Жена без срока годности

Глава 27. Второй раз

Какого черта меня к нему тянет? Вот какого? Ностальгия? Ума, но не тела… Этот секс оказался хуже первого и второго, когда я и не надеялась получить хоть мало-мальское удовольствие. Боли не было и на том спасибо. А сейчас было больно — очень, но в душе, а душе никакие смазки не помогут.

— Давай скажем честно — у нас сделка, с совестью, — нарушила я молчание, которое дала ему на размышление, только оно так и не вылилось в его ответ. — Мы помогаем ребенку…

— Детям, — перебил Андрей.

— Я не собираюсь брать с тобой детей. Не собираюсь… Хотя могу взять, но воспитывай их сам. Возьми няню на зарплату. Такое тебе подходит?

— Нет.

— Тогда зачем ты заставил меня позвонить Романне? Пытаешься и на елку залезть, и жопу не ободрать? Так не получится. Я не даю тебе второго шанса. Я хочу дать его себе, попытаться разобраться, что мне надо от жизни и от мужчины, если я в итоге пущу его в свою жизнь. Детей мне уже не надо, бумажек — тоже.

— Значит, от меня все же нужны были американские бумажки?

Андрей лежал поперек кровати, подперев рукой голову — ухо он заломил, но ему лень было менять позу.

— Я вышла за тебя до Америки. Еще раз напомнить? Если бы я собиралась с тобой разводиться, то точно бы не рожала от тебя ребенка.

Я пошевелилась, отползла на сухую часть одеяла. Ноги липкие — блин, и из этой дряни получаются дети… Совсем не дрянные, как Алекс, например.

— Андрей, прими ты уже решение: мы вывозим девочку в новую жизнь или нет? Я не буду звонить Вере, пока не получу от тебя твердое “да”. Настоящее, взрослое, мужское согласие, это не игры и не заигрывания с бабой… Или отнесись к этому, как к заигрыванию с Богом. Не страшно, нет?

— Дай мне второй шанс, — заладил, как заезженная пластинка.

Мы еще помним такие, и скрипит так же, и царапает душу, точно острая игла. — Марина, я не могу исправить прошлое. Я не пытаюсь вымолить прощение.

— Потому что не чувствуешь себя виноватым, — перебила я.

— Чувствую. Чувствую виноватым перед собой за свою глупость. Я не понимал, насколько это серьезно. Не верил, что потеряю тебя. Я был дураком, я не был подлецом. Мне не за что извиняться, Марина.

— Ну да, ну да… — легла я на спину и принялась изучать потолок.

Больше в этой комнате ничего интересного не было.

— Марина, давай начнем с начала. Без детей или с детьми. Ну считай это браком по залету. Родишь тройню, так ведь бывает… И сейчас нам не надо думать, откуда возьмем деньги на детей…

— А силы? Ты подумал про силы. Ты трахнуть меня не можешь, а говоришь о детях.

— Если бы ты дала мне в первый раз, все было бы нормально, — огрызнулся он, но не попытался заменить своим лицом потолок перед моими глазами.

— Андрей, нам будет по шестьдесят, когда девочке стукнет восемнадцать.

— И что? В шестьдесят будешь выглядеть на сорок. Сейчас ты на сорок не выглядишь.

— Ты не знаешь, скольких трудов мне это стоит.

— Дети того стоят…

— Да что ты знаешь о детях! — перевернулась я на живот. — Ты бросил двоих, — я подперла руками подбородок и поймала себя на мысли, что меня распирает желание поболтать ногами в воздухе. — Теперь хочешь взять чужих. Ты мне эту Веру напоминаешь. Замаливаешь грешок. Перед тем, кто кто-то там… Но Вера хоть своими руками заботится об отказниках, а ты на моем горбу решил в рай въехать… Не честно, Андрюш, не находишь?

— А твой ультиматум честен? — он продолжал подпирать ухо. — Я сказал тебе, что не знаю, сколько мне осталось. Какое право я имею брать детей? Кто даст гарантию, что о них позаботятся, а не прикарманят оставленные им деньги? Кто? Ты? Только ты можешь дать такую гарантию.

Я протянула руку и вернула его ухо в нормальное положение, но за это сама оказалась в безвыходном: его рука поймала мою и сжала в замок. Мы после свадьбы не вешали никуда подвесные замочки, хотя встречали такую традицию даже за океаном. Может, зря? Может, традициями нельзя пренебрегать?

— Дашь?

Почти глаза в глаза.

— Второй шанс.

— А я подумала, второй раз…

— Это тоже. Дашь?

— Не дам, возьму.

— Свое?

— Слово. С тебя. Что ты подписываешь бумаги на больную девочку. Даешь слово?

— Дорогой же у тебя секс.

— Ну… Я за свой первый очень дорого заплатила. Ты так не думаешь?

— Я не меньше заплатил, пусть и не за первый. Я хотел, чтобы он был последним. Честно. Мне не нужна была другая баба вообще. Мне и сейчас не нужна… Другая. Только ты. Может, я однолюб, не думала никогда?

— Или приспособленец? И тебе снова со мной удобно. Я вообще не понимаю, как через столько лет мы в одной постели оказались…

— Потому что нам было хорошо вдвоем, и тело это помнит. Это проклятый мозг пытается заблокировать память. Хочешь виски? Не в кофе, в постель…

— А как же паспорт. Завтра?

— Они пьяную бабу, что ли, никогда не видели? Я принесу? Шот. Один шот.

— Неси.

Снесет голову или как?

Теперь сказать, что виноват коньяк, никак не получится — будем во всех смертных грехах винить виски и заодно того, кто налил мне греховный шот и, пока я смаковала янтарную жидкость за щекой, не в силах выпить залпом, как пьют водку, находил на моей стопе заветные точки.

— Что ты еще помнишь? — спросила я бывшего мужа, прикрыв глаза. Ополовиненный стакан я держала у носа, но алкогольные пары не вызывали никакого отвращения. Этому массажу я научила его сама — взяла диск из библиотеки с обучающим видео про массаж для беременных.

— Ничего… Руки сами вспомнили. Если думаешь, что я кому-нибудь массирую ноги… Это твои я всю жизнь целовал…

Он коснулся языком пятки, поднялся по стопе вверх и поцеловал каждый палец — меня накрыло счастьем от сознания того, что рутина массажа нарушена, и Андрей не станет выкручивать мне пальцы. Засмеялась своим мыслям. Не без этого…

— Виски действует? — выглянул он из-за кровати, потому что встал коленями на пол, чтобы мне не пришлось держать ногу на весу.

— Нет, воспоминания приятные… Ты не сделал мне больно, а я уже приготовилась…

— Это был самый противный этап. Мне было еще больнее причинять тебе боль, но ты настаивала, что так надо… Но так не надо, верно?

Верно, верно… В массаже боль была полезной, а в нашем разводе — бесполезной.

— Допивай! — скомандовал Андрей и отпустил мои ноги на свободу, хотя о свободе его никто не просил.

Я допила виски залпом и потянулась, чтобы поставить пустой стакан на тумбочку, но Андрей перехватил его, и мне не пришлось переползать к краю. Внутри горело, ноги тоже согрелись. Ну и высохли. Так что можно смело оросить их тысячами тысяч нерожденных Андрюшек. Я снова рассмеялась. Шот помог, определенно помог…

— Иди ко мне.

Он позвал на самый край. Приползла. Он поднял меня за талию, и я повисла у него на шее и в воздухе. Пока висела, Андрей откинул одеяло и опустил меня на простыню — хлопковую. Наверное, египетскую… Блин, ну о чем я думаю? Не думаю, а получаю ответы на вопросы, о которых думала до этого. До чего до этого? До того самого момента, пока не словила его всего себе в объятия.

— Откусить тебе ухо? — спросила, секунд десять продержав губы сомкнутыми на его мочке, пока Андрей заботливо расправлял одеяло поверх наших обнаженных тел, чтобы те не остыли до момента Икс. А Икс он потому, что непонятно что считать за сам момент, что принять за словленный кайф? Что, где, когда и почему… Почему я снова позволила Лебедеву почти без спроса залезть ко мне в постель? Воспользовался моим недосыпом, раздраем чувств и чем-то еще. Явно ж была еще какая-то причина для вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Только ночь прошла незаметно в безмятежном сне. Нужно было вовремя процитировать Тургенева: друг мой Андрюша, об одном тебя прошу: не говори красиво… Об очень некрасивых вещах, которые ты сделал.

— Откусить? Древние индейцы майя сами отрезали себе уши, когда просили у богов что-то для них очень важное…

— Кусай, сожри меня всего, если такова твоя цена…

— Нет, я серьезно… — взяла я его щеки в ладони. — Готов ты ходить безухим, но со мной.

— Марина, сколько тебе лет?

— А когда паспорт меняют?

— Когда натрахаются вдоволь.

— Или наговорятся. Ты мне только мозг трахаешь со множественным оргазмом.

— Тебе не нужна сейчас прелюдия?

— Да сколько можно… На твоей прелюдии все и заканчивается.

Секунду он смотрел на меня молча. Неужели замолчал? Если сосчитаю до десяти, то это успех… Или успех, это на третьей секунде заманить его в себя. Я сомкнула ноги на его бедрах, точно крылья бабочки. Бабочка на кактусе — руки раскинула в стороны, согнула в локтях, собрала пальцами в кулак уголки наволочек. Теперь нужно мысленно послать весь огонь вниз живота: из глаз и губ, вытянуть жар из сосков, щекочущих Андрею ладони… Зажгла наполняющее меня море, качнулась на его волнах, забралась на гребень, поднырнула, затаила дыхание — раз, два, три… Не выплыла, буду ждать другую волну.

— Хочешь другую позу попробовать? — услышала я сквозь шум собственной крови голос Андрея.

— Не можешь кончить и слава богу, — прошептала, не открывая глаз.

Еще рано — открою, когда буду собирать себя по кусочкам, первым делом разомкнув пальцы…

— Так и ты не можешь.

— Не решай за меня. Работай, старайся…

— Марина, ты издеваешься? — прохрипел он громче.

Или просто склонился ниже. Не знаю, глаз не открываю.

— Медитирую. Пытаюсь мысленно послать тебя туда, куда мне надо…

— Ты меня посылаешь не мысленно, а словами…

— Андрюш, я пытаюсь расслабиться. Я год ждала этого момента. Не порть его…

— Своим присутствием? Я тут вообще нужен?

— Только попробуй уйти… Дверь закрою навсегда, понял?

— Догадался. Марина, ну е-мое, ты напоминаешь бревно…

— Труп, это поза трупа в йоге, скрещенная с бабочкой и кактусом.

— На какой странице в Камасутре она описана?

— Андрюш, это может стать первой, а может — последней страницей нашей с тобой совместной жизни. Не отвлекай меня разговорами. Вернее, не встревай в мой разговор с моим телом.

— Ты можешь хоть один звук издать… Для меня?

— Чтоб ты сразу кончил? Подумав, что все? Размечтался… Работай… Я тоже работала, над собой, над своим телом…

— Можно тебя хотя бы поцеловать? Ей, коряга старая?

— Если при этом ты не будешь ничего говорить…

Он схватил мои губы и потянул их в разные стороны, точно выгрызал из половинки маракуйи последние зернышки… Кривился от кислоты и все равно не мог оторваться. Вытаскивал мою голову из поглотивших ее подушек и снова кидал на самое дно. Волна шла за волной, я ныряла в очередную, затаив дыхание, и меня снова выбрасывало на берег, на голые камни… Я начала теребить подушки сильнее, хватаясь за брызги волн в надежде удержаться на гребне. Вдох-выдох, вдох…

Выдохнуть я уже не смогла, сердце замерло… Я бросила подушки, лапы кактуса сомкнулись на жертве. Наши волны разбились друг о друга — два моря под нами слились в единый океан…

— Слушай, с тобой никакой спортзал не нужен, огромная экономия, — пробормотал Андрей и потерся носом о выступающую ключицу, затем о мой нос. — Хрен тебя удовлетворишь с одного толчка…

— Ну так я повзрослела, вот и запросы выросли. Что ты хочешь? Конспектами откупиться… Слезь с меня, пожалуйста. У тебя кости тяжелые…

— Твои не легче, — в его голосе прозвучала обида.

Он лег рядом и водрузил руку мне на грудь. Собственнический знак?

— Даешь мне слово? — спросила, глядя в потолок, который перестал уже быть небом в алмазах.

— Забирай. Нахрен оно мне нужно… Ты до конца отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

— Вру во спасение ребенка.

— Да не врешь ты… Ты — моя жена, у нас есть официальный документ, подтверждающий это.

— Вру, и все может обломиться. Мне типа нужно уведомить власти о втором гражданстве.

— Пока не уведомляй.

— А потом?

— А потом ты не собираешься больше в Россию, так какая твоя проблема? Думаешь, денег на штраф не будет, если вдруг вернешься?

Его рука медленно двигалась по моей груди: вверх, вниз, по кругу.

— Ты сейчас ищешь отмазки? Ты ничего для себя не решила?

— Не хочу подставлять тебя.

— Чем ты меня подставляешь?

— Заявятся к тебе представители опеки — где девочка? Какая девочка, нет никакой девочки.

— С женой на реабилитации в Израиле. Мне поверят. Марина, ты действительно веришь, что ребенка у тебя заберут?

— Да, я верю. Я доверила этой женщине твоего сына… Можно сказать, что он рос с двумя матерями. И эта Маша вырастет с нами двумя…

— Ты сумасшедшая.

— А ты — дурак. Непонятно еще, что хуже. Я пойду в душ, а ты принеси мне одежду. Ты знаешь, где ее кинул. И вообще я хочу есть.

Я вообще много чего хотела: проснуться дома, в тепле и сытости, чтобы пойти на работу, где меня уже ввели в курс дела, купить себе с первой зарплаты платье и, главное, чтобы эта Маша была уже с Романной. Хочу свою привычную жизнь здесь и сейчас, а не душ в чужом доме после постели с чужим мужчиной и невкусный обед с паспортом, в котором стоит печать о несуществующем браке. Но что имеем, то имеем… Нет только стеснения — никакого, будто я так каждое утро падаю в объятья махрового полотенца, растянутого в руках Андрея. Бред…

В памяти всплыла строчка из старого поп-хита: он сдал меня другому напрокат… А сейчас забрал, да?

— Что ты так на меня смотришь?

— Я на тебя не смотрю, — вырвала я полотенце из рук Андрея. — Иди в душ…

Послать, конечно, хотелось в жопу или ещё дальше. Но в жопе пока сидела я — без паспорта, как оловянный солдатик в утлом бумажном кораблике. Мне вдруг захотелось такой сделать… Из… Из нашего свидетельства о браке. И пустить розовый кораблик в сточные воды. Туда нашему браку и дорога!

Я злилась на себя, что поддалась искушению. Ну зачем мне был нужен этот секс? Это подобие секса… Какого хрена повелась на уговоры? Хотелось просто секса или его, Лебедева?

Я одевалась под звуки льющейся воды со скоростью идиотки, застигнутой в голом виде дождем. Только вместо воды на меня лилось дерьмо из перевернутого помойного ведра, перевернутого Андреем с моей помощью. С моей! Мне на голову…

Я вышла в прихожую и выдохнула, вытащила из сумочки расческу и принялась драть чуть влажные волосы. Пальцем убрала под нижним веком следы косметики. Я не блондинка, брови и ресницы видны и без краски, а морщины — они меня красят, напоминают, что не стоит вести себя, как двадцатилетняя дура! Тогда я радостно поставила в новый паспорт штамп о браке с Лебедевым!

Вытащила со злостью из кармашка сумки блеск для губ, придала рту выразительность — пусть только визуальную, выразить все, что я думаю о бывшем муже ртом я не смогла. Вагиной тоже, как получается… Что остаётся? Кулаки?

— Ты что такая…

Это то ли вопрос, то ли просто возглас, который вылетел изо рта Андрея, когда тот, во второй раз за утро, появился передо мной замотанным в полотенце.

— Какая?

— Злая.

Могла бы догадаться…

— Я думала, не накрашенная…

— Такая ты мне больше нравишься. Слишком много украшений на тебе… Не думаешь?

— Я же ни одного браслета сегодня не надела. Даже часы дома оставила. Знаешь, на кого ты похож?

Из моего голоса злость не испарилась, пусть я и нацепила на себя улыбающуюся рожу.

— На пойзон-ок, — произнесла я название ядовитого растения, с которым мы оба успели познакомиться в первый же месяц жизни в Калифорнии.

Маленькими кустиками усеяны все парки. От соприкосновения с листиками ожог появляется не сразу, а спустя несколько часов, и если случайно стереть с кожи незаметный ядовитый сок и сходить, например, в туалет, то о семейном долге можно смело забывать на неделю минимум, а вместо этого отмокать в ванной с овсом, мазаться кремами и глотать таблетки, чтобы не содрать с себя кожу заживо…

— В плане?

Андрей, конечно же, не понял намека, но на его лице я прочитала неподдельную заинтересованность в моем ответе.

— Знаешь, я водила детей к индейцам на разные фестивали и как-то разговорилась там с дядькой. Он сказал, что это растение учит нас человечности. Люди по натуре очень хрупки: с ними нужно обращаться бережно и держать дистанцию. И если кто-то тебя сильно обидел, то говори с ним, уговаривай отпустить тебя, и тогда боль уйдет или станет частью тебя навсегда и ты перестанешь ее замечать. Мазей от этого нет, таблетку тоже не выпьешь. Мы поговорили, тебе стало легче?

— А тебе, вижу, нет? — растерянность из его голоса пропала, твердость не появилась, а вот злость почувствовалась.

— Трилистник — это символ целостности духа, души и тела. В момент, когда ты получаешь ожог, природа напоминает тебе о твоей утраченной целостности. Мы потеряли ее, как только приехали в Штаты, ты думал об этом в таком ключе? Поэтому наш брак и распался.

— Я не нашел себя до сих пор, если ты об этом?

— Я не нашла себя. Но я не думаю, что мы вообще когда-нибудь найдем свою целостность. Нам нужно привыкать жить разбитыми. Ты хочешь вернуться в прошлое, но там ты снова встретишь на своем пути пойзон-ок.

— Ты перемудрила, Марина. Я не пытаюсь стать молодым или поменять свою судьбу. Я не дурак… Я хочу жить дальше, руководствуясь полученным опытом, пусть и неприятным.

— У нас ничего не получится, Андрюш.

— Из-за секса это решила?

Ну да, что еще мужика может волновать!

— Нет, из-за пойзон-ока, с тобой у меня никогда не будет целостности духа, души и тела.

— Чем дух от души отличается? Без философий только!

— Дух — это силы жить, это просто энергия.

— Ты просто устала.

— Нет. Моя жизнь там, у меня нет сил начинать что-то новое в Индии или в России, у меня просто нет на вас, мужиков, сил.

— Поехать с тобой в Штаты?

— А потом нудить, какой ты тут неприкаянный? — вспомнила я заявление Романны по поводу возможного возвращения Сунила.

— Я не буду нудить…

— Просто встанешь и уедешь? — перебила я, скривив губы.

— Да, встану и уеду, если ты захочешь меня выгнать.

— Я тебя не выгоняла.

— Тогда — нет. Сейчас — да, гонишь. Давай поживем вместе год. Так сложно?

— Да, сложно. У меня будет новая работа, а она будет, я не собираюсь упускать такой шанс. У меня осталось волонтерство в приютах для животных. Между делом я работаю личным шофером девушки твоего сына, потому что она боится садиться за руль… Ну и… У меня есть друзья, с которыми я встречаюсь. У меня есть классы по йоги, совместные походы и… У меня есть жизнь, и я не уверена, что ты в нее впишешься.

— А если постараюсь? — Андрей замолчал, ждал ответа. — Хочешь сказать, что не прогнешься ни по какой статье?

— Я ценю свободу. Личную. Это не относится к постели. Вот тут я забочусь о здоровье не меньше твоего. Скорее о психологическом. Сказала же про единство духа и тела. Так и с человеком — плохо в постели, плохо и в жизни.

— Наладится жизнь, наладится и постель. Или обратной связи ты не видишь?

— Андрей, зачем мне это?

— Для души. Дух и тело ты назвала, про душу забыла.

— Разговоры по душам предлагаешь? — не смогла сдержать я улыбку. — Разговорчивый ты мой…

— Марина, не беги вперед паровоза. Сначала паспорт, потом ребенок, потом решим…

— А обед? Ты забыл про обед.