Дни яблок

XIV

Омега последняя — и в ней, словно в зерне, есть всё. Всё, скрытое в четырёх землях: скудном песке, щедрой ниве, камнях и в красной глине — первой воспринявшей Дух. Всё, что осталось от альфы, вечно первой, знака небес, начала.

После заклинаний следует ставить омегу — ибо слово крепко, сказано и услышано, три свидетеля тому — колесо, коса и крест…

— Зачем ты оплевал мою выпечку? — спросила Гамелина. — Это обязательно надо было делать?

— Ты вроде собиралась ждать? — отозвался я. — Вот и жди.

— Просто жлоб какой-то, — бесцветно заметила Гамелина — Как теперь есть её — всю обслю…

Она осеклась и прижала пальцы ко рту.

— Что-то сдвинулось, — недоверчиво произнесла Аня. — Я отчётливо видела. Это ты стол трясёшь, да?

— Это мозги мои сейчас сдвинутся, — буркнул я. — От вопросов твоих. Сказал же, потерпи…

— Неправда, про потерпи говорила я, а ты…

Гамелинское изобличение неправдивого меня прервала сова. Пряничная сова, лежащая с краю стола — бывшая на противне сбоку припёку, честно говоря, оттого и мало пригоревшая.

— Глаза… — сказала сова. — Кто дал мне глаза? Это ведь изюм! — Голос у неё был неглубокий и, скорее, в нос — если так можно сказать про сову, тем более про пряник.

— Ииии… — тоненько вывела Аня и попятилась.

— Я на твоём месте не возникала бы, — сказали скрипуче с другого края стола — у меня вот только один глаз и две ноги, и я не возникаю.

— Две ноги, — откликнулась сова, — всегда лучше, чем одна, против чего тут возникать?

— Почти всё верно в твоих словах, — отозвался скрипучий голос, тут не о чем было бы спорить. Но я же рыба…

И с края, противоположного сове, привстала маленькая фигурка — точно такой же пряник, с глазурью, изюмным глазком и полосками, призванными символизировать чешую — рыба, просто рыба, только с двумя ножками там, где у обычных рыб нижний плавник…

— Я сейчас просто сойду с ума, — мрачно и хрипло сказала Гамелина. — Может, это просто глюки? Угар от вашей духовки? Такое бывает, я читала. Вы тут ртуть не разливали?

— Нет, недавно упустили молоко, — добродушно ответил я. — Но тут так всегда. Ты привыкнешь… Может быть.

— Я даже не знаю… — не удержалась Аня. И прокололась второй раз. — Это не больно?

— Страшно интересно, — ответил я. — Плюс постоянная практика и нервы.

— Мне нервы нельзя, у меня зрение, — пробормотала медицински малограмотная Гамелина.

— А ты зажмурься, — посоветовал я. — Так всегда лучше видно.

Аня послушно поморгала. Бася из своего гнёздышка повторила её мимику в точности.

— С чего ты взял, что тебе можно таким заниматься? — пробурчал некто со стола и пошевелился вновь. — У тебя есть опыт, знание или разрешение хоть?

Дерзкий пряник был действительно больше всего похож на звезду: сердитый глазик, острое ушко, три крошечные лапки, — а ведь задуман был как ёжик.

— Это ты мне? — спросил я сурово и хихикнул; трудно удержаться от смеха, выслушивая дерзости от пряничных ежей.

— Нет, конечно же, — профыркал ёжик. — Спросил у ясеня.

— Вот пусть он тебе и отвечает, — резонно заключил я. — Из перечисленного тобою у меня есть только «хоть» — привык обходиться малым.

— Я безобразна, я ничтожна, гныыыы… — взвыл пряник, располагающийся в центре и символизирующий, по моему мнению, дракона. — За что?! За что? — драматично пискнул пряник. — Мне это, вот так? Оо — ооо — гныыы…

— Ну, — миролюбиво заметил я, — все не так плохо. Ты же дракон, и похоже, что девочка…

— Я подгоревший карлик! — провсхлипывал дракон и попробовал затрепетать миниатюрными крылышками. — Драконов-червяков не бывает, гныыыы…

— Ну, надо же с кого-то начать, — буркнул я. И прокашлялся. — Внимание! — начал я довольно громко. — Хватит придуриваться! Все немедленно встали и обозначились!

— А можно я сяду? — задумчиво сказала Гамелина. — Или выйду?

— После звонка, — мстительно ответил я.

На столе раздался шорох. Потом шипение.

— Ты опять наступил мне на лапу… — сказал кто-то сердитым голосом.

— Надо было сделать их карамельными, — пробормотала Аня. — Рецепт простой, очень: восемь ложек сахара столовых, воды четыре ложки, ну, и уксуса туда же ложечку, чтобы кислинка… Потом на большой огонь, пусть покоричневеет и тягучее станет.

К краю стола подошли Луна, Солнышко и Божик. Вид у пряников был внимательный; можно сказать, они были в шаге от конспектирования.

Гамелина впилась мне в руку и продолжила, несколько монотонно.

— Хорошо добавлять сироп, вишнёвый, например — тогда красноватые… они. А Майка, она зелёное любит — зе… зелёнку капает, вот.

Тут к первой группе присоединились горизонтальные пряники, немного напоминающие бронтозавров: Рысь, Рыба и Вепрь. Вся троица приковыляла к краю, потопталась и уставилась на Аню хмуро.

— Форму сначала надо смазать… масличком. Ещё прищепки нужны, можно взять деревянные. Скрепить это всё… — не сдавалась Гамелина.

Почти неслышно подошли Гусь, Мотылёк и Ёлочка.

— Потом надо так точно в формочку, в отверстие, тоненькой струйкой, массу эту влить… карамельную массу и… и… и… воткнуть, — продолжила Аня и нервно оглянулась на меня…

— Что? — поинтересовался я. — Что воткнуть?

— Спичку, — ответила Аня и взялась переплетать кончик косы. — И… и, чтобы они стали леденцами, ну, застыли, чтобы — надо формочки положить в холодную воду. Несколько минут — и всё.

— Какой-то вудуизм и хилерство. Всё это.

— Когда всё готово — это леденцы, — заметила Гамелина и присмотрелась к пряникам. — Ужас просто что такое…

К шеренге пряников присоединились Ёж, Дракон и Сова, выглядящая надменно.

— Не только ужас, но и безобразие, — отчётливо произнесла Сова. — Что вы устроили тут?

— Это не я, — предательски заявила Гамелина. — Я собиралась печь пряники, ко дню рождения, им… им… имбирные, — закончила она. — Только пряники, без фокусов.

— Ясно, — ответила сова и высмотрелась строго на меня. — Ну а ты что скажешь?

— Могу прочесть заклятие наоборот — и вы рассыпетесь, — незлобиво сказал я. — Или просто съесть вас.

— Не надо! — пискнул мотылёк хрипловатым сопрано. — Наверное, в нас есть польза, хоть какая-то…

— Только имбирь, мука и патока, — ответил я. Что-то тревожное мелькнуло у края сознания, что-то неуловимое, словно подзабытый мотив. Или невыразительная внешность. — Сложу вас в коробку пока что, — продолжил я. — Возможно, съем позже. Головы пооткусываю хотя бы.

— Какой скучный, — сказала Гамелина. — Скажи ещё: «Ноги переломаю!»

— Ты тоже не комедия, — строго заметила ей Сова. Гамелина растерялась и посмотрела на меня немного беспомощно.

— Тебе откушу лапки, — сказал я Сове.

— И пожалеешь, — удостоила меня ответом та.

— Я так и думал, что ты — отрава, — радостно отозвался я.

— Мои пряники — никакая не отрава, — вскинулась Аня. — Просто у тебя тут что-то с чем-то… У меня нет слов… Всё!

Я достал корзину. Старую такую — при желании её можно было бы принять за плетёный чемоданчик без ручки. Когда-то мама держала в ней сушку.

— Забирайтесь, сидите тихо, — сказал я выпечке и наклонил борт их ковчега на стол. — Будет время, займусь вами… вафельки.

— Мы создания! — гневно ответил Ёж. — Будешь обижать нас, мы… мы…

— Вижу, что не отходы, — добрым голосом сказал я ему. — Начнёте возникать — отдам хищнику. Видите зверюгу в кресле? Просто ночь и рысь! Только маленькая.

Пряники издали что-то вроде коллективного вздоха и полезли в корзину.

— Надо сложить посуду, — сказала Аня после того, как я вынес свежеиспеченных гомункулов на шкаф. — Но сначала вымыть…

Она обвела кухню близоруким взглядом. Прищурилась. Надела очки.

— Вот, — обрадовалась Гамелина. — Вот. Его! И ложечку.

Бася укрылась под креслом.

Мы тщательно мыли поднос, раза три, с разных сторон. Аня не убирала руки, когда наши пальцы сталкивались, почти не проверила результат помывки. Потом поручила мне протереть ложечку…

— Я, — сказала Гамелина. — Мне… — Она прикусила ноготь на большом пальце, потом убрала руку ото рта и начала расплетать косу. — Мне тут раз пришлось разобрать шкафы на кухне. Вот. Ну, я всё перебрала, перетрясла, кое-что выкинула, вытерла пыль и нашла пакетик с луковицами.

— Тоже как-то раз нашёл луковицу, за шкафом, — встрял я. — Она была такая бледная вся. Но с корнями. Видно, сначала на что-то надеялась, потом засохла…

Аня отодвинула посудки, поднос, стул и подошла ко мне вплотную.

— Это не просто лук был, а луковицы…

— Как мышь и мышца? — осведомился я.

— По-другому, — ленивым голосом заметила Аня. — Это крокусы были, совсем, правда усохшие, и гиацинты ещё, луковки их, они такие милые. Я сначала хотела выбросить, потом передумала, положила на ночь в миску с водой. Узнать, живые ли, ну, чтобы не совсем бесполезно. И вспомнила: мама, вот… у неё были луковицы гладиолусов: красивые, красные и жёлтые, похоже на маленькие тыквы. Нарядные такие. Очень волшебно. Я так и не смогла вспомнить, замачивала она их в воде или нет. Кажется, да, но не уверена. Так остро вспомнила: в мае как-то, холодно же бывает, а уже не топят, на кухне мы… я сижу на полу, и сыро почему-то, пахнет сыростью, мама разбирает вещи какие-то, а я рассматриваю их… в коробочках. Там эти гладиолусы спят, луковички, а я их рассматриваю. А они такие необычные — как карета одна была, другая на замок похожа была, третья прямо, как монстр. Волшебно.

— Люблю, когда волшебно, — отозвался я хрипло. — И когда монстр. Это не скучно.

— Не скучно, — согласилась Аня, — ты вот это устроил мне, с пряниками… я даже чуть не рассердилась. Выпечку перепортил, саму напутал, но потом я поняла, ведь это волшебно…

— Старался, — скромно заметил я. — Как монстр.

— Я так и подумала, — перешла на шёпот Гамелина. — Развяжи мне тесёмки на фартуке… — попросила она, и пока я возился с завязками, закинула руки мне на шею.

— Даник, — сказала Аня, совсем шёпотом и в ухо. — Сколько у нас есть времени?

— Немного, — ответил я.

И оставшееся время вновь ускорилось вокруг нас воронкой, было прекрасным, щедрым, терпеливым и прохладным — как осень. — Немного, — повторил я, и мы сделали шажок в сторону моей комнаты, так и не расплетясь, потом второй, третий — я слышал, как бьётся Анино сердце.

— Как будто танец, — прошептала Гамелина. — Ты умеешь танцевать?

— Немного, — опять ответил я и взял её на руки.

Дверь в комнату пришлось закрывать ногой, по дороге я своротил на пол стул, а когда швырялся своей и гамелинской одеждой — стакан с ручками со стола.

— Будет беспорядок, — сказала Аня и уставилась на меня прозрачно. — Это даже хорошо. Будет хорошо — правда, Даник?

— Да, и довольно долго, — сказал я сухими губами. — Хочу, но не предвижу…

— Это простые желания, — почти простонала Аня. — Легко исполнить… Ахх…

И время, что так неторопливо вело нас, отдалилось совсем. Не звала меня река, и серые птицы голосили в небывалом небе не по мне. Простые желания — беспечальная свора коротких вздохов и скорых искр заполнила собою меня, пространство, память, всё…

— Я так поняла, что буду на дне рождения кем-то типа гостеприимной кухарки? — въедливо спросила Аня и упёрлась локтями мне в грудь. — Пусти…

— Ты будешь главный гость и принцесса цирка, — повалил её обратно я. — Можешь вообще никуда не ходить — ни на кухню, ни в туалет. Сидеть под ковром настенным и дуться. Между прочим, я всерьёз никого не приглашал. Тем более — мои уедут вот-вот, квартира совсем пустая… будет. Так удачно.

— Все только и шушукаются про «днюху у Даника», — отозвалась Гамелина. — Я не спорю, зрение у меня не стопроцентное, но ведь я не глухая…

— Да, — сказал я, напустив на себя всю возможную серьёзность. — Ты настоящий крот…

В ответ Гамелина стукнула меня подушкой.

— Если я крот, то целуйся со своей фыркающей кошкой. — заявила Аня и принялась заплетать косу. Пальцы её замелькали в черных прядях.

— Прости меня, — торжественно возвестил я. — Мне нравится целоваться с тобой. А кошка эгоистка, она всегда ищет свою выгоду, даже в поцелуях.

— Какую именно? — заинтересованно спросила Гамелина. пошарила под подушкой, что-то там обнаружила и ловко зашпилила найденным косу. — Если требует денег, то это проституция.

Я огладил её спину, от шеи до ямочек у основания хребта.

— О деньгах ни слова, — сказал я. — Бася в расчётах не сильна. В основном всё крутится вокруг куриных голов.

Гамелина дрогнула — передёрнула плечами и взволновалась спиной.

— Это ведь чёрная магия, — проронила Аня куда-то в стену.

— Да, — сказал я, обнаружив и тщательно пропальпировав изгибы гамелинского бедра. — Ей положено, она помощник, но на курах не ворожит. В основном обеспечивает ингредиенты: усы, пух, ну — когти… иногда.

Аня оглянулась и посмотрела на меня тревожно.

— Помощник… — выговорила она растерянно. И потрогала мою родинку. Я взял Гамелину за руки и притянул поближе.

— Что? — зловещим голосом спросил я. — Ты наконец-то испугалась?

Аня быстро придвинулась ко мне совсем близко.

— Я сама не своя сегодня, — сладостно зашептала Гамелина мне в ухо. — Не обращай внимания, это такое, бывает, ну, девичье…

— Не могу не обращать на тебя внимания, — ответил я, погружаясь на самое дно простых желаний. — Не могу не смотреть, не могу… это как не дышать…

— Я согласна, — прерывисто сказала Аня и странно пустым взглядом посмотрела куда-то в сторону. — Пусть всё будет по-твоему, как ты хочешь…

— Самый замечательный из всех ответов, — хрипло сказал я, выныривая из пучин долгих вздохов и коротких ударов сердца, — и я его не предвидел. Ты очень неожиданная…

Тут я нашарил тёплую и мягкую Анину грудь, Аня в ответ обняла меня, придвинулась ближе, вздохнула — и всё простое, тайное и тёмное поглотило нас совершенно. Вновь, вновь и вновь.

— Ну, всё-таки это нечестно, — проворковала разомлевшая Гамелина позже. — Все будут выплясывать и обжиматься, а я бегать с тарелками?

— Зачем нам кто-то нужен? — беззаботно поинтересовался я. — Говорил уже. Ввалится толпа, всё сожрут, натопчут… Пообжимаемся так. Даже в кино сходить можно или никуда не ходить. Целых два дня и никого не будет… Можем и повыплясывать сами, есть танцы неприличные — танго там или румба медленная, ламбада, в конце концов. Я тебя научу. Заодно всё сами и съедим. Я даже посуду помою. Может быть.

— Я знаю, как раньше назвали таких вот, как ты, — захихикала Гамелина. — Домотур!

— И причём тут Мойдодыр? — оскорбился я. — Ещё бы Тянитолкаем обозвала.

Аня ответила на это поцелуем. Продолжительным.

— Ты ничего не понял, — заявила она, восстановив дыхание, — никакой не Мойдодыр. Домотур, а не Мойдодыр. Домосед то есть.

— Да, — ответил я, — дома сидеть я люблю. Дом — это надёжно. Здесь стены…

— Так я ничего против и не имею, — снисходительно заметила Аня. — Сиди себе. Это я так, шучу. Но от вечеринки я бы не отказалась. Танцы, то-сё, гости. Музычка. Мне совершенно нетрудно настрогать им бутербродов на две шпроты с лимончиком, с горошком. Может, Лидку позову даже, в помощь, Линничку, она такое вытворяет, стол будет — картинка.

— Лидку не надо, — быстро сказал я. — В гости сколько угодно, а к подготовке нет!

— Чего это вдруг? — заинтересовалась Аня. — Ты настолько беспокоишься за балык?

— Линничка вечно как что-то готовит, так сначала цистерна майонеза, а потом чесночком-чесночком-чесночком. Она его в торт добавляет, мне кажется, и в компот. Шелуху на котлеты…

— Это для профилактики, — уважительно высказалась Аня.

— Типа как от гостей? Да? — отозвался я. — Чтобы больше ни ногой.

— От таких, как ты, — профыркала Гамелина, — языкастых… Ну ладно, что у нас сегодня?

— Запретные плоды в ассортименте, — отозвался я.

— Вроде среда, — рассеянно сказала Аня. — В четверг подойдёт тебе? Завтра. Я абсолютно свободна… и кухня вроде тоже. Испеку что-то нормальное.

— Я люблю шарлотку, — отозвался я. — Это нормально?

— Шарлотка? — озадачилась Гамелина. — Но это слишком просто! Там всего-то нужно четыре яйца, сахара стакан, муки столько же примерно, соль на кончике ножа, потом ванилин, яблоки порезать — залить тестом и спечь, быстро. Пфф…

Она оделась и вышла. Зашумела вода в ванной, потом я услыхал, как Аня прошлёпала босиком на кухню. Потарахтела там своими банками, вышла в коридор, обулась.

— У вас шарлотка нищенская какая-то, — заметил я в темноту. — Ни какао, ни корицы. Жадность.

Аня легко справилась с дверными замками.

— Такого в рецепте нет, — сказал силуэт в двери. И Гамелина ушла.

Ночью в окно светил фонарь: на потолке и шторах были видны тени от качающихся веток, целый узор — живой и сложный. Всё, как я люблю.

И чтобы ветер, ветер, ветер на всём белом свете.

И чтобы не совсем один.

И чтобы без снов.

И темно.