Доверься мне

Глава 21

ДЖОН

Стоит подойти к ней, глаза Кнопки расширяются, а розовые губы приоткрываются. Ноги у меня как резиновые, и я без понятия, то ли после полета на самолете, то ли от того, что Стелла настолько меня выбила из колеи, что не могу сдержаться. В любом случае, я едва не дрожу, стоя перед ней. А потом руками обхватываю ее гладкие щеки, скользя пальцами по шелковистым прядям волос.

Я прижимаюсь к ее лбу своим и секунду просто дышу ею. Она пахнет своим любимым самолетом, надетой кожаной курткой, сладостью, солнечным светом и теплом женщины. Ее аромат не успокаивает. Ни в коем случае. Как назвать его успокаивающим, если сердце грохочет, а разум переполняют фантазии о способах, которыми я хочу взять ее. Запах Стеллы не утихомиривает, нет, он разгоняет меня на полную мощность.

— Стеллс, — хриплю я, потому что мой голос еще не обрел силу, — ты всегда меня удивляешь. Всегда делаешь меня охренительно счастливым просто от того, что я с тобой.

Хочется сказать ей больше, поведать, насколько рад, что нашел ее и что мысли о том, что могу ее потерять, пугают меня до чертиков. Однако сейчас я не способен произнести ничего из этого. Я должен ее попробовать.

Ее губы мягкие и припухшие, со вкусом сладкого персика. Я стону, словно человек, который, мучаясь от жажды, наконец пробует дождь. Скольжу языком в ее влажное тепло, чтобы почувствовать еще раз. Боже, она невероятно вкусная, вызывающая привыкание.

Поцелуй со Стеллой — это впечатления для всего тела. Она двигается вместе со мной, ее губы шевелятся с моими, а маленький язычок скользит, озорничает, дразнит. Я ощущаю это у основания члена, в жарких трепещущих движениях вдоль пресса, поднимающихся по задней части бедер. Я плыву, и только она может посадить меня на землю.

Рукой нахожу гладкий атлас ее спины, где та слегка влажная и теплая. Изгиб талии идеально подходит моей ладони, и я поглаживаю ее здесь и там, наслаждаясь тем, как Стелла дрожит, слышу негромкие стоны желания, которые она издает горлом.

Знаю, милая, я тоже хочу.

Я прижимаюсь сильнее, скользя бедрами между ее, и тут туман похоти прорезает громкий голос.

— У нас здесь дети, Стелла, — грубо произносит мужик. — И они пришли не ради шоу.

Стелла дергается, как будто ее ущипнули, и вырывается из моих объятий. Однако оставляет руку на моей груди. Это простое, собственническое действие заставляет меня прятать улыбку. Очевидно, сейчас не стоит щеголять дерьмовой ухмылкой. Пожилой мужчина с обветренным лицом смотрит на меня так, словно точно знает, о чем я думаю, и не одобряет этого.

— Хэнк, — начинает Стелла, слегка запыхавшись, — я не знала, что ты здесь.

— Не сомневаюсь, поскольку ты была занята другим, — шутливо отзывается Хэнк. Ему на вид от пятидесяти до шестидесяти. Сложно сказать. Глубокие морщинки веером расходятся от уголков глаз и располагаются на щеках. На темно-коричневой коже лба залегают глубокие морщины. Уж не знаю, всегда ли они присутствуют или появляются из-за хмурого взгляда, но я ставлю на первое.

Стелла смеется, и ее щеки розовеют.

— Да, Хэнк, была.

Он не менее восприимчив к ее улыбке, чем я, и его нахмуренные брови немного разглаживаются.

— Хорошо полетала?

— Великолепно. — Ее пальцы съезжают по груди в область сердца. — Это мой друг Джон.

Хэнк прищуривается.

— Друг, да?

— Хороший друг, — исправляется Стелла, совершенно невозмутимая и восхитительно счастливая.

Раз уж Хэнк стоит на месте, прожигая дыру в моем лбу, я делаю шаг вперед.

— Приятно познакомиться.

Он принимает мою руку и чертовски сильно сжимает ее. Но я с детства играю на гитаре, так что моя ладонь слишком крепкая, чтобы ее можно было сломать. Мы с Хэнком заканчиваем ничьей, и опускаем руки. Кивнув мне, он поворачивается к Стелле.

— Видел тебя в небе. Тангаж отклонился на градус в развороте без крена.

— Я знаю, — морщит нос Стелла.

— Она могла бы участвовать в соревнованиях, если бы захотела, — сообщает мне Хэнк и, несмотря на то, что, по словам Стеллы, мужчина не опекает ее, он точно гордится девушкой. — Или быть инструктором. Вопрос только в получении лицензии.

Стелла краснеет.

— Тогда полеты перестанут быть только для меня. Станут ограниченными ожиданиями и работой.

— Когда любишь свое дело, оно перестает быть работой, — высказывается Хэнк.

Он прав и неправ одновременно. Я люблю создавать музыку, играть на гитаре и петь. Я не мог дождаться момента, когда стану звездой. Но все это стало работой. Ожидания и стресс от выполнения бесконечных обязательств накладывают определенный отпечаток. Внезапно то, что я люблю, перестает быть чистым. Оно обретает собственную жизнь, и может истощить меня, если не проявлять осторожность. Так что я понимаю, почему Стелла не хочет превращать свою страсть в работу.

Я кладу ладонь ей на затылок, выражая молчаливую поддержку. Но она не нуждается в этом. Стелла слегка качает головой и негромко смеется.

— Это был бы отличный аргумент, Хэнк, если бы я на протяжении нескольких лет изо дня в день не слышала твоих жалоб на студентов.

Хэнк смеется таким хриплым смехом, как будто делает это довольно редко.

— Это правда, Стелла, детка.

Ветер поднимается, несется по земле и хлещет по верхушкам невысоких деревьев, окружающих аэропорт. Становится темнее, небо свинцово-серое от туч.

Хэнк смотрит наверх и хмурится.

— Вы возвращаетесь в город?

— Таков был план, — отвечает Стелла.

— Мы не успеем. — Стоит только заговорить, как начинается легкий дождь. Теперь в любую секунду ситуация ухудшится. Я смотрю на свою спутницу. — Мы на мотоцикле. Поверь, ты не захочешь ехать на нем под ливнем.

Она смотрит на небо.

— Нам придется какое-то время посидеть в ресторане. Не возражаешь?

— Кроме как с тобой, мне больше нигде не нужно быть.

Ее щеки розовеют после этих слов, а Хэнк прочищает горло, что звучит просто отвратительно.

— Почему бы вам не заглянуть на ужин? Коринн будет рада увидеться.

— Ох… я…

Взгляд Стеллы мечется ко мне, как будто она боится погасить мой пыл.

Откровенно говоря, мне, скорее всего, предстоит вечер косых взглядов Хэнка, потому что он с момента появления не перестает пялиться на меня. Но мужчина явно заботится о Стелле, и очевидно дорог ей.

— Я не против, — говорю я именно в тот момент, когда небеса по-настоящему разверзаются.

СТЕЛЛА

— Насколько далеко находится дом Хэнка? — спрашивает Джон сквозь шум дождя, когда мы взбираемся на его байк.

Хэнк побежал к своему пикапу, а мы готовимся последовать за ним.

— Около пяти миль. Я не против немного намокнуть.

Раскат грома заставляет меня подпрыгнуть.

Джон хмыкает и протягивает мне шлем.

— Поездка во время грозы — это не тот экстрим, который я хотел испытать с тобой. Такой дождь не приносит ничего хорошего. Прижмись головой к моей спине.

Джон заводит мотоцикл, и мы двигаемся по дороге за пикапом Хэнка. На нас обрушивается ливень, и я переосмысливаю столь легкое отношение к намоканию. Дождь, хлещущий на скорости шестьдесят миль в час — это не весело. Я сочувствую Джону, который принимает на себя основной удар, и сильнее прижимаюсь к его спине.

Становится холоднее и мокрее, и к тому времени, как Джон сворачивает на нужную улицу, я дрожу. А при виде двухэтажного дома в стиле пятидесятых, выкрашенного в зеленый и белый цвета, испытываю облегчение. Хэнк открывает гараж и машет Джону, чтобы тот припарковал мотоцикл рядом с пикапом.

К тому времени, как Джон глушит мотор, Коринн открывает дверь кухни и жестом приглашает нас войти.

— Заходите-заходите. Вы, должно быть, замерзли, — улыбается она, когда я подхожу. — Привет, детка. Я так давно тебя не видела.

— Привет, Коринн. — Я целую ее гладкую щеку, вдыхая знакомый аромат мыла с запахом сирени. — Я тоже скучала.

Независимо от времени и места, Коринн неизменно при параде. Сегодня ее губы блестят коралловым блеском, серебристо-стального цвета волосы коротко подстрижены, а на руке звенят золотые браслеты, когда она похлопывает меня по плечу, а затем улыбается Джону.

— Я вижу, ты привела с собой друга.

Джон останавливается в дверном проеме кухни.

— Джон Блэквуд. Спасибо, что пригласили, мэм.

— Ох, ну что за мэм. Вы заставляете меня чувствовать себя старой. Я выгляжу старой? — поддразнивает она.

Щеки Джона вспыхивают.

— Совсем нет, мэм… э-э-э…

— Называйте меня Коринн, — разрешает она, избавляя парня от страданий.

А потом провожает нас в большую, яркую кухню, отремонтированную в прошлом году, с темными деревянными шкафчиками и зелеными гранитными столешницами. И хоть я никогда не скажу этого Коринн, часть меня скучает по старой обстановке в стиле восьмидесятых, с ламинированными шкафчиками, столешницами из грубо обработанного дерева и выложенным серой плиткой полом.

Новый дизайн красив и полностью в стиле Коринн, но здесь нет ощущения дома, как было в старой кухне. Хотя пахнет здесь так же: теплом и гостеприимством, жарким, от запаха которого рот наполняется слюной.

Мы с Джоном снимаем куртки, и Коринн цокает.

— У вас обоих намокли штаны. Давайте посмотрим, что можно с этим сделать.

Несмотря на протесты, Коринн уводит нас, отправляя Джона в гостевую ванную комнату, а меня — в спальню их дочери Люсиль. И вскоре я уже одета в ярко-розовые штаны для йоги, которые девочка оставила, уезжая в колледж. Я встречаю Джона в коридоре и улыбаюсь. На нем старые спортивные штаны Хэнка с эмблемой академии ВВС, и они немного тесноваты.

— Секси, — говорю я, бросая взгляд на выглядывающие из-под коротких штанин щиколотки.

— Ты еще не видела мой зад, — шепчет он, походкой модели проходя немного дальше по коридору.

Штанишки действительно облегают его задницу, как у распутника. Но ему идет. Я издаю волчий вой, и он, оглянувшись через плечо, подмигивает перед тем, как вернуться ко мне. Вопреки опасениям, что Джону не понравится этот визит, он выглядит расслабленным, даже счастливым. Но стоит нашим взглядам встретиться, и юмор из его глаз исчезает.

— Ты сказала, что у тебя нет семьи.

Комментарий застает меня врасплох, и мне приходится приложить усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение лица.

— Ее нет.

Мое поведение максимально прозрачно, и мы оба это знаем. Джон наклоняется, изображая театральный шепот.

— Не знаю, заметила ли ты, Кнопка, — он бросает взгляд в сторону кухни, где приветственно горит свет и откуда слышится приглушенный разговор Коринн и Хэнка, — но думаю, заметила.

В коридоре полумрак, однако я чувствую себя словно под софитами.

— У них есть собственный ребенок.

В лучшем случае слабый аргумент, но как объяснить ему, что хоть и люблю Коринн и Хэнка, я не желаю унижаться, выпрашивая возможность стать частью их семьи. Это будет похоже на жалость или милосердие, потому что они видели, как меня бросили. Я люблю их, но не могу в них нуждаться.

Тишина становится неестественной, когда я переступаю с ноги на ногу и пытаюсь что-то сказать. Джон смотрит на меня еще мгновение, а затем обнимает. Я напряженно стою в его объятиях, но он, кажется, не возражает. Легонько целует меня в голову.

— Позволь любить себя, Стелла-Кнопка. Ты этого заслуживаешь.

Не дожидаясь ответа, Джон берет меня за руку и ведет в кухню.

Ужин накрыт за кухонным столом, и я принимаюсь за еду, на удивление голодная. Или, может, дело просто в кулинарном мастерстве Коринн.

— Стелла, ты сегодня летала? — интересуется она.

— Я катала Джона, — поясняю между укусами тушеного мяса и запеченного картофеля. — Показывала ему трюки.

Хэнк улыбается.

— Выгрузили блевотные пакетики?

Сидящий наискосок от меня Джон сдерживает улыбку. Он в курсе, что над ним подшучивают.

— На самом деле, — отвечаю я, — думаю, что создала новообращенного.

Джон кивает.

— Так и есть. При этом охре… чертовски меня напугав. Я понятия не имел, что Стелла так умеет, — сообщает он преимущественно Коринн, поскольку Хэнк все никак не перестает коситься на него, как будто ожидает, что Джон украдет столовое серебро.

Логика подсказывает мне, что причина в том, что он видел, как мы зажимаемся, но поскольку мужчина не относится ко мне, как родитель, мне непонятно, почему Джон ему не нравится.

— Стелла — прекрасный пилот, — произносит Хэнк, прищурившись. — Внимательная, с ясной головой, но при необходимости способна мыслить нестандартно. — Это самый большой комплимент из сделанных им, и я ловлю себя на мысли, что хочу нырнуть под стол в попытке скрыть румянец. — Правда, когда ей было шестнадцать, она хотела проскочить обучение и сразу подняться в небо, чтобы выписывать там петли. — Он фыркает. — Будь ее воля, она бы перелетела Атлантику.

— Между прочим, отличная идея, — улыбаюсь я.

Джон усмехается.

— Какой Стелла была в подростковом возрасте?

— Ниже, — подмигивает мне Хэнк.

— Стройнее, — уныло дополняю я.

Коринн касается моего плеча.

— Кожа да кости. — В ее взгляде мелькает тень, и она поджимает губы, а потом снова расслабляется. — Но мы нарастили немного мяса на этих костях.

Я понимаю, что она вспоминает об отсутствии родительских инстинктов у моего отца. Это выражалось, среди прочего, в том, что он забывал меня покормить. Будучи голодной, я часто прибегала сюда, чтобы поесть. Ужин оседает камнем у меня в желудке, и тот сжимается. Я запихиваю еду в рот, потому что действительно голодна, или по привычке?

Откладывая вилку, я выдавливаю из себя улыбку.

— Коринн печет лучшие пироги. Пожалуйста, скажи, что на десерт будет пирог.

— Лимонный воздушный пирог. — Она легко смеется, когда я невысоко задираю кулак в победном жесте.

Джон смотрит ошеломленно.

— Теперь я могу себе представить Стеллу в подростковом возрасте. Тебе стоит приезжать сюда чаще, Кнопка.

Знаю, что стоит. Понимаю каждый раз, как приезжаю. Но стоит уехать, и проще оставаться в стороне без напоминания, что у меня нет собственной семьи. Я легонько пожимаю плечами.

— Это сложно осуществить без машины. Но я копила на нее деньги.

Хэнк продолжает трапезу.

— Тебе стоит переехать сюда. Сбережешь время и деньги, и не будешь жить в шумном, переполненном городе.

— Хэнк, — негромко одергивает Коринн. — Какая молодая девушка захочет покинуть будоражащий Манхэттен ради переезда сюда?

Тот хмыкает и засовывает в рот вилку с жареной морковью.

Я откидываюсь на спинку стула и складываю руки на животе.

— Вообще-то я думала об этом.

Джон застывает, хмуря темные брови, но не перебивает.

— Мою квартиру перестраивают в кондо, и я подумываю о смене деятельности. — Не знаю, почему выплескиваю новость на Коринн с Хэнком. Но мне нравятся ощущения от беседы с людьми, знающими, как много для меня значила та квартира. Возможно, я отношусь к ним, как к родителям в большей степени, чем думала. С другой стороны, раз уж открыла рот, нужно продолжать. — Я не говорю, что приняла решение, но переезд ближе к аэропорту посещал мои мысли.

— Хорошо, — отвечает Хэнк, откладывая вилку. — Захочешь работу в школе, ты знаешь, она твоя. Как только получишь сертификат инструктора, — добавляет он, как будто я не в курсе.

— Спасибо, Хэнк.

— Тебе нравится город, — тихо замечает Джон. В его взгляде расстройство и злость, но он старается это не демонстрировать. — А еще мне казалось, тебе нравится твоя работа.

Я ковыряю вилкой морковку.

— Думаю, моя карьера профессионального друга подходит к концу.

— Странное занятие, — выдыхает Хэнк.

— Хэнк, — бранится Коринн, шлепая его по руке.

И я снова подавляю желание соскользнуть под стол. Зачем, ну зачем я упомянула об этом? Большой рот снова наносит удар. Я прочищаю горло.

— Факт в том, что скоро мне понадобится место, которое я смогу назвать домом. Киллиан уехал не навсегда.

Джон моргает, как будто забыл, что на самом деле я не его соседка, а всего лишь человек, который присматривает за животными и скоро покинет его. Морщина между его бровей углубляется, но он не говорит ни слова. Над столом повисает угрюмая тишина, и я не упускаю взгляды, которыми обмениваются Коринн с Хэнком.

Коринн нацепляет яркую улыбку и поворачивается к Джону.

— Вы работаете над новым альбомом?

Он замирает, не донеся вилку до рта.

— Вы знаете, кто я такой?

— Джакс Блэквуд, — отвечает Коринн обыденным тоном. — Хэнк ваш большой фанат.

— Коринн! — шипит Хэнк со стыдливым выражением лица. Я хихикаю, за что получаю грозный взгляд.

— Да, это правда, — абсолютно невозмутимо настаивает женщина. — У него есть все ваши альбомы.

Клянусь, стол дребезжит, как будто его пнули.

Джон, как ни странно, не улыбается.

— Сейчас мы находимся в периоде между альбомами. — В его тоне нет ни капли самодовольства, но я догадываюсь, что внутри он смеется. Буквально чувствую, как от смеха гудит его кожа. — Я написал несколько песен, но они пока не готовы для записи.

Хэнк некоторое время пялится в свою тарелку, а потом выпрямляется и встречается взглядом с Джоном.

— Видел вас прошлым летом на Мэдисон-сквер-гарден. Перестану ходить вокруг да около, но твой голос стал лучше.

В глазах Джона вспыхивает огонек.

— О, правда?

— М-м-м, — Хэнк откусывает кусочек жаркого, — теперь он более душевный, менее показушный.

Джон моргает, и я, не сумев сдержаться… наконец расслабляюсь и смеюсь.

— Простите, — произношу между приступами смеха, — но Хэнк фанат. Я умираю.

— Да замолчи ты, — без особой злости произносит мужчина, кривя губы. — Мне нравится разная музыка.

Джон тоже усмехается.

— Не могу лгать, меня это тоже шокировало.

После этого Хэнк прекращает ворчать и начинает расспрашивать Джона о музыке, и тот радостно поддерживает разговор. Мы едим, и Коринн подает пирог, а Джон ведет себя как идеальный гость. Только вот я не упускаю того, как он смотрит на меня, когда думает, что не вижу. Он огорчен, но старается этого не показывать.