Детский отпуск или провал

ГЛАВА 9

Что-то теплое и сырое кипит в груди Соломона, когда Тесси поспешно отходит от него.

Она не хочет, чтобы он был рядом.

Но кто может ее винить? Он заставил ее плакать. Он заставил плакать беременную женщину. Господи. Какой же он мудак.

Да, он сорвался на нее, и разговор стал напряженным. Все это время он скрежетал зубами. Не из-за Тесси, а из-за того, что они не могли принять ни одного чертова решения, потому что ничто в их ситуации не было нормальным.

И он видел это по ее лицу.

Совершенно ясно, что Тесси Трулав не хочет иметь с ним ничего общего.

Для нее он — помеха. Угроза. Ворчливый ублюдок.

Хуже того, она думает, что он заберет у нее ребенка.

От этой мысли он почувствовал себя мудаком высшего сорта.

Он ни на секунду не допускает мысли о том, чтобы отнять у нее ребенка. Она чертовски сильна и полна решимости растить ребенка в одиночку. Он уважает ее за это. Но он хочет быть в жизни своего сына. Как ему это совместить? Как ему совместить свою спокойную жизнь на Аляске с крысиными гонками Тесси в Лос-Анджелесе? Все это нелегко, но в этом нет сомнений: они должны разобраться.

У него осталось два дня.

Он чувствует себя еще хуже, когда мимо него проскальзывает официантка, чтобы доставить им еду. При виде свежей рыбы, недоеденной Тесси, Соломон хмурится. Она должна была съесть больше. Внезапно ему захотелось вернуться в Чинук, на свою собственную чертову кухню, приготовить ей что-нибудь полезное и вкусное, а не этот дерьмовый зеленый салат на ее тарелке.

Вдалеке Тесси остановилась возле пальмы, чтобы снять каблуки. Он может разглядеть ее фигуру, длинные светлые волосы, ярко-синее платье, обтягивающее небольшой живот. Даже в тусклом лунном свете она сияет золотом, как в ту ночь, когда они впервые встретились. Красивая.

Соломон провел рукой по лицу и застонал, наполовину поддавшись искушению пойти за ней. Ему не нравится, когда она бродит в темноте. Это слишком близко к той ночи. Той проклятой ночи, от которой его мир слетел с оси.

Это курорт, Сол. Здесь безопасно. Никакого снега. Нет льда. Никаких машин.

И все же он ничего не может поделать. Такова природа — следовать за ней. Проклиная себя, свою чрезмерную опеку, он движется за ней по дощатому настилу, чувствуя себя в тени. Его тело автоматически тянется к ней, а бешено колотящееся сердце не может успокоиться, пока она не доберется до места назначения в целости и сохранности. Он держит ровный и эффективный темп, следит за ней и в то же время отдаляется от нее.

Укол сожаления выбивает из него дух. Он жалеет, что не расспросил ее побольше о себе. Хотел бы он меньше ворчать. Чтобы он не прогнал ее. Господи, неужели он мог показаться еще большим ворчуном? Он хочет знать девушку, с которой будет растить своего ребенка. Что вызывает на ее лице эту грустную улыбку. И кто, блядь, взрывает ее телефон.

Она не светится. А разве беременные женщины не должны светиться?

Соломон останавливается рядом с беседкой, когда Тесси подходит к их вилле. Телефон практически приклеен к ее руке, она грациозно поднимается по ступенькам, а когда он убеждается, что она благополучно скрылась внутри, поворачивается и идет обратно к пляжу.

Чувство вины гложет его изнутри. Какого черта он позволил ей уйти? Он же остановил ее. Почти. Он почувствовал, как быстро бьется пульс на ее запястье, когда провел ладонью по ее стройной руке. Ему захотелось обнять ее. Прикоснуться к ней. Чтобы она почувствовала себя в безопасности.

Поцеловать ее.

Черт.

Нет.

Это последнее, чего он хочет. Его сын — это его цель, и больше ничего и никого. Даже если ее вопрос прозвенит в его черепе, как колокол.

Значит…никого?

Никого, кроме тебя, — хотел сказать он.

Чертовски идиотское предположение. Он едва знает ее. Даже если она занимала место в его голове последние шесть месяцев.

Его задница вибрирует.

Соломон потянулся в задний карман и достал телефон.

Эвелин. Несомненно, звонит, чтобы узнать, как обстоят дела. Откинув голову к небу, он тяжело выдохнул. Он не в настроении, но знает, что лучше ответить, пока сестра не оповестила всю его семью.

— Привет, Эв. — Песчаный пляж сменяется тротуаром, когда Соломон спускается к береговой линии.

— Сол? — раздается веселый голос Эвелин. Как будто ее забавляет окружающий мир. — Ты в Мексике?

— Да.

— М-м-м. Там хороший отдых.

— Только что закончил ужин с Тесси.

— Какая она?

— Она раздражительная и не обращает на меня внимания. — Он останавливается на берегу прибоя. — Она идеальна.

— Она беременна.

Не вопрос. Просто факт. Нет никого более прагматичного, чем его старшая сестра. Эвелин — единственная из Уайлдеров, кто приложил все усилия, чтобы уехать из их маленького городка. Теперь Эвелин — крупный семейный адвокат в Анкоридже, но возвращается домой лишь несколько раз в год, как будто она слишком велика, чтобы вернуться в город, который ее создал.

— Ты спрашивал о тесте ДНК?

Он проводит усталой рукой по лицу.

— Ребенок мой.

— Она ссорится с тобой? — Эвелин перешла на свой воинственный голос, напомнив Соломону о том, как она получила свое прозвище. Злючка. Она пойдет на все, чтобы выиграть дело. — Потому что если она…

— Эвелин, ребенок мой.

— Сол. Сколько раз мы уже это проходили? — спрашивает она в раздражении. — Важно установить отцовство. Если ты этого не сделаешь, ты отказываешься от своих прав. Ты облегчаешь ей задачу не допускать тебя к жизни ребенка.

Христос. Он должен был сбросить звонок, когда у него была возможность.

Он стиснул зубы.

— Она этого не сделает.

— Откуда ты знаешь, Сол? Ты ее почти не знаешь.

Он засомневался. В этом и заключается вся суть этого отпуска.

— Я просто знаю.

Вздох.

— Если ты хочешь получить полную опеку…

Он качает головой, хотя Эвелин его не видит.

— Остановись на этом. Я не хочу полной опеки. Мы с Тесси работаем над тем, чтобы все уладить.

Она насмехается.

— Это никогда не работает. Вы живете в разных штатах. Что, если она подаст на тебя в суд за алименты?

С рычанием он прижимает телефон к уху, чтобы слышать шум волн. Он идет по пляжу, ругаясь, когда вода затекает за кончики его ботинок и промокает подолы джинсов.

— Все, что нужно моему сыну, я ему обеспечу. Я не беспокоюсь о деньгах.

Несмотря на то, что Хаулер просил его прекратить это занятие, он по-прежнему платит ему зарплату. Это, в сочетании с тем, что он зарабатывает на продаже мебели, означает, что у Соломона в банке лежит здоровая шестизначная сумма. Этого более чем достаточно для его сына.

— Я знаю, что ты не такой. Но я не хочу, чтобы тобой воспользовались. У меня был клиент…

Соломон внутренне застонал и посмотрел в сторону океана. Подумывает о том, чтобы бросить туда свою задницу.

— Он платил алименты восемнадцать лет. А потом знаешь, что случилось?

Пуля застряла у него в груди, и он тряхнул головой, чтобы прогнать назойливую мысль.

— Дай-ка угадаю. Он не был отцом.

— Верно, Сол. Он не был отцом. — Голос сестры дрогнул. — После всего, что ты пережил, я хочу защитить тебя. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Ты потерял жену. Потерять ребенка…

Сжав челюсти, он смотрит на океан. Его охватывает чувство пустоты.

Он ценит яростную защиту своей сестры. Из всех она лучше всех понимает его горе. Серена была лучшей подругой Эвелин. Когда она умерла, они с Эвелин неделю подряд напивались виски и вином, говорили белиберду и рассказывали истории о ней. Потом он продал свой дом и построил хижину; Эвелин стала ледяным холодом, и с тех пор он не видел сестру, которую знал.

— Сейчас у тебя не так много прав, но мы будем бороться за все, что сможем. — Голос сестры стучит в висках, как отбойный молоток, возвращая его в настоящее.

— Эв, — прохрипел он, тряся головой, словно ему в уши налили воды. — О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Я проведу небольшое исследование ее прошлого. А пока обращай внимание на все, что происходит. Она пьет? В долгах? Безответственная? Курит? Собери на нее компромат, Сол, и у меня будет на нее дело.

При мысли о том, что кто-то — да что там, его родная сестра — копается в прошлом Тесси без ее разрешения, по телу пробежала рябь раздражения. Эвелин считает, что Тесси не отдала всю себя ради их сына, — это полная чушь. Единственное, что он знает наверняка, — Тесси любит этого ребенка больше всего на свете.

Он не позволяет никому, особенно Эвелин, изображать ее непригодной или нелюбящей.

— Эвелин, слушай меня, и слушай хорошо. Ты не будешь копать, — рычит он. — Не лезь в грязь и не подходи к Тесси. Ты меня поняла?

Долгое молчание. Потом:

— Я поняла. — В голосе Эвелин звучит раскаяние, но не слабое. — Я просто хочу для тебя самого лучшего.

Соломон смотрит в темноту, в сторону виллы Тесси.

— Я тоже.

***

Это самый длинный день в истории.

А Тесси все еще не спит.

Работает.

В постели она лежит в гостиничном халате, ноутбук неуверенно балансирует на ее животе. Волосы закручены в беспорядочный узел. Каблуки разбросаны по полу.

Ей удалось весь день откладывать разговор с Атласом, ссылаясь на плохое самочувствие, но теперь у нее нет выбора. Ей нужно обновить кухню Пенни Пэйн, переделав ее по новым технологиям. Заменить тонированное дерево на мозаичную плитку "елочкой", такую сексуальную, что у нее мурашки по коже. Таким образом, подрядчики смогут прийти туда завтра и разгромить все до основания.

Еще один проект, еще одно повышение. Так она говорит себе. Она так упорно боролась за это повышение. Она любит расширять границы своих проектов, любит своих клиентов. Но Атлас и его токсичное дерьмо делают ее несчастной.

Но она не может уволиться. Не сейчас. Поиск новой работы, особенно во время беременности, лишает ее решимости. Время идет. Она должна так много сделать для себя, для Мишки. Она просто не может остановиться.

Она нахмурилась, услышав пиканье электронной почты. Еще одно письмо от Атласа. С пометкой "СРОЧНО".

Это мой отпуск. Мой единственный отпуск за пять долбаных лет, потому что я была твоей собакой, — ей хочется кричать.

Ни в одном сообщении от Атласа не было извинений за то, что он заставил ее работать в отпуске. Ее бесит, что она не может взять этот отпуск для себя. Она должна сказать "нет". Сказать ему, чтобы он отвалил. Но медлить, подвергая опасности свою карьеру, нельзя. Беременная женщина, работающая в жесткой конкуренции, должна быть роботом, чтобы добиться успеха. Чем усерднее она работает, тем больше увеличивает свое портфолио, набирает новых клиентов. Кроме того, эта работа — ее жизнь. Она дает ей цель.

Ничто — ни сон, ни секс, ни социальная жизнь — не сравнится с тем, что она чувствует в своей карьере. Может быть, потому, что она себе этого не позволяла. Может быть, потому, что это все, что она себе позволяла. Может быть, потому что работа спасла ее.

После смерти мамы она поступила в колледж. Она была никчемной, днем посещала занятия, ночью работала официанткой, плакала в дешевом минивэне, который они с Эш делили во время перерывов. Так продолжалось два долгих года.

Только когда она окончила университет, получила свою первую работу дизайнера и начала заниматься постановкой домов, колющая боль горя превратилась в тупую боль. Встречи с клиентами, расстановка мебели, подбор оттенков вернули ей хорошее настроение.

Ее работа была подарком, и даже спустя столько лет она все еще держится за это.

Нажав на кнопку ответа, Тесси вздохнула, вспомнив о романтическом ужине при свечах, который она оставила на пляже. Пятизвездочная изысканная еда пропала даром. Ей удалось заглушить голод пачкой невпечатляющего хумуса и крендельками из мини-бара.

Боже, как ей нужен этот отпуск.

— Правда? — ворковала она Мишке, поглаживая изгиб своего живота. Внутри живота у нее мягкие пинки. Удары. Он поздно встает, сахар из коктейля дает ему нежелательный заряд энергии. — Нам нужен перерыв.

Единственное, что ее утешает, — это то, что у нее осталось шесть дней. Что такое один день работы, когда завтра она будет на том пляже, с ананасовым напитком на животе и книгой в руках?

На тумбочке вибрирует телефон. Увидев, что это звонок, который ей действительно нужен, она берет трубку.

— Ах ты, сука. Когда-нибудь я верну должок. Готовься.

Хриплый смех.

— Просто скажи спасибо и расскажи мне о том красивом горном мужчине.

Тесси нахмурила брови и положила ноутбук на кровать.

— Рассказать тебе о чем? Как сильно он меня ненавидит?

Она видела это по его красивому, ворчливому лицу. Он считает ее стервой. Далеко не той глупой танцовщицей, с которой он познакомился в баре. Не говоря уже о том, что она заговорила о его покойной жене. Какая надежда на то, что им удастся хотя бы душевно поговорить, не превратившись в хаос?

— Он не ненавидит тебя, — говорит Эш. — Конечно, ты можешь отпугнуть его своими обязательствами и органическим йогуртом, но он пришел, чтобы найти тебя, Тесс.

— Я хотела быть здесь с тобой, Эш. Не с ним. — Она смотрит на дверь. Соломон вернулся несколько минут назад, топая по гостиной, как людоед, вылезший из своей пещеры.

— Поверь мне, я хотела быть там. Но тебе это было необходимо. — Она практически слышит ликование в голосе Эш. Она парит на предательском облаке на высоте девяти футов. — Ты должна закончить это сейчас.

— Нечего заканчивать. Это было на одну ночь. Я была пьяна.

— Ты не была так уж пьяна. Ты говорила о нем. Вплоть до цвета его глаз. Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так говорила о парне.

Тесси вздрогнула, по ее телу разлился теплый румянец. Эш права. Она действительно говорила о нем. А что в этом плохого? Он был горяч, а она была за миллион миль от него. Он был толчком, толчком, воспоминанием, к которому она возвращалась, когда ее настроение падало.

Соломон был идеальным мужчиной мечты на одну ночь, но теперь он здесь, перед ней, и все, что она хочет сделать, — это выдернуть шнур и эвакуироваться. Уйти от него тайком, как в ту первую ночь. Потому что именно так она и поступает, когда все становится слишком близко. Она бежит, она толкает.

Потому что отказ от любви — это сила.

Отказ от любви — это безопасность.

Кроме того, у нее уже было три удара по любви.

Ее собака.

Ее отец.

Ее мама.

Потерять кого-то еще…

— Между нами ничего нет, — настаивает она, накручивая на палец выбившуюся прядь волос. — Мы занимаемся своими делами. Детскими делами.

Долгое молчание. Такое долгое, что Тесси отводит телефон от уха, чтобы убедиться, что звонок не оборвался.

Затем вздох.

— Тебе не кажется, что ты обязана посмотреть на то, что могло бы быть?

— Мы чужие люди.

— Не надолго. У вас будет общий ребенок. Вы не можете быть чужими. — Голос Эш стал мягким. Вдохновляющим. — Может быть, вы могли бы стать кем-то.

Желудок Тесси превращается в липкую массу, когда ее вдруг охватывает женское желание взять губы Соломона между зубами и поцеловать.

И целовать.

И целовать.

Ни за что. Ни в коем случае.

Они не могут быть чем-то. Чем-то — это просто нелепо. Потому что она и Соломон живут в противоположных мирах. Он — громоздкий, большой и все еще влюбленный в свою покойную жену, а она — зажатая трудоголичка.

У них будет общий ребенок, и это все.

— Не все такие, как твой отец, Тесси.

Она застонала, пытаясь сесть, ее тяжелый живот мешает расслабиться.

— Дело не в этом. Соломон и я — мы не вписываемся в ритм жизни друг друга. Мы как снег и солнце, понимаешь?

Наклонившись вперед настолько, насколько позволяет ее живот, она вылезла из электронной почты, сохранив свой проект. Что сразу же становится ошибкой. Щелчок ее ногтей по клавиатуре заставил Эш задохнуться.

— Ты работаешь? Невероятно. Я слышу, как ты работаешь.

Она прикусила губу, даже не пытаясь соврать.

— Я почти закончила.

— Твоя мама хотела, чтобы ты видела звезды. А не работать ради них.

Тесси сворачивается в клубок, прижимаясь к подушке. Это замечание больно режет.

Она знает.

Она знает, чего хотела от нее мама.

Слушай больше музыки. Найди свои звезды. Когда найдешь того единственного хорошего мужчину, лучше поцелуй его. Удержи его.

Ее мать была почти не в сознании, она умирала на больничной койке от рака, который быстро сожрал ее, но ее слова преследовали Тесси с тех пор. Она держала их рядом, прислушивалась к ним, как к крестику, отмечающему место на карте. Как прожектор, направляющий ее жизнь. Мудрые слова самой лучшей женщины на свете. У нее была мама в течение семнадцати замечательных лет.

И все равно этого было недостаточно.

Тесси остается только надеяться, что она станет такой же родительницей, какой была ее мама. Счастливой, теплой и надежной. Ее мама всегда говорила: "Я люблю тебя". Без этого не проходил ни один день. Была образцом для подражания. Была и мамой, и папой. Научила ее менять колесо и ходить на самых высоких каблуках.

Если бы ее мать все еще была здесь, она бы сказала Тесси, чтобы та доверяла Соломону. Потому что именно такой она и была. Доброй, милой и доверчивой. Все то, кем Тесс все еще хочет быть.

Все, кем она не является.

О Боже. Что, если Соломон — лучший родитель, чем она когда-либо могла быть?

Что, если она не справится с ролью матери?

Эта мысль подобна урагану, нервно треплющему ее желудок.

— В этом-то и смысл всего этого, Тесс. — Голос Эш возвращает ее к разговору. — Ты не должна быть одна в этом. Ты можешь попросить Соломона о помощи.

Никогда.

Потому что попросить о помощи — значит впустить его. А если он войдет, значит станет ближе. Это значит зависеть от него, любить его, а потом смотреть, как он уходит. Потому что жизнь — это сплошная стирка, и все заканчивается потерей.

Она погладила себя по животу.

Кроме нее и Мишки.

Ее электронная почта звенит.

Ее мочевой пузырь зовет.

— Мне нужно в туалет, — объявляет она, сползая с матраса.

— Отлично. — Эш фыркнула. — Смени тему. Развлекайся, ты, капризная беременная сучка, развлекайся.

Пробравшись в ванную, Тесси останавливается у двери в спальню. Опустившись так низко, как только позволял ее живот, она заглянула в щель двери и увидела Соломона, втиснувшего свое большое, грузное тело на диван. Одеяло, наброшенное на его колени, можно было бы использовать как носовой платок.

Ее охватывает тревога. Что, если они не смогут договориться? Соломон ведь не отнимет у нее Мишку? Он кажется хорошим парнем, но она уже встречалась с хорошими парнями. Все они хорошие, пока не станут плохими.

Ее взгляд упал на кувшин с водой, стоящий на барной стойке. Может быть, он отомстит Монтесуме и заберет ее домой.

Она качает головой и передергивает плечами, отгоняя нарастающее беспокойство. Эмоции сводят ее с ума. Ей нужен сон. Ясная голова к утру.

Тесси забирается в постель, выключает свет и прижимает подушку к телу, ее сын — ее сердце — дико трепещет внутри нее.