Доверься мне

Глава 3

ДЖОН

Оставшись в городе, я совершил ошибку. При первом упоминании бури стоило прыгнуть в самолет и посетить свой дом в Лондоне. Или, черт возьми, податься на юг, где тепло и солнечно. Неделя или две на пляже, попивая пиво и трахая готовую девушку, оказались бы как нельзя кстати.

Но нет же, я должен был заключить себя в ловушку одиночества, где компанией служила лишь тишина. Мне нежелательно оставаться одному продолжительное время. Это просто изюминка личности: если я слишком долго в одиночестве, легко могут появиться темные мысли.

— К черту.

Потерев глаза, я смотрю в окно во всю стену. Ничего не видно, кроме белой дымки и снежных холмов внизу. Внезапное ощущение полной потерянности заставляет меня положить руку на холодное стекло. Разумом понимаю, что нахожусь в Нью-Йорке, в пентхаусе стоимостью тридцать миллионов долларов, который я купил на карманные деньги. Король мира, да?

Король, который не может оставаться в тишине.

С рыком отворачиваюсь от окна. Я голоден и должен что-то съесть. Пялиться на свое отражение не помогает. Все, о чем могу думать — это отобранное у меня мятное мороженое. Губы трогает улыбка.

Воспоминание о сладком, целомудренном поцелуе Мятной Воришки возвращается и задерживается. Либби, Софи и Бренна — единственные женщины в моей жизни, которые не относятся ко мне как к божеству или неудачнику, способному в любую минуту взорваться. В основном они ведут себя как стайка непослушных сестер, которые постоянно суются в мои дела. Я практически забыл, каково общаться с женщиной, которая не знает, кто я такой.

Чудаковатая Кнопка сражалась за мороженое как воин. И она на самом деле чертовски симпатичная. И вот где я теперь нахожусь — получаю больше удовольствия, препираясь с сумасшедшей рыжей в продуктовом магазине, чем от похода на вечеринку в клуб, заполненный знаменитостями.

Я коротко смеюсь, когда представляю себе как бы все прошло, пригласи я ее на свидание. Не перепих, а пойти на ужин, посмотреть кино, разделить мороженое. Уровень старшей школы.

Этот сценарий настолько далек от моей жизни, что даже представить его не могу. На самом деле я никогда ничего подобного не делал. Не тогда, когда возможный результат нашел бы отражение в таблоидах. Я тот, кто есть, и моя жизнь не включает в себя случайную дружбу с незнакомками.

Придерживайтесь тех, с кем знакомы. Этот урок я выучил давно и болезненно.

Захлопывая холодильник, достал телефон. Там меня ждали, по крайней мере, пятьдесят сообщений.

Привет, малыш. Ты в городе? С радостью встретилась бы с тобой снова!

Продолжаю думать о нашей ночи. Нуждаюсь в тебе.

Джакс, ты перевернул мой мир.

Перестаю прокручивать и нажимаю удалить, внутренности внезапно холодеют, кожа липкая. Я не помню ни одной из этих женщин и это вроде как печально. Я люблю женщин. Люблю их мягкость, запах, то, как они смеются, как ощущаются, когда я в них погружаюсь. Я люблю секс. Трах — это неотъемлемая часть моей жизни, избавление от стресса, способ забыться. И хотя в последнее время я притормозил, возможность быстрого секса всегда присутствует, если мне понадобится.

Прямо сейчас такая возможность исчезла благодаря результатам некоторых тестов. Я никогда никого не судил, основываясь на их сексуальной истории. Один из моих наставников заразился ВИЧ в конце восьмидесятых. Он выжил, и я нахожу это чертовски храбрым поступком. Тогда почему не могу перестать чувствовать себя так, словно покрыт липкой грязью? Мне стыдно. Оно на моей коже, это грязное, неправильное ощущение провала.

Чувство потери тоже присутствует. Но оно не настолько сильное. В последнее время все труднее затеряться в сексе. Мозг продолжает решать уравнение.

В последний раз, когда я был с девушкой, у меня начались муки совести. Надеялась ли она на что-то? Мечтала? Думала ли о том, позвоню я на следующий день или нет? А если не позвоню, будет ли ей больно? Мой член сдулся со скоростью попадания дротика в воздушный шар. Закончилось все тем, что я набросился на нее, чтобы она не задавала вопросов, и ушел, чувствуя себя грязным, дешевым и злым на себя.

Боже, это должно быть та самая девушка. Я избежал секса, вместо этого заболев хламидиозом.

Невесело смеюсь. Мне нужно рассказать этой женщине, а я не помню ее имени. Не могу вспомнить о ней ничего, кроме ярко-розовых волос и продепилированной промежности.

— Дерьмо.

Так что да, в ближайшее время я не буду искать быстрого перепиха. Что ведет к одиночеству. А для меня это никогда не заканчивается хорошо.

Снова подняв телефон, я звоню Киллиану. Гудки идут и идут, а я понятия не имею, который у него там час. Это все равно не подталкивает меня положить трубку.

Он отвечает и звучит так, словно не спит.

— Что случилось, Джей?

— Объясни мне еще раз, почему вы с Либби должны были уехать на четыре месяца в Сидней, потому что я не куплюсь на отмазку, будто вы хотите посмотреть, как при сливе вода в унитазе кружится в другую сторону.

Киллиан смеется.

— Либби влюбилась в это место, когда мы навещали Скотти.

— Ключевое слово «навещали». Черт, Скотти вернулся в Нью-Йорк, а вы там.

Пытаюсь не чувствовать разочарование от этого. Однако чувствую.

— Что я могу сказать? Мы с Либби хотим исследовать Южное полушарие, и я стараюсь не совершать двадцатичетырехчасовых перелетов туда и обратно. Имеет смысл просто зависнуть тут ненадолго.

Такова наша жизнь — возможность сбегать на месяцы и веселиться без забот. «Килл-Джон» только вернулся из мирового турне и мы ничего нового не пишем, а «перезаряжаемся», как сказал бы Уип. Это означает, что ребята трахаются напропалую и веселятся, чтобы мы не поубивали друг друга, а потом соберемся, чтобы все повторить.

Эти мысли кажутся мелочными. И все же я здесь, размышляю.

— Я просто хочу сказать, что ты наконец-то убедил меня съехать из моей прекрасной квартиры…

— Бабушкиной квартиры, — перебивает он.

— Я унаследовал ее от бабушки.

Киллиан фыркает.

— И ты не поменял ни одной чертовой вещи в этой квартире. Клянусь, каждый раз входя туда, я вспоминаю слабозаваренный чай и мягкие бисквиты, которые твоя бабушка навязывала, когда мы ее навещали.

— Тебе нравились эти бисквиты.

— Да. Хорошие времена. — Он счастливо вздыхает. — Тебе нравится это место?

Я осматриваюсь по пути к дивану. Киллиан ужаснется, когда увидит, как много бабушкиной мебели перекочевало сюда. Его всегда беспокоит мой стиль в декоре. Что я могу сказать? Вещи бабушки комфортные и знакомые.

— Оно на самом деле… светлое.

— Светлое? — звучит, словно он сбит с толку.

— Множество окон. Высокие потолки.

Я скучаю по старой квартире с темными стенами и небольшими окнами. Она была красивой, спокойной пещерой вместо этой… открытости.

— Джон, — протягивает Киллиан с тяжелым вздохом, — свет и воздух — это хорошо.

Конечно, если ты любишь быть на виду. Ничего из этого не привлекает меня.

— Хорошая акустика, — бормочу я, понимая, что он ждет какой-то похвалы.

— Отличная, — добавляет он. — Попробуй сыграть на «Гретче».⁴ Ты не будешь разочарован.

Фыркаю, слегка улыбаясь. Я способен играть на гитаре день напролет. Не имеет значения, что я не могу создать новый материал. Как и у Битлз, у «Килл-Джон» два фронтмена, я и Киллиан. Мы оба поем, оба играем на гитарах. Одни песни исполняет Киллиан, другие — я. Но пишем мы их вместе.

Уип и Рай обычно придумывают общий ритм и партию для ударных, но мы с Киллсом — краеугольный камень процесса. С момента инцидента, как все его называют, Киллиан взял на себя основную работу в написании песен совместно с женой Либби. И все отлично, но мы звучим не так.

Мне нужно набраться мужества. Два года — больше, чем засуха. Это высохший колодец.

— Может, поиграю сегодня вечером, — говорю я Киллиану и снова открываю холодильник. — Возвращайся к тому, чем бы ты там ни занимался.

— Кем бы я ни занимался, — поправляет он. — И занимался я своей женой… оу, Либс. Что еще за щипки?

Услышав, как на заднем плане кричит Либби, я смеюсь.

— Может, не стоит ее там притеснять, брат.

— Ага, — бурчит он. — Услышал громко и четко.

Улыбаясь, я достаю кастрюлю с приготовленным вчера тушеным мясом.

— Я на самом деле охренительно разочарован в тебе, если ты этим занимался, когда ответил на звонок.

— Эй, — протестует он, — я вел себя как хороший друг.

Моя улыбка исчезает. Он опять нянчится со мной. Что еще хуже? Что в первую очередь я чувствую потребность позвонить ему. Подавляю вздох.

— Будь хорошим мужем и развлекай свою жену. А я пошел.

Положив трубку, пялюсь на духовку. Нельзя здесь оставаться. Снаружи буря набирает обороты. Я в одиночестве, но у меня есть еда. Много еды. И это хорошо. Некоторые не настолько удачливы.

Вбежав в прачечную, хватаю небольшую корзину и кладу в нее тушеное мясо и другие продукты. Несу это вниз на два пролета и стучу в дверь.

Мэдди открывает и выдает широкую улыбку.

— Ну, привет, красавчик.

— Мэдди, ты выглядишь, как всегда, прекрасно.

Она смеется, и смех получается хрипловатым.

— Сладкоречивый. Что ты здесь делаешь?

— Хотел узнать, не хочешь ли ты со мной поужинать. Могу я заинтересовать тебя запеченным мясом?

Она сияет, как будто я сделал ее неделю. Выражение ее лица делает меня счастливым, но есть и чувство дискомфорта. Я просто делюсь едой и вряд ли это можно назвать героизмом.

— Я бы с радостью поужинала с тобой, Джакс. Заходи.

Она поворачивается и возвращается в квартиру.

Я замедляю шаг, чтобы подстроиться под ее темп. Здесь потолки ниже, сама квартира меньше, обставлена со вкусом, полна антиквариата и прекрасной мебели. Она похожа на английский дом, приземлившийся в центре Манхэттена. Мне не нужен психотерапевт, чтобы сказать, что это напоминает мне о детстве, даже если Мэдди — чисто нью-йоркская нахалка.

Я встретил ее, когда переезжал сюда несколько месяцев назад. В тот раз она пыталась затащить тележку с книгами на крыльцо. Женщина ростом полтора метра и весом примерно сорок пять килограммов насквозь промокла, но не сдавалась, пока я не забрал у нее тележку.

Вскоре я узнал, что Мэдди была биржевым маклером, одной из немногих женщин, которые занимались этим в период между шестидесятым и семидесятым годами. Я более чем уверен, что она могла бы купить здание, но ее, кажется, устраивает жить в своей маленькой однокомнатной квартире.

Следую за ней на кухню, и она достает большой противень, чтобы разогреть духовку.

— Что там у тебя еще в корзинке, Красная шапочка?

— Миленько, — говорю я, ставя корзину. — У меня есть немного салата и вкусный багет.

Мэдди прислоняется к островку и достает из ящика электронную сигарету.

— Молодой человек, вы слишком легко дразнитесь.

Качая головой, я достаю тушеное мясо.

— А у тебя грязные мыслишки, миссис Голдман.

— О, так теперь миссис Голдман?

Она включает электронную сигарету и глазеет на меня сквозь смехотворно длинные искусственные ресницы.

— Я пытаюсь быть джентльменом.

Мэдди берет хлеб и начинает его нарезать.

— Милый, мне семьдесят четыре. У меня нет времени на джентльменов.

— Учту, — смеюсь я.

Мы ужинаем за кухонным столом, который стоит в углу возле окна. Это один из тех гарнитуров в стиле сороковых, изготовленный из жаропрочного пластика и хрома, который больше подходит для закусочной. Снегопад плотный и с ветром.

— Не то чтобы не приветствовала компанию, парень, но я ожидала, что к этому времени ты будешь далеко от города, — говорит Мэдди между тем, как поглощает мясо.

Она знает, кто я. Узнала меня сразу, как только предложил ей помощь с сумками в тот далекий день. Она, несомненно, фанатка «Килл-Джон».

— Полагаю, мне стоило. — Я беру кусок хлеба. — На самом деле не смог придумать, куда хотел бы поехать.

И это чистая правда. Киллиан и Скотти женаты. Быть третьим лишним не увлекает. Рай с Уипом подались на курорт. Не для того, чтобы оздоровиться, а чтобы цеплять женщин, что выглядит вроде как отчаянно, если вам интересно мое мнение. Я мог бы позависать с Бренной, но в итоге мы стали бы ссориться, потому что она думает, что мне нужно остепениться. Я думаю, ей стоит заниматься своими делами. А общение с людьми, которые не являются близкими друзьями, для меня ничем не отличается от одиночества.

Взгляд Мэдди проникает прямиком в мои мысли.

— Тебе нужно найти женщину. Ту, что составит компанию в холодные ночи.

И она туда же. Клянусь богом, как только исполняется тридцать, все пытаются тебя женить. Гребаная эпидемия.

— У меня есть женщина, которая составляет мне компанию холодными ночами. Я ведь здесь с тобой, — подмигиваю ей.

Она хмыкает, качая головой.

— Бесстыдный флирт. Будь я на сорок лет моложе, ты бы не понял, что именно тебя поразило.

Я в это верю. По всей квартире расставлены фотографии Мэдди и ее последнего мужа. Она была копией Лорен Бэколл. Она и сейчас красивая, честно говоря.

— Ты когда-нибудь думала найти себе кого-то? — спрашиваю я.

Мэдди складывает руки на коленях и смотрит в окно. В профиль линии ее жизненного опыта заметнее, глубже. В моем мире доминирует молодежь. Даже седовласые рок-легенды с искусственными бедрами стараются выглядеть так, будто им все еще за тридцать. Но старость — это то, к чему я стремлюсь. В конце концов, я куплю дом с верандой и буду махать тростью на сквернословящих юнцов, которые осмеливаются ходить слишком близко к моей лужайке.

Мэдди шумно вздыхает. Когда она снова на меня смотрит, выражение лица спокойное, лишь взгляд грустный.

— Когда находишь своего человека и живешь с ним сорок семь лет, движение дальше больше похоже на пережидание своего времени. У меня есть дети, внуки и друзья. Полагаю, я могла бы найти мужчину. Может, однажды так и сделаю. Но у меня был тот, кого я долго хотела. Кто бы ни появился, он должен быть особенным.

Я медленно понимающе киваю. Но это ложь. Мысль дать так много власти другому человеку непостижима. Жизнь и так слишком сложна, чтобы в процессе еще беспокоиться о ком-то другом. Конечно, я вижу как теперь счастливы Киллиан и Скотти. Но также я видел, как глубоко они погружались в грязь, мучаясь от душевной боли. А все потому, что ссорились со своими женщинами. Кто сказал, что это не повторится? Что случится, если кто-то умрет?

Подавив дрожь, я засовываю в рот полную ложку тушеного мяса.

Напротив меня Мэдди смеется.

— Дорогой мальчик, твое лицо. Преклонный возраст настолько тебе противен?

Мне требуется время на ответ, поскольку я все еще жую.

— Я думал не о возрасте. Ты знаешь, я выше этого.

Ее темные глаза блестят. И я понимаю, что попался в ловушку. Как сосунок.

— Не отбрасывай любовь, пока не попробуешь, парень. Отказ от чего-то из-за страха делает тебя глупцом.

Я криво и вымученно улыбаюсь.

— Ах, Мэдди, дорогая, никто никогда не обвинял меня в том, что я делаю правильный жизненный выбор.

В ее взгляде нет жалости, и за это я люблю ее еще больше.

— Так начни.

СТЕЛЛА

К тому времени, как я забираюсь в такси, начинается снег. Новое место настолько близко к моей старой квартире, что можно бы и пройтись, но я тащу два больших рюкзака: один с подушкой, а второй с личными вещами и продуктами. Хотела оставить мороженое, все еще не нашла возможности открыть коробку, но мы говорим о мятном с шоколадной крошкой, а я не смогла бы с чистой совестью оставить нечто настолько вкусное.

Если бы только оно не было неразрывно связано с ним. Я слишком много думала о Мистере Мятном Грубияне и том, как мягко прижимались его губы к моим, желая вернуться в тот короткий миг, когда жизнь оставалась простой и незамысловатой.

Но он исчез, потерявшись в потоке, который представляет собой Манхэттен. Я больше никогда его не увижу. Позволяю себе момент скорби, а потом отбрасываю мысли о сердитом взгляде зеленых глаз и дьявольских улыбках, когда такси подъезжает к центральному входу моего нового дома. Долгое время я просто смотрю вверх, не уверенная, что нахожусь в нужном месте. Но адрес правильный.

— Вы выходите? — спрашивает водитель через плечо.

— Собираюсь.

Я плачу ему и беру свои сумки.

Снег падает тяжелыми мокрыми хлопьями, оседая холодными поцелуями на моих щеках. Я быстро моргаю, когда они цепляются за ресницы и продолжаю смотреть вверх. Потому что это не совсем обычное здание. Это массивная старая церковь.

Сложенная из гладкого известняка и возвышающаяся на пять этажей, она была преобразована в кондоминиумы. Посередине здание не очень похоже на церковь. В стенах расположены большие сетчатые окна. В отличие от верха, где сохранилось огромное круглое витражное окно с двумя колокольнями по бокам.

Я бреду вверх по широким ступеням. Старые резные деревянные двери окружены железными фонарями. Теперь здесь есть кодовый замок и ряд дверных звонков. Камеры смотрят на меня сверху вниз, когда я достаю инструкции.

Верный своему слову, в течение часа после того, как я приняла его предложение, мистер Скотт отправил мне курьером посылку. Довольно увесистую, надо сказать. У меня есть связка ключей, код безопасности от входной двери, код доступа в квартиру и подробный список инструкций касаемо всего, что только можно вообразить, вплоть до предпочтений и антипатий Стивенса и Хоун.

Внутри находится небольшой вестибюль с мраморным полом и резными известняковыми стенами. Есть лифт, но нет главной лестницы, что кажется странным для здания только с пятью этажами, но я не собираюсь останавливаться на этом. Я уже замерзаю от того, что разверзлось снаружи. Нажав на кнопку пентхауса, я вскоре оказываюсь в другом, меньшем вестибюле.

Это симпатичный, по-домашнему уютный коридор с большим латунным зеркалом и тонкой консолью из красного дерева, в которой лежит несколько журналов, хотя выбор их довольно странный — «Роллинг Стоун» и «Мир гитар». Есть также подставка с изрядно попользованными зонтами.

На этаже пентхауса только две квартиры: 5А и 5Б. Я в Б.

Нет причин для того, чтобы сердце билось тяжело и часто, но я трясусь и содрогаюсь, открывая входную дверь в квартиру, которая станет моим домом на следующие несколько месяцев.

Я умерла и попала в квартирный рай. Если вы достаточно долго живете в Нью-Йорке, становитесь благодарны за небольшие блага: квартира больше шкафа по размеру, множество естественного света из окна и, собственно, шкаф.

Эта квартира? В ней воздух, свет, пространство и все, о чем вы мечтаете, когда протискиваетесь в свою крошечную, темную, практичную квартирку в доме без лифта.

Возможно, это хорошо, что когда-то здесь была церковь. Мне хочется упасть на колени и возблагодарить Бога.

Дизайн пентхауса сложный, с немногочисленными ступеньками от входной двери до главной гостиной. Балочные потолки собора в сочетании с открытой планировкой сосредоточены вокруг кухни, обставленной в промышленном стиле. Задняя стена полностью стеклянная, демонстрирует большую террасу, на которой уже скапливается снег. Декор выглядит как нечто взятое прямо из каталогов мебели, над которыми я пускаю слюни: большая, негабаритная мебель с ноткой дизайна в стиле лофт.

Я медленно иду по квартире, рассматривая окружающую обстановку. Включены несколько ламп и свет на кухне. Из пакета с инструкцией я знаю, что система освещения настроена таким образом, чтобы свет включался, как только стемнеет снаружи. И конечно же, в моей спальне есть iPad с установленной программой контроля над всей электроникой в квартире. Круто.

Я кладу сумку на широкую столешницу островка. Большая часть покупок может подождать, но мятное мороженое нуждается в морозилке. Укол чего-то… некомфортного пронзает меня, когда достаю быстро подтаивающее мороженное из термосумки, в которую ранее его упаковала.

Ледяной воздух морозилки обдувает меня, и мысли возвращаются к удивительному теплу решительных мужских губ. В ушах раздается эхо удивленного вздоха, когда я его поцеловала. Больше не холодно, а даже слишком жарко. Мне вообще не свойственно целовать случайного мужчину. Но это было забавно. Уморительно на самом деле.

Хочу сделать это снова. С Джоном.

Хммм… Джон. Не совсем то имя, которое я для него представляла. Слишком слабое для кого-то с такой харизмой и пышущего жизнью, как он. Опять же Джон — солидное имя. У меня такое чувство, что через него не так уж часто переступают. Улыбаясь воспоминанию о возмущенном выражении его лица, я на время откладываю остальные продукты и продолжаю осмотр.

На дальней стене передней части помещения виднеется нечто цветное. За широким дверным проемом, достигающим потолка, я обнаруживаю комнату с полками во всю стену, гигантским телевизором и различными произведениями искусства. На изумрудно-зеленом ковре стоит черный кожаный секционный диван, повернутый к книжной полке. Большая круглая витражная рама старой церкви формирует другую стену.

Я практически выхожу из комнаты, но останавливаюсь, когда замечаю на книжной полке аквариум. Хоун — пухлая маленькая золотая рыбка, счастливо плавающая вокруг чего-то, напоминающего грот Ариэль.

— Привет, малышка Хоун, — шепчу я, подходя ближе к аквариуму. — Ты так одинока. Думаю, тебе нужен друг. Радужная рыбка с именем Курт Рассел или типа того. Что-то, напоминающее мистера Скотта.

Хоун плавает рядом и посылает мне несколько рыбных поцелуев. Я делаю паузу, чтобы покормить ее, а затем иду дальше.

Лестница из стекла и металла ведет на следующий этаж, который занимает открытая гостиная. Здесь же домашний спортзал, запертые двери, темная ванная комната и еще несколько запертых дверей. В информационном пакете сказано, что я могу использовать эти комнаты, если будет необходимость, но при отсутствии потребности я должна оставить их. Мне подходит. Здесь более чем достаточно пространства. В конце открытого коридора я обнаруживаю последнюю спальню, выходящую на террасу.

Свет включен, что немного жутко, хотя и гостеприимно. Комната больше моей последней квартиры, с гладким ореховым полом и еще одним шикарным ковром, на этот раз рубиново-красным. Кровать нелепая. Она кажется размером кинг-сайз с изголовьем высотой шесть футов, изготовленная из переработанного потрепанного дуба. Выглядело бы по-монашески, если бы не обилие пышных подушек и наличие плюшевого пододеяльника, все в дымчатом полотне. Я провожу рукой по покрывалу и обнаруживаю, что оно мягкое как масло.

— Ого, — шепчу я, опуская сумки.

Мой шепот превращается в тихий крик восторга, когда замечаю стоящую на тумбочке из железа и дерева подарочную корзину. Она наполнена шампунем, лосьонами для тела, гелями и бомбочками для ванны. Кашемировый халат и тапочки дополняют комплект.

Немного странно, учитывая наличие приветственной записки от «Scott Inc». Поскольку мистер Скотт, видимо, является сверхделовым типом, я не должна удивляться. Я еще не видела Стивенса, а он, похоже, застенчив. Лучший способ справиться с застенчивыми домашними животными — дождаться, пока они покажутся.

Я изучаю ванную. Джакузи на двоих! Потом сбрасываю туфли и плюхаюсь на кровать. Дома спокойно, а снаружи за пределами больших окон люто завывает буря. Массивная кровать — это кокон комфорта.

Зрение необъяснимо затуманивается, и я делаю судорожный вдох и медленно выдыхаю.

Говорят, что дом там, где твое сердце. Думаю, что кто бы ни произнес эту фразу, просто пытался почувствовать себя лучше. Когда нет постоянного дома, ты это ощущаешь. Я только что потеряла свой и пока зарабатываю хорошие деньги, больше, чем заработала бы на любой офисной работе, не могу себе позволить купить или даже арендовать новую квартиру на Манхэттене. Я могла бы переехать куда-нибудь еще, но Нью-Йорк всегда был моим домом. Здесь у меня есть друзья и связи.

К сожалению, в этом городе меня бросил отец. Как бы жалко это ни звучало, если я уйду, это будет чувствоваться словно смерть, будто разорвана последняя маленькая связь между нами.

Звук легких шагов на кровати заставляет меня повернуть голову.

— А вот и ты, Стивенс.

Стивенс — коричневый полосатый кот с ярко-желтыми глазами и милой мордашкой. Он издает слабое любопытное мяуканье, а затем толкается головой в мое бедро. Я протягиваю руку, и после непродолжительного обнюхивания он мурлычет и позволяет мне погладить свою шелковистую шерстку.

— Такой хорошенький мальчик.

Боль в груди усиливается и ослабевает, когда Стивенс мурлычет и предлагает мне свое тепло. Я прижимаю его ближе. Он — главная причина, по которой я взялась за эту работу. Не имея возможности держать домашнее животное, на короткое время я могу полюбить чужое.

— Идем, Стивенс, давай совершим набег на кухню.

Переодевшись в самую теплую пижаму и толстые носки, я спускаюсь вниз. Снег теперь падает так густо, что вид из окон представляет собой размытое белое пятно. Я включаю газовый камин, кормлю Стивенса обедом и со своим мороженым устраиваюсь за кухонным островком.

Снегопад заглушает звуки города, который в этот раз вынужден взять перерыв. Но умиротворенная тишина не длится долго.

Откуда-то из здания слышатся звуки акустической гитары. Тяжело сказать, откуда именно, потому что музыка отдается эхом и усиливается в вызванной снегом тишине, пока звук, кажется, не окружает меня. Кто бы ни играл, он хорош.

На самом деле чертовски хорош.

Гитарист играет одну из ранних песен «Килл-Джон», медленную балладу, рассказывающую о горько-сладкой любви и прошедших временах. Она дополняет мое мрачное настроение, и я испытываю искушение выкрикнуть просьбу неизвестному гитаристу сыграть песню «Апатия» этой же группы, чтобы в пентхаусе можно было потанцевать и почувствовать себя более сильной.

Но печальная песня слишком прекрасна, чтобы прерывать ее. Напевая себе под нос, я набираю полную ложку любимого мятного мороженого прямо из коробки и медленно засовываю ее в рот. Этот поступок не доставляет мне обычного удовольствия. Вкус мороженого слабый, и вместо него разум заполняет образ Джона.

Жизнь такая странная штука. Все взаимодействие с другими людьми сопровождается возвращением к нормальной жизни. Обычно мы ни на секунду об этом не задумываемся. И все же бывают особые моменты, которые каким-то образом внедряются в нашу психику, когда мы наименее подготовлены.

Как бы ни пыталась, не могу вытряхнуть из головы наше мятное столкновение с Джоном. Могу сказать, что причина в том, что он горяч. Но это не все. Ладно, конечно, это важная часть. Спор с симпатичным парнем, несомненно, дарит кайф. Но нет, здесь нечто большее.

— Как будто я его знаю, — говорю я Стивенсу, загребая еще ложку мороженого. Я знаю его лицо. Что странно, потому что он мне совсем не знаком.

Стивенс мяукает и толкается головой в мою ногу.

— Знаю. Правда? Может, это странное дежавю.

Продолжают раздаваться навязчивые ноты «Килл-Джон», еще больше отвлекая меня.

В голове вспыхивает воспоминание о глазах Джона, взгляд, которым он одарил меня из-под прядей темных волос… Я видела это выражение раньше. Осознание ударяет меня словно товарный поезд.

Я застываю с ложкой во рту и тут же начинаю кашлять.

— Твою мать. — Я брызгаю слюной вокруг мороженого. — О боже.

Не может быть. Я все выдумываю.

— Да ни за что, — восклицаю я озадаченному Стивенсу. — Этого не могло произойти.

Мой разум мчится, перебирая каждую секунду встречи с мужчиной, которого я начинаю считать Джаксом Блэквудом, певцом и гитаристом «Килл-Джон». Разве его настоящее имя не Джон? Разве «Убить Джона» это не странная шутка в группе,⁵ названной в честь Джона и его коллеги по группе Киллиана?

Я вздрагиваю. Теперь ирония причиняет боль. Джакс Блэквуд совершил попытку самоубийства немногим более двух лет назад. И это выставили на всеобщее обозрение. Уродливые фотографии полуживого от передозировки Джакса, лежащего на полу, разлетелись по всему миру. После трагедии группа распалась почти на год.

Все говорили об этом пикантном скандале, которым не могли насытиться. Личная жизнь Джакса служила пищей для повсеместных досужих разговоров. Лично я находила это печальным. Уровень боли, которую чувствовал Джакс, наверное, превышал норму. Общественности стоило оставить его в покое. Но мир любил его. Люди желали ему добра. Они хотели, чтобы их падшая звезда снова поднялась. И он это сделал. Следующим летом Джакс Блэквуд поехал в тур с «Килл-Джон». Они распродали билеты на шоу в Нью-Йорке меньше, чем за пять минут.

— Джакс Блэквуд, — сказала я с очередной ложкой мороженого во рту.

Но зачем Джаксу Блэквуду, легендарному солисту и гитаристу известнейшей в мире группы закупаться продуктами перед ураганом?

Потому что это Манхэттен и случиться может что угодно, даже рок-звезда с мировым именем может покупать мятное мороженое с шоколадной крошкой. Вот именно, он и пришел туда, чтобы купить мороженое. Не валялся под солнышком на каком-нибудь пляже с потрясающе красивой женщиной, висящей на его руках.

Я не слишком много знаю о Джаксе Блэквуде, но точно знаю, что он — известный бабник. На большинстве фотографий он с нереально красивыми женщинами. Известными женщинами. Актрисы, модели, певицы. Это в нем неизменно.

Но боже, теперь, когда я на самом деле об этом задумалась, мой парень выглядел в точности как Джакс. То же елейное «я собираюсь раскачать твой мир и намочить трусики прежде, чем с улыбкой выйти из игры». Тот же томный взгляд зеленых глаз. У меня была соседка, которая говорила, что Джакс стал звездой ее сексуальных фантазий. Хотя, опять же, она подарила эту честь каждому из участников «Килл-Джон».

На последней фотографии Джакса, которую я видела, его волосы отросли ниже плеч и он щеголял бородой. Парень из магазина был гладко выбрит, с более короткими растрепанными волосами.

— Он мог постричься, — рассуждаю я вслух.

Стивенс согласно мяукает.

Я ошеломленно смотрю на мороженое, воспоминание о его губах заставляет щеки покраснеть. Я, в самом деле, поцеловала Джакса Блэквуда?

— Может, он просто выглядит как Джакс, — говорю я Стивенсу. Но что насчет его голоса? Горячий, словно помадка с печеньем, этот голос звучал, будто чистый секс и грех. Прямо как у Джакса.

Он хотел узнать мое имя. А я просто сбежала от него.

Прижимая ладони к горячим щекам, издаю короткий смешок.

— Вот же черт. Предоставьте мне поцеловать рок-легенду и даже не осознать этот факт, пока все не закончится.

Стивенс только мяукает.

— Может, — поправляю я. — Я думаю… Нет… Он не мог быть Джаксом.