Дни яблок

XX

Странное место привиделось мне. Заснеженный пустырь. Остатки ограды, стылая акация, обметанная инеем словно лихорадкой, среди корявых рябинок. Гаражи и голубятни неподалёку. Заполошные чёрные птицы, добывающие из-под серого льда кроваво-красные ягодки. Детский садик с бумажными снежинками на окнах, снеговик с глазками-угольками и прочее из несегодня. Третий двор недалеко от Лемской — на брандмауэре флигеля нарисованы айсберги и пальмы, золотые цапли и белые медведи, рядом скрипит железный круг — карусель. И зима. Пусто. Всё это Сенка. Только неправильная, неживая — зацепка-стратка, царапина от веретена, лакуна воспоминаний, потерянное время, сон пустой.

Ни моста, ни птиц, ни Ангела. Просто жизнь, наверное, моя, прошедшая мимо.

— Всё время что-то гудит, — заметил Ганжа, — как будто… колокол… до-диез-минорно.

— Звон есть, — подтвердила Линник, — никакой ни до и не минор. Это старые трубы. Оно такое — булькает, гремит и пер…

— Вы все дико странные, — заметила раскрасневшаяся Настя и допила своё. — Я тебя, Шарик, только что не узнала. Ты какая-то была…

— Какая? — спросила Карина подозрительно.

— Блонда, — выдохнула Настя.

— Лучше уши себе покрашу… — отрезала Карина. — Тю на тебя, Бут!

— Даник? — спросила Лида и потёрла глаза. — Даник… Что ты там дусишься? Аня, посмотри на него, он опять надулся.

Гамелина извлекла из какого-то потайного кармана очки, нацепила их и всмотрелась в меня безжалостно.

— Не придуривайся, — строго сказала она. — Чего ты сделал такие глаза?

— Какие это? — просипел я.

— Ну вот, теперь алкоголический голос, — припечатала Аня. — Не смешно…

— Странно… — неуверенно сказал Ганжа, — я только что такую штуку держал в руках… Вроде калькулятора японского, а в ней мультик был, что-то пищало, мелодичненько… Знакомая мелодия — не знаю только, где слышал. И… ну, неоднозначная, короче говоря, такой ряд…

— Внутри яблок — предсказания, — прохрипел я и откашлялся. — Надо вскрыть… раскрыть, ну, напополам, это легко — они просто склеены, а там бумажка, в фольге. Вытаскивать из воды нужно без рук. Зубами…

— Принесите мне чьи-то зубы, — изрёк Рома, — и я всё достану! И яблочко, и бумажку, и фольгу эту — потом всё жевать, наверное, а я наелся…

— Ты опошляешь момент, — заметила Гамелина. — Действительно, кто первый?

— Я вас посчитаю, — заботливо сказала Бут. — И раз, и два, и три — врири, рири, ри…

Листики взвились к потолку и выписали с десяток неистовых фигур, вода в тазу пошла рябью, тоненько, будто кто-то тронул зеркало — с той стороны.

Первое яблоко доставал Валик, он наглотался воды, выронил добычу, чуть не перевернул таз, закашлялся и попросился полежать, чтобы высушить джемпер.

Состоялся консилиум и переполох, Линник отправили в ванную за полотенцем. Бут принесла бальзам «Звёздочка» и раскрыла эти врата духа рядом с мирным хищником, кошка тут же сделала маленькие злые глаза и ускакала прочь.

— Всё это случилось с тобой потому, — заявила серьёзная Аня, — что ты хихикал.

— Ну, конечно, — буркнул строптивый Валик, — надо было плакать.

В четыре руки Гамелина и Бут разоблачили брыкающегося Черне-гу по пояс и отправили шмотки сохнуть.

— Есть у тебя водка, Даник? — спросила Настя, разглядывая Валика всесторонне. — Его надо растереть…

— В пыль! — заявила Линник и набросила полотенце Чернеге на голову. По неприкрытым частям Валика было видно, как тот застеснялся — до пунцового покраснения.

Из безопасного махрового кокона слышно было, как Валик разгрыз яблоко, пошуршал фольгой, затем бумажкой… И прочел

— Не понял, — оторопело произнёс Чернега и сдёрнул полотенце, — а где предсказание? Я ни про каких Катуков не спрашивал. Чиё это яблоко?

В ответ Бут сунула ему «Звёздочку» под нос.

Вторым охотился Ганжа.

Скользкий фрукт он выловил быстро, несильно окунаясь в воду и почти не забрызгавшись.

— Ни одного пузыря, — отметила зоркая Шароян. — Ты что, не дышал?

— Забыл, как… — ответил Рома.

Он помял яблоко, надавил, стиснул сильнее — брызнул сок, плод распался и явил куколку из фольги. Публика затаила дыхание.

— растерянно прочёл Рома. — И… и где тут за моё будущее?

Жестокий ветер ноября над домом ответил свистом и шорохом, шторы на окне всколыхнулись.

— Атмосфера, — удивился Ганжа. — Стереоэффект… Ты устроил?

Бут ныряла бестрепетно. Расстегнула две пуговички и растянула ворот блузы — оголила шею, как на плаху. Не побоялась испортить начёс. И от души набрызгала, гоняясь за красным яблоком…

Аудитория воспряла. Ганжа выскочил из кресла, Чернега отлип от стола, Лида колотила в бубен и помогала себе голосом.

— Аська! — орала Линник. — Левее! Левее бери! Теперь прямо! Да не толкай его носом! От жеж рыба-дельфин!

Наконец Насте удалось ухватить зубами вёрткий, мокрый плод, она «вынырнула», встала с колен, утёрлась крошечным платочком, делано пофыркала. Откашлялась. Разделила яблоко, развернула куколку, вчиталась, удивлённо вскинула потемневшую от воды бровь и прочла вслух.

— Не поняла, — удивлённо сказала Бут, — при чём тут Зоц? Дикое предсказание какое-то, Даник, у тебя. А в воде интересно было…

— Давай я тебя отожму, Аська, — нежно проворковала Линничка и отложила бубен. — Тут, вот. Сзади…

— Что там, что? Что? — забеспокоилась Бут.

— Спина, — хором сказали Чернега и Линник. Валик покраснел окончательно и скрылся в тёмном углу, вытолкав хищника за диван.

— Я, — заявила Лида надменно, — считаю, что нам нужно чем-то повязывать волосы. И халат!

— Это кому это «вам»? — поинтересовался я. — У меня есть шлем, пластмассовый, и резиновая шапочка.

— Тащи, — обречённо сказала Линник, — хоть не зальёт уши.

Я нашёл, обтёр от пыли и торжественно принёс шлем — такой весь красный, остроконечный… невероятно древнерусский, из пластмассового набора «Витязь».

— Себе такое надень, — оскорбилась Линник, — на тыковку…

— Не налазит, я пробовал уже, — мрачно ответил я. — Так ты как? Плывёшь?

— У меня, — капризно заметила Лида, — потекут ресницы ведь. Думаешь, сколько надо рисовать глаз?

— Смотря чей, если хомяка, то чепуха — просто точка, — моментально ответил я.

— А говорил, всё знаешь… — обронила Линник загадочно и встала перед тазом на колени, картинно завела руки за спину, фыркнула и принялась ловить яблоко. Поначалу осторожно, с закрытыми глазами, а затем вошла в раж — рыскала в тазу по уши, булькала и смеялась откусила фрукту, прожевала, закашлялась, наглоталась воды. Неясно, каким образом, всё же ухватила плод и моментально вскочила на ноги.

— Очень холодная вода, просто ледяная, — пропищала Лила, капая в таз чёрным. — Скорее полотенце!

— Сию минутку, — отозвалась с придыханием Бут и передала Линник полотенечко. — Бежу на цырлах!

Лида торжественно промокнула лицо, явив отпечатки туши, тёмные и нерукотворные. Развернула выловленное послание, прокашлялась и прочла торжественно и несколько пискляво.

За окном что-то громыхнуло — низко, угрожающе и сердито, будто что-то просыпалось и злостилось: давнее, древнее, ярое: прислано — позабыто, тут и крест.

— А нет какого-то ещё предсказания? — поинтересовалась Линник, прислушиваясь, как и все мы к далёкому гулу. — Моё того — несбыточное. Зря купалась, получается.

— Да ну, чего вдруг, — отозвалась Карина, — я так за тебя переживала, когда ты яблоко в воде ела. Прямо червячок…

— Шарик, — злобно сказала румяная и влажная Лида. — Теперь, кстати, твоя очередь — плыви давай, нос над водой и всё такое… Рыбонька моя.

Карина не стала ломаться и потребовала простыню.

— И подушечку… — пискнул было Чернега.

— Сам ты подушечка, — обронила Шароян надменно. — Я задрапируюсь, волосы же. И серёжки…

— Выдам тебе скатерть, — торжественно сказал я. — Она старая, не жаль ни разу.

— Никого тебе не жаль, — буркнула в ответ Карина. — Ни вещей, ни людей. Заставляешь лезть в воду! Фактически в ноябре! А что в результате?

— Клюк. — отозвалась Лида.

— Клакс, — поддакнул Ганжа.

— Зоц, — радостно пискнула Настя.

— И машук, — мстительно сообщил Чернега. — Дайте мне манатки, наконец-то, я не могу сидеть всю дорогу в полотенце!

— Идём, — вызвалась решительная Гамелина. — Я тебе подберу.

Карина поправила волосы, аккуратно укрыла себя скатертью — несколько раз заломив старый, золотистый плюш надо лбом, у подбородка и за скулами — и сразу стала похожа на икону. Дунула на воду, зачем-то перекрестилась — в три перста, но слева направо, и атаковала шустрые, блестящие яблоки. Фрукты порскнули от неё по воде, переворачиваясь влажно. Своё Карина догнала и выхватила с первого раза.

Разоблачилась от истёртого псевдобархата, встала, машинально потрогала причёску, разломила яблоко, достала записку и прочла.

Сразу после цуефы всё вздрогнуло, безмятежная вода в тазу задрожала упруго, попыталась выгнуться наружу — будто она, вдруг вязкая и плотная, не выпускала или не пропускала к нам нечто или кого-то… Дрожь сопровождалась низким, вибрирующим звуком — словно в дверь небесную ночную досадливо громыхнули кулаком.

— Ух! — отметил Ганжа и поморщился. — Низко как, мозги выпучивает прямо. У тебя тут точно какие-то колонки, сознавайся. Стереобас мощный, но непонятный.

— Попытайся понять. Это как физика, только хуже, — отозвался я. — Гестапо… — ответил Рома.

Линник взяла бубен и обошла вокруг таза с тарахтением и звоном. — Вот мне показалось, — заявила зоркая Лида. — Там только-только мелькнуло… такое… неприятное. Дайте мне что-то тяжёлое — я вдарю по этому тазику.

— Так и знала, — скептически заметила Шароян. — Та же история. Слыхала я про эту цуефу… Наверное, оно китайское. Тю, короче…

— Неприятные звуки, — сказала от двери Гамелина От вернулась вместе с Чернегой, который нацепил на себя мою тенниску почему-то навыворот. — Неприятные… Может, это трубы? Смет, стук, кто-то вздыхает, хихикает. Ещё кошка шипит на меня без причины…

— Как ей и положено, — мрачно сказал я. — Хуже было бы, если б гавкала.

Гамелина вздёрнула брови…

— Пора плыть… — грозно сказала подкравшаяся Линник. И звякнула в бубен — раз, второй и третий.

Аня вздохнула, покрутила пальцем у виска, расстегнула блузку, заколола косу, потрогала воду указательным пальцем, словно попыталась нарисовать что-то на зыбком круге, опустилась на колени, наклонилась и глянула на ровную тёмную поверхность — в упор.

— Давай-давай, — подзадорила Лида. — Стала бегом на дорожку, шапочку поправила, ласты взула и ноги в руки… Старт!

Из коридора донеслось яростное шипение.

Пока Гамелина возмущала гладь, гоняла яблоки и разбрызгивала воду, Ганжа согревал Карину глинтвейном, Линник вспомнила старшую группу и выбивала на бубне польку, беззаботный Крошка отобрал «Звёздочку» у Насти, открыл, попытался нагреть красную коробочку над свечкой, но обжёг пальцы и отшвырнул мазь вон — прямо в напиток…

— Нечаянно, — сказал Юра, заметив мой взгляд.

— Готовься, — прозвенела ему бубенцами Лида. — Вторая дорожка, третья тумбочка. Шапочка своя. Ныряешь лёжа.

Аня, восставшая от воды, выглядела какой-то нездешней, чуть старше или спокойней, так просто и не поймёшь. Гамелина пару раз отжала мокрый хвост косы, неспешно разделила яблоко и развернула куколку с запиской.

— Хм… — сказала Аня и глянула на меня странно. — Хм… Даже так? Ладно… — и прочла.

— Я бы написала по-другому, — обстоятельно заметила Аня. — Но теперь уже всё. И коса намокла. Дайте вытереться мне.

— Старт! — сказала Линник и стукнула Крошку бубном.

Юра, неизвестно зачем, задумчиво снял носки.

— Всегда он так, — тревожно сообщил Чернега, по-прежнему в навывороте. — Ищет свой способ, и вот, что носки сейчас — сильно задумался, значит. На него однажды книжная полка упала — шёл опыт, тёрли магний, а она упала, так он…

Крошка сел возле табуретки, дунул на воду, в последний момент схватился за бортики, словно хотел выплеснуть содержимое посудины или вылить себе на голову, и с размаху плюхнулся лицом в таз. Вода взволновалась и моментально затекла ему за шиворот… Мы увидели как стиснул он пальцы — костяшки побелели, и шрамики от химии стали заметнее. Крошка сделал некоторое усилие — и явился обратно — радостный, мокрый, с яблоком в зубах.

— Уавив доф! — сказал он. Вынул изо рта фрукт, обтёр лицо. — Нос, говорю, ударил, — сообщил Юра. — Странная плотность, меня как не выпускало что-то. Ты добавил в таз крахмал?

— Желатин, — протарахтела вслед бубну Линничка. — Бумажку читай давай, химия.

Юра обтёр рукавом лицо.

Листики атаковали Юру что осы, будто пытались помешать или сами вчитаться в шуму-рум-варум…

— Опять цвайка, — радостно заявил Ганжа. — Саня, ты чего понаписывал такого? Какие ещё зизи?

— Тоже хочу знать, — скромно заметил Крошка.

Лида кышнула на светляков, заботливо промокнула «ныряльщику» лоб и вытерла свою ладонь о Юрину же спину.

— Не спрашивайте его, — нежным и тонким голосом заметила она. И потрясла бубном в мою сторону. — Пусть сам за своими яблоками пирнет уже. Тогда и поговорим, как вылезет с таза.

От бубна оторвался колокольчик и закатился под кресло. Вели ему устремились листики, но не догнали.

Мне, конечно же, нырять не хотелось… Но одинокое яблоко, стрем но вращающееся в тёмной воде, но раззадоренные искрами от разрезвившихся листиков гости, но Гамелина… и глинтвейн этот. И гул, звон, низкий звук, что неторопливо наполнял квартиру. Надо было бы предвидеть… Я снял свитер…

Из глади водной непроглядной, смотрело на меня моё же лица двоилось, троилось и словно отступало — всё дальше и глубже — аж на самое дно.

Яблоко само по себе отплыло к борту и крутилось, непостоянное, фортуновым шаром. Насмешливо. Я нырнул. Вода холодной не была, нисколечки, и сразу залилась в уши. Я фыркнул, услышал чей-то смех, глотнул воды… и упал прямо на песок — мокрый и холодный. Сильно пахло рекой, вокруг косматило туманом, или просто дым стлался. Осенние гуси тянули тоскливые клинья в сером небе, перекликаясь скорбно. Моросило тоскливенько и нехотя. Осенний свет силился быть, получалось как сквозь пальцы — только глазам наказание. Я огляделся. Позади в туман кутались сосны — чёрные-кручёные, в слёзках янтарной смолы; голые вербы — серые и патлатые, всякие заросли непролазные: бузина, репей, осока. Звякнул колокол. С невидной суши или последнего берега — кому как…

На камне — белом с зеленью, посреди песчаной отмели, сидели два мальчика — худых, очень заросших и невесёлых, глазау них были тёмные, как гагат — вестник вероятных бед, и скорые, что птичка королёк. Одеты они были во что-то вроде ночнушек, размера на три больше, чем надо, очень изодранных.

— Ты обронил, — сказал мне один и показал яблоко.

— Без молитвы встал, — хихикнул второй.

— Здрасьте, страсти-чудеса-облака в колодце, — пробурчал я. — Так что, это у вас дно?

— Тут мы дожидаем, — загадочно обронил первый.

— Видимо, давно, — сказал я, — вон как позарастали. Стричься не пробовали?

— Нет, — честно ответил второй мальчик, и река шумно плеснула о камень. — Мы стесняемся.

— Кого тут стесняться? — удивился я. — Крика гусиного?

— Холодного железа, — заявило первое нечёсанное создание.

— И чем занимаетесь, когда не дожидаете? — спросил я, чтобы поддержать беседу.

— Смеёмся тесно, — искренне сказал второй мальчик. — Ногами в воде болтаем, тут иногда такое… звёзды даже видно. Внизу. А что делаешь ты, тритан?

— Сейчас ловлю яблоко типа как, — раздумчиво ответил я.

— Целуется… на сквозняке, — сказал первый мальчик.

— Всякие пустяки творит, — поддакнул второй.

— Да что бы вы понимали, — ответил я. — Бестолковщина. Яблочко верните скоренько, и пока-пока.

— Держи тогда, — сказали они в два голоса, громче, чем мне бы хотелось. — Крепко пока…

И кинули в меня яблоком, как-то единовременно, синхронной слитно. Плод полетел от них ко мне медленно, разматываясь в местном воздухе, словно…

Грязные руки, четыре, вцепились в тоненькую красную нить, длинные, худые фигуры поплелись по отмели, потом по воде, задирая время от времени голенастые ноги — будто цапли. Пересечение вод далось им с трудом — нить задрожала.

— Этого ещё не хватало, — буркнул я. — Куда вы лезете? Сидите, где сидели. Ходит сон по лавке в красненькой рубашке, — начал я. — Дрёма ходит по трубе, она в белом кружеве…

Мальчики заразительно зевнули… и приостановились. Я выхватил яблоко из затянувшегося падения. «Похоже как будто…» — рассмотрел я круглый красный предмет… И отвлёкся.

— Счастливо смеяться, — сказал куняющим над водою подросткам. — А мне пора. Латет-патет…

«… как будто клубок», — додумал я и разломил плод. Тот развалился сразу — нить развилась, но не оборвалась.

… Я сидел на полу, в своей квартире, на лицо капало с волос, в горле першило — я покашлял. Вода в тазу была чёрной и какой-тотвердой на вид — ну, как стекло. Время от времени что-то сверкало в черноте… такое, вроде бы звёзды, но гораздо неприятнее.

— Думали, не всплывёшь, забеспокоилжь Лида. — Дать тебе полотенечко?

— Лучше глинтвейн, — оттеснила её Гамелииа. — Посмотри, он же весь просто синий и глаза закатил. Чего ты молчишь? — обратилась она ко мне и подсунула под нос керамическую кружку.

— …радиант, — выдавил из себя я и припал к напитку.

— Предсказание читай, ридинант, — встряла Бут. — Тут такое было, пока ты шнырял… нырял! Начали вот эту песню… про юбку, да… Спели, правда, один куплет, приличный… Загудело! Затряслось! Листики эти как взбесились! Их Лида бубном гоняла… Читай, короче говоря, интересно же…

Я разжал кулак, записку не обнаружил, поправил мокрую чёлку и:

— Чего ты орёшь? — спросил Рома. — В смысле — зачем ты вот это «брязь» крикнул? Струна лопнула даже…

Гул вернулся, стал на тон выше, словно что-то, похожее на застарелую зубную боль пронзило стены.

— Давайте опять музычку, — попросил Рома, — а то что-то тревожно. Действительно жутко даже.

— Ты сам музычка, — буркнул Чернега. — Напой чего-то.

— Течёт речечка… — неизвестно с какого перепугу начал Ганжа, — по песочечку… Блин!

В тон блину лопнула струна, бас. Листики внезапно изменили цвет, разлетелись по углам комнаты, откуда и замерцали нервно светом багряным и тревожным. Угасающим.

— Красиво, — заметила Настя, заворожённо пялящаяся на табуретку и таз. — Убиться просто… Гляньте сюда!

Вода, что была игрой, что слушала заклятия-считалки, что не угомонилась и не перестала — потому, что есть, была и будет… Восстала.

Из перехода, где она проводник из источников незримых, с той стороны, где встречаются все течения, и даже из последних пределов — привела неживое к живым, нежданное к беспечным, ненасытное к беззащитным.

Из восставшей воды вытянулась рука, вторая — обе бледные до прозрачности… затем нога — с отросшими ногтями.

— Я сейчас просто усрусь, — тускло сказал Ганжа.

— Не ты один… — отозвалась Линник. — Откуда в тазу ноги? Оно там что — всё голое? А как поместилось?

— Наверное, нам пора, — нервно заметила Карина. — Слишком, того, интересная жуть…

И дверь в комнату моментально захлопнулась — с грохотом и кусками штукатурки.

— Саша, — занервничала Гамелина. — Алё, гараж! Делай что-нибудь…

— Хотел убежать, — ответил я. — Но теперь некуда…

— Ещё варианты? — жёстко поинтересовалась Аня. — Смотри, оно лезет. К нам…

— Не лезет, а вылазит… — не удержалась Лида.

— Дайте мне сначала свитер, а то холодно что-то, — начал я. — Дыхание видно…

— Да, температура падает, — высказался Крошка. — Аномально…

От водяного столба отпрыгнул — оторвался, брызгаясь, худой, давно не стриженный подросток в белой рванине. Одеяние это, условно белое, развевалось вокруг него, будто плыло в замедленной съёмке. Красиво, прямо до смерти.

— А ведь это батист, — сказала Гамелина сиплым от волнения голосом. — Его часто берут на саван, кстати.