Детский отпуск или провал

ГЛАВА 22

Глядя на свое отражение в зеркале, Тесси поправляет сережку в ухе, затем проводит рукой по передней части своего многоцветного платья-макси. Она похожа на восход солнца — яркие розовые, пурпурные и оранжевые цвета — и чувствует себя спокойнее, чем когда-либо за долгое время.

Это был идеальный день пляжного безделья, кокосовой воды, которую можно пить сколько угодно, и губ Соломона на ее губах, когда они играли на песке и в прибое. Последний час она не выходит из номера, а Соломон утверждает, что у него есть для нее сюрприз.

И все же, как бы прекрасно все ни было, в воздухе витала какая-то тяжесть.

И дело не только в том, что это их последняя ночь.

В голове Тесси все время крутится признание Соломона. Он уже любил. У него была жена. Пережил потерю, которую никто не должен переживать. Он столько лет винил себя за то, в чем не был виноват. Она рада, что он поделился с ней этим. Это не могло быть легко.

Его честность, его теплота, его уязвимость. Это заставляет ее все больше и больше любить его.

Ее внимание рассеивается. За окнами колышутся под ветром пальмы. Яркая симфония красных, розовых и оранжевых цветов озаряет вечернее небо, словно решив подарить Тесси лучший закат в ее жизни в последнюю ночь в Мексике.

Последнюю ночь.

О Боже. От одной мысли о том, чтобы уйти от Соломона, у нее сводит живот.

Она беззлобно усмехнулась, вспомнив, как только приехала сюда. Все, что она хотела сделать, это выгнать его из Мексики, а теперь… теперь она хочет сделать все возможное, чтобы удержать его.

Она должна рассказать ему о своих чувствах. Пока не стало слишком поздно. Но что сказать ему? И кто может сказать, что он чувствует то же самое? Насколько она знает, он уже готов вернуться в Чинук, а она останется лишь далеким воспоминанием.

И все же она должна попытаться. Она никогда не простит себе, если упустит этот риск.

Она поглаживает свой растущий живот. Он вырос, стал больше, чем был, когда приехала.

— Правда? — спрашивает она у Мишки. — Мы должны сказать твоему папе, что хотим его. Мы оба.

Быстрый стук костяшек пальцев, и дверь распахивается. Появляется Соломон, своим огромным телом загораживая за собой номер.

Она притягивается к нему, как магнитом, и вот он уже держит ее в своих объятиях. Он проводит рукой по ее животу, затем поднимается и ласкает ее лицо.

— Ты прекрасно выглядишь, Тесс, — пробормотал он, но его лицо было озабочено.

— Все нормально? — спрашивает она.

— Да. Я только надеюсь, что ты не собиралась никуда уходить, потому что мы остаемся в номере.

Она вскидывает бровь, впечатленная.

— Ты что-то планировал?

— Планировал. Ужин.

— Мне не нужна еда, — поддразнивает она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы прижаться губами к его губам. Она могла бы питаться одним только поцелуем Соломона.

— Ну, ты все равно ее получишь, — прорычал он, крепко прижимая ее к себе. — Тебе нужно больше есть.

— Ты мне нравишься, Торжественный Человек. Ты знаешь путь к сердцу беременной женщины: еда.

Он смеется.

— Тесс, детка, у меня есть целая буханка хлеба с твоим именем.

Затем он уходит, его громкий топот отражается от стен.

Она надела черные сандалии, чтобы хоть раз дать ногам отдохнуть. Остановившись у зеркала, она еще раз провела пальцами по своим золотистым волосам. Она наносит розовый блеск на губы и выходит из комнаты. Там она слушает слабые звуки Джонни Кэша, разносящиеся по номеру.

Выйдя на террасу, она замирает.

У нее пересохло во рту от увиденной обстановки. Стол, накрытый на двоих. Элегантный, с белыми скатертями. На террасе горят свечи. В вазе распускаются цветы цвета огня. Безалкогольное игристое вино для нее и бутылка мексиканского пива для Соломона.

Кстати, о Соломоне…

Он стоит за маленьким столиком, вокруг талии повязан черный фартук. Перед ним горелка и сковорода. Небольшие миски с уже нарезанными продуктами, накрытые пленкой. Щипцы, лопаточки и ножи начищены до блеска.

Она задыхается и хлопает в ладоши от восторга.

— Ты собираешься готовить для меня.

У него подрагивает челюсть. Он борется с улыбкой, которую она так редко видит.

— Я подумал, что мы могли бы повторить наш первый ужин здесь. Знаешь, без злых колкостей.

— Да. С удовольствием. — Она с трудом выговаривает слова. То, на что он, должно быть, пошел, чтобы организовать это, ошеломило ее. У нее перехватывает дыхание.

— Вот. — Подойдя к ней, Соломон берет ее за руку. Он выдвигает стул и помогает ей сесть.

А затем приступает к работе.

На глазах у Тесси Соломон оживает. Ловкий, умелый, серьезный. Его большие, покрытые мозолями руки ловко работают, нарезая булочку. Его предплечья напряжены, разноцветные татуировки бросаются в глаза, когда он взбивает миску с соусом. Сковорода шипит, когда он складывает две половинки хлеба.

Он в своей стихии. Сосредоточен. Живой.

Он поднимает глаза.

— Ты любишь специи?

Она краснеет от этого вопроса.

— Да. Очень.

— И у тебя не будет изжоги?

— Нет, не будет. — Она улыбается его настойчивому желанию убедиться в том, что это ей подходит. — У меня стальной желудок. Что ты готовишь? — спрашивает она, наклоняясь вперед. Наблюдать за ним захватывающе.

Его глаза сверкают, когда он берет в руки нож.

— Увидишь.

Она улыбается, представляя, как его грузное тело грациозно движется по кухне. Ее дикий, торжественный мужчина, отдающий приказы, создающий красоту на тарелках. Он сосредоточенно нахмурил брови, выкладывая дольки белого соуса в красивый узор.

В животе Тесси разлилось тепло, внизу запульсировало: ее охватило непреодолимое желание поцеловать его. Просто прижать его к раздвижным стеклянным дверям и забыть об этом великолепном ужине, забыть о том, что завтра они оба уезжают. Все, чего она хочет, — это ощутить его руки на своем теле.

В последний раз.

О, Боже. Неужели они уезжают? Неужели этот кусочек рая закончился? У нее перехватывает дыхание, она теряет сознание, опьяненная осознанием того, что скоро они расстанутся.

Звон тарелок привлекает ее внимание.

— Тесс. — Соломон кивает, ставя перед ней тарелку.

То, что она видит, заставляет ее сердце бешено биться в груди. Все желания, которые она испытывала во время беременности, разложены перед ней на тарелке. Самая случайная еда в стиле гурманов — куриные наггетсы с острым соусом, соленый картофель фри, хлеб, рикотта, засахаренные лимоны, странные овощи, ананасовый крем на безе — но это ее.

С замиранием сердца Тесси с благоговением рассматривает тарелку. Соломон создает тарелку, как проектирует дом. С целью. С любовью. Соломон готовит для нее — это более интимно, чем секс. Он впускает ее в свой мир. Он что-то говорит ей.

В этот момент она больше всего на свете хочет, чтобы Соломон был единственным, кто когда-либо кормил ее.

Она берет вилку и, заметив, что он все еще стоит, качает головой. Протягивая руку, она говорит:

— Ты должен есть со мной. Ты не должен смотреть на меня, как на животное в зоопарке, иначе я буду брать с тебя плату за вход.

Хрипло усмехнувшись, он садится напротив нее, но к еде не притрагивается. Соломон ждет ее, и выражение его лица находится на грани между нервозностью и нетерпением, которого она никогда раньше от него не видела.

Она берет вилку и начинает есть. Сначала картошка. Соленый и травяной вкус врывается в рот. Хрустящая, не жирная. Затем хлеб. Засахаренные лимоны, намазанные рикоттой, поверх нежного зернового хлеба. Мягкое тесто прекрасно жуется, в нем чувствуется мягкая сладость, и ей требуется все силы, чтобы не съесть его.

— Боже мой, Соломон.

Он ухмыляется, его пристальный взгляд следит за ее реакцией.

— Я беру свои слова обратно. Ты не можешь смотреть, как я ем. Это неловко. — Она смеется. Поднимает вилку и рассматривает фиолетовую морковь, политую медом. Самый диковинный цвет, который она когда-либо видела.

Соломон вздергивает бровь.

— Какого она цвета?

— Что?

Поднимает вилку.

— Морковь.

Она смеется и оценивает свою еду со сросшимися бровями.

— Парашютно-фиолетовый. — Она морщит нос. — Или это может быть Цветок Кактуса.

— В тупике из-за морковки.

Она задыхается.

— Никогда. — Она отламывает кусочек и откусывает. Потом поднимает на него глаза. — Соломон, — начала она, прикрывая рот рукой, чтобы сохранить хоть какое-то подобие манер. — Почему ты решил стать шеф-поваром?

Он проводит рукой по лицу, и щетинистый венчик его бороды полощется под ладонью.

— В моем доме еда всегда была важна. У моей матери был сад, и она вела сельскохозяйственную программу в нашей местной средней школе. Мой отец рыбачил и охотился. Мы жили на земле и питались ею. Мои родители научили нас этому. — Он делает паузу, отпивая длинный глоток пива. — Я наткнулся на это. Как и все в моей жизни. Я не хотел идти в колледж. Я хотел остаться в Чинуке. Заняться чем-то местным. Мы с Хаулером всегда мечтали о собственном баре. Но когда мы его купили, я очень быстро понял, что из меня никудышный бармен. Я не мог двигаться достаточно быстро. Я ронял каждую чертову вещь. У Хаулера это получалось лучше, чем у меня. Он хочет разговаривать с людьми. А я нет.

— Ты говорил со мной, — говорит она.

Он смотрит ей прямо в глаза и ровно говорит:

— Я хотел тебя.

От его прямоты у нее запульсировало сердце. Тесси делает глоток игристого вина, чтобы охладиться.

— Однажды, когда мы были молоды, мы гуляли после работы, напились пива. Мы были голодны. Было уже поздно, полночь, все в Чинуке было закрыто, поэтому я вернулся на кухню и приготовил все, что мог, из трав для коктейлей и остатков еды, которые были у нас в холодильнике. Мне было двадцать, может быть, двадцать один. Еда была вкусной, и меня словно озарило. Работа, на которой я мог каждый день проводить время со своим лучшим другом и пробовать что-то новое на кухне, казалась идеальной. Я не воспринимал себя слишком серьезно. К тому же мне не нужно было ни с кем разговаривать, если я этого не хотел.

Соломон отпивает глоток пива и говорит:

— У меня нет диплома. Я не учился в кулинарной школе. Но…

— У тебя это хорошо получается, — закончила Тесси.

— Чертовски хорошо, — говорит он, в его тоне нет высокомерия, только уверенность. Это ее заводит.

Вдалеке раздается крик морской птицы. Шум волн на пляже.

— Использование земли для пропитания очень важно. Поездки на берег для сбора гребешков. Охотиться на кабана. Использовать местные продукты и платить фермеру. Если это исчезает, то это исчезает. Такого блюда больше никогда не будет.

— Мне это нравится, Соломон, — говорит она, зачерпывая ложку крема.

В его голосе столько страсти, столько сердца. Его любовь к своему дому чиста и осязаема. В отличие от Лос-Анджелеса, Чинук — это не просто город. Это душа Соломона.

— Как давно ты не готовил? — спрашивает она, доедая куриный наггетс.

Он поднимает бровь.

— Это так заметно?

Она смеется.

— Нет. Еда вкусная. Так и есть. Но то, как ты о ней говорил… похоже, ты давно не был на кухне. — Она качает головой. — Не то чтобы я готовила. Чаще всего я ем еду на вынос. — Она поглаживает свой живот. — Мишке придется привыкнуть к этому.

Выражение лица Соломона омрачается, и между ними наступает молчание, неловкое напоминание о том, что их пути разойдутся менее чем за двадцать четыре часа.

— Ты права. — Хрипловатый голос Соломона прозвучал, когда он подхватил прерванный разговор. — Я не был на кухне с тех пор, как умерла Серена.

— Ты скучаешь по ней? По готовке?

— Я старался не делать этого. — Он откладывает вилку. — Я продал наш дом. Ушел. От всего. От своего бара, от друзей, от семьи. Я заперся в этом домике и делал мебель. Это был заработок. Но не жизнь.

Тесси смотрит на его руки. Широкие ладони, длинные, мозолистые пальцы, вены выделяются, как линии на карте, темные волосы на запястьях. Сильные руки. Руки строителя. Руки, раздвинувшие ее бедра и заставившие ее стонать.

— Я не брался за готовку чертовски долго. Но все меняется. — Он вдохнул воздух. — Я возвращаюсь в бар.

Тесси вскидывает голову.

Глаза Соломона прикованы к ее лицу.

— Я позвонил Хаулеру и сказал, что хочу вернуться на работу. — Соломон фыркнул от смеха. — Он по уши в дерьме с баром. Он разваливается и нуждается в перестройке. Думает, что еда поможет. Думаю, мне это тоже поможет.

Ее сердце трепещет, голова кружится от его откровений. Потому что она счастлива. Счастлива, что он счастлив.

— О, Соломон. Это потрясающе. Почему ты решил…

— Вернуться в страну живых? — спросил он. Покачав головой, он отвечает: — Я слишком долго отсутствовал. Мне нужно было проснуться. — Он делает укрепляющий вдох, прежде чем продолжить. — Ты это сделала.

Она замирает в кресле, не зная, правильно ли она его поняла.

— Я?

— Да, ты, Тесс.

Она вздрогнула, услышав свое имя в его устах. С гравием, огнем и жаром. Суровый и напряженный.

— Ты помнишь ту ночь, когда мы встретились, и на мне было кольцо?

Она медленно кивает.

— Я снял его из-за тебя, Тесси.

От его слов ее сердце упало в желудок. Но она ждет. Готова к его объяснениям. Потому что ей нужно знать.

— Я едва знал тебя, но ты что-то сделала со мной той ночью. Изменила мой мир, встряхнула меня, открыла мне глаза. — Соломон проводит рукой по своим темным волосам, выражение его лица измученное. — Я не мог перестать думать о тебе.

— То же самое, — вздохнула она. — Я все время думала о тебе.

От этого признания ей становится больно, глаза Соломона то закрываются, то открываются.

— Помнишь, что я сказал тебе в ночь нашего знакомства? Про звезды?

Она кивает. Она никогда не забудет.

— Ты сказал, что ярче всего они светят в твоем родном городе.

— Уже нет. Ты моя звезда, Тесс. — Он кладет руку на грудь. — Ты сияешь здесь. В моем сердце.

Прежде чем она успевает осознать происходящее, Соломон встает с кресла и опускается на колени у ее ног. Его выражение лица наполнено таким благоговением, что она чувствует себя в обмороке.

Обхватив ее за талию мускулистыми руками, он притягивает ее к себе и сажает на край стула.

— Что, если мы заключим новую сделку? — прошептал он.

— Новую сделку?

— Да. Мы попробуем.

— Что попробуем? — Она осматривает стол, берет ложку. — Десерт?

— Нет, Тесси. — Он откидывает ее волосы с лица. — Мы попробуем нас.

Ее мир поплыл. Ее голова кружится.

— Подожди, — прохрипела она. — Что это значит?

— Это значит, что ты мне нравишься, Тесс. Это значит, что я… — Его лицо то омрачается, то проясняется. — Это значит, что если есть шанс, что у нас все получится, я считаю, что мы обязаны попытаться.

Тесси смотрит на него, на каждую черточку его сурового лица. Она хочет этого. Хочет так сильно, что болит. Но все же…

Она закрывает глаза, сомнение вытесняет надежду.

— Попробовать ради Мишки, да?

— Нет. — Его голос звучит громко и четко, улавливая ее колебания. — Не только ради Мишки. Мы стараемся ради нас. Потому что, Тесси, детка, я хочу тебя.

В одну секунду ее сердце исчезает, уносясь в облака. Она смотрит на Соломона, на этого человека, который за семь дней сделал для нее больше, чем кто-либо после ее матери. Защитил ее. Заставил ее смеяться. Заставил ее расслабиться. Показал ей, что такое партнер. Он делает ее лучше, чем когда она сама по себе, а она и сама по себе чертовски хороша.

— Поедем со мной. — Он выпрямился и взял ее лицо в свои руки. — Поедем со мной домой, в Чинук.

В животе у нее бушует Мишка, как будто ему нравится эта идея.

Слезы наполняют ее глаза.

Неужели это настоящая жизнь? Разве такой может быть любовь, такие могут быть отношения? Она не знает. У нее никогда не было ничего, что длилось бы долго. Оставалось. Но теперь перед ней этот мужчина, который просит ее рискнуть.

Рискнуть.

Она положила руку на плечо Соломона.

— Мне нужно…

Она облизывает пересохшие губы. Что ей нужно? Она не знает, но с этими словами она отстраняется от Соломона, встает из-за стола и отходит к краю террасы. Ее мозг кружится, пока она пытается осмыслить все, что он только что сказал. Вид на океан успокаивает ее дрожащее сердце. Она смотрит вверх. Небо черное, облака заслоняют звезды, но она знает, что они там. Они ярко мигают, словно небесная дорожная карта ее жизни.

И она клянется, что слышит голос своей мамы, ее мудрые слова.

Неровности на дороге — это просто неровности, Тесси, а не ямы. Мы можем преодолеть их.

А это… это неровность, которой она никак не ожидала.

Сейчас.

Сейчас самое время сдаться, отбросить свои страхи, бросить их в океан. В Лос-Анджелесе ее ничего не ждет. Так какая разница, если она рискнет еще раз?

Найдет еще одну звезду.

Она опускает руки к животу. Вздрогнула, потом покачнулась. Ее сын говорит ей, что нужно доверять своей интуиции.

— Тесс?

Сзади нее над шумом волн доносится обеспокоенный голос Соломона.

Она поворачивается к нему лицом, упираясь руками в перила. Он стоит во весь рост, его тело напряжено, словно ее следующие слова способны его сломить.

Она поднимает подбородок.

— Ты обещаешь, что никогда не попытаешься отнять у меня Мишку?

— Клянусь.

— Ты серьезно говорил, что останешься со мной?

Кивок.

— Да.

— Ну что ж. Тогда, — она делает шаг вперед, принюхивается, — может быть, нам стоит.

Он сглатывает, следит за ее движением.

— Что стоит?

— Попробовать это. Вместе. — Слезы текут по ее щекам. — Я не хочу делать это одна. Или с кем-то еще. Только с тобой. — Воздух покидает ее легкие, но она находит свой голос. В кои-то веки.

Наконец-то.

— Мой Торжественный мужчина.

Потому что он такой и есть. Таким он был всегда.

Ее.

На долгую секунду он застыл перед ней. Затем он издал рев и бросился вперед, практически отпихнув стол, чтобы добраться до нее. Прижав ее к своей груди, он впивается в ее губы поцелуем, от которого сводит ноги и который меняет жизнь. Его сотрясает неистовый вздох, когда он скользит руками по ее шее и запутывается в волосах.

— Я не могу тебя отпустить, — прохрипел он, отстраняясь, его глаза затуманились. — Я не могу уйти от тебя.

В ответ она снова целует его, теряясь в его лесном запахе. В своей собственной взрывной боли.

— Ты уверен, что готов? — шепчет она между поцелуями, затаив дыхание, и думает о Серене. Она не хочет давить на него.

Она не хочет его потерять.

— Я готов, — пробормотал он, его голос дрогнул. — Всю свою жизнь я был готов к тебе.

Ее глаза трепещут. Как и ее сердце.

— Ты моя, Тесси, — хрипло обещает Соломон ей на ухо.

Ее голова кружится, ноги слабеют, но он прижимает ее к себе, удерживая на ногах.

— Ты и этот ребенок — вы оба мои.

Из нее вырывается всхлип. Эти слова. Первобытные, защитные. О Боже. Она сейчас рассыплется. Она размораживается быстрее, чем верхний континентальный ледяной шельф.

Она важна. Она — чей-то человек.

Горячая слеза скатывается по ее щеке. Пульс учащается, проходя через нее, как саундтрек.

Любовь, любовь, любовь.

Это слово шепчется между ними.

Любовь.

Но она не хочет говорить его первой.

Слишком многое поставлено на карту.

Мишка.

Ее сердце.

Лучше посмотреть, что из этого выйдет, прежде чем делать необдуманные заявления.

— Ты обещаешь? — Слова торопливо слетают с ее губ. — Мы твои?

Сжав челюсти, Соломон выдохнул ровный вздох. Его плечи вздрагивают, когда волна эмоций прокатывается по его большому телу.

— Я покажу тебе. Я покажу тебе, кто мы такие.

И вот он уже сметает ее с ног, скользит широкими ладонями по ее попке и поднимает ее вверх, пока она не обхватывает его ногами за талию. И когда они добираются до спальни, она понимает, что пути назад уже нет.

***

Соломон несет Тесси на кровать, связанный и полный решимости показать ей, что она — его единственная.

Он видел это по ее лицу. Никто еще не выбирал ее.

Он услышал беспокойство в ее голосе. Что он не готов. Что она не та самая. Что ж, больше никаких сомнений. Сегодня вечером он уложит ее на кровать и докажет ей, как чертовски сильно он ее хочет. Как сильно она ему нужна.

Она — его единственная. И так будет всегда.

Навсегда.

— Без сомнения, Тесси. Ты меня понимаешь? — пробурчал он, поднимая ее на ноги. Затем он берет ее лицо в свои руки и смотрит ей в глаза. Ему нужно, чтобы она знала. Нужно, чтобы она ему поверила. — Вбей это в свою красивую белокурую головку. Ты моя. Ты и этот ребенок, вы оба мои.

В ответ она издала горловой хнык. Ее голова откидывается назад, обнажая изящную линию покрасневшего горла. Член Соломона болезненно запульсировал в штанах. Не в силах больше терпеть, он раскручивает ее и плавным движением руки срывает с нее платье так быстро, что на ее изгибах остаются следы ожогов.

— Соломон, — удивленно произносит она. Но на ее губах появляется восхищенная улыбка.

— О, Господи! — Он расплавляется при виде ее, его грудь сжимается от гордости. Это его девушка, великолепная и сияющая. Обнаженная и беременная его сыном.

Его.

Господи, помоги ему.

Он сгорает заживо.

— Ложись на кровать, — рычит он.

Задыхаясь, Тесси вскарабкалась на матрас. Опустившись на колени, она встает лицом к Соломону. Дрожащими руками он обхватывает ее лицо, подставляет его, а затем прижимается к ней ртом. Сердце Соломона сжимается, когда ее язык проносится над его языком. Он находится в точке кипения. Перегрет, раздет. Он просто охреневает от этой женщины. Это безумие — то, что она заставляет его чувствовать.

Он опускает руку к ее ногам, проводит ею по сладкой плоти между ее бедер. Затем он стонет.

Она вся мокрая, ее влага растекается по его пальцам. Сладость. Рай. Наклонившись, он подносит вкус Тесси к своим губам, затем проводит большим пальцем по ее набухшему клитору.

Ее пухлый розовый рот приоткрывается, взгляд затуманивается, и она смотрит на него из-под длинных ресниц. Ослабев, она прижимается к его груди, ее хрупкая фигурка подрагивает, когда он проводит пальцем по бутону.

— О, о, о. — Ее прерывистые, задыхающиеся хныканья, ее груди, прижимающиеся к его груди, ее ногти, впивающиеся в его плечи, заставляют его напрячься.

Затем Тесси отчаянными руками дергает за молнию, делая все возможное, чтобы вытащить его из джинсов. Соломон смеется над ее нетерпением.

— Детка, нет, — говорит он. — Это все для тебя.

Она обижается, но он хочет позаботиться о ней так же, как она заботилась о его сыне. Показать ей, что она больше, чем мать; она — женщина, его женщина, и он, черт возьми, даст ей все, что ей нужно.

В ее темно-карих глазах заблестели слезы.

— Тогда займись со мной любовью, Соломон. — Она прикусывает пухлую нижнюю губу и проводит ладонью по его груди. — Пожалуйста. Ты мне нужен.

От ее слов у него по позвоночнику пробегает огонь. Это побуждает его — и его член — к действию.

Хриплое рычание вырывается из него, он хватает ее за талию и тянет на кровать. Он прижимает ее к себе. Тесси извивается, мяукает, как маленькая дикая кошка в его руках.

Он притягивает ее к себе, ее маленький торс прижимается к его вздымающейся груди, ее упругая попка прижимается к его животу. Она задыхается, когда он входит в нее сзади. Потянувшись назад, она обхватывает его шею, пальцы забираются в его темные волосы.

Они двигаются вместе, Соломон принимает ее тело на свое, и она практически левитирует в его объятиях, великолепный бугорок на ее животе поднимается, как бледная луна в ночи.

— Разрушь меня, — задыхается Тесси, раздвигая ноги. Немного повизгивая, она извивается, заталкивая его в себя еще глубже.

Христос. Он застонал и закрыл глаза. Она убивает его. Совершенно точно убивает. Ее длинные светлые волосы развеваются вокруг них, как нимб, как чертов ангел.

Невероятно. Как же ему чертовски повезло, что он второй раз на этой земле.

Он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая аромат морской соли, прижимает ее к себе. Дрожит. От тяжести того, что это для него значит.

— Черт, но чего я только не сделаю для тебя, Тесси.

— Скажи мне. — Она хрипло стонет. — Скажи, на что ты готов ради меня.

— Все, что угодно, — прорычал он. Самые искренние слова, которые он когда-либо произносил. Зная, что он может их не пережить. — Все, что угодно, ради тебя и этого ребенка. Убить ради тебя, сжечь землю, трахнуть тебя до потери сознания, назови это. Все, что угодно.

От его слов она закричала, задвигала бедрами в такт его жестким ритмичным толчкам.

Он скользнул рукой по ее груди, тяжесть которой заполнила его ладонь. Из его груди вырывается рваный стон.

— Не останавливайся, Соломон, — простонала Тесси. — Не останавливайся. — Ее голос срывается на рыдания. — Пожалуйста.

— Никогда.

Он врезается в нее. Сильно. Беззвучный крик вырывается из ее губ. Ее соки растекаются по внутренней стороне бедер. Мокрые. И на его бедра тоже. Она такая чертовски мокрая для него, купает его член в жаре и огне. От этого он становится только тверже. Он двигает бедрами вперед.

Все, что она хочет, она получает.

— Боже, как ты прекрасна, — простонал он, прижимая к себе ее стройную фигуру. В завершение он целует ее затылок, плечо, шею. — Чертовски красива, Тесси.

Застонав, она откидывает голову назад, прижимаясь к его плечу, и бьется. Потребное извивание ее тела пронзает его ударной волной. Соломон с криком освобождается, содрогаясь, когда Тесси вскрикивает, ее маленькие ручки вцепляются в его волосы, и они кончают вместе.

С каждым толчком ее тела он все крепче прижимает ее к себе, пока, наконец, она не обмякает в его руках. На ее лице расплывается довольная улыбка, она переворачивается на спину и со смехом падает в подушку, прикрывая рукой пухлые губы.

Поцеловав ее в щеку, Соломон исчезает в ванной, а затем возвращается с теплым влажным полотенцем. Он нежно вытирает ее бедра и снова ложится рядом с ней в постель.

Вздохнув, Тесси перевернулась в его объятиях, чтобы встретить его поцелуй. Удовлетворение написано на ее прекрасном лице — глаза с капюшоном, розовые щеки, восторженная улыбка.

На секунду у Соломона перехватило дыхание. Тесси свернулась калачиком у него на груди. Маленькая, мягкая, его. Христос. Он закрывает глаза, позволяя моменту улечься. Никогда за миллион лет он не думал, что у него будет это снова.

Открыв глаза, он рассматривает ее нежный профиль.

Я люблю тебя.

Он должен сказать это.

Но слова застыли на его губах. Он готов, но что, если она не готова? Он и так уже многого попросил. Эгоистичный ублюдок, попросивший ее приехать в Чинук. Если это не способ усилить давление, то он не знает, что это такое.

Счастливо вздохнув, она провела рукой по его бороде, а затем перевела взгляд на его лицо.

— Идеальное завершение идеального отпуска.

— Так и есть. И это еще не конец. — Лаская ладонью ее лицо, он прошептал: — Ты и этот ребенок. Все мое сердце. Мои звезды. У тебя есть я, Тесс. Никогда не сомневайся в этом.

Она запускает пальцы в его темные волосы на груди.

— Я не забуду.

Она смотрит на него с тяжелыми веками. Ее длинные ресницы трепещут медленной волной манящего сна. Одной рукой он гладит ее золотистые волосы. Другой — прижимает к ее животу. Его охватывает прилив эмоций. Менее чем через три месяца они будут держать на руках своего сына.

— Ты скажешь мне? — спрашивает он, и глаза Тесси переходят на его глаза. — Имя Мишки?

Долгое молчание. Затем на ее губах появляется тихая улыбка.

— Почему бы нам не придумать его? Вместе.

— Тесс. — Глубокий гул несогласия. Он не хочет, чтобы она меняла его.

— Я хочу, Соломон. — Опираясь на локоть, она проводит рукой по его щетинистой бороде. Ее ровный взгляд честен и уязвим, когда она смотрит в его темные глубины. — Это должно стать нашим именем.

В его груди разгорается пламя. Проклятье.

Если бы он не любил ее сейчас…

— Спасибо, — говорит он.

Ее удивленный взгляд встречается с его, светлые волосы падают ей на плечо, когда она наклоняет голову.

— За что?

У него перехватывает горло.

— За то, что я стал отцом.

На глаза Тесси наворачиваются слезы, а на губах появляется водянистая улыбка.

— Ты будешь самым лучшим отцом, Соломон, — шепчет она, положив его руку на свой живот. — Мишке очень повезет с тобой.

Пытаясь взять сердце под контроль, потому что ему кажется, что в ребрах заложена атомная бомба, Соломон притягивает Тесси к своей груди. Ее крошечное тело идеально прижимается к его боку. Проходит совсем немного времени, когда он кладет руку ей на живот, а ее дыхание прижимается к его плечу, и она засыпает.

Мишка пинается в ее животе, маленькие импульсы заставляют его улыбаться, и Соломон прижимает Тесси к себе. Он никогда не чувствовал себя таким довольным. Тесси знает о Серене, о его прошлом, о его темноте и чувстве вины. А завтра утром он заберет свои звезды домой.