Жена без срока годности

Глава 15. Первый акт мы почти отыграли

Зато не заметить, что Андрей совершенно не смотрит балет, я не могла. Нет, он не уснул — просто на сцену не смотрел. Всякий раз скашивая глаза, я натыкалась на его взгляд. Не знаю, на чем именно он фокусировался — на первой или второй бриллиантовой дырке в левом ухе — оценивает вес камня или его чистоту или…

Ничего другого он видеть не мог: слишком близко сидел: я чувствовала его дыхание, хоть никогда не отличалась остротой слуха. Думала, вернет взгляд на сцену — нет, чужие ножки его не интересовали, свои бывшие ушки занимали в этот момент куда больше. О чем он при этом думал? Ну не вспоминал же, как я постоянно ежилась, лишь только его губы смыкались у меня на мочке. К чему это вспомнилось вдруг мне самой? Да потому что под микроскопическим разглядыванием уши горят, сильнее шапки на воре. Я ничего не украла, это он стырил несколько лет моей жизни и веру в себя, как женщину. Долго же мне пришлось восстанавливать свою женскую сущность.

— Андрей, это неприлично, — наконец прошипела я под музыку оркестра. — В театре принято разглядывать затылок, а не профиль.

Он молча отвернулся. Затылок перед нами был один, ряд второй — даже эмоции на лицах балерунов видны. На собственных — лишь маски безразличия. До антракта выдержим или как? Занавес.

— В буфет или как? — спросил Андрей, не протянув руки.

Я обтерла задом спинки кресел первого ряда и сейчас могла не одергивать подол платья. Одергивать пришлось себя, чтобы не заскрежетать зубами.

— Я по трезвому тебя не вынесу, — совсем не в шутку сказала я. — Ты что-то силился мне сказать весь первый акт?

— Сделать комплимент хотел, но потерялся в своем ограниченном словарном запасе. Понял, что давно не делал женщине комплиментов. Не представлялось случая, — добавил грубовато, когда я зло обернулась к нему, миновав двери зрительного зала.

— Ты не умеешь делать комплименты. Или что-то резко поменялось за двадцать лет?

— В тебе — нет, поэтому и захотелось сделать комплимент. Конечно, выглядишь старше, но и только… Есть секрет?

Издевается? Не вопрос, утверждение. Мне утверждаться за его счет не надо. Отвернулась, проглотив ругательство. Если сердится, значит, не прав… Разве можно чувствовать себя правым, из чистой прихоти оставив жену с ребенком в чужой стране и чужому мужчине. Неужели реально верил, что никто на его “добро” не позарится? Ну да, никто и не зарился — такие жесткие американские правила поведения и волка по-собачьи скулить заставят. Но неужели Андрей так низко меня ценил? — Волшебные дырки в ушах? — услышала я затылком.

Не обернулась. Шла за толпой в надежде дойти до буфета. Кажется, нужен коньяк. Шампанское — это для детей, а не их родителей…

— Андрей, что тебе от меня нужно? — обернулась я уже на пороге буфета, встав в хвост очереди.

— Я уже сказал — посоветовать, во что вложить деньги, — ответил Андрей серьезно. — Ты должна быть в этом заинтересована, как никто другой. Что мое, то твое… После моей смерти, а я уверен, что ты проживешь намного дольше меня.

Я зажмурилась — слез не было, была резь, настолько неприятно было смотреть в темное сейчас лицо Андрея.

— Что у тебя со здоровьем?

— Не знаю. Никто не знает. Сегодня здоров — завтра в могиле, все как у всех. Марина, мне некому больше оставить квартиры и счета — только тебе и сыну.

— А нам они не нужны. Сейчас нам ничего от тебя не нужно.

— Уверен, вы найдете этому всему применение.

— Отдай сбережения в фонд раковых больных, если уж на то пошло. Или детям-сиротам. Вот я завтра еду в детский дом. Возьми кого-то на поруки, в чем проблема?

— Во мне. Я не хочу играть в добренького дядю, не хочу.

— Жертвуй анонимно, — дернула я за край кармана на пиджаке, будто вкручивала в него купюру.

Не очень проворно — рука Андрея накрыла мою, распластав на сердце. Я не сосчитала его ударов — мои собственные перекрывали сейчас любые звуки, точно крещендо.

— Если бы я сказал, что это просьба умирающего, ты бы согласилась мне помочь?

— Но ведь ты так не скажешь? Это же не так? — процедила по чайной ложке в час.

— Это было почти так… Я так думал, — сжал он мои пальцы и опустил на уровень бокового кармана. — Много, о чем думал. О том, что толком и не жил. Ну… После тебя. Жены нет, детей нет, достижений тоже никаких… Как-то все серо и тускло. Для чего жил, зачем небо коптил? Как-то так… Думал, позвонить или даже приехать. Не для галочки, нет… Понимал, что я вам нафиг не нужен. Это для меня. Просто… Ну, рядом постоять. Пафосно, да?

Я ничего не ответила. На риторические вопросы принято просто вздыхать.

— Ну, я даже узнал, что можно визу не получать. Просто показать офицеру просроченную гринку…

— И что же не приехал? Меня легко найти было б… Я не прячусь. В соцсетях…

— Ну… Не умер, как видишь. Подумал и решил, да ну его нафиг, — по лицу Андрея проскользнула злобная усмешка.

Я попыталась вырвать руку — держит, точно клешней.

— Нужно ко всему подходить с умом. Мне необходимо хоть что-то ему предложить… Я про сына. Вот и подумал, что стартап был бы ему интересен. Я не настолько наивен, чтобы полагать, что буду интересен ему сам по себе. Знаем, плавали… У меня, слава богу, с деньгами все в порядке. Знаю, попросил бы — послал бы в душе, но дал. Гены, верно ж?

— С отцом не общаешься?

— Да какое там… — тут усмешка сделалась горькой. — Зачем? Он поныть звонит. Тоже ни семьи, ничего… Деньги я автоматически ему на карту отчисляю, так что есть у него есть, на что… А остальное… Раньше надо было.

— Я не настраивала Алекса против тебя, — вскинула я голову.

— Ну и мать не настраивала… Просто само так выходило…

— Что тебе надо? В гости сново хочешь?

— Поговори с ним сначала. Я не буду навязываться. Нет, так нет, я все пойму.

— Чего не сошелся-то ни с кем? Может, со вторым ребенком бы повезло…

— У меня есть дочь.

Андрей отпустил мою руку, и я поспешила спрятать ее за спину и сделать шаг по направлению к барной стойке.

— Сколько лет? — спросила против воли.

— В школу в следующем году идет.

Он протянул мне телефон. Девочка с бантиками — без мамы, в садике, под елкой.

— Не похожа на тебя, — сказала, не понимаю, зачем.

— Я о том же… Но я не стал делать тест на отцовство. Фамилия у нее мамина и вообще… В свидетельстве о рождении я не числюсь. Я просто выплачиваю содержание ее матери.

— Это как?

— Просто. Ну… Я ей говорил, что женат и не собираюсь разводиться. Она не верила. Не знаю, может и мой ребенок, хотя не должно. Может, решила, что можно попытаться с помощью ребенка меня шантажировать.

— Не твой. Так вот легко говоришь?

— Ну… У меня была одна осечка, которую ты мне так и не простила, как и я себе, — смотрел он с издевкой. — После Леши я стал умнее. Но ребенок не виноват, он не выбирает, у кого родиться. Мой он или чужой, какая разница. Он не виноват в своем рождении. Я даю достаточно, чтобы она вырастила свою дочь без проблем. Содержать бабу я не подписывался. Я просил ее сделать аборт, она решила шантажировать меня дальше. Я сказал, либо делаем тест, либо она уходит с небольшим содержанием. Ну, ее выбор денег и то, что я так ничего и не почувствовал к этой девочке, говорят не в ее пользу…

— Или не в твою. Ты и к Леше ничего не почувствовал, раз смог без него прожить всю жизнь. Можно же сказать, что всю жизнь… Почти умер и все равно не сорвался и не прилетел к нам. Чего сейчас-то у тебя вожжа под хвост попала?

Андрей ничего не ответил: не нашелся, что сказать, не захотел отвечать или просто подошла наша очередь — моя, я заказала два коньяка.

— Я за рулем, забыла? И вообще не пью, я это все серьезно говорил, — тут же последовало за моим заказом, и девушка-буфетчица замерла в ожидании продолжения.

— Оба для меня, — не повернула я головы в сторону возмущенного. — Я просто не пью, не чокаясь.

Даже если бы я хотела так пошутить, то на Андрея шутка не произвела бы никакого впечатления, он разучился реагировать на мои шутки, а у буфетчицы в силу специфики работы глаз непроизвольно дергался на любые замечания клиентов вместе с уголками губ. Не было в том моей вины. Я взяла коньяк, Андрей расплатился и взял два бутерброда и кофе, один.

— Второй заказать? — спросил он меня еще у барной стойки.

— Нет, я собираюсь этой ночью выспаться. Сказала же, что у меня завтра встреча с незнакомым человеком и чужими детьми.

— Зачем тебе это все надо? — с какой-то мало скрытой злостью выдал Андрей, и в его взгляде открыто прочиталось желание выплеснуть мне в лицо содержимое этой чашки.

Или я утрирую? Или мне хочется увидеть в этой каменной глыбе какие-то эмоции, которыми можно было б перекрыть многолетнее безразличие к моей судьбе и судьбе сына, главное ведь сына… Или правда жизни такова, что дети — это дополнение к женщине, и нужны они исключительно пока нужна женщина, а бабы, как водится, быстро надоедают. И вообще не одна наша семья разбилась о быт. И об эмиграцию.

Коньяк я пожалею — выпью, он не виноват, да и вообще даже с полбанки не разберешься в причинах, по которым мы оба приплыли туда, куда приплыли. Оба не в теплой гавани, оба в открытом море с перспективой отыскать по пути только необитаемый остров. Зачем плескать в лицо еще и коньяк? Достаточно соленой воды.

Я села на стул, поставила перед собой оба бокала, взглянула на чашку напротив, потом только подняла глаза на человека, эту чашку держащего.

— Мне ничего не надо, — отвечала я на все возможные и невозможные вопросы в наших с ним отношениях. — Это просьба дочери. Тебе не понять, что родители часто делают то, что им не очень-то и хочется делать. Скажу тебе честно, ты много потерял, что не вырастил дочь. Хотя раз ей всего семь лет, можешь запрыгнуть в последний вагон.

— Она меня не интересует.

Отчеканил, не сказал. Голос звонкий, злой. Да и вообще от этого человека не веет теплом. А ведь когда-то это было не так, когда-то он был обычный, теплый, милый — обыкновенный парень с соседней улицы, в котором не угадывалось героя романа, но от которого не пахло и подлецом.

— Тебя никто не интересует. Уж точно не Алекс. Ты вдруг решил, что для мужского эго нужно поставить галочку. Прийти, увидеть, одарить… Ничего другого ты не сможешь сделать. Но вот поздно дарить подарки. Алекс устроился в жизни. У него нормальная зарплата, у него это третий стартап. Да, пока ни один не вышел в паблик, но Алекс взял за правило работать два года, выкупать акции и уходить — что-то еще выгорит, а может и все три проекта в итоге окажутся успешными. Детей в двадцать лет только дураки рожают, так что проблема покупки дома в районе с хорошими школами или оплата частных школ у него не стоит. Я не знаю, чем ты можешь его заинтересовать? Его единственная проблема — отсутствие отпуска, но Алекс сам загнал себя в такие рамки. И если честно, мы с Сунилом успели показать детям мир, пока они были маленькими. И даже с тремя ездили в Европу, я говорю про девушку Алекса. Андрей, это реально пустая трата времени — встреча с сыном. Но я не буду тебя отговаривать и не буду тебе помогать. Ему уже даже не шестнадцать. Он уже на пару месяцев даже старше тебя, когда ты уехал.

— Почему ты не допускаешь мысли, что я ошибся и признал ошибку? — заговорил Андрей, опустив взгляд в нетронутый кофе. — Но признания мало, сожаления тоже не достаточно. Иногда нужно смириться с фактом, что слишком поздно что-то менять, просто невозможно. Смириться тяжело. Нужно время.

— То есть ты пытаешься смириться? И поэтому ничего не предпринимал, пока вдруг я не свалилась тебе, точно снег на голову?

— Да, ты все правильно поняла…

— И теперь что?

— Я воспринял это как знак. Почему нет?

— Я ничего не знаю про знаки. Знаю только про функции “если это, будет то”, но ты в луп попал, повторяешься… Что ты собрался делать в итоге? Думать дальше?

— Я не знаю, — ответил Андрей, подняв глаза. — Пить не будешь?

— Буду, — я подняла с тарелочки лимон и выжала сок в коньяк, в обе рюмки. — Но без тоста. Любой сейчас неуместен. Не находишь?

— Нет. Давно не пил. Давно ни с кем не знакомился. Давно не ходил на дни рождения. Трезвенником в этом мире очень сложно жить, а делать бизнес практически невозможно.

— А с женщинами как? — подняла я бокал и выпила половину, не поморщившись. — Получается по-трезвому?

— А тебя это трогает? — так и не поднял он чашки.

Явно не собирался пить кофе, когда его брал. Для проформы, чтобы не сидеть за пустым столом. Наверное, и в ресторанах для вида заказывает бокал вина. Сила воли у него есть. Только появилась она, когда его шкурке смертью пригрозили, а не тогда, когда на кону была его семья. Неужели не понимал этого? Все понимал, было плевать…

— Как бы да, раз мы до сих пор женаты. Вот на этой территории, — и я постучала ножкой рюмкой по столу. — Как часто ты мне изменяешь? И с кем?

Я не ждала ответа. Расчет был абсолютно прост — Андрей обидется на подобный вопрос и заткнется, а именно в тишине мне хотелось пить коньяк. Люди вокруг не в счет, я точно в вакуум провалилась, и в нем, кроме Андрея, ничего не было, как когда-то давно, когда мы только начали встречаться по-настоящему. Вернее, сразу жить вместе… К общим конспектам добавилось общее полотенце, общая зубная паста и общие планы на вечернее время… Мир сошелся на нем клином, и я подумать не могла, что смогу жить без него. И Андрей так не думал, но скорее всего не из-за большой любви ко мне, а в силу обыкновенного мужского эгоизма.

С Сунилом такого не было — я сразу сказала себе, что если нет, то нет… Когда-то давно, в ту зиму, когда играла со Вселенной в детскую игру: надо-не надо. И понимала, что скорее всего мне это совершенно не надо… И через двадцать лет не могу сказать, стоило ли было мне тогда делать первый шаг?

Он сделался сам собой, и не шаг, потому что ноги в этом процессе я не задействовала — они были надежно спеленуты флисовым одеялом, придавившим меня к кровати, точно лапа бурого медведя. Это было движение языка в безвоздушном пространстве моего пересохшего рта.

— Сунил, у тебя есть кто-то? — в голосе с хрипотцой не слышалось вопросительной интонации.

Я просто не могла повысить его даже на одну октаву. Шею тоже не повернула, она окаменела.

— Нет, — ответил он быстро и односложно.

Повисла тишина — звуки фильма в расчет не брались. Пауза или разговор окончен?

— Просто чувствую себя неловко оттого, что навязалась тебе с ребенком, — ответила быстро, испугавшись, что он верно истолкует мой вопрос. — Рада, что не создала тебе проблемы личного плана.

И снова тишина — хотел бы поддержать разговор, сейчас самое время говорить. А он молчит — вот и ответ, красноречивее молчания может быть только гробовая тишина.

Минута прошла. Я точно замеряла себе пульс — барабанные перепонки не выдержат. Хорошо, что темно. Хорошо, что стыдливый румянец останется только моим личным достоянием, свидетельством поражения как женщины. Что ж, я ничего лишнего не сказала: можем продолжать вместе ездить на работу. Я никогда не опаздываю, выхожу ровно ко времени, когда его машина въезжает на парковку моего офиса. Я его не напрягаю, это точно.

— Надеюсь, что и я не расстроил тебе планы на праздники, — долго выбирал он нейтральную финальную реплику.

Зачем? Я же сказала ему, что планов не было. Была мечта показать ребенку снег, и он ее исполнил. Просто Сунилу сказать нечего, просто я перешагнула границу дозволенного: меня звали в горы, в душу меня не звали.

— У меня вообще нет никаких планов. Работа и ребенок, больше ничего… — зачем-то продолжила я неуместный разговор, еще и таким жалобным тоном.

Где-то там далеко, в чужом мире, отгороженным от нас заиндевелым окном, падал снег. Много снега.

— Завтра по плану откапывание машины, — даже в темноте увидел Сунил движение моих глаз в сторону окна.

— Будет сугроб? — хмыкнула в свою паузу, облизывая потрескавшиеся на морозе губы.

С непривычки. Зима была у меня слишком давно.

— Будет.

Будет финальная точка в разговоре? Будет. Не получилось спровоцировать на первый шаг? Не получилось.

— Я уже забыла, как это делается.

— Вспомнишь.

И снова тишина. В ушах опять бум-бум-бум…

— Мы, кажется, не смотрим больше фильм, — не стал Сунил дожидаться реплики от меня. — Выключить?

Он потянулся за пультом, выключил. Теперь настал момент выгнать меня из кровати. Интересно, какими словами он это сделает? И я не двинулась с места: любопытство — ужасно опасная штука. Ждет… Не дождется. Скажи что-нибудь. Ну же? Скажи…

— Я смотрел этот фильм раз пять, — надо же, нашелся, что сказать…

— Я больше… Наверное.

Наверное, нужно все-таки слезть с кровати и уползти в темноту.

— Надо было оставить свет в коридоре, — уже планировал он мой уход вслух. — Будь осторожна. Там на стене крючки для одежды.

Крючки он заметил, а женщину рядом — нет.

— Могу не уходить. Целее буду, — хихикнула я.

— Оставайся, — и в голосе ни намека на что-то большее.

— Кровать большая, мешать не буду, — продолжила молоть языком, уже даже не заигрывая.

— Оставайся, — повторил он безразличным голосом, чем вселил в меня желание немедленно уйти.

Что я и сделала: откинула одеяло и спустила ноги на ворсинки ковролина.

— Решила уйти?

Я обернулась: он смотрел на меня в упор — глаза, как две фары, точное сравнение. Какое же точное…

— Наверное… — отвечала, сидя к нему вполоборота.

— Там темно и холодно.

— Я пойду осторожно и не стану раздеваться.

— Может, утра дождешься? Я не храплю.

— Уверен? — не смогла сдержать я улыбки.

— Проверь.

— Если будешь храпеть, уйду.

— Не буду, сказал же…

Он протянул руку — я ее пожала. Это договор такой, что ли? Нет, не отпустил руки. Она у него горячая, у меня уже тоже. И слюна во рту — снова высушит сейчас всю гортань, и слова сказать не смогу без змеиного шепота.

— Марина, ты… — Сунил сильнее сжал мне руку. — Очень красивая, я говорил это?

— Нет.

— Я боялся, что ты как-то не так это воспримешь.

— Я из России, у нас принято делать женщинам комплименты.

— Это не комплимент, это факт, — сказал он на этот раз как-то даже слишком серьезно. — Я действительно удивлен, что такая женщина до сих пор одна. Ты специально игнорируешь мужчин? Из-за сына? Или из-за соседки?

— Я не игнорирую, просто… У меня сейчас на первом месте карьера. Мне нужно встать на ноги, обрести полную финансовую независимость, потом уже строить отношения…

— И не на день раньше?

— Я уже была в зависимых отношениях. Это, мягко говоря, плохо закончилось. Я пока не чувствую себя достаточно независимой.

— А если никогда так и не почувствуешь?

— Ты в меня не веришь? — не скрыла я обиды: и на его слова, и на то, что я не могу поверить на сто процентов, что он все же ко мне подкатывает. Просто вот так странно. Или не странно, а осторожно. Я ведь тоже попыталась прощупать почву, но не поняла пока, что из этого всего получилось. Или получится… В будущем. В будущем времени.

— Есть у меня шанс ускорить этот процесс? Хочешь, я твое резюме на стол своему босса положу? — добавил без остановки.

Он никогда и не говорил медленно. Не так тараторил, конечно, как приехавшие из Индии, но и не мямлил, как… Ну, как русские, например… Я вот тоже все никак не перейду от коротких фраз к чему-то более связному, сложноподчиненному.