Цветочная сеть

Глава 25

14 февраля — 14 марта, Чэнду — Пекин — Лос-Анджелес

Для Дэвида следующие дни прошли под знаком боли, которую не могли заглушить даже лекарства. Его поместили в больницу западного образца в Чэнду, где он перенес долгую операцию по удалению пули и восстановлению кости руки. Дэвид потерял много крови, но доктор заверил Хулань, что пациент полностью выздоровеет. Единственное, что оставалось сейчас Дэвиду, это лежать в постели и отдыхать.

В тот первый день в больнице Хулань сидела на краю кровати Дэвида, ожидая, когда он очнется, и смотрела местные выпуски новостей, когда передали известие о после Уотсоне.

— Подавленный смертью единственного, сына, посол США в Китае совершил самоубийство сегодня утром в официальной резиденции, — сообщил репортер, а на экране показали тело Уотсона, которое вывозили из дома на каталке. Дальше последовали кадры, на которых Элизабет Уотсон забиралась на заднее сиденье лимузина, а Фил Файерстоун произносил официальную речь, оплакивая потерю для Америки и Китая в лице такого прекрасного человека.

Хулань позвонила Цзаю, который после событий на медвежьей ферме приказал сотрудникам посольства арестовать посла Уотсона — с дипломатической неприкосновенностью можно разобраться и потом, — но они, увы, опоздали. Покинув ферму, Уотсон поехал обратно в Чэнду и вылетел в Пекин, где жена выудила у него признание по поводу смерти Билли. Не в силах принять ложь мужа, она убила его. Цзай готов был встретиться с ней, но убийство произошло на территории посольства, так что здесь командовали американцы. Желая защитить босса даже после смерти, Фил Файерстоун быстро состряпал правдоподобную историю и договорился, чтобы миссис Уотсон сопровождала тело мужа в Вашингтон, где посла с почестями похоронят на Арлингтонском национальном кладбищё. Все это Хулань рассказала Дэвиду, как только он очнулся.

Вскоре Старк пошел на поправку. Хулань каждый день приходила в больницу с кастрюлькой бульона, и они вместе смотрели продолжение репортажей по телевизору. В программе «Международный час» на Си-эн-эн президент восхвалял старого друга, а затем сделал широкое политическое заявление о продолжающихся конфликтах с Китаем: он надеется, что вскоре все проблемы разрешатся, а если нет, то президент — как и Билл Уотсон-старший, всю жизнь противостоявший правонарушителям внутри страны и за рубежом, — займет жесткую позицию.

— Выключи, — попросил Дэвид.

В отличие от правительства США, китайские чиновники решили использовать происшествие в качестве наглядного урока. По иронии судьбы мало кто поверил в самоубийство Лю, выслушав столько политической лжи в прошлом. Тем не менее четверть населения планеты наблюдала, как капкан защелкнулся вокруг других курьеров, пойманных в «Черноземе», молодой продавщицы сувенирного магазина «Панда бренд» и прочих злоумышленников, принимавших участие в незаконной продаже и транспортировке медвежьей желчи.

Что касается официального некролога по случаю кончины Лю — документа, написанного особым комитетом, определяющим, как замминистра и его семью будут воспринимать в течение следующих лет пятидесяти, — правительство вымарало оттуда любые сомнительные сведения, начиная от неблагонадежного происхождения бабушки с дедушкой и коррупции Лю в Министерстве культуры и заканчивая убийствами и контрабандой. По традиции, потомков Лю тоже упомянули в некрологе. Хотя события на медвежьей ферме оставили глубокий шрам в душе Хулань, активная роль в раскрытии преступления защитила ее от позора. В средствах массовой, информации опубликовали целый ворох историй, где говорилось о смелых поступках революционной мученицы Лю Хулань и проводились параллели с жизнью молодого инспектора Министерства общественной безопасности.

— Два самоубийства таких видных деятелей непременно привлекут внимание, — заметила Хулань, прочитав особенно цветистое описание в «Жэньминь жибао».

— Пожалуй, если найдутся неравнодушные, — ответил Дэвид. — Но их не нашлось.

Как-то утром в двадцатых числах февраля, когда тайные детали истории, казалось, канули в Лету, произошло нечто важное. Хулань пришла в больницу, включила телевизор и увидела простую черно-белую фотографию на синем фоне, под которой горела надпись: «Товарищ Дэн Сяопин бессмертен!» Позднее выяснилось, что китайский лидер умер еще накануне утром, но правительство, как пояснила Хулань, не сразу объявило о кончине лидера, чтобы избежать спонтанных демонстраций. Весь Китай погрузился в траур. Поползли слухи, что Праздник фонарей, которым обычно заканчиваются новогодние торжества, пройдет без особого размаха.

Наконец 23 февраля врачи объявили, что Дэвцд достаточно окреп для путешествия в Пекин, но с вылетом начались трудности. Дэн Сяопин родился в провинции Сычуань, и многих его земляков пригласили на похороны в столицу. Хулань пришлось задействовать влияние министерства и статус члена одного из ста семейств, чтобы раздобыть билеты на самолет.

Уже 24 февраля родные Дэн Сяопина и несколько высокопоставленных чиновников встретились на закрытой панихиде. Лидер не раз говорил, что хочет скромные похороны, и его пожелания в целом соблюли. Жена, дети и внуки плакали над телом, а Хулань, как и сотни миллионов других людей, наблюдала по телевизору крупным планом, как дочь Дэна в последний раз поцеловала его восковую щеку. Позже «тойота» провезла тело мимо тысяч жителей Пекина вдоль Запретного города и площади Тяньаньмэнь до Бабаошаня — кладбища, предназначенного для революционных героев, — где Дэн Сяопина кремировали. Он мечтал дожить до того момента, когда Китай вернет себе Гонконг, но это желание тоже смогли выполнить лишь частично: часть пепла была развеяна в бухте Гонконга.

Хулань, которая прославилась своими подвигами, получила приглашение на поминальную службу в Доме народных собраний, которую посетили десять тысяч человек — благоприятное число для китайцев. Ровно в десять утра 25 февраля гудки машин, поездов, лодок, звонки на фабриках и школах звучали по всему Китаю в течение трех минут, знаменуя начало службы. Хулань заняла место вместе с другими красными принцами и принцессами на первом этаже Большого зала народных собраний. В нескольких рядах от нее сидел Никсон Чэнь, еще чуть дальше она увидела Бо Юня и пару других молодых людей, с которыми говорила тогда в ночном клубе.

Все встали, чтобы послушать, как новый председатель Цзян Цзэминь зачитывает некролог. Как и в случае с отцом Хулань, в документе взвесили каждый иероглиф, ведь его будут изучать долгие годы. В некрологе говорилось, что Дэн пережил три чистки и создал рыночный социализм, который привел к важным изменениям в Китае. Культурная революция, в которой пострадал и сам Дэн, была объявлена «серьезной ошибкой». Цзян вскользь упомянул и кровавую расправу на площади Тяньаньмэнь, за которую Дэн гордо принял ответственность, но новый секретарь ЦК Компартии Китая был осторожен в оценках.

Слушая его, Хулань не могла не задуматься о будущем самого председателя Цзяна. Его в народе прозвали «цветочным горшком», потому что его присутствие на мероприятиях стало столь же обычным явлением, как цветочный горшок при разрезании ленты. Он любил напевать американские мелодии из кинофильмов и пересказывать отрывки из «Геттисбергской речи» Авраама Линкольна, чтобы развлечь высокопоставленных гостей. Разве так должен себя вести «истинный лидер»? Будет ли он «первым среди равных»? Развернется ли борьба за власть уже во время XV съезда Коммунистической партии нынешней осенью, или потребуется еще пара лет, чтобы его противники собрались с силами? Цзян был главнокомандующим крупнейшей в мире армией, но поддержат ли его генералы? Никто еще не знал ответов, но, как и в китайской опере, впереди предстояло немало актов.

Хулань даже не понимала, зачем вообще пришла на панихиду. Наверное, из-за того, что днем раньше видела по телевизору, как дочь Дэна со слезами целовала отца. При всех своих политических достижениях — и неудачах — Дэн наверняка был хорошим отцом и очень любил своих детей, раз удостоился такого публичного проявления эмоций. Хулань всю жизнь грезила о подобной близости с отцом, но так и не смогла ее добиться. Поэтому в Большом зале она скорбела не столько о Дэн Сяопине, сколько о собственном отце, любви которого она не дождалась.

Дэвид хотел бы задержаться в Пекине, но в Лос-Анджелесе у него осталось много незаконченных дел. Перед отъездом они с Хулань в последний раз поужинали с Цзаем, которого только что назначили заместителем министра. Несмотря на новую должность, он выглядел почти так же: в стареньком пиджаке и рубашке с истертыми манжетами и воротником. Цзай нерешительно заговорил об отце Хулань. Он знал обо всех предыдущих махинациях Лю, но до поездки в Тяньцзинь не видел причин для подозрений. Когда Лю назначил свою дочь расследовать дело Уотсона, Цзай пришел к выводу, что его друг тоже в этом замешан.

— После смерти Цао Хуа моей главной заботой стала твоя безопасность, — признался Цзай. — Я всеми силами старался отослать тебя из страны. Надеялся, что ты не вернешься.

Хулань помрачнела, и они решили перевести разговор на другую тему, но позже, вечером, когда Цзай отлучился в уборную, Дэвид последовал за ним.

— Отец Хулань упомянул, что кто-то из руководства приказал снова открыть дело, — сказал адвокат. — Кто бы это ни был, он должен был знать о причастности Лю. Кто им сказал? Вы? Вы хотели таким образом отомстить ему?

Цзай устало вздохнул.

— Он был моим старшим другом. Я все ему прощал. Даже после его прошлых грехов я бы не решился навредить ему, пока не убедился, что Хулань угрожает опасность. Этого я не мог вынести.

— Тогда откуда же руководство обо всем узнало? — спросил Дэвид.

Цзай только покачал головой.

Первого марта, через шестнадцать дней после событий на медвежьей ферме, Дэвид, держа руку на перевязи, ждал вылета в отдельном зале пекинского аэропорта. Замминистра Цзай, еще не привыкший иметь дело со средствами массовой информации, произносил официальную речь для прессы. Молодая женщина из Пекинского института языков переводила его слова на английский. Дэвид вглядывался в лица Цзая, Гуан Минъюня и нескольких сотрудников Министерства общественной безопасности, которые оказались на официальном прощании. Краем глаза он заметил Бет Мэдсен, идущую вдоль стеклянной стены, которая отделяла зал ожидания от остальной части терминала. Она либо уезжала из Пекина, либо снова приехала в очередную командировку. Если она улетает, то они, вероятно, окажутся на одном рейсе, но сейчас рядом с Дэвидом стояла Хулань. Они уже попрощались у нее дома, зная, что в аэропорту придется держаться официально.

Замминистра Цзай закончил выступление. Собравшиеся зааплодировали. Затем он шагнул вперед и подарил Дэвиду табличку с изображением Зала народных собраний и золоченой надписью. Они пожали друг другу руки. Затем настала очередь Гуан Минъюня,

— Я благодарен за то, что вы сделали, хотя результат плохо отразился на памяти моего сына. — Он вручил Дэвиду пакет, завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный ниткой. — Это просто небольшой сувенир. Пожалуйста, не смущайте меня, открывая его сейчас.

Они тоже пожали друг другу руки, и Гуан Минъюнь растворился в толпе.

Цзай откашлялся и сказал несколько последних слов по-китайски. Остальные кивнули и отошли в сторону, так что остались только Цзай, Дэвид и Хулань.

— Мы благодарны за вашу помощь, — сказал пожилой наставник Хулань. — Китай — хорошая страна, хотя иногда мы совершаем ошибки.

— Как и мы, — согласился Дэвид.

— Человеческую природу не изменишь. В недавних событиях ни Китай, ни Америка не были абсолютно правы или виноваты. Погибли невинные люди. Я часто думаю о следователе Суне и специальном агенте Гарднере. Мы обязаны чтить их память, когда говорим о нашем успехе. Я надеюсь работать с вами и дальше, чтобы остановить коррупцию и другие преступления. Мне еще многое предстоит сделать здесь на этом поприще, да и вас дома ждет много трудных задач. И псе же мы положили хорошее начало.

— Спасибо.

— Вам спасибо. — Цзай повернулся к Хулань: — Я не дам вас потревожить. — И он покинул зал ожидания и встал у двери снаружи, оставив влюбленных наедине.

— Мы скоро встретимся, — пообещал Дэвид.

— Знаю.

— Ты ведь прилетишь ко мне?

— Обязательно.

— Если не прилетишь, я сам приеду за тобой, — пригрозил Дэвид.

— На это я и рассчитываю! — улыбнулась Хулань.

Когда пришло время сесть на борт, Дэвид с трудом отпустил любимую. В переходе он даже оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на нее. Она стояла одна, с сухими глазами. Рядом какая-то старуха подметала пол. Несколько парней в военной форме торопились в отпуск. Мимо прошла кучка бизнесменов, болтая по мобильным телефонам. Дэвид помахал Хулань и отвернулся.

После взлета Старк открыл пакет, который ему вручил Гуан Минъюнь. Дэвид не знал, чего ожидать, но удивился, увидев компьютерный диск. Он задумчиво покрутил его в руках пару минут, а когда погасла надпись «пристегните ремни», Дэвид встал и пошел туда, где Бет Мэдсен работала на ноутбуке. Место рядом с ней было свободно.

— Можно?

— Конечно. — Когда он уселся, Бет кивнула на загипсованную руку: — Похоже, вы почти целы. Рада встрече! Могу я спросить, что произошло?

Дэвид вкратце рассказал и поблагодарил за помощь, после чего американка призналась:

— Я в жизни так не боялась. Хоть и не сделала ничего особого.

— Ваша помощь была очень важна, без нее мы бы не справились

— Все позади. Это главное. — Увидев выражение его лица, Бет спросила: — Или нет?

— Поэтому я к вам и подошел. Можно попросить о еще одной любезности? — Он протянул ей компьютерный диск.

Бет закрыла свой файл и вставила диск. Там не было ни паролей, ни секретных кодов, зато обнаружились таблицы с перечнем поставок с датами и графиков платежей за ядерные пусковые устройства, изготовленные одним из подразделений корпорации Гуана и проданные консорциуму генералов Народно — Освободительной армии. Когда Бет нажала на другую иконку, появилась еще одна таблица, демонстрирующая, как консорциум организовал перепродажу нескольким странам и отдельным лицам.

— Знаете, что это? — спросил Дэвид.

Бет Мэдсен извлекла диск и вернула ему:

— Не знаю и знать не хочу, да и вам не советую. А теперь давайте вызовем стюардессу и попросим шампанского. Я думаю, нам обоим оно не повредит.

К тому времени, когда Дэввд встретился в прокуратуре США с Мадлен Прентис и Робом Батлером, они оба уже были проинформированы о его деятельности в Китае. Он вручил им диск, и они больше ни разу не упоминали о сведениях Гуан Минъюня. Но через несколько дней Дэвид заметил намеки в нескольких статьях и в загадочных факсах Хулань. Новая волна арестов прокатилась по обе стороны Тихого океана. В Китае из знакомых Дэвиду людей за решетку бросили генерала Ли, раньше служившего в Центральном комитете. Он был дедом Ли Нань, красной принцессы, с которой Хулань и Дэвид встретились в тот вечер в ночном клубе.

Имена людей, арестованных в Соединенных Штатах, были Дэвиду незнакомы. Большинство из них даже не являлись американскими гражданами, а происходили из тех стран, где царил терроризм. Тем не менее в общем списке была и горстка местных жителей, которые также размещали заказы на покупку ядерных пусковых механизмов через китайских посредников. Имя Гуан Минъюня пока не просочилось в прессу, и Старк не сомневался, что бизнесмен так и останется в тени.

Все это Дэвид наблюдал лишь с мимолетным интересом, поскольку ему хватало и своих дел. Мадлен дала добро на арест Ху Цичэня и Ван Юйжэня. Вооруженный информацией, которую Спенсер Ли сообщил перед казнью, Дэвид запросил выписки со счетов Ли Давэя из нескольких банков Южной Калифорнии и сумел проследить сложную схему отмывания денег. Дэвид передал в суд обвинительный акт, и сразу после ареста верхушки вся организация начала распадаться. Теперь помощник прокурора целыми днями допрашивал свидетелей, которые охотно соглашались давать показания. Впрочем, работая над этим делом много лет, Старк не питал особых иллюзий. Да, он нанес удар по «Возрождающемуся фениксу»; возможно, банда даже потерпела полное поражение, но свято место пусто не бывает, и вскоре власть захватит новая триада.

Тринадцатого марта Дэвид пригласил Джека Кэмпбелла побегать с ним на следующий день вокруг озера Голливуд. Утром агент ФБР, одетый в теплый спортивный костюм, встретил Дэвида у ворот. Когда они разминались, Кэмпбелл подшучивал над попытками Старка держать забинтованную руку вертикально, но молодой адвокат довольно резко возразил, что это усиливает кровоток. Затем, чтобы сгладить неловкость, Дэвид похлопал агента по спине и пробежался на месте.

Они начали в неторопливом темпе. Было еще раннее утро, и по пути им попалось лишь несколько человек. Свежий воздух бодрил, а в озере отражалась синева неба. Дэвид дождался пустынного участка дороги и внезапно толкнул агента к забору, прижав загипсованную руку к шее Кэмпбелла, чтобы тот не мог двинуться. Удивление агента ФБР сменилось смехом.

— А ты ловко управляешься с этой хреновиной! — похвалил он.

— Говори, из-за чего был весь сыр-бор, — потребовал Дэвид.

Кэмпбелл попытался пожать плечами:

— Да нечего говорить.

— Редкие животные, наркотики, нелегальные иммигранты и триады тут ни при чем. Может, скажешь правду?

— Правду? Не могу, дружище, — легкомысленно отмахнулся Кэмпбелл. — У тебя нет допуска.

Дэвид покрепче прижал гипс к челюсти Кэмпбелла:

— По-моему, я заслужил допуск.

— Довольно жесткая игра для помощника прокурора, но оружие-то у меня.

На губах Дэвида заиграла легкая улыбка.

— Я так не думаю.

Агент потянулся к кобуре на поясе и вытаращил глаза, обнаружив, что пистолет исчез.

— Я забрал его во время разминки, — пояснил Дэвид.

— Вот уж не ожидал такого. А у тебя есть яйца, Старк, этого не отнимешь!

— Давай попробуем еще раз: мне нужна правда.

Но Кэмпбелл не собирался так легко сдаваться:

— А если появятся другие бегуны?

— Если появятся, тогда и посмотрим, а пока что рассказывай все с самого начала.

— С самого начала… — задумчиво протянул Кэмпбелл. — Думаю, все началось с Гуан Минъюня. Он по уши увяз в этих ядерных махинациях. Могли мы это доказать? Вот уж нет. И мы спустили дело на тормозах. И вдруг у главного подозреваемого убивают единственного сына, и ты обнаружил тело. Гуан хочет найти убийцу любой ценой. И что же? Он сам приходит к нам. Гуан знал, что сын ввязался в нехорошие дела, но был готов пойти на риск, хоть наше расследование и грозило ему потерей лица. — Кэмпбелл помолчал, а затем спросил: — Но теперь-то какая разница, Старк? Мы ведь схватили плохих парней.

— Рассказывай до конца!

— Он пришел к нам. У нас очень практичное правительство, мы же страна торгашей, и всегда ими были. Мы назвали свою цену. Как думаешь, какую?

— Пусковые механизмы.

Кэмпбелл кивнул и добавил:

— Он сообщил, что заметил некоторые нарушения на одном из предприятий.

Когда Джек произнес эту фразу, в мозгу Дэвида вспыхнуло воспоминания об отце Хулань. Тогда, на ферме, Лю заявил, что любой мог обдурить Гуан Минъюня. Действительно, стоило бизнесмену отвернуться, как сын начал его обманывать. В тот же момент кто-то начал торговлю оружием.

— Гуан обещал назвать имена, если мы поможем ему, — продолжил Кэмпбелл. — В качестве жеста доброй воли он предупредил, куда и в какое время доставят партию пусковых механизмов. Когда ты в первый раз летал в Пекин, мы произвели ряд арестов, но то были мелкие сошки. Гуан же клялся сдать крупную рыбу — аж генералов в Народно-Освободительной армии, — если мы найдем убийцу его сына. Редкая удача!

— И меня отправили в Китай, чтобы выполнить нашу часть сделки.

Кэмпбелл поднял руку:

— Погоди-ка! Мы знали, что Гуан непрост в общении. Но нам лучше иметь дело с капиталистом вроде него, чем неизвестно с кем. Мы думаем о будущем. И думали уже в течение длительного времени. Что будет после смерти Дэна? Примут ли генералы власть? Появится ли какой-нибудь консервативный дурак из ЦК, ненавидящий капитализм и демократию? Наши аналитики взвесили все варианты и заявили, что Гуан приумножает богатство страны. Он получит поддержку от народа. Да он властвует на всем протяжении Янцзы; им движут деньги, и это тоже понятно. Короче, Гуан не такой плохой парень, чтобы отказаться союзничать с ним. Бывали и похуже. Проще говоря: у нас есть личный интерес к Китаю. Гуана мы понимаем и говорим с ним на одном языке. Его сдерживает только армия. Уговор был такой: мы помогаем ему найти убийцу сына и свергнуть важных соперников в рядах армии. Пусть не сегодня и даже не через год.

— Все это может произойти не сегодня и даже не через год, но мы выполним свою часть сделки.

— Но какой ценой? Нам ведь пришлось расплатиться жизнью Ноэля.

— Знаю, — буркнул Кэмпбелл с сожалением. — Но пойми, Старк, он знал, во что ввязался. Мы рискуем каждый день.

— А как насчет Уотсона?

— Власть портит людей, — пожал плечами Кэмпбелл. — Такое случается.

— Так ты знал!

— Скорее, мы догадывались. — Кэмпбелл честно признался: — Когда я говорю «мы», это необязательно означает меня или даже ФБР. Я просто исполняю приказы, которые, скажем так, поступают сверху.

Дэвид вспомнил, что уже слышал подобную фразу в Китае. Значит, все, что президент Соединенных Штатов и официальные лица Китая говорили в последние несколько недель, служило лишь приманкой для посла, замминистра Лю и генералов, каждый из которых был виновен в целом ряде преступлений. Кроме того, власти США стремились не дать Туану уйти в отставку, не выполнив свою часть сделки. Вся риторика, все угрозы были только политической дымовой завесой. «Верхи» бестрепетно играли с жизнями Дэвида и Хулань в полной уверенности, что никто ни о чем не догадается.

— Мы были марионетками, — с горечью признал Дэвид.

— Хотел правду — получи!

— А при чем тут Хулань?

Кэмпбелл попытался высвободиться, но Дэвид его не пустил.

— Помнишь, как тебя проверяли перед назначением в прокуратуру США? — спросил Кэмпбелл. — Мы знали о твоей связи с известной коммунисткой.

Тут Дэвид отпустил агента и с отвращением отвернулся, но потом в гневе снова прижал его к забору:

— И давно ты знал?

— Какая теперь разница?

— Для меня это важно. Давно лично ты знал обо мне и Хулань?

— Я думаю, с первого дня знакомства. В Бюро мне выдали твое досье. Ты казался хорошим парнем, но мало ли что бывает.

— Ты играл нашими с ней жизнями, — сказал Дэвид с болью.

— Все к лучшему, Старк. В кои-то веки ты сделал правильный выбор. И был частью большой игры.

Было время, когда такой аргумент имел бы вес для Дэвида, но не сейчас. Он бросил последний взгляд на человека, которого некогда называл другом, повернулся и продолжил путь в одиночку.

Хулань стояла у кухонного окна, дожидаясь, когда закипит вода, и смотрела на внутренний двор старого семейного особняка. Весна только вступала в свои права, но температура наконец начала подниматься. В саду зацвела глициния, которую предок Хулань посадил более ста лет назад. На финике постепенно раскрывались глянцевые зеленые листья.

Чайник засвистел. Хулань налила горячую воду в заварку. Пока напиток настаивался, она разложила немного арахиса, семечек арбуза и соленых слив в маленькие блюдца. С готовым подносом Хулань вышла в сад. Под извилистыми ветвями финика сидели ее мать и дядя Цзай — человек, который стоял на страже семьи Лю в хорошие и дурные времена. Он склонился к Цзиньли, как близкий друг, и обнимал ее за плечо, но убрал руку, когда подошла Хулань. Она поставила поднос на низкий каменный стол и налила всем чаю. Они сидели в уютной тишине, наслаждаясь теплом солнца.

После отъезда Дэвида Хулань перевезла мать и сиделку обратно в хутун, где они поселились в одном из флигелей, выходящих окнами в сад. Цзиньли, казалось, не заметила отсутствия мужа, не говоря уже о его смерти. Просветления наступали довольно часто, порой их разговоры с дочерью длились целых пять минут. В основном они говорили о детских воспоминаниях — о том времени, когда Хулань пряталась от няни; о гардении, которую мать любила ставить в чашах с водой по всему дому; о том, как цирковые артисты упражнялись в жонглировании и кувырках прямо во дворе, пока мать не прогнала их. В те моменты голос Цзиньли, глуховатый и отвыкший от долгих бесед, становился таким же прекрасным, каким его помнила Хулань.

Теперь Хулань могла многое сделать для матери. У нее имелись свои сбережения, но отец оставил целое состояние, как и положено патриарху одного из ста семейств. Ни земли, ни зданий, только наличные. Хулань сначала беспокоилась, но Министерство общественной безопасности — по распоряжению замминистра Цзая — отказалось от конфискации. В итоге у Хулань осталось более чем достаточно денег, чтобы обеспечить уход за матерью, начать восстановление особняка и отложить кое-что на…

— Э-э-э! — раздался голос. — Ни хао ма?

На веранде появилась председатель месткома Чжан.

Хулань помахала соседке и пошла ей навстречу, прежде чем та пересекла двор.

— Заходите в дом, тетушка. Хотите перекусить? Или выпьете чаю?

Мадам Чжан посмотрела через плечо Хулань туда, где сидели Цзиньли и Цзай:

— Твоя мама выглядит очень хорошо.

— Она очень устала. — Этот традиционный ответ, хоть и не соответствовал действительности, демонстрировал уважение Хулань к тому, что мать посвятила стране всю себя.

Хулань взяла тетушку Чжан под локоток и проводила на кухню:

— Присядьте тут. Отсюда можно выглянуть в сад без необходимости тревожить их.

— Ну ладно… — сухо кивнула старуха, понимая, что ее тут не ждали.

— Да что вы, тетушка. Не время для обид. Просто для мамы все тут в новинку. Нужно дать ей время привыкнуть.

— Я бы не советовала расслабляться. Довольно скоро наши дома отметят значком «на снос». Затем прибудут бульдозеры, а нас всех выставят. Надо съезжать, пока нас не выгнали, как старых собак! Вселимся в какое-нибудь современное здание, установим посудомоечную машину.

— Нет нужды, тетя. Наш хутун не тронут. Лидер страны жил всего в нескольких кварталах. Никто не разрушит окрестности его жилья.

— Но Дэн мертв.

— Его дом станет местом паломничества. Правительство захочет сохранить район таким, каким он был при его жизни.

— М-м-м… — протянула старуха задумчиво. Затем она хлопнула ладонями по широко расставленным коленям, сообщая тем самым, что желает изменить тему: — Так или иначе я должна и дальше выполнять свои обязанности председателя месткома.

— Конечно, — согласилась Хулань.

Старуха замялась в надежде, что Хулань сейчас признается сама и не придется бросаться обвинениями, но молодая женщина сидела, спокойно сложив руки на коленях и устремив взгляд на мать. Мадам Чжан откашлялась.

— Я не видела, чтобы ты приносила предметы личной гигиены, да и в мусоре ничего такого не было. — Хулань не стала отрицать. — Ты же знаешь нашу политику в отношении ограничения рождаемости, — продолжила пожилая женщина. — Ты не обращалась за разрешением на беременность и понимаешь, как наше правительство относится к детям, рожденным вне брака…

Не сводя взгляда с матери и дяди Цзая, которые сидели под фиником, склонив головы и предаваясь счастливым воспоминаниям, Лю Хулань протянула руку и погладила старуху по плечу.

— Вы слишком волнуетесь, тетушка, — сказала она. — Вот-вот наступит весна, суровая зима кончилась. Самое время начать новую прекрасную жизнь в Китае.