Доверься мне

Глава 25

СТЕЛЛА

Отец здесь. Мой отец. Не могу поверить. Долгие годы я старательно готовила речь для встречи с ним, представляла, как поведу себя. Сценарии я рисовала себе разные: иногда кричала на него, иногда плакала. В моменты особой ранимости фантазировала, как буду обнимать его и умолять не бросать меня снова.

Сейчас, когда он наконец-таки объявился, все, что я могу — это молча сидеть в оцепенении на заднем сиденье массивного внедорожника Джона. Понятия не имею, как мы здесь оказались. Помню лишь, как Джон вывел нас с отцом из ресторана. А потом просто шла, а в ушах звенело настолько громко, что я ничего не слышала.

Теперь я в машине, посередине сидит Джон, буквально став барьером между мной и отцом. Хорошая идея, но она не работает.

Отец подается вперед.

— Со…

— Ни слова, — перебиваю его хриплым голосом. — Не говори мне ни слова, пока мы не доберемся до…

Черт, а куда мы едем?

— До моего дома, — мрачным тоном подсказывает Джон.

Его тело напряжено не меньше моего. Меня радует, что он сочувствует мне, но я все равно чувствую себя паршиво и абсолютно выбитой из колеи.

— Достаточно далеко, — замечает отец, пожав плечами, как будто это не имеет значения.

Меня пробирает дрожь, и Джон прижимается к моему плечу. Он не пытается взять меня за руку, и я благодарна ему за то, что не делает жестов, которые могут привлечь отцовское внимание. Это хорошо. Только вот Добрый Старый Папочка уже разнюхал все о моих слабостях и слабостях Джона в первые несколько секунд, когда увидел нас вместе.

Я действую как в тумане, пока мы не попадаем в квартиру Джона. Прохладное пространство пропитано его запахом и дарит мне комфорт на уровне подсознания. Не глядя на отца, я марширую к холодильнику и достаю оттуда бутылку холодного чая. Я ощущаю на себе его взгляд, когда откручиваю крышку и делаю крупные глотки обжигающе холодного напитка.

— Симпатично тут у тебя, — говорит отец.

Джон сжимает челюсть, но ничего не отвечает.

— Мне кажется, — тянет отец, — ты слегка поскупился, проигнорировав мое первое предложение.

— Заткнись, — рычит Джон. — Закрой свой вонючий рот.

Меня обдает холодом.

— Джон?

Обернувшись ко мне, он мгновенно съеживается. На лице написано чувство вины.

У меня начинают дрожать руки.

— Ты… он…

— Это была всего лишь небольшая страховка, детка, — чуть ли не с нежностью поясняет отец.

У Джона раздуваются ноздри и, судя по виду, он находится в секунде от взрыва.

— Прекрати.

— Почему ты не хочешь ей рассказать? — интересуется отец, одаривая меня понимающим взглядом. Неужели он на самом деле думает, что все это каким-то образом спровоцировано Джоном? Что я поведусь на его небольшой спектакль?

Я могу только хлопать глазами, которые уже щиплет от слез.

— Она ваша дочь. Зачем вы стараетесь обидеть ее? — цедит Джон сквозь зубы перед тем, как посмотреть на меня расширенными глазами, полными паники. — Стелла…

— Он пытался поиметь с тебя денег, — прерываю я, горло першит настолько, что едва получается говорить. — Не так ли?

Джон наклоняет голову, а потом распрямляет плечи и смотрит на меня.

— Да. А я не сообщил тебе. Прости.

Я отрешенно киваю.

— Это просто бизнес, голубушка.

Его заявление заставляет меня сжаться. Как же давно я хотела услышать подобное обращение, а теперь оно меня раздражает до мурашек по коже.

— Несомненно, — соглашаюсь я. Отупев от боли, я едва могу встретиться с ним взглядами. — Это всегда бизнес. И сколько ты выманил?

— Почти десять косарей. — Он поднимает руки. — Капля в море для твоего терпилы.

Я невесело смеюсь.

— Моего терпилы. Так вот кем ты его считаешь? Ну конечно. Для тебя все терпилы. Даже я.

С выражением глубокого сожаления на лице Джон делает шаг ко мне. Но я останавливаю его взглядом. Если он сейчас коснется меня, я разобьюсь вдребезги.

— Каковы были условия шантажа? — спрашиваю отца.

— На самом деле я старался защитить тебя. Подумал, что ему следует знать о твоей работе в эскорте.

На этих словах Джон бледнеет, все его тело вибрирует как камертон, по которому ударили. Наши глаза встречаются, и я вижу его потребность защитить меня и абсолютное возмущение.

— Ты встречаешься с ним уже достаточно, — продолжает отец. — Лишь вопрос времени, пока пойдут слухи. Лучше ему быть готовым.

— Ты — убогий мудак. — Джон надвигается на отца. — Мерзкое дерьмо…

— Джон, — зову я достаточно громко, чтобы пробиться сквозь его ярость, — прошу тебя, не надо. Он как раз и добивается того, чтобы ты его ударил.

— Так позволь сделать ему одолжение, — рычит Джон. — Я сумею пережить последствия.

— Но я не сумею. — Делаю глубокий вдох. И еще один. — Можешь… м-м-м… дать нам минутку? — Я указываю на отца.

Джон меняет позу, сжимая и разжимая пальцы и явно изо всех сил подавляя инстинкты. Ему не свойственно отступать. Желает признавать это или нет, но он защитник.

— Стелла, — теперь это звучит как мольба, — позволь мне…

— Пожалуйста, — шепчу из последних сил.

Он коротко кивает.

— Буду в соседней комнате. — Он тяжело смотрит на моего отца. — Если ты подготовился, то наверняка знаешь, из какой я семьи. Я с пеленок умею играть грязно, и способен прикончить тебя по щелчку пальцев. Обидишь ее, я так и поступлю.

Я шокированно смотрю на то, как Джон разворачивается и направляется в домашний кинотеатр.

— Он мне нравится, — нарушает тишину отец. Когда я мечу в него взгляд, он приподнимает бровь. — Знаешь, а он прав. Его родня — отпетые негодяи, богатые и могущественные достаточно, чтобы в любой ситуации выйти сухими из воды.

— Так, может, тебе следует внять его предупреждению и отвалить?

Папа подходит к мраморной каминной полке и рассматривает пасторальную картину маслом над ней.

— Он не обидит меня. Слишком боится этим ранить тебя.

— В отличие от тебя. — Я швыряю бутылку, в которую перед этим вцепилась мертвой хваткой. — Ты пропадал столько времени. Годами я ждала от тебя хоть словечка, но ничего. — Он даже не вздрагивает, вообще ноль реакции. Просто стоит, касаясь пальцами стоящей на каминной полке ониксовой статуэтки и, несомненно, подумывает украсть ее. Неуверенным шагом направляюсь к нему. — Годами я жила одна, без родных, и вот дождалась твоего появления. Но не из-за меня, а из-за него. — Указываю пальцем в сторону, куда ушел Джон. — Из-за денег.

— Я сделал тебе одолжение, — ровным тоном отзывается отец. — Ты не нуждаешься во мне. Правда в том, что после моего ухода ты богатела.

— Ни грамма раскаяния, — продолжаю я, — даже сейчас.

Он качает головой.

— Никогда не раскаивался. Никогда не испытывал ничего подобного, откровенно говоря.

И пусть у нас одинаковый цвет и разрез глаз, но в его взгляде безразличие. Неожиданно приходит осознание, что я всегда расценивала их как зеркала, в которых можно видеть лишь отражение, никакой глубины.

Отец чешет пальцем бороду.

— Хотя нет, не совсем так. Я всегда гордился тем, как быстро ты научилась заботиться о себе.

— Мне пришлось, — фыркаю я. — Ты же не обеспокоился этим.

— Как я и сказал, тебе без меня было лучше.

— Но теперь ты явился. Пришел за деньгами.

У меня внутри все дрожит, и я обнимаю себя руками. Это слишком некомфортная, но знакомая ситуация. Я всегда держу себя.

— Лишь за жалкими крохами. Я в затруднительном положении. — Внимание отца переключается на серебряную шкатулку, стоящую на антикварном кофейном столике. — Вряд ли парень заметит ее отсутствие.

— Ради этих «крох» ты готов пожертвовать тем, что больше всего напоминает мое счастье?

В горле начинает булькать, и я с трудом сглатываю, чтобы подавить тошноту.

— Да ладно тебе, Стелла. Я учил тебя лучше читать людей. Ты ничем не рискуешь. Этот парень смотрит на тебя так, словно от твоей улыбки зависит восход солнца. Нет ни малейшего шанса потерять его. Я убедился в этом еще до того, как обратиться к нему.

Боже милостивый, отец на полном серьезе считает, что правильно относился ко мне. Я смотрю на человека, ответственного за мое рождение. Я слишком долго ждала папу и успела забыть, что значит находиться рядом с ним. Он — это иллюзия, и всегда ею был. Чего-чего, а любви и защиты от него я никогда не увижу. Мне больно, и я в ярости, но любви к этому человеку во мне не осталось. Между нами больше ничего нет. Только боль от осознания, что больше у меня нет семьи. Я одна-одинешенька в целом мире.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — выговариваю онемевшими губами.

Он пристально смотрит на меня, прикидывая возможный исход событий и варианты ответа.

— Как пожелаешь.

— Держись подальше от Джона и его окружения, иначе я обращусь в полицию. Понял?

Обветренное лицо моего отца напрягается, но он кивает.

— Понял.

Мы стоим в полнейшей тишине, и ни один из нас не двигается. Я испытываю облегчение от того, что вижу его в последний раз. А еще мне больно за себя. Но все это зиждется на моем внутреннем ощущении брошенности. Когда пытаюсь думать о том, что скучаю по отцу или о желании, чтобы он вернулся, не чувствую ничего.

Слегка склонив голову в знак согласия, он возвращает шкатулку на место…

Боже, и когда только отец успел взять ее? Выпрямившись, он вновь склоняет голову.

— Ясно. Тогда я сваливаю. Помни, чему я тебя учил. Ты родилась в одиночестве, и умрешь тоже в одиночестве.

Другими словами, единственным важным человеком являешься ты сам. Я сбилась со счету, сколько раз слышала от него эту фразу. Горечь омывает мой язык и спускается к горлу.

— Прощай.

Хочу уже, чтобы отец поскорее исчез. Он должен уйти прежде, чем я расклеюсь.

Никаких прощальных объятий, просьб о прощении. Он просто разворачивается и покидает меня. С такой же легкостью, как и в прошлый раз.

ДЖОН

Я облажался, и сильно. Забыл рассказать Стелле об ее отце. Почему я все время все забываю? Особенно о важном. О том, что способно кого-то ранить, если я забуду. Почему я так поступаю с людьми?

Провожу рукой по волосам, меряя шагами комнату и проклиная себя. Однако сейчас речь не обо мне, а о Стелле. Она там с этим дерьмищем, называемым ее отцом. А я считал, у меня бесчувственные родители. От этого мужика буквально веет арктическим холодом. Настоящий социопат, если вас интересует мое мнение.

Очевидно, что у него напрочь отсутствует сопереживание. Зато он по щелчку пальцев умеет включать обаяние. Правда, это лишь иллюзия, без содержания. На протяжении своей карьеры я встречал подобных ему людей. От них пробирает до костей. Хуже всего, что обычно им сходит с рук разрушение всего на своем пути, сохраняя лишь людей, которых они могут с успехом использовать.

То, что Стелла не могла положиться на него в детстве, понятно без слов. Чудо, что она такой выросла. Мне как никому известно, что такое одиночество в лишенном любви доме. Но меня хотя бы поддерживали друзья. Я мог не всегда признавать это, но все равно понимал. Да, у Стеллы были Хэнк и Коринн, но она совершенно точно не привязывалась к ним слишком сильно.

Боже, ей же там больно. Сходя с ума от беспомощности, я кошусь на дверь. Хочется вломиться туда и выгнать к чертям ее отца. Голос Стеллы то повышается, то понижается, звучит неразборчиво, но с сердитыми нотками. Ее отца не слышно. А теперь в комнате наступила тишина.

Почему так тихо?

Я уже собираюсь забить и войти, когда дверь открывается. Стелла останавливается в тени коридора, лицо бледное, глаза влажные.

— Он ушел.

— Ты в порядке?

Она должна быть. И будет.

— Все хорошо.

По голосу этого не скажешь, в нем пустота. Красивое лицо выглядит потухшим.

— Детка…

Я подхожу медленно. Стелла настолько напряжена, что я боюсь сломать ее, если буду двигаться слишком быстро. С каждым шагом ее раздражение растет.

Стелла облизывает губы и быстро моргает.

— Сначала я хочу кое-что сказать.

— Ладно.

Что бы она ни собралась сообщить, я приму это.

— Когда мне исполнилось восемнадцать, отец подыскал мне работу. Он заявил, что так можно легко заработать. Все, что мне нужно было делать — это повиснуть на локте парня, с которым он работал, чтобы тот выглядел солидно.

Ощущаю, как внутри все переворачивается, наполняя меня тошнотворным страхом.

Ее глаза увлажняются, одна слезинка срывается с ресниц, но Стелла игнорирует это и продолжает, не моргая, смотреть на меня.

— Мне стоило догадаться, понимаешь? Но я настолько… — она судорожно вздыхает, — нуждалась в его признании.

— Кнопка, — шепчу я, — я понимаю. Поверь, мне это знакомо.

Я сбился со счета, сколько раз надеялся на то, что родители хотя бы немного заинтересуются моей жизнью. В конечном итоге мне надоело разочаровываться, и стало проще вообще не париться… ни о чем.

Стелла невесело смеется и смотрит в потолок, моргая, чтобы удержать слезы.

— Вскоре стало предельно ясно, что парень рассчитывал переспать со мной. Черт, да он признался, что мой отец обещал ему это.

Гребаный ублюдок. Я медленно вдыхаю, а потом выдыхаю, пытаясь сдержаться и не догнать его.

— Как бы там ни было, я свалила, — продолжает она, пытаясь придать своим словам легкость. — Когда я вернулась домой, отец пропал, оставив мне пару тысяч долларов. В качестве извинений, полагаю. Больше я его не видела. До сегодняшнего дня.

Я в два шага оказываюсь возле Стеллы. Обнимая, чувствую, какая она холодная и напряженная, но девушка не сопротивляется, когда я прижимаю ее к своей груди.

— Мне так жаль, — бормочу в ее волосы. — Мне очень жаль, Стелла.

Она дрожит, но затем обмякает в моих объятиях и обвивает руками мою талию.

— Когда ты спросил, не эскортница ли я, я отреагировала агрессивнее, чем следовало, потому что в некоторой степени один вечер я ею была.

— Стелла, я вел себя как придурок. — Крепче прижимаю ее к себе. — Мы оба это понимаем. Думаешь, я бы стыдил тебя из-за секса? Я докучал тебе только потому, что мне приспичило узнать о тебе больше. Речь никогда не шла о сексе. — Наклонившись, касаюсь губами ее уха. — Теперь я знаю тебя, Стеллс. Такая, как есть, ты замечательная и идеальная.

В ее приглушенном фырканье я слышу сомнение.

— Если бы все думали так же.

Я обнимаю Стеллу со всей трепетностью и любовью, на которые способен. Скручиваюсь насколько могу, чтобы обнимать ее хрупкую фигурку, словно каким-то образом сумею свернуть и забрать всю ее боль. Держу ее, пока она не становится теплой и мягкой, пока не выравнивается ее дыхание. И буду держать вечно, если именно в этом Стелла нуждается.

С закрытыми глазами я погружаюсь в это ощущение, пока ее руки на моей талии не напрягаются.

— Когда он объявился впервые?

Черт.

— Как раз перед нашим полетом.

Стелла дергается в моих руках, но не пытается отстраниться.

Я проглатываю тяжелый ком раскаяния.

— Сначала я не поверил, что твой отец может…

— Быть таким бессердечным мудаком?

Стелла говорит это так обыденно, словно это не он сейчас пробил дыру в ее сердце.

— Поступить так с тобой, — с болью отзываюсь я. — Знаю, стоило рассказать тебе об этом незамедлительно, но я не хотел тебя расстраивать. К тому же мы собирались на прогулку… дерьмо. — Я обнимаю ее, не отдавая себе отчета в том, делаю это ради себя или ради нее. — Это было абсолютно эгоистично с моей стороны. Мне следовало рассказать тебе. Собирался сделать это позже, но забыл.

Она никак не комментирует мое признание, и это плохо. Стелла должна кричать на меня, но вместо этого продолжает прижиматься к моей груди, пальцами выводя узоры на спине. Я судорожно сглатываю.

— Клянусь богом, Стеллс, я не собирался забывать. — Облизнув губы, заставляю себя закончить. — Я увидел, как он приближается, и все полетело к чертям. Не могу поверить, что поступил так с тобой.

Стелла делает шаг назад и спокойно смотрит на меня. Стираю серебристую слезу с ее щеки, а она льнет к моей руке.

— У тебя проблемы с памятью, — сообщает она.

— Ага. — Хуже, когда мой разум затуманен чем-то другим. — Но это не говорит о том, что это нормально.

Она удерживает меня взглядом голубых, словно озера, глаз.

— Уверена, ты уже достаточно занимался самобичеванием по этому поводу. — Я замираю и пытаюсь убрать руку, но Стелла хватает меня за запястье, удерживая на месте. — У тебя доброе сердце, Джон. Это оправдывает многое. Возможно, мне следовало бы злиться, но я не могу отыскать в себе эту эмоцию. Не когда он… — она сильно прикусывает губу, — он явился лишь за деньгами.

Всхлипнув, она бросается в мои объятия. Я сжимаю ее и держу, пока Стелла плачет. Она громко рыдает, выплескивая ярость, боль и отчаяние. Я слышал подобный звук у себя в голове, много раз испытывал такую же боль, и она никогда не утихала.

В стремлении хотя бы немного сдерживаться, она проглатывает громкие звуки.

— Я жутко зла, Джон. Внутри меня клокочет ярость, и я не могу от нее избавиться.

Провожу по ее влажным от пота волосам.

— Выплесни ее на меня, милая. Используй меня для этого.

Это предложение останавливает истерику. Лицо Стеллы уже красное и опухло от слез.

— Нет, никогда не позволю себе использовать тебя. У нас другие отношения.

Горячность этого заявления заставляет меня улыбнуться.

— Все нормально, я выдержу. К тому же, я хочу тебе помочь хотя бы этим.

Стелла вздыхает и прижимается губами к центру моей груди, руками скользя вниз по спине, как будто прикосновения ко мне несут ей успокоение.

— Я не знаю, как это выплеснуть.

Зато я знаю. Беру ее руку и сжимаю.

— Пойдем со мной.