Доверься мне

Глава 13

ДЖОН

— Люди болтают, — мрачно, но смиренно произносит Скотти.

Держа телефон, я усаживаюсь на диван, и провожу рукой по лицу. Прошло два дня с момента, когда я видел Стеллу. У меня не имелось оправдания для того, чтобы ошиваться рядом после ее выздоровления. Плюс я не был до конца уверен, хочет ли она моего присутствия. Больная Стелла нуждалась в этом. Здоровая Стелла может вернуться к независимости и неприязни по отношению ко мне.

Чушь собачья. Правда в том, что мне не хотелось крутиться рядом, когда она почувствует себя достаточно хорошо, чтобы начать задавать вопросы… такие, как например, почему я повернут на ЗППП. Зачем настоял, чтобы доктор спросила Стеллу, не хочет ли та провериться, хоть и утверждал, что шансы нулевые?

Черт, к этому моменту она уже должна получить результаты. Стерн решила, что у Стеллы стрептококк и назначила ей антибиотики. Головой я понимаю, что доктор не лукавила, утверждая, что через поцелуй невозможно заразиться. Но я не расслаблюсь, пока не узнаю наверняка.

Если тогда Стелла не услышала Стерн, к нынешнему моменту она уже в курсе. Этот балаган уже по всем новостям. Как я и предсказывал. Джакс Блэквуд облажался по-королевски. Не может удержать дерьмо при себе. Мужчина-шлюха проложил себе путь в ЗППП-ляндию. Заражены невинные девушки.

Я фыркаю. Пресса точно никогда не встречала девчонок, с которыми я зависал. Ни одна из них не была невинной и не действовала по принуждению. Но прессе это не совсем подходит.

Боже, как Стелла будет смотреть на меня? Мои внутренности превращаются в лед.

— Джакс? Ты там, дружище?

Выныриваю из тумана и включаю громкую связь.

— Ага. Люди болтают. Мы ведь знали, что это случится.

Мыслями снова возвращаюсь к Стелле. Стоит ли написать ей? Перелезть через стену, чтобы повидаться?

Скотти прочищает горло.

— Есть идеи, кто бы это мог быть?

— Какая разница? Новость уже разлетелась. И ничто этого не изменит.

— Черт возьми, Джакс, ты хотя бы слушаешь? Ты никогда ни к чему не относишься серьезно…

— Херня, — рявкаю, пресытившись этим. — Я шучу или не придаю значения ситуации, потому что так с этим справляюсь. И да, я раздражающе забывчив. Меня тоже бесит, что я не могу сосредоточиться. Мне полагается писать списки, чтобы следить за своим дерьмом. И это означает, что все летит к херам, когда я в первую очередь забываю составить список. Однако все это не означает, что мне плевать, Скотти. Это значит лишь то, что я хреново это демонстрирую.

Он замолкает, и я знаю, что друг пытается определиться, как лучше со мной себя вести. Ах, Скотти. Как же он предсказуем.

— Ты прав, — наконец соглашается он. — Мои извинения.

Что ж, он, наконец, меня понял. Этого я не предвидел. Я должен чувствовать себя так, словно отстоял свою точку зрения. Но вместо этого испытываю дискомфорт.

— Забудь, мужик.

— Я был идиотом, Джакс. Мы оба это знаем.

Я прячу улыбку.

— Отлично. Ты — идиот. Рад, что мы, наконец, можем признать гориллу в комнате.

Он рычит, а потом прочищает горло.

— Как мисс Грей? Слышал, она болела.

Конечно, он слышал и сложил два и два. Хотя опять же, ошибся.

— Это не Стелла.

— Откуда такая уверенность? — Скорее заинтересованно, чем обличительно.

— Потому что я ее знаю. — Бросаю взгляд на террасу. Солнце ярко светит сквозь стекло, причиняя боль глазам. Зажимаю переносицу. — Стелла не разговаривает. Она сводит счеты.

Скотти коротко смеется.

— Похоже, ты до странного взволнован такой перспективой.

Он и понятия не имеет.

— Я еще не выходил, — говорю ему. — Но не думаю, что кто-нибудь в курсе, где я сейчас нахожусь.

Никого, кроме своего близкого окружения, я не приводил в это кондо. И я могу оказаться в любом городе мира.

— Как бы то ни было, я велел Брюсу устроиться снаружи твоего дома.

У нас есть пара телохранителей, которые работают на публичных мероприятиях. Но мы едва ли пользуемся их услугами в повседневной жизни. Кто хочет так жить? К тому же, я могу отлично сам себя защитить. И тут же напоминаю об этом Скотти.

— Конечно, можешь. — Его голос звучит не настолько искренне, как должен. Вот придурок. — Но все равно кто-то должен следить на случай, если появится толпа. Брюс оказался доступен. Не волнуйся, он будет незаметным.

Я фыркаю.

— Скотти, этот телохранитель по имени Брюс Ли очень похож на мастера Брюса Ли. Он привлекает к себе внимание только тем, что является собой.

— Честно говоря, не его имя привлекает внимание посторонних, — невозмутимо отвечает Скотти. — И он как бы не носит футболку с надписью «Привет, меня зовут Брюс Ли».

Я смеюсь.

— Мне стоит подарить ему такую.

— Уверен, ему понравится, — тянет Скотти.

— Внесу это в список обязательных дел. — Моя улыбка испаряется. — Серьезно, мне не по душе, что он сидит снаружи без дела. В этом нет необходимости и это абсурдно.

Вообще-то Брюс — один из моих любимчиков. Он чертовски забавный и учил меня смешанным боевым искусствам. На протяжении нескольких лет мы с Киллианом брали у него уроки, пока Скотти не нанял его для оказания услуг телохранителя на периодической основе.

— Он остается. Рассчитывай, что на некоторое время он станет твоей тенью.

— Ни хера подобного. — Теперь я сижу ровно. — Я имею в виду именно это. Если увижу следующего за мной парня, отправлю его домой. И даже не испытывай на мне в этом вопросе свое менеджерское дерьмо.

В ответ тишина. Я не забочусь о том, чтобы ее заполнить. Я и раньше играл со Скотти в игру «Кто первый струсит».

Наконец слышу долгий вымученный вздох.

— Джакс, сделай для меня эту мелочь. Будь сдержан. Не знаю, как много ты видел…

— Достаточно, — прерываю я.

Достаточно, чтобы заставить мою грудь вздыматься. Достаточно, чтобы заманить меня обратно в постель, где я смогу полностью отгородиться от мира.

— Тогда ты должен хранить молчание, пока мы не сделаем заявление.

Я невесело усмехаюсь.

— Нет хорошего способа замять это дерьмо.

— Нет, нету.

Его безэмоциональный ответ заставляет меня съежиться.

— Тогда мы позволим ему лететь дальше, — говорю, борясь с тошнотой.

— Убеди меня, что ты будешь держаться подальше от обычных мест обитания.

— Боже, Габриэль. Неужели недостаток сна помутил твой рассудок? Тебе не нужно читать мне нотации. Больше у меня нет мест обитания. Я теперь чертов отшельник.

— Точно, — отвечает он после неловкой паузы. — Тогда моя работа здесь окончена.

Невольно я улыбаюсь с неподдельной радостью.

— Ага… было весело.

— Ты отвратительный лжец, Джон.

— Не джонай мне.

— Разве ты только что не габриэлял мне? — возражает он.

— Ты снова ведешь себя как идиот.

— К слову о людях, называющих тебя Джон…

— Идеальный переход, — прерываю я.

Скотти испускает долгий вздох, прежде чем заговорить.

— Ты объяснил ситуацию мисс Грей?

Я подавляю желание поежиться.

— Теперь мы сплетничаем?

— Да.

— Господи, помоги мне.

Тру уставшие глаза и закрываю их.

— Так объяснил?

— Нет, — огрызаюсь я. — Был слишком занят, заботясь о ней во время болезни. И, знаешь, уклонением.

— Бедный влюбленный человек. Ты погряз в этом, дружище. — Он говорит так самодовольно, что я испытываю сильное искушение повесить трубку.

— Так какова была ваша первая догадка, доктор Фред?

— Фред? — Замешательство в его голосе заставляет меня рассмеяться.

— Если бы ты не был в группе, то точно бы носил аскот¹⁵, так что да, Фред.

Скотти смеется.

— Меня так и подмывает сказать, что ты был бы Шегги, но больше смахиваешь на Дафну¹⁶ нашей группы.

— У Фреда была страсть к Дафне, — напоминаю я.

— Этот разговор принял странный оборот и доставляет мне боль.

— И моя работа здесь окончена, — гордо произношу я.

Могу себе представить, как он закатывает глаза.

— Исходя из профессионального опыта, — произносит он, возвращаясь к теме разговора, — я лишь могу посоветовать быть откровенным с мисс Грей. Вероятно, у нее возникнут вопросы…

— Скотти, мужик, я не увлечен Стеллой. Мы просто… даже не знаю, что именно. Но я не пытаюсь залезть к ней в трусики.

— Ложь усиливает мою головную боль, — бормочет он. — Не знаю, почему ты беспокоишься обо мне.

— Я ходячая поучительная история, — раздражаюсь я. — Не самый лучший набор для бойфренда.

— Факт использования тобой слова «бойфренд» сказал мне все, что нужно, — отзывается Скотти. — Вынь голову из задницы и поговори с девочкой. О, и сегодня все мы приходим на ужин.

На этом Скотти кладет трубку. Учитывая то, что он всегда отключается, когда заканчивает разговор, я не воспринимаю это на свой счет. Только сейчас я наедине с тишиной. Поговорить со Стеллой? Я снова чувствую себя ребенком, вот-вот столкнусь с директором и очень хочу убежать в другую сторону. Ребенок во мне вместо этого хочет спуститься вниз и позависать с Брюсом.

— Дерьмо.

Провожу рукой по волосам и сжимаю затылок. Я знаю, что должен сделать. Поговорить со Стеллой, предупредить ее, пока еще имею силы отпустить ее. Ведь кое-что я очень четко осознаю: мне всегда удается разочаровывать людей, которые мне не безразличны. А я не хочу стать еще одним человеком в жизни Стеллы, который ее подведет.

СТЕЛЛА

Когда болеешь, вроде как плывешь по течению. И не можешь сопротивляться. Весь мир сужается до мыслей о том, насколько плохо себя чувствуешь и как можно улучшить свое состояние. В этой туманной реальности я не задумывалась о присутствии Джона. Но теперь я в порядке, и думаю об этом. Много.

Он заботился обо мне. Лучше, чем кто-либо со времени смерти моей мамы. Это знание оставляет внутри нежность и мягкость. Я его должница. И скучаю по нему.

Может быть, когда он находился здесь, физически я и чувствовала себя несчастной, но рядом с ним мне было совершенно комфортно. Я даже ощущала счастье. Что довольно странно, учитывая количество боли, которое я испытывала.

Но потом он ушел. Уже несколько дней как. И с тех пор мой дружелюбный сосед, он же рок-звезда, не объявляется. Это вызывает беспокойство. Как он может перейти от состояния абсолютной заботы к полному исчезновению? Неужели я его чем-то обидела? Или была настолько жалкой?

В глубине души я не хочу знать. Жалость убьет меня. Но все же обнаруживаю себя отправляющей ему сообщения.

Он не отвечает. И, поскольку я, похоже, полнейшая мазохистка, еще и звоню Джону. Вызовы направляются сразу на автоответчик.

— Думаю, на этом все, — бормочу, бросая телефон на кухонную стойку.

Боль охватывает грудную клетку. Это уродливый, липкий комок, который я не могу вытащить. Он преследует меня весь день.

Я уже на полпути к ярости, но потом вспоминаю о том, как он держал меня, менял простыни, пел мне песни. В этом весь он. Джон многогранен — ни в коем случае не совершенен — но он никогда не поступает жестоко. Он бы ответил на мои сообщения и звонки.

Внезапно мои внутренности покрываются льдом. Что-то не так, а я провела дни, дуясь, в то время как стоило бы рассуждать объективно. Прошли дни.

Не думая дважды, я направляюсь к террасе и перепрыгиваю через стену. Когда стучу в стеклянную дверь, никто не отвечает. Я должна вернуться домой, но не могу, потому что инстинкты заставляют меня продолжать идти.

Дверь не заперта, и с ним действительно стоит провести беседу о безопасности. Но я, в конце концов, внутри.

— Джон? — зову в гостиной, думая, что сердце стучит слишком сильно.

Я не хочу бояться тяжелых мыслей. Не хочу волноваться о нем в этом смысле. Но я переживаю.

Здесь царит атмосфера заброшенности, как будто он ушел. Может быть, Джон куда-то уехал. Он не обязан сообщать мне о приходах и уходах. Но раньше я слышала музыку, так что знаю, что здесь кто-то был.

Кожу покалывает от очередной волны холодного страха.

— Джон? — зову я уже громче.

Откуда-то сверху слышу скрип, а затем голос Джона: грубый, хриплый и ошеломленный.

— Стелла?

Мне стоило проявить вежливость и дождаться, пока он спустится. В конце концов, это я вломилась в его дом. Снова. Но тороплюсь вверх по ступенькам. Мне просто нужно увидеть его, удостовериться, что он в порядке.

— Ты в приличном виде? — выкрикиваю, будучи уже у его спальни.

Слышится еще скрип, как будто он перемещается по кровати.

— Господи. Я не голый, если ты об этом спрашиваешь. — Следует долгая пауза, а потом он добавляет: — Но могу раздеться.

От звука его голоса и знакомых шуток меня переполняет облегчение.

— Просто хотела предупредить, что поднимаюсь, — отзываюсь я и, клянусь, он бормочет: «Зануда».

И уже громче произносит:

— Тебе нет нужды предупреждать меня.

Джон подтрунивает, как и всегда, но ему не хватает обычной энергии. Дверь спальни приоткрыта, и я толкаю ее внутрь.

Здесь темно, шторы задернуты и не пропускают дневной свет. Он растянулся на большой кровати и пялится в потолок, хотя точно знает, что я здесь. Замедляя шаг, я осматриваюсь, потому что не такой ожидала увидеть комнату Джона.

Черные велюровые стены, тяжелые портьеры в тон, полированная деревянная мебель, картины маслом в золоченых рамах — я словно вышла из Нью-Йорка и попала прямо в английскую сельскую местность, только немного более современную.

— Ну, — произношу, проводя пальцем по кожаному креслу с подлокотниками цвета табака, стоящему перед черным мраморным камином, — здесь уютно.

Джон фыркает, но продолжает смотреть вверх.

— Киллиан зовет это декором старушки.

Так и есть. Но это мило, в стиле «это произошло из больших денег».

— Очень в стиле «Аббатства Даунтон». С ноткой «Семейки Аддамс».

И вот Джон смотрит на меня, наблюдает за моими движениями. На нем спортивные серые брюки и потрепанная футболка оливкового цвета. Густая щетина покрывает подбородок, но он выглядит достаточно чистым. Мы не виделись несколько дней, и мне его не хватало. Даже несмотря на этот странный, отстраненный взгляд, которым он меня окинул, я по нему скучала.

Я могла бы обманывать себя и говорить, что не осознавала, насколько сильно скучаю по нему. Однако прекрасно знаю. Мне стало не хватать этого мужчины в ту секунду, когда он покинул место рядом со мной. Я хотела умолять его остаться. Позависать со мной не из-за того, что чувствует себя обязанным позаботиться обо мне, а потому что хочет быть рядом.

— Большинство вещей принадлежали моей бабушке, — сообщает он. — Думаю, они напоминают мне о детстве.

Дом моего детства загромождала потрепанная мебель из «ИКЕА» и уличные находки. В нем не чувствовалось домашнего уюта, и я никогда не пыталась воссоздать обстановку. Я бы предпочла жить в позолоченной ностальгии Джона. У меня есть небольшая фантазия, которая включает в себя булочки с чаем и Джона, играющего роль герцога-бродяги.

— Тебе это ненавистно.

Голос Джона заставляет посмотреть на него.

Выражение его лица нейтральное, как будто он просто констатирует факт и не ожидает ответа. Но он слишком молчалив и, я знаю, ждет моей оценки.

— Честно? Я хочу свернуться калачиком и читать, надеясь, что еще одна жуткая метель разразится только для того, чтобы мы смогли разжечь огонь.

В ответ Джон слабо улыбается. Совсем не то, чего я ожидала. Обычно он светится таким ярким внутренним светом, что иногда трудно смотреть ему прямо в лицо. Но теперь, когда он потускнел, я хочу, чтобы этот свет вернулся.

Я стою рядом с кроватью. Она достаточно высокая, так что мне пришлось бы подпрыгнуть вверх. Темно-серый кашемировый пододеяльник накрыт синим пледом. Не мой стиль, но роскошно и под пальцами ощущается мягко.

— Что случилось? — спрашиваю его. — Ты заболел?

Он смотрит в сторону.

— Нет. Просто устал. Подумывал вздремнуть.

Я всецело за то, чтобы хорошенько поспать, но Джон выглядит так, будто здесь уже давно. Несколько грязных мисок и стаканов загромождают ночной столик, и комната явно обжита, что прямо противоречит пустой обстановке внизу. Не знай я, что Джон имеет дело с депрессией, возможно, мало думала бы об этой сцене. Но теперь мои нервы накаляются.

— Как долго ты дремал?

Он сердито смотрит на меня.

— О чем ты? Что ты вообще здесь делаешь?

Я игнорирую обиду, потому что распознаю защитную реакцию.

— Хотела поблагодарить тебя за то, что позаботился обо мне. Но ты не отвечал на мои звонки и сообщения.

— Нет нужды благодарить. Мне это в удовольствие.

В выражении его лица нет ничего, кроме искренности, но этот ужасный, плоский, безжизненный тон остается.

— Я волновалась о тебе, — признаюсь я.

О, ему это действительно не нравится.

— Я взрослый мужчина, Стелла-Кнопка. Тебе не о чем волноваться. Я в порядке.

— Если в порядке, то почему бы тебе не подняться? Принять душ.

Уголок его рта приподнимается.

— Хочешь сказать, от меня воняет?

Вообще-то нет. Во всяком случае, с того места, где нахожусь, я не чувствую. Но меня беспокоит его апатия. Я стою у его постели, а Джон даже не пытается сесть. Просто продолжает лежать, окопавшись.

— Это заставит твою кровь забурлить, — говорю, подталкивая локтем его колено.

Джон моргает, глядя в потолок.

— Скоро встану.

Когда я просто пялюсь на него, он поднимает голову и смотрит поверх своего элегантного носа на меня.

— Я в норме, Стелла. Как видишь, я не нанес себе ущерб или что угодно, чего ты там боялась.

В его голосе звучит раздражение, но я слышу смущение, которое он пытается скрыть. Понимаю, почему Джона бесит, что люди предполагают худшее, когда он не отвечает на звонки. Но я даже отдаленно не чувствую себя виноватой. Он слишком важен, и я отказываюсь ходить на цыпочках вокруг его чувств, если его безопасность находится под угрозой.

Однако я сохраняю легкий тон.

— Я была такой же раздраженной, когда ты обнаружил меня больной? Не могу вспомнить.

Он не закатывает глаза, но близок к этому.

— Ты была хуже. Опять же, ты действительно болела. Так что если просто пришла проведать меня, то можешь идти. — У него не терпящий возражений тон.

Джон выдерживает мой пристальный взгляд, почти призывая меня не уходить. И я понимаю, что, несмотря на раздражение, несмотря на то, что явно дразнит меня, он не хочет оставаться один.

— Раз ты не встаешь, тогда подвинься.

Он приподнимает брови.

— Что?

— Ты слышал. Беспокойство о том, что ты поранился, играя на гитаре голышом, утомило меня. Мне тоже нужно вздремнуть. Подвигайся.

Улыбаясь слабо и вымученно, Джон выполняет просьбу, освобождая для меня место. Положив голову на руку, он наблюдает, как я забираюсь на кровать. Приходится постараться, чтобы залезть на нее.

— Господи. Ты унаследовал эту кровать от королевской семьи или что-то в этом роде? Может быть, от принцессы на горошине?

Его ложе — это облако совершенства, роскошное, с мягкими, как масло, покрывалами. У меня действительно есть желание зарыться в нее и проспать весь день напролет.

Джон усмехается.

— Жаль разрушать твою фантазию, но она новая.

Я со вздохом кладу голову на подушку лицом к нему. Хоть мы и не соприкасаемся, все же находимся достаточно близко, чтобы я почувствовала тепло его тела.

— Я думала, что у Киллиана хорошая кровать, но это — совсем другой уровень удобства.

Джона сводит брови.

— Можешь не называть место, на котором ты временно спишь, кроватью Киллиана?

Я закатываю глаза.

— Ладно, гостевая кровать Киллиана и Либби. Так лучше?

— Да.

Я растягиваю губы в улыбке.

— Знаешь, прозвучало так, словно ты ревнуешь.

Странно лежать так близко к нему, не будучи больной. Я осознаю его размер, намного больше моего. Слышу его ровное дыхание и чувствую, что он немного пахнет Эрл Греем и лимонами. И я знаю, что его зеленые глаза смотрят на меня так, будто больше ничего и нет.

— Ты права, — с легкостью отвечает он. — Я думал, что это довольно очевидно, Стелла-Кнопка.

Мы придвигаемся ближе друг к другу. Наши предплечья соприкасаются. Мягкое трение его теплой кожи о мою заставляет мелкие волоски на руке подниматься.

— Что я всегда права? — парирую, поддразнивая, потому что боюсь разоблачить себя. — Я рада, что ты, наконец, признаешь это.

— У тебя дар намеренно не понимать меня. — Выражение его лица становится более серьезным и немного нежным, когда он протягивает руку и касается кончика моего носа. — Я больше не буду пытаться, — хрипло шепчет Джон. — Никогда.

В моем горле образуется комок.

— Я спрашиваю, в порядке ли ты, потому что забочусь. Но тебе не нужно успокаивать меня. Или угождать кому-либо. Ты не сделал ничего плохого, Джон.

Он тяжело вздыхает, и я нахожу его руку. Без колебаний он поднимает ладонь вверх и переплетает наши пальцы. Большим выводит круги по нашим костяшкам.

Мой голос едва слышен.

— Знаешь, почему я отправилась искать тебя?

Он сосредотачивается сильнее.

— Скажи мне.

Он все еще нежно исследует мою руку, гладкую кожу на тыльной стороне ладони, чувствительные края запястья и между костяшками пальцев. Я чувствую себя такой хрупкой, будто он сломает меня одним резким прикосновением или если отпустит.

Я не отвожу взгляда.

— Я скучала по тебе.

Джон судорожно сжимает пальцы.

— Я тоже скучал по тебе, Кнопка. Просто… — он качает головой, — если честно, не знаю, почему не ответил.

Мне кажется, я знаю. Потому что когда подавлена, то не хочу никого искать. Хочу, чтобы нашли меня, сказали, что я желанна, что во мне нуждаются. И когда не получаю этого, падаю еще ниже. Может, в этом отношении Джон отличается от меня, но очень сомневаюсь.

Я тяжело сглатываю.

— Я подумала… у меня создалось впечатление, что мир для тебя стал немного темнее, немного более тяжелым. Что тебе могут понадобиться объятия.

Мое признание, кажется, поражает его, и Джон вздрагивает, закрывая глаза, как будто рассматривает возможность отвернуться. Я безумно хочу сжать его руку и крепко держать. Но не делаю этого. Не мне принимать подобное решение.

Когда Джон открывает глаза и смотрит на меня, они слишком ярко блестят. От боли в них у меня перехватывает дыхание.

— Так и есть, — скрипучим голосом признается он. — Мне нужны…

Я раскрываю руки. Дрожа, он прижимается ко мне, кладет голову мне на грудь, руку обвивает вокруг талии и притягивает меня ближе. Наши ноги сплетаются. Джон вздыхает, когда наши тела буквально сливаются. Я провожу руками по его волосам, издавая бессмысленные звуки себе под нос.

— Черт, Стелла… это больно, и я не знаю, как… — Его тело напрягается, как будто он мысленно заставляет его не разваливаться.

— Я знаю, милый.

Я глажу изгиб, где его шея соединяется с плечом. Напряженные мышцы ощущаются как сталь под шелковой кожей.

Джон громко сглатывает.

— Оно приходит и уходит. Я нахожусь на вершине мира, а потом вдруг перестаю. — Тепло его дыхания касается моей груди. — Психотерапевт предупреждал меня. Она сказала, что это гонка на выносливость. Ты терпишь. Продолжаешь двигаться вперед. Но иногда, Стелла… иногда я так чертовски устаю.

— Тогда отдыхай, — шепчу я. — Отдохни со мной. Позволь мне ненадолго побыть местом, где ты преклонишь голову.

Он не двигается, щекой прижимаясь к моей груди.

— Я не хочу твоей жалости.

Нет, он хочет подтверждения. Я поняла.

— Я тебя не жалею. Подобное делается для людей, которые небезразличны.

Хотелось бы мне найти правильные слова, лучший способ подарить комфорт, но поэт здесь Джон, а не я. Я могу лишь обнимать его и надеяться, что это поможет.

Скованность в его теле ослабевает, но он остается совершенно неподвижным.

— Я тебе небезразличен?

— Конечно. — Мои щеки заливает румянец. Мы так долго вцеплялись друг другу в глотки, что говорить о чувствах неловко. — Мне бы хотелось думать, что теперь мы друзья, правда?

— Друзья, — выдыхает он. Но когда я дергаюсь, совершенно смущенная отсутствием энтузиазма с его стороны, крепко удерживает меня. — Мы друзья, Стелла. Всегда ими были, даже если ты этого не осознавала.

Не упускаю упрек в его тоне, но это лишь заставляет меня улыбнуться.

— Тогда ладно.

— Ладно, — соглашается он.

Мы впадаем в неуверенное молчание. Я играю с его волосами, проводя по ним пальцами, и Джон медленно расслабляется рядом со мной. Приятно сознавать, что я помогла ему почувствовать себя хоть немного лучше. Но я не могу перестать думать о том состоянии, в котором застала его.

— Джон?

— М-м?

Теперь он расслаблен и мягок.

Ненавижу то, что могу это разрушить, но мне нужно задать вопрос.

— Сегодня вторник. — Он внезапно напрягается. От чувства вины покалывает шею. Я продолжаю гладить его волосы, боясь, что он отстранится. — Ты же видишься с доктором Аллен по вторникам?

Джон глубже зарывается лицом мне в шею.

— Я забыл.

— Джон…

— Клянусь, это так, — уже громче говорит он, своими длинными пальцами обхватывая мое бедро и крепко сжимая. — Знаю, это прозвучит как полное дерьмо, но я иногда забываю. Особенно, когда подавлен.

— Я тебе верю, — произношу тихо. — Но разве время подавленности не самое подходящее, чтобы вспомнить о консультации?

Не вижу его лица, но каким-то образом понимаю, что он хмурится. Чувствую в напряжении его шеи и том, как он сжимает руки.

— Предполагалось, что я буду писать списки, — рычит Джон напротив моей груди, потом коротко и безрадостно смеется. — Вроде как сложно это делать, если я забываю писать хреновы списки.

— Правда. — Я сдерживаю улыбку. — Знаешь, я могу помочь. Напоминать тебе…

— Нет, — прерывает он мягко, но резко. — Я не хочу этого от тебя, Кнопка. Не хочу, чтобы ты видела меня таким. Человеком, который нуждается в напоминаниях. Человеком, которого нужно чинить.

— Я не вижу тебя таким, — возражаю я.

На этот раз Джон успокаивает меня, медленно выводя круги на бедре.

— Я знаю, милая. Но есть некоторые вещи, которые мне нужно научиться делать самостоятельно. Пожалуйста.

Я вынуждена согласиться. Он прав, а гордость — очень сильное чувство. Иногда это все, что у тебя осталось. Я могу сделать только то, что он просит.

— Хорошо. Но, пожалуйста, пообещай мне, что позвонишь доктору Аллен.

Когда он отвечает, я чувствую его улыбку.

— Позвоню.

Он слегка толкает мою руку макушкой. Не так уж нежно. Но поскольку мне нравится играть с его шелковистыми волосами, я с радостью принимаюсь снова перебирать их пальцами.

Наконец, он тихо заговаривает.

— Киллиан так злился на меня. Когда я предпринял попытку. В смысле, я понимаю…

— Прости, — прерываю я резче, чем хотела, — но Киллиан может идти в жопу.

Плечи Джона вздрагивают.

— Господи, Стеллс, — просит он с хриплым смехом, — не сдерживайся.

— Знаю, что он твой друг. Но я серьезно. Он может идти прямо на хрен.

Я чувствую, как он улыбается, усиливая хватку.

— Это напугало его, Кнопка. Напугало всех. Я даже не представлял, насколько это изменит всех нас. До этого мы были как избалованные дети. А потом вдруг жизнь стала слишком реальной.

Я практически чувствую тяжесть этой перемены, лежащей на плечах Джона. Прижимаюсь губами к его макушке.

— Когда мне было пять лет, я выскочила на проезжую часть и чуть не попала под машину. Как только мама добралась до меня, шлепнула по заднице и накричала за то, что я вела себя неосторожно. Она испугалась до смерти и отреагировала, набросившись на меня. — Пальцами пробегаю по его волосам. — И я понимаю, почему твои друзья вели себя именно так. Но первоначальный страх давно прошел, Джон, и все же он все еще беспокоит тебя. Ты все еще пытаешься защитить их чувства.

Джон вздыхает.

— Дерьмо. Я знаю. Но не могу перестать.

— Потому что ты — наладчик.

— Едва ли.

— Именно так, — мягко настаиваю я. — Ты сглаживаешь углы, пытаясь заставить людей чувствовать себя лучше. И то, что ты делаешь это с налетом стеба, не означает, что это неправда.

Нежность смягчает его голос.

— Прямо как ты.

В этом мы похожи. Я так не думала, когда встретила его впервые, но теперь вижу. У нас разные подходы, но цель одна и та же.

Мои глаза медленно закрываются, но он снова заговаривает.

— Ты хорошо пахнешь.

Меня будит его замечание.

— Ладно.

— Что за тон? — спрашивает он изумленно.

Я пожимаю плечами.

— Приятный запах должен восприниматься как данность. Потому что в противном случае это значило бы, что я пахну плохо…

— Что могло бы стать проблемой, — печально добавляет он.

Толкаю его в плечо.

— Это все равно, как если бы я сказала: «Эй, Джон, посмотри, какой ты чистенький».

Он смеется и приподнимается, скользя носом по моей челюсти и заставляя счастливые мурашки пробегать по коже.

— Стелла-Кнопка, ты слишком много думаешь.

Не могу удержаться и провожу рукой по его талии. Джон теплый и твердый.

— Это лучше, чем думать слишком мало, не так ли?

Его ответное угуканье вибрирует между нами, затем он сдвигается, прижимаясь щекой к изгибу моей шеи.

— Позволь мне подробнее остановиться на предыдущем заявлении. Ты всегда хорошо пахнешь. Но есть еще один запах, который я не могу определить… — Он глубоко вдыхает, затем медленно выдыхает, согревая мою кожу. — Он сладкий и чистый, но успокаивающий и немного пряный. Он у тебя в волосах и на коже. — Большая ладонь скользит по моей руке, мозоли Джона грубые, но прикосновение нежное. — Мне нравится этот запах. И это сводит меня с ума, потому что я не знаю, что это такое.

О, боги, как он прикасается ко мне. Это нежная привязанность, но я вся горю.

Прочищаю горло, но голос звучит слишком высоко, когда я, наконец, отвечаю:

— Твоя находка определенно лучше первого комментария.

Джон снова угукает, губами касаясь моей ключицы.

— Ты собираешься сказать мне, что это?

Я, правда, понятия не имею. Даже не представляла, что у меня есть конкретный запах. А еще его губы нежно касаются моей шеи, отвлекая.

— М-м… мой шампунь?

Он дарит мне еще один легонький поцелуй, нежное, дразнящее прикосновение.

— Нет, — бормочет Джон низким, одурманивающим голосом. — Еще он витает в квартире Киллиана. — Он прижимается губами к моей челюсти. — Как будто ты целиком заполнила им каждый дюйм этого места.

Боже, мне так хорошо, когда Джон изучает меня легкими поцелуями, как будто действительно не может совладать с собой. Я тоже не могу. Рукой медленно пробегаю вверх и вниз по его изящной талии. Я изо всех сил пытаюсь уследить за разговором, и тут до меня доходит.

— О! — восклицаю порывисто. — Это лаванда.

Джон прерывается на секунду.

— Ненавижу лаванду.

— Погоди. Ты ненавидишь мой запах? Прекрати ходить вокруг да около.

Он вздыхает.

— Ты пытаешься затеять скандал, что ли? — Он сжимает пальцами мой бок. — О причинах поговорим через минуту.

Я пристально смотрю на его голову, но он меня не видит. Слишком занят возней с моей рубашкой, проводя пальцем по складке ткани.

Его голос остается тихим.

— Я уверен, что ты слышала меня раньше, когда я сказал, что ты хорошо пахнешь. Так что это не может быть лаванда. Я чертовски ненавижу лаванду. Однажды у меня была помощница… Джун. Ей нравилось это дерьмо. Думала, что это успокаивает, и разложила лавандовые масляные палочки повсюду. От этого у меня начались сильнейшие головные боли.

Я не могу сдержать улыбку.

— Существует огромная разница между дешевым ароматическим маслом и настоящим растением. Я посадила лаванду на террасе, в спальне и гостиной. Использую веточки, чтобы одежда пахла свежестью.

Он глубоко вздыхает и медленно выдыхает. Меня охватывает удовольствие, кожу покалывает.

Поцелуй меня. Позволь попробовать тебя. Слова застревают в горле. Я практически вибрирую от желания, и Джон это чувствует. Должен, потому что напрягается. Одну горячую секунду я ожидаю, что он поднимет голову и соединит наши губы. Но мужчина не двигается. Вместо этого прочищает горло.

— Спасибо, что искала меня, — говорит он.

А я продолжаю лежать, плавясь и пылая. Не представляя, что делать с формальностью его тона или с тем фактом, что он перестал изучать меня.

— Конечно, — отвечаю, глядя на его склоненную голову. Он выглядит побежденным. Что бы ни беспокоило, оно все равно давит на него. — Ты не хочешь мне сказать, что тебя выбило из колеи?

Мышцы на его шее и плечах становятся каменными. И хоть он и не двигается, я чувствую, как Джон отдаляется, словно между нами вырастает огромная стена.

— Это не что-то конкретное. Просто так получилось.

Он лжет. Не уверена, откуда, но просто знаю. Но я не могу заставить его довериться. В моих силах только поддержать.

— Знаешь, чем, мне кажется, нам стоит заняться?

Джон прижимается ко мне, посылая восхитительную дрожь в низ живота, которую я старательно игнорирую.

— Чем нам стоит заняться, Кнопка?

Его дразнящий тон возвращается, но он уже не так настойчив. Довольно о сексе. Возможно, все, в чем Джон действительно нуждался — это немного физического комфорта. Несмотря на то, что сейчас он чертовски возбужден, я не завидую ему по этому поводу. Утешать людей — это моя стихия, и я более чем счастлива подарить утешение Джону.

— Заказать пиццу и посмотреть фильм.

Кровать едва шевелится, когда он плюхается на спину и кладет голову на руку. Его волосы растрепаны, под глазами круги, но он больше не выглядит потерянным.

— А кто будет выбирать фильм?

— Я, конечно же.

Он коротко улыбается.

— Очевидно. Чем ты собираешься меня мучить, маленькая Мятная Воришка?

— За такое мне стоило бы выбрать марафон «Сумерек». — Я дьявольски улыбаюсь, когда Джон стонет. — Но сегодня я великодушна. Так что это будет трилогия «Властелин колец».

Джон долго смотрит на меня с приоткрытым ртом. Странное выражение мелькает в его глазах, а потом он улыбается.

— Как ты узнала о моих любимых фильмах? Никто не знает.

Довольная, я убираю прядь непослушных волос с его нахмуренного лба.

— Потому что у нас пугающе схожие вкусы, помнишь?

В уголках его глаз появляются морщинки. Джон наклоняется и быстро, легко целует меня в щеку. А потом переворачивается на другой бок и встает с кровати. Издав еще один стон, он поднимает руки над головой, и стройные, напряженные мышцы растягиваются, обнажая линию плоского пресса и гладкую кожу.

— Знаешь, Стелла, — произносит он, расслабляя и опуская по бокам руки, — ты же Мэри Поппинс.

— Мэри Поппинс? — вторю, глядя, как он идет к ванной. — Как гувернантка?

Он останавливается в дверном проеме и смотрит на меня.

— Практически совершенство во всех смыслах.