Дерево забвения

Манхэттен, 1991

Джоэль Рабенштейн заплатит Сельме Паркер тридцать тысяч долларов, если она согласится выносить его ребенка, который будет также ребенком Лили-Роуз Даррингтон, ибо та усыновит его при рождении и будет любить, лелеять, растить и воспитывать до взрослого возраста, вот, в общем, и все, что можно сказать на эту тему.

Еврейские гены будут переданы. Эта невольная мысль застает Джоэля врасплох. Ему глубоко плевать на гены, но этого, конечно, нельзя сказать о Дженке. Ну да ладно: из любви к матери и из уважения к ее утрате, тень которой нависла над его жизнью с того далекого дня, когда эта утрата, взорвавшись ночным плачем, вырвала его из сна, он готов предоставить свои еврейские гены, чтобы сделать ребенка.

Верит он зато в воспитание. Они с Лили-Роуз окружат ребенка красотой, умом, культурой, знанием и восхищением. Они будут бегать и играть с ним, научат его любоваться звездным небом, напитают его своей любовью, дадут силу и мужество, которые будут ему нужны, чтобы расцвести. К тому же материнство залечит раны Лили-Роуз: благодаря любви малыша она преодолеет свою тягу к «Вирджинии слим», золофту, валиуму и водке, допишет диссертацию и опубликует ее. Более того, осуществив тайную мечту, которую лелеет с лицейских лет, она напишет роман. Насколько полезнее для нее будет предаться литературному труду, чем читать год за годом одни и те же старые лекции в Сити-колледже! И Джоэль почтет за большое счастье содержать ее, пока она будет писать.

Если бы Джоэль на минуточку поскреб гладкую поверхность своего сознания, чтобы увидеть монстров, блуждающих впотьмах там, внизу, ему пришлось бы признать, что есть и другая причина, по которой он готов отправить свою сперму в Балтимор с железнодорожной компанией «Амтрак» в дорожной сумке Ареты: это помогло бы ему взять реванш над Джереми за все муки, которым тот подвергал его в их детстве, наступая ему на ноги, плюя в лицо и обыгрывая в шахматы. Отцовство сделает Джоэля любимым сыном Дженки раз и навсегда. Но он никогда не скребет гладкую поверхность своего сознания. Подсознательное для него — терра инкогнита. Психоаналитики — это хорошо для других, ему они не нужны. Он прекрасно себя чувствует.

Осталось только убедить жену.

Вернувшись домой в этот вечер, он застает Лили-Роуз бледной, исхудавшей и обессиленной. Она сидит в постели, подложив под спину подушку, и пытается заставить свой мозг снова сосредоточиться на сложной ткани слов Вирджинии Вулф. Поскольку радио и телевизор в квартире обычно выключены, она не знает, что, для того чтобы обеспечить Соединенным Штатам доступ к неограниченным ресурсам энергии на Среднем Востоке, президент Джордж Буш только что вовлек мир в безумную войну с Ираком. Не знает она и того, что в силу более высокого процента безработицы среди афроамериканцев (тринадцать процентов), чем среди американцев европейского происхождения (пять процентов), много больше цветных, чем белых, записываются в армию. Она совершенно не отдает себе отчета в том, что в этот самый момент тысячи темнокожих солдат, попавших в мясорубку воины, причины которой для них темный лес, пересекают Атлантику на скорости тысяча километров в час с приказом убивать мусульман, таких же невинных, как и они сами. Она никогда не узнает, что Малкольм Паркер, младший братишка Ареты и Сельмы, стало быть, родной дядя ее собственной дочери, нелепо погибнет в начале февраля, став одной из ста сорока шести американских жертв войны, которая звалась в ту пору войной в Персидском заливе и которую позже назовут первой войной в Персидском заливе. Что же до иракских жертв, хотя их в тысячу раз больше, им никогда не проникнуть в сознание Лили-Роуз. Ну да ладно.

Войдя в их спальню, Джоэль застает свою супругу погруженной в чтение «Моментов бытия». Он целует ее в лоб, хлопает ладонью по подушке и, чтобы создать в спальне сексуальную и позитивную атмосферу, ставит диск с классикой джаза. Затем, налив им обоим по бокалу красного калифорнийского вина, он собирается с духом и начинает.

— Милая, — говорит он, когда их бокалы стукаются друг о друга, — у меня есть гениальная идея.

Глаза Лили-Роуз не поднимаются, чтобы встретиться с его глазами.

— Вчера на Амстердам-авеню я встретил Арету.

У Лили-Роуз Арета ассоциируется с Натали, женщиной, которая не только вышла замуж за Джоэля (как и она сама), но и зачала с ним ребенка (чего ей сделать не удается), — а потом, предпочтя материнству карьеру, пошла на аборт и чуть не умерла от внутреннего кровотечения… но тут, появившись, точно ангел искупления в небе над кварталом Морнингсайд, Арета Паркер спасла ей жизнь. Лили-Роуз этот драматический эпизод из прошлого ее мужа всегда казался одновременно трагичным и прекрасным. Она убеждена, что Джоэль вел себя замечательно от начала до конца, и ее раздражает мысль, что эти две женщины это видели. Несмотря на свои феминистские убеждения, каждый раз, представляя себе отчаянно интимные сцены, которые все трое разделили в ходе той судьбоносной ночи, она испытывает жгучую ревность. Натали давным-давно исчезла, слава Богу, но Арета по-прежнему работает поблизости, и даже все эти годы спустя Лили-Роуз все еще чувствует себя неловко, когда они встречают ее на улице или Джоэль говорит, что пил с ней кофе на Амстердам-авеню. Она стыдится своей ревности, но от этого уколы еще больнее.

И вот Лили-Роуз одну за другой и в сотый раз проходит станции своего личного крестного пути… Вдруг она понимает, что Джоэль задал ей вопрос.

— Прости?

— Ты помнишь, что у Ареты есть младшая сестра в Балтиморе?

— Нет, я забыла.

— Ее зовут Сельма. Это молодая женщина, ей двадцать четыре года, судя по всему, очень симпатичная. Она одна растит сынишку, Трента, и с трудом сводит концы с концами.

— Мм-гм… Э-э, не хочу тебя обидеть, — говорит Лили-Роуз слабым голосом, поставив свой бокал на ночной столик и берясь за пачку «Вирджинии слим», — но я не вижу связи с колебаниями цен на нефть.

— Любимая. Послушай, Лили-Роуз. Послушай, милая…

Джоэль тоже ставит свой бокал. Потом он ныряет под простыни рядом с ней. Прижимается спиной к раме кровати. Обнимает ее. И, в успокаивающем ритме «Ain’t Misbehavin» Фэтса Уоллера, потом «Blue Moon» Билли Холидэй, тихонько баюкает ее, пока она курит сигарету.

— Как медсестра-акушерка, — продолжает он наконец, — Арета многое узнала о новых репродуктивных технологиях. И…

Пока он облекает в слова их озарение, Лили-Роуз медленно поворачивается на кровати и оказывается лицом к нему, раскрыв от удивления рот. Джоэль немного ждет, чтобы дать ей осознать его идею. Потом берет ее руки в свои, смотрит ей прямо в глаза и, тщательно прицелившись, выпускает стрелу, которая, он надеется, попадет в цель.

— Милая, мы можем иметь нашего ребенка — ребенка, ребенка. Через год наш маленький мальчик или наша маленькая девочка будет здесь, с нами, в этой самой кровати между нами двоими.

— Это будет твой ребенок, — говорит Лили-Роуз мрачно.

— Нет, любимая. Это будет наш ребенок. Сельма будет только его биологической матерью.

— И она сказала «да»?

— Да. Арета ей звонила, и она сказала «да».

— Ты позволил Арете позвонить, даже не поговорив со мной?

— Я подумал, и мне показалось, что лучше действовать в таком порядке. Если ты сейчас откажешься, Сельма, конечно, будет разочарована. Но будет хуже, если ты понадеешься и все твои надежды рухнут. Отказаться от денег не так страшно, как отказаться от ребенка, правда? Я неправильно поступил?

— …Она сказала «да»?

— Да.

— Она сказала «да»?

— Да, Лили-Роуз.

— А для нас… это по средствам, мы можем себе это позволить?

— Да, это посильно.

— Сколько ты ей обещал?

— Это посильно, мое сокровище. Никакая цена не слишком высока.

Они смотрят друг на друга. У обоих глаза полны слез. Джоэль сжимает руки Лили-Роуз.

— Я знаю, что ты будешь замечательной мамой.

— Ты думаешь?

Рыдая, она припадает к плечу мужа.

— Серьезно. Ты будешь просто изумительной мамой для этого маленького человечка. Ты дашь ему всю любовь, которой Эйлин не смогла тебе дать.

— Гм-м. И Дженка будет наконец довольна.

— Не надо преувеличивать. Если Дженка будет довольна, она потеряет свой статус еврейской мамы.

Они от души смеются.