В 1890 г. отряд из ста восьмидесяти, человек двинулся в путь. «Экспедиция» по поручению «Британской южноафриканской привилегированной компании» направлялась в горный район нынешней Родезии: она должна была присоединить к английским колониальным владениям обширную область между реками Лимпопо и Замбези, где геологи нашли золото. Открытие месторождений золота и алмазов в Южной Африке заставило англичан опешить: они опасались, как бы их не опередили бельгийцы, которые уже протягивали руки к Катанге. Руководство экспедицией было поручено Сесилю Родсу — именем этого человека назвали британскую колонию, созданную здесь позднее.
Под командой опытного охотника Фредерика Кортнея Силоуса участники экспедиции миновали Мафекинг и пересекли реку Маклауци, шаг за шагом углубляясь в почти не исследованную область. В составе отряда шагали авантюристы и золотоискатели, отчаянные люди, готовые ради денег на все, — Родс сам отбирал их в британских колониях Наталь и Кейпленд. Их соблазнило обещание земли и доли в золотых разработках, да и не только их; за отрядом тянулось множество жителей бурских республик.
Местность, по которой двигался отряд, покрывала дикая растительность; дорог и в помине не было. Чтобы миновать крааль Лобенгулы — Булавайо, отряду пришлось сделать большой крюк. Только хижины племен буньяни и каранга свидетельствовали о пребывании здесь людей. Пока отряд отдыхал на берегу реки Лунди, разведка прочесала окрестности. Узкая тропинка, покрытая галькой, внезапно оборвалась в чаще. Когда золотоискатели раздвинули кусты, перед ними появилась каменная стена толщиною 5 метра, наполовину закрытая лианами и виноградными листьями. Она дугой опоясывала площадь, имевшую в диаметре около 20 метров.
Развалины в такой глуши? Люди высказывали самые различные предположения. Через месяц участники похода, пересекшие в северном направлении обширное травянистое плоскогорье, снова натолкнулись на развалины. К этому времени отряд разбился на мелкие группы, и каждая из них действовала на свой страх и риск. Со всех концов области, которую называли концессией Лобенгулы, англичанину Радду, — по условиям концессии в пределах его «королевства, княжеств и владений» англичанам предоставлялось право повсюду добывать минералы, — стали поступать сведения о странных развалинах. Искатели золота перекопали карьеры и древние каменные сооружения, чем причинили науке неизмеримый ущерб. Это были остатки исчезнувшего государства Мономотапа.
Но этого не знали люди, которые спешили вперед. Они не стали ломать себе голову над происхождением каких-то древних стен. Вряд ли кто-нибудь из них вообще догадывался, что в этой части Африки существовала древняя культура, хотя уже двое ученых посетили развалины Зимбабве: Вилли Поссельт открыл здесь интересные произведения искусства — древние каменные изваяния птиц; двадцать лет спустя здесь побывал немецкий исследователь Африки геолог Карл Маух. Его имя было известно многим из тех, кто прибыл с отрядом, но они связывали его лишь с золотыми россыпями, которые он так заманчиво описал.
Карл Маух прошел всю огромную область между Лимпопо и Замбези. Единственным капиталом, которым он располагал, был энтузиазм, а снаряжением — карманный компас. Во время путешествия по стране машона и Трансваалю он натолкнулся на первые золотоносные участки. В Питермарицбурге немедленно возникла компания для эксплуатации золотых залежей, и Мауху предложили встать во главе консорциума. Он, однако, отказался. У него была иная цель — служить науке. Последнее свое путешествие в 1871 г. Маух посвятил поискам развалин Большого Зимбабве, о которых уже слышал раньше.
Когда он увидел их впервые, у него захватило дыхание. Они превзошли его ожидания, так как были гораздо величественнее, чем он себе представлял по легендам и рассказам коренных жителей. Что они рассказывали? Большое Зимбабве они называли обителью духов, владением мертвых. Человек, который туда попадает, лишается покоя, ведь по ночам внутри этих стен, воздвигнутых без участия человеческих рук, танцуют души мертвых.
И вот Маух стоял перед этими развалинами. Плотная каменная кладка, не скрепленная цементом или какими-либо другими материалами, только внутренняя часть стены заполнена гранитной крошкой. Маух попытался вытащить одну из гранитных плиток, но, как ни старался, ему это не удалось. Подобные плитки он находил во время своих скитаний в горах всюду, где естественные силы природы разрушают гранитные скалы. Каменная кладка настолько прочна и аккуратна, что порой напоминает кирпичные стены богатых старых домов, с той разницей, что стыки здесь пошире, а камень имеет темно-серый цвет. Только народ строителей мог возвести столь прочные сооружения, пережившие века. Маух был в восторге. Он исколесил местность, прилегающую к Зимбабве, во всех направлениях. Его записная книжка заполнилась набросками: вот наружная стена длиной 300 метров, местами достигающая в высоту до десяти метров, у основания ее толщина около 5 метров, а вверху она суживается до 3. Вероятно, когда-то эти стены — позднее они получили название эллиптического строения или «храма» — были гораздо выше. А какое назначение имели многочисленные галереи, расположенные в пределах стены? Или странная коническая башня без дверей и окон? Как выглядели постройки прежде?
Все эти вопросы Карл Маух снова и снова задавал себе, сидя по вечерам на возвышенности, где расположены укрепления, этот своеобразный африканский акрополь, и наблюдая за заходящим солнцем; его красно-золотые лучи падали сначала на развалины, а затем терялись в густом мраке тропической ночи, как и сотни лет назад.
Однажды размышления ученого прервал шорох шагов. Маух вскочил. Перед ним стоял старый африканец среднего роста. Некоторое время оба молча смотрели друг на друга; черный — испытующе, белый — с испугом: он и не подозревал, что здесь кто-то живет. В темноте Маух не мог рассмотреть лица незнакомца. Видно было лишь, что на нем светлое одеяние. Наконец африканец прервал молчание и заговорил дружеским тоном.
— Я давно уже наблюдаю за тобой. Ты каждый вечер приходишь сюда. Видно, тебе нравится это место. Однако это место недоброе. Ночь холодная. Пойдем, я знаю место потеплее.
Маух последовал за африканцем, который привел его к хижине из ветвей и листьев. Удивленный ученый увидел теперь огонь, которого ранее не замечал сквозь кустарник. Когда оба сели друг против друга, грея над огнем руки, Маух внимательно вгляделся в лицо старика. Оно все было изборождено морщинами, но взгляд — открытый, на губах — привлекательная улыбка, уши украшены двумя большими серьгами своеобразной формы.
— Что ты здесь делаешь? Живет ли здесь кто-нибудь еще? — спросил Маух, знавший язык, на котором говорил старик. Тот помедлил с ответом.
— Много лет назад мои родные ушли отсюда. Но когда я остался из всей семьи один, меня с силой потянуло туда, где когда-то отец пользовался уважением. Он понимал язык богов, знал их учение, и многие люди, которые хотели стать ближе к богам, приходили к нему издалека под эти деревья. А ныне все здесь мертво и покинуто.
Последние слова он произнес грустно, почти шепотом.
— Откуда пришло твое племя?
— Издалека, — старик описал рукой большой круг. Затем снова погрузился в молчание.
Костер давно догорел. Но Маух все еще не спал, хотя тепло костра приятно согрело его тело. Ему нужно было обдумать слова старика, который давно заснул. Люди, живущие уединенно, часто подпадают под власть собственной фантазии. Но, может быть, есть доля истины в словах этого человека, может быть, он действительно потомок одного из последних жрецов исчезнувшего народа?
Маух позднее не раз возвращался в мыслях к этой геме. Развалины расположены в том самом районе, где он открыл золотые сокровища Южной Африки. Может быть, это и есть давно разыскиваемый Офир, о котором говорится в Библии? Но кто возвел каменные строения? Как и все современные ему путешественники по Африке, Маух решительно отвергал предположение, что африканские пароды могли когда-либо построить такие каменные Дания. И он решил, что эго — описанные в Библии постройки — храм и крепость царицы Савской, куда доставлялось золото. Вслед за Маухом многие разделяли высокомерную концепцию европейских историков и считали строителями каменного Зимбабве индийцев, персов, финикийцев, критян, сабеев — кого угодно — только не африканцев.
На рубеже XIX и XX вв. нынешнюю Родезию посетил другой немецкий путешественник, который позднее за жестокость, проявленную на службе у колониальных властей кайзеровской империи, получил кличку «Петерс-Вешатель».
Петерс со своим помощником Граманом и колонной носильщиков пробирался со стороны восточного побережья через болотистую область Западного Мозамбика. Он искал золотой рудник, описанный Маухом. На границе Родезии, в горах Иньянга, они поднялись на плато и здесь натолкнулись на развалины, занимавшие, как выяснилось, обширный район. Чем дальше они шли, тем чаще наталкивались на стены, пока не оказались наконец в настоящем каменном лабиринте.
Временами Петерсу казалось, что он начинает понимать назначение этих каменных сооружений, но затем их многообразие снова вызывало у него недоумение. Усеянные развалинами холмы перемежались заросшими кустарником оврагами и глубокими долинами. Куда бы ни посмотрели люди, всюду виднелись стены. Прошло много времени, прежде чем они постепенно составили себе представление об общем плане сооружений: стены располагались террасами одна над другой и на протяжении многих километров опоясывали возвышенности и склоны. Родники, бившие из земли, были направлены в искусственное русло так, как это, по-видимому, было удобно прежним обитателям этих мест. Некоторые стены производили впечатление остатков жилищ и укреплений. Много лет спустя после путешествия Петерса по Родезии в горах Иньянга нашли загадочные ямы в земле, выложенные камнем и окруженные круглыми площадками. Ход в них вел через подземный коридор высотой 120, шириной 60 сантиметров. При раскопках обнаружили тщательно выложенный каменный пол, имевший уклон для стока воды, а немного выше по склону остатки канав, по которым, вероятно, направлялась в ямы вода. Хотя Петерс и его спутники еще ничего не знали о происхождении ям, но и того, что они увидели, было достаточно, чтобы заставить их задуматься. «Странно, — думал Петерс, — по-видимому, здесь жил народ, занимавшийся земледелием. Иначе зачем бы он стал строить обширные террасы и тянущиеся на много километров оросительные каналы? Но что могли сеять эти люди на столь различных уровнях высоты, колеблющихся от 600 до 1600 метров? Может быть, рис? Неужели в стране машина на вершинах возвышенностей внутри укрепленных сооружений устроены зернохранилища?» Позднее новые находки подтвердили это предположение.
Петерс надменно поглядывал на черных носильщиков, которые, сгибаясь под тяжестью груза, шли размеренным, раскачивающимся шагом. «Сооружения, — думал Петерс, — конечно, не могли быть возведены предками этих дикарей. Большинство из них кочевники, а если и переходят к оседлому образу жизни, то, уж, конечно, каменных домов не строят. Кочевникам не под силу соорудить такие укрепления, какие строил древний народ; он, по-видимому, постоянно опасался нападения, но не испытывал бессмысленного ужаса, как другие племена, которые при приближении войск противника обращаются в паническое бегство. Этот народ умел принимать разумные оборонительные меры».
Книга Карла Петерса «В древней стране золота», где рассказано о горах Иньянга, на многие километры покрытых развалинами, произвела настоящую сенсацию. Какой огромный труд потребовался, чтобы возвести сооружения! Проведенные позднее топографическая аэрофотосъемка, измерения и подсчеты показали, что строительный материал сюда приходилось доставлять примерно за 80 километров. На этом расстоянии с двух сторон от остатков стен были обнаружены тянувшиеся на 3 километра следы земляных работ. Земля здесь вынута в среднем на полметра: это означает, что с площади в один квадратный километр было перемещено полмиллиона кубических метров земли и камней. Следовательно, только в области Иньянга было перенесено несколько сот миллионов тонн земли и камня. Подобный труд может быть поставлен в ряд со строительством великих египетских пирамид.
Не менее замечательным достижением было строительство Зимбабве. Один человек не мог поднять более двух каменных плиток. А вес лишь одной массивной наружной стены эллиптического «храма» без гранитной засыпки составляет, по приблизительным подсчетам, около 100 тысяч тонн. Между тем развалины типа Зимбабве рассеяны по всему междуречью Замбези — Лимпопо.
Они расположены на склонах небольших гор, откуда просматриваются все окружающие долины. Строители умело использовали откосы и выступы почвы. Там, где их не было, они создавали искусственные валы и рвы, напоминающие окопы времен первой мировой войны. Строительство искусственных водостоков требовало такого знания геодезии, какое и в наши дни является уделом лишь специалистов.
На южном берегу Лимпопо расположен вытянувшийся в длину массив песчаниковых гор с обрывистыми склонами. Коренные жители называют его Мапунгубве, что означает «шакалья гора» или «гора серого волчонка». Они считают гору священной обителью смерти и верят, что всякого, кто попытается подняться наверх, ожидает гибель.
«Шакалья гора», которая благодаря плоской вершине и обрывистым краям напоминает гигантский саркофаг, находится на том месте, где Лимпопо в 75 километрах к западу от города Мессины поворачивает к морю и образует колено. Вся местность вокруг усеяна обломками скал. Баобабы простирают к небу свои голые ветви. Жухлая желтизна хинного дерева предупреждает, что в долине гнездится малярия.
Буйный кустарник скрывал здесь ведущую к вершине потайную лестницу, о которой знали лишь немногие местные жители. Ступени ее были сделаны из деревянных брусьев и закреплены в отверстиях, вырубленных на узком крутом склоне скалы. Когда в 1932 г. первые исследователи поднялись по лестнице, поперечные балки давно уже истлели, и только отверстия в скале свидетельствовали о том, что когда-то на ее вершине жили люди. Уже вскарабкавшись наверх, исследователи поняли, какая опасность угрожала тем, кто совершал восхождение: на узкой платформе был сложен из обломков скалы своеобразный бруствер, державшийся только на равновесии. По-видимому, обитатели Мапунгубве соорудили его в расчете на то, что он обрушится на головы непрошеных посетителей.
Недавно прошедшая гроза размыла землю и избавила исследователей от длительных поисков. Вся почва здесь блестела от золота, повсюду валялись кольца, жемчуг, обломки тонких золотых пластин. Ученые просеяли сквозь москитную сетку около девяти тысяч тонн земли. Были найдены подставка для головы и сосуд из накладного золота, обломки китайского фарфора, глиняные сосуды, медные и железные орудия, подобные тем, какие находили в Зимбабве и какими еще и теперь пользуются банту.
Самыми ценными находками явились черепа и скелеты, раскопанные в одном захоронении. Исследование показало, что в период между 1200 и 1500 г. Мапунгубве было заселено народом, который физически был похож на бушменов или готтентотов. Но культура обитателей Мапунгубве родственна культуре банту, жителей Зимбабве, с которыми у них были дружеские отношения.
В апреле 1950 г. хранитель Национального парка Зимбабве С. Д. Сэндис осматривал развалины эллиптического строения. Он знал, что часто при свете факелов в развалинах можно заметить такое, чего не увидишь днем. И в самом деле, ему удалось разглядеть деревянные бруски, которые когда-то служили порогами внутренних переходов. Сэндис знал, что если удастся датировать возраст этих брусков, то можно будет определить и возраст стен. Он отправил кусок дерева в Чикаго и Лондон для радиокарбонного анализа.
Полученные результаты вызвали замешательство: они показали, что стены были построены не раньше чем в 471 и не позднее чем в 711 г.[41]. К этой эпохе относятся и первые достоверные сведения арабских путешественников о банту, населявших Восточную Африку.
Был седьмой месяц 12-го года Юн-ле, т. е. август 1414 г. по европейскому календарю. Весь Пекин с утра был на ногах. На улицах, ведущих к дворцу императора, украшенных гирляндами, лампочками и пестрыми флажками, тысячи людей ожидали появления посольства бенгальского короля Сайфуд-дина. Это было большим событием. Еще несколько дней назад гонцы доставили известие, что в подарок императору посольство везет животное, очень похожее на легендарного ци-линя.
Удары гонгов и глухие звуки маленьких ручных барабанов опережали послов Сайфуд-дина. Бенгальцы вели за собой на поводу жирафу. Всюду, где они проходили между рядами пекинцев, толпа в почтительном удивлении замолкала при виде невиданного пятнистого животного с тонкими ногами и непомерно длинной шеей. Еще никогда в Китае не случалось, чтобы ци-линь, символ совершенной добродетели и гармонии, шагал по земле. «Разумеется, никогда не было императора лучше, чем Юн-ле, — шептали друг другу китайцы. — Ци-линь облекается в плоть лишь тогда, когда император являет собой совершенство доброты и мудрости».
На протяжении многих веков китайские поэты слагали о ци-линь стихи, художники изображали его на картинах, философы не могли обойтись без него в своих рассуждениях. Появление в Китае похожей на ци-линя жирафы не оставило спокойным даже императора: он отправил знаменитого капитана Чжэн Хэ на поиски стран, где может обитать ци-линь.
Правда, предпринять путешествие императора заставило в первую очередь стремление китайского купечества завязать непосредственные связи с Африкой, с которой Китай уже с начала X в. поддерживал торговые сношения через Персию, Индию и прежде всего через арабов.
И вот в 1417 г. несколько десятков парусников отчалило от китайского берега и взяло курс на юг. До этого суда Чжэн Хэ пять раз за двенадцать лет предпринимали дальние путешествия, и пять раз поздней осенью, когда южные ветры надували паруса кораблей и заставляли их плыть к дому, отважного мореплавателя с ликованием встречали в портах Китая. С каждым путешествием Чжэн Хэ легендарный «край света» отодвигался все далее на запад. Сначала Чжэн Хэ посетил Индию, потом Цейлон — «остров львов», затем Ормуз — «жемчужину Востока», мировой базар около белых стен древней персидской крепости. Во всех странах, где побывал Чжэн Хэ, он основывал большие китайские фактории и поселения; они окаймляли все азиатское побережье и сделали южноазиатский торговый путь вплоть до Африки относительно безопасным для Китая.
На этот раз Чжэн Хэ взял с собой почти тридцать тысяч человек, г. е. столько, сколько в то время насчитывало население больших европейских городов. Это были моряки, солдаты, земледельцы, ремесленники, лекари, писцы, переводчики… Они должны были пополнить существующие фактории и заложить новые. Джонки Чжэн Хэ представляли собой низко сидящие, остойчивые суда; на каждой из них помимо огромного количества товаров, запасов продовольствия и оружия оставалось еще место для четырехсот-пятисот человек.
Джонки шли хорошо. Они отлично выдерживали напор ветра. Чжэн Хэ отдал капитанам строгий наказ: точно наносить на карты курс судов, который они выбирают по «стрелке, указывающей на юг», — по компасу, а также записывать все происшествия и открытия.
В один прекрасный день впередсмотрящие заметили в голубоватой дымке землю. В бухте Му-гу-ду-шу (Могадишо) флот бросил якорь. Китайцы ступили на африканскую землю, о которой они так много слышали.
Через три года Чжэн Хэ еще раз появился со своим флотом у берегов Восточной Африки. На этот раз он высадился на территории нынешнего Мозамбика. Он заложил торговые колонии в Адене и в ряде пунктов Восточной Африки.