хулань. Я теперь ни в чем не уверен.

— «Возрождающийся феникс» — относительно молодая организация, — подумала вслух Хулань; Дэвид вопросительно глянул на нее. Она задумчиво наклонила голову. — У нее короткая история, и входят туда в основном юнцы.

— И что?

— Помнишь, что старик сказал про бомбу? Такие использовали во время гражданской войны. — Дэвид кивнул, и Хулань продолжила: — Кто бы ее ни изготовил, он уже в летах. Он должен был служить в армии Мао в тридцатых или сороковых.

— Все это дело рук какого-то старика?

— Ты ведь подозревал Гуана до сегодняшнего утра. Он определенно годится по возрасту.

— А кого мы еще знаем такого же; возраста? — спросил Дэвид.

— Начальника отдела Цзая. Моего отца.

— Да ну тебя, Хулань! — Дэвид рассмеялся, но она не присоединилась, и он снова посерьезнел. — А как насчет Ли Давэя? Может, он служил в армии?

— Дэвид, я ведь говорю: «Феникс» — молодая организация. Спенсеру Ли было чуть за двадцать, а он второй или третий человек по значению. Если главарю под семьдесят, а то и больше, почему он доверился таким молокососам?

— Верно. Ли Давэй, скорее всего, тоже юнец.

— Вот именно. И не забудь: мишенями были мы с тобой.

— Я понимаю.

— Старик сказал, что такую бомбу легко изготовить, но она ненадежна. Значит, ее подложили совсем недавно. Думаю, да, иначе она рванула бы, когда мы ехали в машине.

— Думаю, ее подложили в тот момент пока мы были в офисе Гуана.

— Теперь уже ты его подозреваешь? — Он не смог скрыть удивления.

— А если Гуан рассказал нам про медвежью желчь и Хэнлая, заранее понимая, что мы не сможем воспользоваться этой информацией??

— Черт! — Дэвид со злостью стукнул злаком по мешку. Усталость мешала четко думать. — Погоди-ка! А как же Питер? Никто не сумел бы подложить бомбу в «сааб»? пока Питер ждал нас в машине.

— Хулань побледнела при упоминании Питера, но затем собралась с мыслями:

— Он мог отлучиться за сигаретами или пойти позвонить.

— Допустим.

— Итак, еще раз: почему не Гуан?

— Несколько причин, — ответил Дэввд и начал перечислять: — Ты сказала, что человек должен быть определенного возраста. Гуан подходит, но он был с нами. По-твоему, он рискнул бы нанять другого человека, чтобы подложить нам бомбу? Очень вряд ли. Кроме того, никто не заставлял его рассказывать о желчи или Хэнлае. Он мог бы промолчать, тогда мы в любом случае не смогли бы остановить казнь. Разве ты не видишь, Хулань? Кто-то желал нашей смерти, но Спенсер Ли этому человеку мешал даже больше.

Фургончик подпрыгнул на ухабе. Дэввд оглянулся по сторонам, пытаясь определить, где они находятся, но тщетно, Тогда он поднял повыше воротник, пальто, чтобы ветер не задувал и уши, и посмотрел на Хулань. Она уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

— Ты думаешь о Питере, — определил Дэвид.

— А как тут не думать?

Они немного помолчали, а потом Хулань призналась:

— С первого же дня, как Питера приставили ко мне, я ему не доверяла. Я знала, что он докладывает начальству, и бесилась. Но когда мы были в Лос-Анджелесе, я увидела его с другой стороны. В тот день в кабинете Мадлен Питер заступился за меня, хотя был не обязан.

— Он выполнял свою работу…

— Чего я никогда не позволяла ему делать раньше, — вздохнула она. — По возвращении я думала, что все изменится и мы с Питером станем настоящими напарниками. Раньше я бы ни за что не отправила его одного в квартиру Цао Хуа. Не позволила бы даже приближаться к расследованию. А сейчас? — Хулань с болью посмотрела на Дэвида: — Если бы я только разрешила ему пойти с нами…

— Ты ведь торопилась. Куча народу, машин… Я поступил бы точно так же.

Она собиралась добавить что-то еще, но фургон остановился у дальнего входа в Запретный город. Не говоря ни слова, Хулань схватила сумочку и спрыгнула на землю. Здесь они пересели на автобус, идущий до ее дома. Возле ворот они обнаружили черный седан, но Хулань даже не остановилась, чтобы поговорить с людьми, сидевшими в салоне.

— Они из министерства, — пояснила она. — Узнаю машину.

Хулань отперла дверь своего флигеля, и они вошли. В гостиной она разожгла огонь в печи, затем извинилась и ушла принять ванну. Дэвид тоже был грязным, его вымотали смена часовых поясов и постоянное напряжение, не говоря уже об ужасах стольких смертей, которые ему пришлось наблюдать. Он бродил по внутренним дворикам и открытым комнатам, надеясь восстановить внутренний баланс, но ему не удавалось разобраться в собственных противоречивых чувствах.

Он много раз пытался представить себе, как живет Хулань, но в реальности ее дом оказался гораздо больше и красивее, чем в любых его фантазиях. Личность хозяйки сквозила здесь во всем: в вышитой блузке, брошенной на стул, в череде невысоких фарфоровых кашпо с нарциссами вдоль подоконника над кухонной раковиной, в убранстве новогоднего алтаря, в богатой резьбе старинных деревянных панелей, смягчающих сдержанные линии интерьера. Он задержался у стола, ощутив гладкость палисандрового дерева под пальцами, повертел в руках нож для бумаги, украшенный перегородчатой эмалью, погладил бока изящной вазы. Перед ним прошла вся жизнь Хулань: маленькая пластиковая игрушка, которую он подарил ей более десяти лет назад; фотография женщины, наверное матери; несколько счетов и стопка аккуратно сложенных чековых книжек.

Он рассеянно коснулся их — и стопка рассыпалась: Банк Китая, «Уэллс Фарго», «Ситибанк», Китайский иностранный. Те же заведения, где Хэнлай и Цао Хуа хранили доходы, нажитые нечестным трудом. Мало того: Китайской иностранный банк принадлежал не только Гуан Минъюню, но и «Возрождающемуся фениксу», который отмывал там деньги. Дэвид взял одну из книжек, открыл и замер при виде баланса: 327 тысяч долларов. Он проверил другую и увидел остаток в 57 тысяч долларов. Дэвид пролистал остальные. Общая сумма сбережений приближалась к двум миллионам долларов США.

Колени у него подкосились, и Дэвид опустился на стул, пораженный страшной догадкой: Хулань предала его!

И тут она выплыла из спальни в шелковом халате, струящемся вдоль стройного тела, и полотенце, обернутом вокруг головы. Она смыла с себя сажу и копоть охваченного огнем перекрестка, пыль грузовика.

— Мне пора одеваться? — спросила она своим обычным мелодичным голосом. — Можно попросить машину из министерства отвезти нас к тебе в отель. Уверена, ты тоже хочешь принять душ и переодеться. — Затем она подошла к печке, протянула руки к огню и улыбнулась: — Или можешь принять ванну здесь. А если хочешь, мы проведем остаток дня у меня дома.

Дэвид молчал.

— Есть хочешь? Может быть, чашку чая? Дэвид? Что-то не так? С тобой все в порядке?

Он уронил чековые книжки на колени и глухо спросил:

— Что это?

Розовый румянец занялся в ложбинке на груди Хулань и быстро поднялся по шее к лицу.

— Неужели у тебя нет объяснения? — презрительно спросил он. — Вряд ли.

— Это мои сбережения, — сказала Хулань после долгой паузы.

Дэвида разозлило, что она не выразила и тени раскаяния:

— Больше ничего не сумела придумать?

Он видел, как шевелятся губы Хулань, складываясь в его имя:

— Дэвид?

— Ты, должно быть, изрядно повеселилась, — бросил он с горечью, а потом прикрыл веки, словно пытаясь избавиться от ее присутствия. Но, когда он снова открыл глаза, Хулань все еще стояла перед ним. — Ты прожженная лгунья, а я снова клюнул на твою удочку.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Она опустилась на колени, и халат на груди распахнулся.

Дэвид оттолкнул Хулань, вскочил и пересек комнату. Затем вернулся, наклонился к ней, схватил за руки и рывком поднял. Полотенце с головы упало, волосы повисли мокрыми прядями. Лицо Хулань было в нескольких сантиметрах от Дэвида.

— Ты думала, я настолько глуп, что ничего не пойму?

Хулань медленно покачала головой и ничего не ответила.

— С тех пор, как я приехал сюда, я во всем полагался на тебя, а ты снова и снова подталкивала меня в неправильном направлении. Уводила все дальше от того, что было важно для расследования. Даже когда я слышал нужные слова, я их не понимал. Помнишь тот день в «Черноземе»? Когда Никсон Чэнь и остальные говорили, что тебя назвали в честь легендарной революционерки? Ты была образцовым хунвэйбином, а потом, пользуясь связями, за деньги устроила выход из коммуны и приехала в Америку. Может, это всего лишь ловкая многоходовка? Так поступали Советы в старые добрые времена: отправляли ребенка на вражескую территорию, чтобы из него получился отличный шпион с крепким прикрытием и без всякого акцента. — Дэвид притянул Хулань к себе, ощутив биение ее сердца, и понизил голос до страстного шепота: — Помнишь, как ты меня бросила, Хулань? Ты помнишь? Наша любовь хоть что-то значила для тебя? — Затем он снова оттолкнул ее. — Помнишь, как в Лос-Анджелесе я изливал тебе душу? Я думал, ты объяснишь мне, почему так поступила. Но нет! Почему ты не сказала правду? Почему вообще ничего не говорила? А я, как идиот, не хотел давить на тебя.

Хулань попыталась вырваться, но он не ослаблял хватку.

— Итак, мы возвращаемся в Пекин — твой родной город. Я вынужден все время полагаться на твой перевод. Ты хоть раз переводила чужие слова правильно? Даже в тюрьме… Ты действительно позвонила Цзаю или это было лишь представление? Ты намеренно уводила меня в противоположную сторону. А эмоции! — Дрожь пробежала по телу Дэвида. — А недавно в фургоне, оплакивая Питера, ты тоже лгала, как и во всем остальном? — Когда Хулань не ответила, он вынес вердикт: — Если вспомнить то, что было между нами, ты скрывала от меня правду со дня знакомства. Ты никогда не любила меня, просто использовала. Ты испорченная, мерзкая…

И тут Хулань закричала, рванулась прочь и прижалась спиной к стене. Инстинктивно вцепившись в шелковый халат, сползший с тела, Хулань опустила голову, пытаясь восстановить дыхание. Наконец она подняла взгляд и посмотрела прямо на Дэвида.