До прихода белого человека

ДЖАЗ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА РОДИНУ

Глаза людей, собравшихся на аэродроме в Аккре, сияли. То, что они только что видели и слышали, то, что выражали движения темнокожих танцовщиц, было ожившим ритмом. Танец сопровождался одними барабанами, но целый оркестр не мог бы быть более выразительным.

Выступил и оркестр. Одна за другой следовали импровизации на струнных инструментах и на контрабасе, затем— напоминавшие крик фантастической птицы в лесных дебрях обрывки мелодий на страстно певшей скрипке и наконец — острые, смелые звуки фагота.

Так любители музыки встречали в столице Ганы всемирно-известного негритянского музыканта Америки, играющего на трубе, Луиса Армстронга, одно из самых ярких светил на небосводе американского искусства: они показали гостю танец, очень популярный на всем побережье Западной Африки.

Армстронг был поражен. В музыке танца он узнал мелодию старой креольской песни, которую еще пятьдесят лет назад часто слышал у себя дома в Новом Орлеане. Как могла она попасть сюда? — спрашивал он себя. Впрочем, скорее наоборот, она, очевидно, родилась здесь.

Из древней крепости Кормантин, словно поднявшейся на гребне морского прибоя недалеко от Аккры, начинали свой путь в Америку на работорговых судах его предки, избитые, униженные, скованные цепями. Несчастные увозили с собой в душе наследие отцов. И когда один из их потомков, черный американец Луис Армстронг ступил со своим джазом на африканскую землю, он привез с собой многое из музыкального наследия рабов.

«Джаз возвратился на родину», — писали газеты Аккры. Город переживал небывалый наплыв народа. В один из летних дней 1956 г. на старой площадке для игры в полз, где выступал Армстронг, теснилось шестьдесят тысяч человек, причем воодушевление публики было столь велико, что полиция опасалась несчастных случаев.

До начала нашего века о музыкальной культуре Африки за ее пределами почти ничего не знали, вернее — не хотели знать. Между тем музыка как выражение радости или печали нигде в мире не играет такой роли, как в Африке.

Население Западной Африки до сих пор помнит песни времен государства Мали, которое в XIV в. пережило свой расцвет: эти старинные мелодии ласкают и слух европейца.

Когда люди из народа мандинго приглашают к себе в семью гостя, нередко после ужина хозяйка дома исполняет песни Мали; муж аккомпанирует ей на ксилофоне. Все мандинго очень музыкальны, каждый из них играет на каком-нибудь инструменте. В зажиточных семьях даже принято, чтобы один из сыновей изучал музыку. Каждый род имеет свою собственную мелодию, и профессиональные музыканты, выступающие в торжественных случаях, должны все их знать.

Конго также обладает богатыми музыкальными традициями. Здесь распространены самые различные инструменты, начиная от тамтама, ксилофона, гонга, барабанов, окарины, дудки, флейты, трубы, охотничьего рожка ронго и кончая одно-, двух- и многострунными смычковыми инструментами и «сансой», напоминающей клавикорд. Делаются инструменты из меди, латуни, дерева, слоновой кости, бамбука, из рогов антилопы и буйвола.

Большинство песен и танцев Африки до сих пор не записано. Африканская музыка в течение многих лет считалась примитивной и казалась европейским ученым недостойной серьезного изучения. Сейчас африканской музыке посвящено полторы тысячи трудов и интерес к ней растет.

Исследователи часто задавали себе вопрос: в чем духовные истоки этой своеобразной и жизнеспособной музыки? Наконец они открыли музыку Западной Африки и как ее основной элемент — ритм, давно забытый в Европе.

Это открытие имело для музыковедов почти такое же значение, как находка скульптур Бенина и йоруба для художников и скульпторов, которые выступали против официального искусства и искали новые, более совершенные формы художественного выражения. В XVII в. в Европе появилось понятие музыкального такта. Последний упорядочил мелодию, но, к огорчению многих современных музыкантов, «безнадежно связал ее тактом», лишив тем самым способности стихийно воздействовать посредством ритма.

Теперь стало ясно, что африканцы пе знали такта в европейском понимании этого слова. То, что они отбивают на барабанах, представляет собой ритм, ощущаемый эмоционально. Между тем это полностью противоречит всем нашим музыкальным канонам.

Английскому музыковеду Кеннету Лонгу пришлось прибегнуть к помощи шести различных, постоянно перемежающихся тактов, чтобы записать одну строку из африканской детской песенки. При этом он так и не проник в тайну мелодии.

«Формы проявления ритма в нашей музыке предельно просты. — пишет Альфонс Дауэр в работе о джазе. — Нам придется признать их бедность после самого беглого ознакомления с африканской музыкой. Ее основа — ритм. Соответственно этому африканцы играют на таких ударных и щипковых инструментах, которые производят ритмичные звуки. Это — барабан, гонг, ксилофон, маримба, санса, арфа, лютня, гитара.

В руках африканца барабан становится инструментом, на котором можно исполнять также и мелодию. Африканский музыкант точно знает высоту звука, производимого каждым квадратным сантиметром поверхности барабана, и изменяет ее по своему желанию путем нажатия свободной рукой, коленом или ногой. Кроме того, в Африке распространены барабаны, высоту звука которых можно регулировать при помощи очень простых приспособлений».

В остальном африканская музыка имеет кое-что общее с европейской, в особенности с испанской и португальской, которая по своему ритму заметно отличается от североевропейской. До сих пор неясно, является ли это следствием влияния Африканского континента, например в период господства мавров на Пиренейском полуострове.

«Африканский континент, — пишет Дауэр, — создал совершенно независимо от музыки Запада не только полифонизм, но и гармонию. Это тем более поразительно, что в Африке часто встречаются те же самые музыкальные формы, которые появились у пас примерно в X в., одновременно с первыми опытами полифонической музыки».

Таким образом, и в этой области культуры жители Африканского континента в основном шли в ногу с европейскими народами вплоть до XV в., т. е. до тех пор, пока работорговля не прервала нормальный процесс развития Африки и не обрекла ее на застой. Однако и после этого африканская музыка, подобно реке, которая прокладывает себе новое русло, продолжала развиваться, но по другим путям, в Новом Свете, по ту сторону Атлантического океана. Вывоз в Америку миллионов людей имел не только политические последствия, но и привел к обмену культурными ценностями, последствия которого отчетливо вырисовываются лишь теперь, по прошествии веков.

«Там, где негры жили в постоянном и тесном общении с белыми, которые внушали им убеждение в неполноценности и никчемности африканского искусства и африканских традиций и видели в африканской музыке оскорбление своим эстетическим взглядам, основные элементы африканской музыки к настоящему времени исчезли и она стала скорее европейской, чем африканской.

Но там, где в известной мере уважалось своеобразие африканской культуры, из взаимодействия африканского и западного музыкальных стилей возник новый стиль, в котором невозможно различить составные элементы».

Африканская музыка сохранилась прежде всего в Бразилии, на Кубе, на Мартинике, на Гаити; в южных штатах США одной из ее форм явился джаз. Джаз следует рассматривать как результат взаимопроникновения разных культур: музыки Африки и музыки Европы и Америки.

Разумеется, то, что теперь часто выдают за джаз, имеет очень мало общего с песнями сборщиков хлопка, с негритянскими гимнами, с блюзами двадцатых годов. Современный джаз безнадежно коммерциализирован.

Рост популярности джаза совпал с эпохой общественных сдвигов. Музыканты в знак протеста против бесплодности буржуазного искусства с восторгом ухватились за джаз как за средство отказа от прошлого, способное вывести искусство из тупика декадентства.

Нынешний коммерческий джаз уже совсем не такой. Поэтому-то Луис Армстронг, который как настоящий большой художник ищет для своего искусства новые формы, надеется, что возвращение джаза на его африканскую родину явится стимулом к его развитию.

ПРИ СВЕТЕ ЛАГЕРНЫХ КОСТРОВ

Европейцы, бывавшие в Африке, поражаются артистичности африканцев. Почти в каждом из них живет мимист и танцор. Рассказчик увлекает своих слушателей не только словом. Певец не только поет, но и подчеркивает содержание песни выразительными жестами. А танец — это нечто большее, чем выражение необузданной радости, — эго сама танцующая жизнь. Па исполняются с таким совершенством и полнотой чувства, что даже люди, не посвященные в символику жестов и движений, понимают их смысл ничуть не хуже, чем африканские слушатели и зрители: дерево, изображаемое африканцем, представляется живым, а при появлении на сцене «слона» зрителям кажется, что земля дрожит.

Мы давно уже утратили дар — передавать жестами и танцами мысли и чувства, — которым владели наши предки. Но африканские народы очень заботятся о совершенствовании этого искусства, в котором раскрываются их характер и переживания: веселая общительность, радость обретенного счастья. В танце африканец изображает любовь, ловкость, гордость своей семьей, удачу на охоте, скорбь о близком человеке, прощание с усопшим. По каждому поводу африканец самозабвенно танцует, танец для него — жизненная потребность. Он воспроизводит себя, соседей, зверей, растения — все, что его окружает и составляет неотъемлемую принадлежность его существования.

Особенно любят танцевать пигмеи. С древних времен за ними упрочилась слава искусных танцоров. Прирожденная страсть к танцу сочетается у них с безоблачной жизнерадостностью, большим мимическим даром и кошачьей гибкостью. Исследователи в один голос утверждают, что ни один народ Африки не может сравниться в искусстве танца с этим племенем.

Мартин Гузинде, который в 1934 г. жил среди пигмеев, пишет в книге «Пигмеи Конго в прошлом и настоящем»:

«Люди из племени бамбути с самых юных лет и до глубокой старости каждой костью своей ощущают незатихающий ритм. Бамбути проворнее и подвижнее, чем другие негры. Вместо того чтобы в свободное время отдыхать, расслабив мускулы тела, они, наоборот, легко и без всякого усилия производят подрагивающие танцевальные движения, продолжающиеся несколько минут, причем все их тело вибрирует в упругом порыве.

Стоит кому-нибудь из бамбути начать хотя бы вполголоса напевать знакомый мотив, как те, кто находится вблизи, немедленно его подхватывают, и их тела гут же приходят в движение. Более всего и старые и молодые любят танцевать под, сансу — простой щипковый инструмент. Его можно услышать в любое время дня. Как только раздаются звуки сансы, мальчики и девочки, легкие и гибкие, немедленно начинают двигаться в такт музыке. Нередко к ним присоединяются и взрослые. Но общие танцы обычно устраиваются поздно вечером… У племен эфе и басуа, как правило, первыми выходят танцевать девушки и молодые женщины, которые начинают петь и кружиться на площадке: это равносильно приглашению, обращенному к остальным, и оно никогда не остается без ответа. У племени ака, напротив, первыми выходят юноши, они описывают круг, пританцовывая и слегка подпрыгивая в такт звукам деревянных труб, на которых сами играют. Главную ноту в короткой мелодичной фразе они выделяют и в это время резко наклоняются вперед и вниз, после чего сразу выпрямляются. Трубы они держат в правой руке, направляя их слегка вверх и в сторону от круга».

Никакая усталость и даже волнение, пережитое в течение дня, не могут удержать пигмеев от ганцев.

Зикмунд и Ганзелка видели танцы воинов племени батутси и рассказывают о своих впечатлениях в книге «Африка грез и действительности»:

«В нижнем конце подворья вдруг раздался приглушенный шум, и сейчас же вслед за этим появились первые ряды воинов, грудь и лица которых были разрисованы белыми полосами. Внезапно они останавливаются и выжидают.

Нгомы загремели в новом ритме.

И вдруг с воинственным кличем танцовщики ринулись вперед. Тела их, как будто отлитые из сплава бронзы и каучука, заполнили все пространство подворья. Для них, казалось, закон тяготения потерял свою силу. Они взлетали высоко в воздух, изогнувшись в талии, запрокинув назад голову, и мягко, как ягуары, падали на желтый песок, держа копье в руке.

Один за другим они судорожными прыжками проносятся по двору; едва босая нога коснется песка, тело на лету застывает в позе падения. Один за другим несутся они, как призраки. Потом с бестелесной легкостью взлетают над землей; лишь босые раскрашенные ноги отбивают такт по песку.

Первые воины исчезли так же неожиданно, как появились, и под ускоренный ритм барабанного боя на площадь вбежали новые десятки ватузов, чтобы продемонстрировать вершины танцевального и воинского искусства своего боевого племени. Свободные юбочки спускались у них ниже колен, резко выделяясь своей яркой белизной на черных, как эбеновое дерево, телах, лоснившихся на солнце. Прикрепленные над щиколотками босых ног трещотки издавали звук при каждом шаге; с головы свисали длинные султаны из тонкого белого волоса, прикрепленные к красным повязкам, проходившим вокруг лба и под подбородком. Танцоры рассыпались по всему подворью, как резиновые черти; с визгом и воем они падали на землю и сейчас же снова подскакивали вверх, будто вскинутые невидимой пружиной. Земля содрогалась под ударами ног, когда они, дав мышцам предварительно отдохнуть, снова бросались друг на друга с копьями в обеих руках и в последний миг успевали увернуться от удара».

МАСКИ

Зажигательные танцы на свадьбах или на праздниках по поводу достижения совершеннолетия, культовые танцы во время церемоний плодородия или прославления богов — одним словом, танцы по какому бы то ни было поводу немыслимы без масок. В масках танцевали тысячу лет назад, в масках танцуют и сегодня. Они представляют собой важнейший элемент африканской культуры, по ним можно проследить историю народа начиная с того времени, когда маской служила лицевая часть черепа, обработанная соответствующим образом. Маски придают танцу необычайную выразительность. Насколько велик диапазон передаваемых чувств и образов, настолько разнообразны и маски. Среди них есть и культовые маски, символизирующие духов плодородия и богов, и маски (животных и типичных персонажей племенного быта, и комические маски для игр и клоунад наподобие тех, которые надевают участники маскарадов в Италии, Испании и странах Латинской Америки. Изготовляются они из различных материалов — из дерева, кожи, ткани, древесной коры, реже из металла и слоновой кости. При всех различиях маскам присуща одна общая черта — они неподвижны. Без украшений из перьев, луба или трав, являющихся принадлежностью костюма танцора, они кажутся даже безжизненными и мертвыми.

В африканском танце главная роль — и это очень важно — принадлежит не исполнителю, а маске, которая обретает жизнь благодаря мимике танцора. «Живая неподвижность» маски, придавая танцу необычайную эмоциональность, воздействует не только на африканских, но и на европейских зрителей.

Колониальные чиновники, которым довелось видеть праздники танца, наподобие того, что описан чешскими путешественниками, не могут вспомнить о них без ужаса, и вполне понятно, почему. Ведь танцы представляют собой не просто развлекательное зрелище — они демонстрируют мужество африканцев. Под темной кожей танцоров течет горячая кровь предков, которым танцы когда-то помогали осознать свою силу и которые затем наносили тяжелые поражения белым захватчикам.

Народы, которые уже завоевали независимость, демонстрируют в танце свою решимость построить новую жизнь.

МАГИЧЕСКИЕ УКРАШЕНИЯ

Черная ночь легла над Омдурманом, древним городом, расположенным в верховьях Нила — там, где эта река течет еще по территории Судана. Люди и здесь иногда бодрствуют всю ночь напролет. Тогда из-за высоких стен слышится музыка, а обитые железом распахнутые ворота открывают вход в наружный двор и позволяют взгляду окинуть ярко освещенный дом. Какой-то богатый купец празднует свадьбу, и его семья принимает гостей — чиновников из Хартума, художников, мусульманских священнослужителей.

К дому то и дело подкатывают сверкающие хромированными деталями лимузины, из них выходят мужчины в смокингах, женщины — в вечерних туалетах с изысканными прическами, украшенные золотыми цепочками, браслетами, кольцами… Однако европейский комфорт еще не полностью вытеснил африканские традиции. По старинному обычаю, когда вводят юную невесту, все запевают песню. Закутанная с головы до ног в покрывало, девушка ступает на разложенный посередине комнаты коврик из луба и сбрасывает с ног шитые золотом домашние туфли. Только когда с нее снимают покрывало, невеста предстает в праздничном наряде.

На ней может быть надето дорогое платье из нейлона, но больше ничего в ее туалете нельзя назвать европейским. Ладони и подошвы ног, окрашенные хной, серьги в форме полумесяца, украшения в волосах, сделанные по мотивам народного искусства, — все это имеет африканское происхождение. Но европейский и африканский элементы отнюдь не противоречат один другому, а сливаются в прекрасной гармонии.

В сегодняшней Африке, где прошлое и настоящее соприкасаются чаще, чем где-либо еще, современные вкусы мирно сосуществуют с древними канонами красоты, которых поколения африканцев придерживаются не только по эстетическим причинам, но и по соображениям гигиенического и религиозного свойства.

Это касается не только Судана, но и Африки в целом, хотя, конечно, и с многочисленными отклонениями в ту или иную сторону. Не следует забывать, что на огромном континенте Африки сохранились почти все ступени культуры — вспомните, например, купеческую семью в суданском Омдурмане и бушменов пустыни Калахари, переживающих каменный век. Но при всех этих различиях у них есть и нечто общее, типическое что связывает их между собой. Это мифология, страсть к танцам, и музыке, искусство, эстетические представления.

Краска как простейшее средство украшения с незапамятных времен играет в Африке более важную роль, чем у нас. Многие племена, следуя древнему обычаю, по торжественным случаям покрывают тело цветными узорами. Выбор цвета и мотивов рисунка зависит от повода. При этом у каждого племени свои правила, и оно отнюдь не склонно подражать соседям.

Так, например, у пангве — одного из народов Западной Африки, белый цвет — это цвет дьявола, но тем не менее он считается самым красивым. У других народов белое олицетворяет траур. Пангве черной краской изображают ночь и все страшное, в то время как у одного из племен Восточной Африки это цвет радости и веселья.

Рецепты изготовления косметических красок восходят к древнейшим временам, племя часто хранит их в строгой тайне. Выбор красок и техника нанесения их большей частью определяются древними обычаями. Узоры и сочетания красок указывают на социальное положение человека и на его принадлежность к тому пли иному племени или народу.

Древнегреческий историк Геродот сообщал, что жители Северной Африки покрывают одну половину тела красной, а другую — белой краской, чтобы внушать страх своим противникам. Но обычай раскрашивать лицо и тело имеет не только военное и символическое значение. Многим, даже высокоразвитым народам свойственна любовь к яркому. Суданцы по сей день в знак радости, любви и удовольствия покрывают ладони рук, подошвы и ногти красной краской, добываемой из хны.

Африканцы с давних пор украшают себя также и татуировкой, имеющей подчас символическое значение. В прошлом широкое распространение имела татуировка без применения красящего вещества, в виде рубцов, наносимых на лицо, грудь, спину, руки и ноги. Это были знаки племени, а иногда и магические знаки, защищающие от сил зла.

В более позднее время вместо рубцов на тело наносились очертания спиралей, окружностей, розеток, и татуировка постепенно стала рассматриваться как украшение. Поэтому она и поныне сохранилась во многих местах как старая традиция.

Суданцы татуируют знак своего племени на щечках детей. Смесь селитры, золы и трав втирается в раны, отчего они припухают и приобретают вид резко выделяющихся рубцов. По ним всегда можно безошибочно узнать суданца. Племя гангала наносит на лоб ряд круглых рубцов в вертикальном направлении. Тонга располагают рубцы двойным рядом вокруг лица. Некоторые народы наносят множество знаков: жители Борну (Нигерия) на лице, руках, ногах, груди и бедрах в общей сложности делают девяносто один рубец.

Даже племена, стоящие на высоком уровне культурного развития, наносят рубцы с целью украшения. На бронзовых скульптурах Бенина можно различить татуировку в виде вертикальных линий над бровями и на груди.

Длинный рубец в области бедер во многих районах Африки считается свидетельством большой смелости, и африканцы гордятся им не меньше, чем европейцы орденом. Следовательно, рубцы могут служить и знаком отличия.

На протяжении многих тысяч лет африканцы проявляли особую заботу о своей прическе. Известно, что прическа египетской царицы Нефертити как пример, достойный подражания, пережила века. В Западной Африке прическа часто была произведением чуть ли не скульптурного искусства. Мастера месяцами трудились над волосами клиента, смазывали их жиром, скрепляли при помощи различных средств. Вокруг каркаса из пальмового волокна или валиков из мха они воздвигали целое сооружение из волос и украшали его жемчугом, раковинами, медными безделушками, перьями. Подобные «башни» давно вышли из моды, хотя жительницы Западной Африки еще и теперь делают себе замысловатые прически, но большей частью из фальшивых волос.

Многие из обременительных пережитков прошлого отвергаются современной Африкой. Это относится к обычаю подпиливать резцовые зубы, просверливать в носовой перегородке отверстие, в которое вставляется украшение, вытягивать «губу-тарелку». Последний обычай распространен среди женщин некоторых племен, живущих около озера Чад и в области между озером Ньяса и побережьем Восточной Африки. Чтобы придать такую форму губе, в ней делается надрез, в который вставляется кусок дерева или слоновой кости. Этот обычай обусловлен историческими причинами: в те времена, когда работорговцы истребляли целые племена, женщины, изуродовавшие себя таким образом, спасались от продажи в рабство.

В изготовлении предметов украшения африканские мастера достигли высокого совершенства. Нередко их творения заставляют учащенно биться сердца и европейских женщин. Они делают из самых различных материалов ожерелья, браслеты, застежки, цепочки… Изделия из металла иногда поражают своей величиной, что, однако, не лишает их исключительного изящества. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на браслеты из козьей шерсти, обвитые медной проволокой.

Чем выше уровни развития племени, тем ценнее материал и отделка украшений — с точки зрения африканцев, разумеется, так как их представления о ценности далеко не всегда совпадают с нашими. Многие племена, например, не считали раньше, да и сейчас не считают золото драгоценным металлом. Самым ценным материалом для африканских ювелиров когда-то были «акори» — кораллы из Бенина. Руки, шеи и даже лица людей, изображенных на бронзовых барельефах, обвиты таким количеством цепочек из голубых кораллов, что непонятно, как их владельцы могли двигаться. Обитательниц пустынь Северной Африки, которые носят на руках и на шее старинные азиатские и европейские монеты из благородных металлов, забота о своей внешности превратила в настоящих нумизматов. Некоторые жительницы нашего континента также следуют этой моде.

Кроме украшений африканцы навешивали на себя военные и охотничьи трофеи, свидетельствовавшие об их ратных подвигах. Были и такие племена, которые питали пристрастие к пышным воинским регалиям: они внушали воинам гордость, вдохновляли их на подвиги и в то же время устрашали этим противника. Особенно отличались зулусы в прошлом столетии, во времена правления Чаки. Ни один другой африканский народ не имел таких богатых воинских украшений, которые выгодно подчеркивали атлетическое телосложение воинов и выделяли на поле боя подразделения при маневрировании десятитысячного войска. Чужеземцы, присутствовавшие на маневрах импи Чаки, несмотря на страх, который они испытывали при приближении этого войска, не могли не любоваться им. Его грозный вид заставлял трепетать европейцев, осмелившихся вступить в сражение с Чакой. Так украшения оказывались действенным оружием.