Доверься мне

Глава 8

СТЕЛЛА

Кажется, в моих глазах звезды. У меня нет зеркала, так что убедиться в этом не смогу. Но я их чувствую. Знаю, что глазею на Джакса. Не могу сдержаться. Я фанат. Стала им с того момента когда он начал играть.

«Играет» — слабо сказано, чтобы описать то, что он делает. Он касается пальцами гитарных струн, открывает рот и мир меняется. Мой мир. Кто я, все мои проблемы, страхи — все отброшено, остаются только звук, музыка, эмоции. Его эмоции: горьковато-сладкие, красивые и болезненные.

Боже, его голос. Не нарочитый или напряженный. Он не полагается на внешний блеск, чтобы донести сообщение. Мягкий, тягучий мед, нежная ласка пальцев вдоль затылка, порхание бабочек в животе. Джакс Блэквуд поет так, словно рассказывает тайну, которую только ты достойна услышать.

Попросив сыграть «U2», я понятия не имела, что он выберет. Думала, это будет нечто быстрое и жизнерадостное. А вместо этого он исполняет мне песню о любви. Его версия «Ты — все, чего я хочу» прекрасна и наполнена отчаянной тоской. Он поет и разрывает мой мир. Мое сердце широко раскрыто и я вынуждена быстро моргать, чтобы не расплакаться.

Но он меня даже не видит. Глаза прикрыты, густые ресницы скрывают от меня его взгляд, играя с текучей легкостью, он поет о вечности.

С каждой строчкой, каждым аккордом мои пальцы все глубже впиваются в бедра, горло сжимается сильнее.

В это мгновение я его люблю. Всей душой. Болезненно. Понимаю, что это всего лишь иллюзия, свидетельство силы его таланта. И как только он остановится, я освобожусь от этого наваждения. Но осознание не делает это чувство менее острым.

Добираясь до последнего рефрена, его хриплый голос плачет о любви, пальцы летают по струнам, музыка становится более жесткой, быстрой, более настойчивой. Он приближается к финалу. С его лба капает пот, а уголок рта дрожит.

Я делаю движение, чтобы дотянуться до него, но потом останавливаюсь. Он бы это возненавидел.

Аккорды гремят, сбиваясь с ритма, голос срывается. Последняя нота неловко замирает, одновременно повисая в воздухе и как-то резко замолкая.

И вот он. Больше не Джакс, а Джон. Его грудь тяжело вздымается. Рука дрожит, когда он проводит ею по мокрым волосам и дико озирается по сторонам, словно в поисках спасения. Я хлопаю, потому что не знаю, что еще сделать.

С напряженным кивком он принимает похвалу, все еще не встречаясь со мной взглядом, а затем торопливо заканчивает покупки у Сэма. Гитара будет доставлена позже. У меня такое чувство, что сейчас он не хочет ее трогать. Он все еще немного дрожит, когда мы покидаем магазин и выходим на свежий воздух.

Джон останавливается, чтобы достать из кармана свои липовые очки и надеть их. Снова проводит рукой по волосам, приглаживая их, и возвращается к образу горячего гика. Он засовывает руки в карманы брюк и одаривает меня добродушной улыбкой, словно никакого импровизированного концерта и не было.

— Вот это и есть магазин гитар Сэма.

Понятия не имею, почему он хочет скрыть это невероятное проявление таланта. Умей я делать то же, что и он, стала бы музыкальной шлюхой, выступающей на каждом чертовом углу дни и ночи напролет. Но я подыгрываю.

— Мне понравилось. Сэму тоже.

Я забыла спросить Сэма о сэндвичах. Позже вернусь к нему сама.

— Он отличный парень. Годами работал с кучей музыкантов.

Хоть голос его и не выдает, но лицо слегка бледнеет, а плавная походка сбивается.

Какое-то время мы идем в тишине. От этого не по себе, и я не пойму, что не так. Он смущен? Как такое возможно? Он же рок-звезда. Выступать — это в прямом смысле его работа. Обычно я гораздо лучше читаю людей и заставляю их чувствовать себя комфортно. Черт возьми, я вроде как профессионал. А вот сейчас не могу подобрать для поддержания беседы ни единого слова.

Джон толкает меня локтем.

— Вернемся к разговору о Барри.

— Барри? — Я хмурюсь. — Барри Уайт? Барри Манилов?

Он смеется.

— Вот о ком ты в первую очередь думаешь, когда речь заходит о Барри?

— А ты думаешь о ком-то другом, когда речь одновременно заходит о Барри и музыке?

Он пожимает плечами.

— Я бы подумал о Барри Гиббе или Барри Бондсе.

— Я не знаю, кто эти двое.

— Музыкант и бейсболист… и обидно, что ты не знаешь их имен. Но нет, я не говорил ни об одном из знаменитых Барри. Я имел в виду твое свидание. Барри. Придурок, выглядящий как клерк.

— Его зовут Брэдли и он бухгалтер-криминалист.

— Ха. Я был близок.

— Я обязательно вспомню об этом, когда однажды представлю тебя как басиста, играющего в хоре.

Он снова толкает меня.

— Дерзкая Стелла. Подумать только, я прошел ради тебя по грязной воде.

Я украдкой улыбаюсь, но ничего не говорю. Я не настолько простачка.

Он хмыкает с явным раздражением.

— Перестань увиливать от ответа, Кнопка.

— Это был вопрос? Вероятно, я упустила его во всей суматохе, связанной с Барри.

— Да, вопрос.

— В самом деле? Все, что я услышала: «Вернемся к разговору о Барри».

Я чувствую, как он закатывает глаза, хотя смотрю вперед.

— Острячка, — бормочет он до того, как прочистить горло и заговорить со мной с четко выраженным английским акцентом, который может посоперничать с акцентом мистера Скотта. — Мисс Грей, хотел бы задать вопрос. Какова природа ваших отношений с Брэдли, бухгалтером-криминалистом?

Я не могу сдержать смех.

— Ты говоришь как профессор.

Он улыбается, слегка показывая зубы.

— Вообще-то я изображал своего отца. То, чего я стараюсь избегать, когда это в моих силах. — Он кивает подбородком в моем направлении. — Так что? Отвечай на вопрос.

— Даа… Без комментариев.

Джон останавливается, открывая рот в явном возмущении.

— Ты не можешь сказать такое!

— Конечно, могу, — бросаю я через плечо. — Это не твое дело.

Он снова начинает двигаться, в два больших шага догоняя меня.

— Ну же. Что происходит, Стелла? Брэдли сказал, что ты стоила каждого пенни. И он не единственный старикан, с которым я тебя видел.

Настала моя очередь остановиться.

— Что? Когда? Ты следишь за мной?

— Смотри, ты задала три вопроса, — самоуверенно произносит он. — И могу поклясться, что ты хочешь получить ответы на все, так ведь?

— Говори давай. — Я вторгаюсь в его личное пространство.

Джон хватает меня за палец, которым я тычу в его грудь, и ловко сцепляет наши руки, удерживая их близко к животу. Костяшки моих пальцев касаются твердой стенки его пресса, и тепло танцует по внутренней стороне бедер. Покраснев, я вырываюсь, но это не убивает его самодовольную улыбку.

— Два дня назад, Парк Мэдисон Сквер. Ты с каким-то страшно нервным чуваком обедали в «Shake Shack» и я бы сказал, что большую часть беседы вела ты.

Он видел меня с Тоддом? И я не заметила?

Мое тело заливает неприятный румянец.

— Господи. Ты шпионил за мной. Какого черта, Джон?

Он прищуривается.

— Эй, я сидел в двух столах от вас, занимаясь своим делом и попивая коктейль с кофе. Знаешь, ты вроде как шумная.

— А какого черта ты делал там одновременно со мной? И сегодня снова в то же самое время? Подозрительно.

— Ох, успокойся. — Он лениво взмахивает рукой. — Я признаю, что мы как-то странно выбираем время. И поверь, мне тоже не по себе, но я тебя не преследую. У меня есть дела и поинтересней.

— Например, есть в одиночестве? — Я сожалею о своих словах, как только произношу их.

Джон едва реагирует, что еще хуже. Он закрывается, выглядя опустошенным.

— Ага, обедать в одиночестве, — отвечает он хрипло, но без тепла.

Смысл его слов совершенно ясен: есть в одиночестве гораздо важнее, чем заниматься чем-нибудь со мной.

Внутренне я вздрагиваю, но понимаю, что тоже вела себя дерьмово по отношению к нему.

— Прости. Я не имела в виду…

— Ага, имела.

Его тон легче, губы искривляются, словно он сдерживает улыбку. И я понимаю: Джон не из той категории людей, кто лелеет обиду. Множество людей утверждают, что отпустили, но на самом деле это доступно лишь немногим. Черт, да я сама едва ли так делаю.

— Ну, я не хотела тебя обидеть, — поясняю я. — Я тоже обедаю в одиночестве.

— Когда? — спрашивает он, с подозрением глядя на меня зелеными глазами. — Потому что здесь, кажется, присутствует некая закономерность.

— Двое мужчин — это не закономерность.

Джон смотрит на меня так, будто я несу чепуху. И оказывается прав.

— Может, мне нравятся мужчины постарше. И что с того?

Он фыркает.

— Мужчины постарше, у которых есть деньги, чтобы платить.

Чертов идиот. Мои бедра дрожат от потребности сбежать. Я держусь.

— На что ты намекаешь?

Он оглядывается вокруг, а затем наклоняется. Его голос тепло рокочет у моего уха.

— Ты эскортница?

С таким же успехом он мог бы дать мне пощечину. Со вздохом я отпрыгиваю назад, чувствуя себя странно незащищенной. Так вот почему он заговорил со мной? Какое-то болезненное любопытство по поводу моей профессии? Звезды в моих глазах? Исчезли. Остались ли у меня хоть какие-то добрые мысли по поводу нового соседа? Пылают в пламени адского огня.

Джон хмурится, скользя взглядом по моему лицу. Но он не выглядит раскаивающимся, просто нетерпеливым.

— Ты на самом деле только что спросил, шлюха ли я? — Мой голос эхом разносится по улице, и выгуливающий собаку мужчина поворачивает голову в нашу сторону.

Джон игнорирует все, кроме меня.

— Не шлюха. Эскорт. Они спят не со всеми клиентами. Только с теми, кого сами выберут.

Ярость вибрирует в моих костях.

— Я… Ты… Я…

— Ты и я… — Он машет рукой. — Выкладывай, Стеллс.

— Пошел ты! — горячо выкрикиваю я. — Трахни себя соломинкой для коктейля!

Джон таращит глаза, его щеки становятся красными.

— Тебе не обязательно грубить.

— Это я грублю? — Я практически задыхаюсь от шока. — Я грублю? Ты обвиняешь меня в том, что я проститутка.

И знаете, что хуже всего? Мне стыдно. И для этого нет причин. Абсолютно. Я не эскортница, а даже и будь ей, это мое личное дело. Тем не менее, вот что со мной сделали его слова.

— Ты не стала бы первой. Это самая старая в мире профессия, — он говорит таким тоном, словно я этого не знаю.

Я выпрямляю спину.

— Знаешь что? Мы закончили.

А потом разворачиваюсь и ухожу.

Естественно, этот придурок идет следом.

— Ой, да брось. Что я еще должен был подумать? — Он резко машет рукой. — Ты зависаешь с придурочными престарелыми чуваками, которые заявляют, что ты стоишь каждого пенни, и они хотят еще.

Я ускоряюсь.

— Я могла бы учить их вязать!

— Я не видел там вязальных спиц.

— Не искушай меня. Иначе я засуну их тебе очень глубоко.

— Подло. Но все равно это не объясняет наличие чуваков.

— Я могла бы учить их йоге или танцам. Чему угодно. — Я пристально смотрю на Джона, шагая вперед. — Что угодно, кроме трахаться с ними за деньги!

Его румянец становится ярче.

— Может быть. Ладно. Понял. Трахаться за деньги неприемлемо.

Фыркая, я отталкиваю его. Или пытаюсь, олух слишком силен, чтобы сдвинуть его с места.

— Перестань преследовать меня, — шиплю я, направляясь к метро.

— Мы живем в одном доме.

Я останавливаюсь, Джон тоже. Достаточно высокий, чтобы заслонить облачное небо, он смотрит на меня с недоумением.

— Слушай, придурок. — Для пущей убедительности я бью его кулаком в живот. Черт подери, это как ударить в теплую стену. — Когда я говорю, что мы закончили, я имею в виду, что мы закончили. — Я ударяю его после каждого слова. — Не разговаривай со мной. Не смотри на меня. Просто забудь, что знаком со мной.

Выражение его лица можно описать только как надутый мужчина с выпяченной полной нижней губой. У меня появляется желание укусить ее. К сожалению, не могу решить, хочу я сделать это с сексуальным подтекстом или со злостью, так что можно будет почувствовать мой гнев. Может быть, и то, и другое.

Когда он заговаривает, голос звучит задумчиво и мрачно.

— Я думаю, нам стоит вернуться к этому, когда ты перестанешь хотеть оторвать мне член или втыкать вязальные спицы в странные места.

— Тогда ты будешь ждать долго. — После этого я поднимаю руку и останавливаю проезжающее по улице такси. Бросаясь к нему, запрыгиваю внутрь. Джон с пустым выражением лица наблюдает, как я тянусь к двери, чтобы закрыть ее. Я смотрю на него свирепым взглядом. — О, и песня «Open Shelter» по меньшей мере, слащавая и незрелая.

Возмущенного взгляда, брошенного им, пока я разношу одну из культовых песен «Килл-Джон», практически хватает, чтобы вынудить меня улыбнуться. Я захлопываю дверь такси как раз в тот момент, когда Джон выкрикивает:

— Удар ниже пояса, Мятная Воришка!

ДЖОН

Учитывая отсутствие в меню секса, единственной физической нагрузкой остаются упражнения. Много упражнений. Не могу сказать, что наслаждаюсь ими так же. Иначе было бы слишком печально. Но тренировка дарит концентрацию и чистый тип боли. Это удовольствие схоже с тем, которое испытываешь, трахаясь или выходя на сцену. К сожалению, оно лишь их бледная тень. Но я все равно гонюсь за ней.

Сегодня я бегаю со Скотти. Год назад он приобщил меня к бегу, показав удовольствие от этого конкретного вид пыток. Никаких сожалений, удовольствие того стоит.

Легкие приятно горят, тело разогрето и расслабленно, когда мы трусим по дорожке парка Гудзон-Ривер. В первый раз Скотти все время подгонял мою задницу. Я волочился как смерть на ножках, а он едва ли успевал вспотеть. Теперь все изменилось. Скотти отстает, его щеки пылают, а обычное раздражение на лице усиливается.

С того момента, как он стал отцом — и я все еще в шоке от того, что Мистер Айсберг перевоплотился в Мистера Мамашу — у Скотти нет времени ни на что, кроме заботы о ребенке. И здесь он действует с той же решительной энергией, с которой выполняет работу для группы. Его лицо сияет радостью, когда он рассказывает о своем наследнике. Я никогда такого не видел, и это заставляет меня немного завидовать Скотти, но не сильно, потому что у парня такие круги под глазами, которые могут соперничать с кольцами Сатурна.

— Давай, папаша, — шучу я, замедляясь. — Хочешь отрастить пузико?

— Пошел ты, — бормочет он.

Я ухмыляюсь. Расплата прекрасна.

— Не могу. Поэтому мы бегаем.

— Поэтому бегаешь ты, — рявкает он между вдохами. — Я бегаю, потому что гребаный мазохист.

— Я думал ты садист.

Он стреляет глазами, а я смеюсь, чувствуя легкость.

Скотти бормочет проклятие перед тем, как провести рукой по лбу.

— Мне любопытно…

— А когда бывает иначе?

— Ты говоришь, что бегаешь, потому что не можешь заняться сексом, — продолжает он. — Но с начала приема антибиотиков прошло две недели. Они наверняка уже подействовали.

Мои ступни отбивают четкий ритм.

— Подействовали. На самом деле сегодня встречался с доктором Стерн, и она подтвердила, что я чист.

— Тогда почему…

— Когда я говорил о том, что покончил со случайным сексом, то был серьезен. Я не могу рисковать. Положа руку на сердце, больше я не хочу этого делать. Мысль о том, чтобы потрахаться и быть запятнанным женщиной, которую я не знаю… — Я пожимаю плечами. — Не-а. Не хочу. Это означает, что Джакс-младший в обозримом будущем будет на хлебе и воде.

Скотти хмыкает.

— Ждать не так уж и плохо. По правде, когда находишь человека, которого на самом деле хочешь, это так чертовски невероятно, что стоит всех испытаний.

— О боже, ты же не читаешь мне лекцию на тему «Любовь окрыляет»?

Он бросает на меня взгляд.

— Тот, кто насмехается над любовью, не испытал истинного удовольствия и болтает без умолку.

Я кривлюсь, но не раздражаюсь. Несмотря на то, что большую часть времени он ведет себя со мной как отец, мы примерно одного возраста. И он один из моих лучших друзей. Из всех приятелей именно благодаря присущей Скотти фирменной холодности с чертами мудака, мне легче всего расслабиться именно рядом с ним. Я могу высказывать свое мнение, и он не позволит, чтобы дерьмо сходило мне с рук.

В мире, где я практически всегда оказываюсь безнаказанным, его стойкость — это дар. Не то чтобы я озвучивал это. Скотти бы не понравилось.

Мы бежим в тишине, он громко пыхтит, но дыхание постепенно выравнивается. Я знаю, что Скотти с удовольствием помолчит. Обычно я тоже. Но уже несколько дней я не в себе. Неприятное чувство, похожее на вину, разрастается внутри, и я, кажется, не могу избавиться от него.

Правда? Мне нужно покаяться. Киллиан, Рай или Уип спускают на тормозах мое дерьмовое поведение. В основном потому, что не хотят меня «расстраивать». Я чертовски это ненавижу. Хоть и знаю, что мне было бы проще пообщаться с кем-то из парней, но стремясь к идеалу, я обращаюсь к тому, кто ни черта не подсластит пилюлю.

— Я спросил Стеллу, работает ли она в эскорте.

Скотти спотыкается.

— Что ты сделал? — Его крик разносится над тропинкой, и несколько голубей взлетают.

— Тише, — бормочу я и бегу рядом.

Но не тут-то было. Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что он стоит на дорожке, положив руки на бедра, с лицом как туча. Будь я Скуби, произнес бы в этот момент: «Ра-о».

На нетвердых ногах я трусцой возвращаюсь к нему.

Когда Скотти снова заговаривает, в его голосе слышатся резкие нотки.

— Мне кажется или ты только что сказал, что обвинил Стеллу Грей в том, что она проститутка?

Я чешу мокрый затылок.

— Оглядываясь назад, это звучит гораздо хуже.

Брови Скотти поднимаются.

— Оглядываясь назад? Мужик, даже если бы попытался, ты не смог бы заставить звучать это лучше. Женщины плохо относятся к тому, что их называют шлюхами.

— Эй, я имел в виду эскортниц, которые выводят в свет старых чуваков, хорошо проводят с ними время и, возможно, соглашаются заняться сексом… Ладно, блядь, это тоже говено звучит.

Боже, я ненавижу чувство вины. Я испытываю его слишком часто. Это дерьмо накапливается внутри и разбивает небольшие лагери в голове. Оно оккупирует мысли в самое неподходящее время, потом прячется, никогда далеко не уходя, затаивается и выжидает момента, чтобы снова напасть.

Чувство вины в отношении Стеллы откровенно хреново. Она мне нравится. И теперь считает меня мерзавцем.

— Блядь.

Скотти грозит мне пальцем.

— Вот почему я предупреждал мисс Грей держаться от тебя подальше. Ты отпускаешь идиотские комментарии в адрес милых девушек и оставляешь меня разгребать это.

— Я не отпускал идиотских комментариев.

— Помнишь, сколько дерьма ты выплеснул на Либби, когда Киллиан привел ее?

Слегка вздрагиваю потому что, ладно, я вел себя не самым гостеприимным образом. Но потом выпрямляюсь.

— А что насчет Софи? Если бы не я, то в твоей жизни ее вообще бы не было. Потому что в той ситуации задницей был ты.

Как всегда при упоминании жены пугающее выражение лица Скотти становится немного менее устрашающим и слишком оживленным.

— Я зачту тебе это, — бормочет он, а потом снова становится пугающим. — Речь о работе Стеллы?

Я подхожу ближе.

— Ты знаешь о ее работе?

— Ты намекаешь, что я, досконально не проверив кандидата, дал ему доступ в дом Киллиана и Либби?

Он произносит, будто это преступление века. Я отмахиваюсь.

— Это означает, что ты в курсе.

Скотти прищуривается.

— А ты — нет.

Черт. Блядь. Черт.

— Скотти…

Его слабая улыбка превращается в дьявольскую.

— Прости, мужик. Не мое дело.

— Ты суешь свой большой нос в дела всех. Колись, чувак.

— Нет. Если мисс Грей не хочет, чтобы ты знал, я не собираюсь рассказывать.

— Габриэль Скотт…

Он фыркает.

— Со мной не работает фишка с именем, Джон.

Клянусь, я задушу его. А потом убью. Я могу добраться до него. В то время, пока он не спал бесконечное количество ночей с капризным ребенком, я тренировался.

— Отлично, ну и будь придурком.

— Похоже, в этом конкретном сценарии придурок ты.

И после этого он начинает бежать.

Я легко поспеваю за ним.

— Я не собирался им быть. У меня были очень уважительные причины узнать.

— Какие?

Дерьмо. Я не хочу ему рассказывать. Я не хочу даже признавать это.

— Она… С незнакомыми мужчинами встречаться опасно. Ее могут обидеть.

Он фыркает даже громче прежнего.

— Попытайся еще.

— Я любопытный ублюдок? — Звучит как вопрос и меня передергивает.

Скотти бросает на меня косой взгляд.

— Да, но не думаю, что причина в этом.

— Отлично. Я задница, ладно?

Он не опровергает.

— Исправь это, Джакс. — Он хмуро смотрит на тропу перед нами. — Я предельно серьезен. Стелла Грей — милая девушка.

Я фыркаю. Громко.

— Заслуживающая уважения.

— Ага, ладно, я не могу прямо сейчас быть рядом с ней. Она решит оторвать мне член и отдать его Стивенсу в качестве игрушки.

Губы Скотти изгибаются.

— Я бы заплатил деньги, чтобы посмотреть на это.

А еще друг называется.