Жена без срока годности

Глава 22. Баба с серпом

— Андрей, я не пытаюсь тебя обмануть, — смотрела я по-прежнему через стол на своего оппонента, хотя тот до сих пор не вернулся за него. — Я пытаюсь посодействовать всеми возможными, а на деле единственными возможными, средствами, чтобы помочь ребенку обрести шанс выжить с новыми родителями. Я уверена в этих людях и не собираюсь подставлять себя. Я более ответственно подхожу к выбору людей, от которых в той или иной мере зависит мое благоденствие.

— Во как загнула!

Андрей не всплеснул руками, только голосом выдал бурю неприятных эмоций, даже в лице не изменился. Зато сделал шаг к столу и сел на стул. Стал слишком близким — физически, я каждую щетинку теперь видела.

— Да, не будь ты дураком, мы пили бы сейчас чай в другом месте.

Я не стремилась дать пощечину, но Андрей откинулся на спинку стула.

— Жалеешь?

— Сейчас нет, но при этом я не думаю, что ты был бы хуже отцом для Алекса, чем Сунил. Ты достал меня вопросом, есть мне тебя, в чем обвинить, так вот — только в твоем отъезде. Если бы повернуть время вспять, я не изменила бы ни одного дня в нашей жизни.

— И свое поведение тоже?

— Да, профессиональный выбор я сделала верный. Личный — нет, не совсем, — добавила тут же, заметив подозрительный огонь на дне его глаз. — Если бы я не была настолько затраханной младенцем, я бы нашла лучшие слова, чтобы убедить тебя остаться и дать Америке еще один шанс. Ну и если бы ты не был упертым бараном и позволил мне выйти на работу, пусть и отдав все заработанное няне, мы были бы сейчас в другом месте. И вполне возможно более счастливыми.

— Ты несчастна? — все пытался он пригвоздить меня к стулу взглядом, но я будто назло ему ерзала.

— Ты несчастлив и не желаешь признаться даже самому себе, что совершил ошибку. Решил урвать легкой жизни — ну что, урвал? Счастлив? — скривилась я наконец окончательно, вобрав в себя половину губ.

— Ты была счастлива с ним?

— Да, как бы неприятно не было тебе этого слышать. Я наконец-то встретилась с мужчиной умнее меня!

Я вскочила со стула с желанием схватить его и опустить на голову Андрею, на пустую его башку!

— Тебе повезло выехать на мифе, что в Рашке все умные. Ну и на том, что в Долине просто никого тогда не было, кто мог писать код. Над твоей башкой все звезды сошлись, а ты дурак стал торгашом в Рашке.

— Ты меня всегда дураком считала? — смотрел он на меня снова в упор.

Надоел. Отвернулась за чашками и потом еле сдержала желание зафиндилить обеими ему в рожу.

— Знала. Знала, что ты дурак.

Поставила чашки на стол, а швырнула в него всего лишь коробочку с чайными пакетиками.

— Ты и свое место, и свою жену индусу отдал. Умник!

— Зачем ты вышла за него? У тебя же с документами все впорядке было. Зачем? Если ты даже через двадцать лет такая расистка.

— Не переворачивай мои слова, — к его счастью, я еще не взяла в руки чайник. — Я сказала, что там, где могли быть русские, теперь индусы, и через них не пробиться даже китайцам. Вообще считаю, что скоро весь мир станет индокитаем, потому что представители этих народов не считают, что им все должны, а делают так, чтобы все действительно остались у них в долгу. И да, я Сунила любила. Не так, как тебя. Может, даже не так сильно, но дольше, намного дольше.

— Почему ты развелась?

— Не знаю.

— А со мной — зачем?

— Чтобы подписи твои в налоговой декларации больше не подделывать. Не рисковать всем, что имею, из-за того, кому мы с сыном оказались не так важны, как комфорт. Я тоже самое Сунилу сказала. Что не имеет смысла воевать за отношения, у которых на весах лежат чувства и комфорт. Как бы эти две вещи не сопоставимы по значимости. Наверное, вы с Сунилом чем-то похожи, раз я дважды обожглась на одном и том же.

— А как выстраивать отношения, в которых работа дороже семьи во всех отношениях, как?

Я принялась наполнять чашки кипятком и не спешила с ответом, потом пошла к раковине, чтобы вернуть чайник на базу.

— Марина, ты хотя бы себе тогда ответь…

Я не стала сразу оборачиваться, уперлась ладонями в торец столешницы, опустила голову.

— Ты никогда не ценил мои мозги… Ты их использовал, чтобы получить диплом, а потом они перестали тебя интересовать.

— Марина, мы решились на ребенка. Почему ты отрицаешь это обстоятельство?

— И что? Он тебе мешал?

— Он мешал тебе. Как не в добрые советские времена: родить и выкинуть в ясли, чтобы приблизить золотую эру коммунизма? Ты меня слышала, когда я говорил, что это не вариант? Слышала? Нет, ты меня не слышала!

— Как ребенок не слышит “нет”! — выкрикнула я уже ему в лицо. — Нет, нет, нет… Детский мозг не воспринимает частицу “не”, нужно искать синонимы без нее… С положительной окраской. А ты только и делал, что запрещал мне все. Туда не пойдешь, это делать не будешь… Я много чего не делала, я ничерта себе не позволяла, ни няню, ни уборщицу, ни рестораны… И ради чего? Чтобы ты на полпути все бросил и вильнул хвостом? Нам с таким трудом далась эта гринкарта! Язык! Новые люди! Новые перспективы… От которых ты решил отказаться, когда до них оставался последний шаг. Я тебя любить после этого должна была? Какое право ты имел решать за меня, что мне делать и где жить? Мы приняли решение уехать в Штаты вместе, оставить ребенка решили тоже вместе и вместе решили, что ужмемся, пока я сижу с ребенком дома и пытаюсь между делом делать бесплатные проекты. Да, Алекс оказался беспокойным младенцем. Но я во всем тебе помогала, а где была твоя помощь? Тебе надоело в одностороннем порядке. Ты плюнул мне в лицо. И считаешь, до сих пор, что у нас с тобой могло быть будущее. И скажи, что ты не дурак?

— Ну и как твое будущее без меня? — выплюнул он так же жестко, как и я, только тихо.

— Знаешь, я добилась всего, чего мы планировали добиться вместе. Сама, слышишь? Не с Сунилом. Сама! С Сунилом мы были на равных, всегда, с самого начала… Об одном я, наверное, жалею, что не купила дом, пока он еще стоил полмиллиона, а не два, как сейчас. Сейчас бы это было отличное вложение. Но у меня хотя бы две квартиры есть во Флориде и Сиэтле, которые я сдаю. Купила их после продажи первых акций, взяла кредит только на свое имя, выплачивала со своей зарплаты. И знаешь, я доверилась правильному человеку — Сунил имел право судиться из-за недвижимости во время развода, но мы всегда уважали друг друга. А ты меня — никогда. Ты только угрожал. И сейчас продолжаешь это делать. Еще раз спрашиваю — что ты можешь мне предложить? Потому что ты мне сам по себе не нужен.

— А ты кому-нибудь нужна? — скопировал Андрей мой тон до последней интонации. — Кому-нибудь из своих детей? Или ты больше не вписываешься в их жизнь?

Я непроизвольно сильнее сжала пальцы на чашке: чай колыхнулся, но не перелился через край.

— Мои дети не вылетели из гнезда. Им в нем уютно.

— Может, удобно?

— Пусть удобно! — я опустила чашку, боясь все же расплескать горячий чай. — Алекс умеет пользоваться стиралкой, если ты об этом. Но я могу раз в три дня заняться общей стиркой, пока мы живем вместе. Он еще настирается в своей жизни по самое не хочу. Да, мне будет грустно, когда он наконец решит от меня съехать, но я это переживу, как пережила твоя мать. Но я, в отличие от нее, Алексу не в тягость. И он не испугался привести ко мне свою девушку. Еще не просто ко мне, а к Сунилу и сестре. Это называется доверительными отношениями. А у тебя они с кем-нибудь были? Мне кажется, ты даже мне не доверял…

— В чем?

— Ни в чем, — отчеканила я и, взяв на секунду чашку, сделала обжигающий глоток, глоточек. — В выборе нашего совместного будущего — уж точно. Ответь себе честно: если бы мы работали вдвоем, ты бы не уехал из Америки? Ты бы выбрал ее для жизни?

— Не знаю, — ответил Андрей как-то очень уж быстро. — Я не успел понять Америку. Что тебе в ней так нравится?

Вопрос или нападение? Но у меня есть, чем защищаться:

— Свобода.

— Баба с факелом? — хмыкнул Андрей.

— Уж лучше, чем с веслом или серпом… Хотя тебе вот явно прошлась по яйцам, чтобы ты никак успокоиться не можешь…

Он тоже не притрагивался к чаю, но держал его в руках. Сейчас замер и опустил чашку на стол.

— Может, у кого-то кликает с каждой бабой, у меня, увы, кликнуло только с одной. Ошибка вышла, сбой в системе… Гордись!

— Было б чем! — вжалась я спиной в стул, чтобы быть от Андрея чуть подальше. — Я ничего для этого специально не делала. Это ты явно чего-то не доделал в эти двадцать лет, чтобы у тебя была семья. Новая. Если старый ты не заинтересовался даже в роли приходящего папы.

— Я пока не умею ходить по воде…

— Залетного, — улыбнулась я. — Не так звучит, верно? И верно, что ты просто не у дел по собственному разгильдяйству, но по привычке обвиняешь в этом меня. Ты зачем сейчас выставляешь мне счет за прошлое? Пытаешься за мой счет решить проблему своего настоящего. Вообще-то это мне нужно было б выставить тебе счет: ладно, цену борща и котлет считать не буду, но могу предоставить тебе счета за онлайн-репетиторов и университет. Поделим пополам?

— Да без проблем, хоть с процентами…

— Кто бы сомневался… Сейчас даже с двойными процентами не возьму. Дорога ложка к обеду, как говорится… Ты спрашиваешь, почему я выбрала Сунила? Да потому что он подарил мне самую дорогую вещь в жизни — сон. Еще до начала наших с ним отношений он по-соседски забирал Алекса на пару часов проиграть в футбол, и я спала. Спала! — я повысила голос и воздела руки в потолку. — Тебе не понять, хотя можешь все же вспомнить, что сон намного круче оргазма. Я с ног валилась к выходным, но Алекс не слезал с меня ни вечерами после садика, ни тем более в выходные… Ему хотелось к маме, и плевать ему было на то, что у мамы груда грязного белья скопилось, нужно выбраться к парикмахеру и сделать ногти, потому что все смотрят на клаву и твои пальцы! Ты не представляешь, чего мне стоило получить это гражданство, и ты спрашиваешь, зачем мне Америка? Да затем, что от государства там можно откупиться налогами. Вот зачем! Пока тебе ничего от него не надо, оно тебя не трогает вообще. Вот, что значит свобода! И я ее ни за какие коврижки не отдам. Ну что смотришь? Давайте спорить о вкусе ананасов с теми, кто их ел… — попыталась я состроить злое серьезное лицо.

— В любой стране свобода покупается деньгами… — Андрей наконец принял расслабленную позу, откинувшись на спинку стула и подняв к лицу чашку, словно бокал дорого вина.

Вина… Вины он так и не почувствовал. Не слишком убедительно сказала? Или ему просто пофиг, просто пофиг…

— Не в любой… — говорила я по-прежнему зло. — Я ничего не покупаю, я имею возможность с помощью мозгов ничего не просить от государства. И я не боюсь за своего сына. Он знает с пеленок, что государство ему ничего не должно, но за это и он ничего ему не должен. Квиты. Андрей, понимаешь, мы квиты…

— Со мной?

— И с тобой, получается, тоже. Нам было тяжело в моральном плане и в физическом, а тебе просто не фортило… Карма? Ты веришь в карму?

— Нет. Я верю в людей, для которых отношения пустой звук, у которых на первом месте — их “хочу”.

— Ты говоришь о себе? — хмыкнула я.

— О тебе. Ты променяла замужество на свободу. Твой выбор. Свободный. Чего уж там… За что боролась…

— Ты многое потерял, — качнула я головой, рукой и ногой… Мир еще как-то стоял при этом на месте, пусть и не твердо. — Жаль, что ты этого не понимаешь.

— Гринкарту? Так ее можно восстановить. Гражданство еще можно получить…

— Планируешь?

— Как жизнь припрет. Даже если по старым документам не прокатит, можно открыть бизнес. Думаю, я стою миллионов пять, если избавиться от всего…

— От бизнеса?

— От иллюзий, Марина. Я не могу подарить тебе сон — поздно. Дарил — ты не оценила.

— Это ты так думаешь… Я ценила все, ты — ничего, только свой комфорт. Всегда, к сожалению.

— У тебя была бы со мной лучшая жизнь, поверь. И я говорил тебе, что если не получится в Питере, вернемся…

— Куда ты вернешься? Дурак, да? — подалась я вперед. — Индустрия меняется по щелчку пальцев. Кому ты был бы нужен через год? Ты и тогда прекрасно знал, что это пустой аргумент. Ты никогда бы не вернулся, потому что ты не любил работать в хай-теке. Ну скажи что-то против, скажи! Тебя не иммиграция подкосила, ни деньги — тебе надоело работать по специальности, а попробовать что-то другое в конкурентной среде кишка была тонка! Конечно, под крылышком у дяди спокойнее… Ты просто ноль как личность, ноль… Без палочки, если ты помнишь еще, что такое палочка…

— Та, на которой говно. Ты все сказала? Стало легче? Это вместо сахара к чаю было?

— Нет, не я начала разговор. Не я к тебе пришла. Я четко обозначила границы общения — начать выяснять отношения было твоей идеей. Мне не нужны твои обвинения, а ты обойдешься без моего прощения!

Слова я наконец запила полноценным глотком уже просто теплого чая. Снова получив убийственный взгляд от человека, сидящего напротив, я отвернулась в сторону окна — к чему мучиться невербальным общением, когда оно такое же тупиковое, как и разговор словами.

— Я сказала, что мне от тебя надо. У меня отсутствуют рычаги, чтобы на тебя надавить. Не хочешь помогать ребенку, бог тебе судья…

— Заговорила о боге? С чего вдруг? Еще скажи, что в церковь ходишь!

На повышенный тон я не среагировала, не обернулась — рассматривала хитросплетения нитей в занавесках, наши отношения с Лебедевым, увы, совсем бесхитростными были, как и расставание. Усложнять все это какими-то психологическими выкладками — пустое сотрясание воздуха. Искали комфорта — оба, в итоге оба его нашли, только до кого-то вдруг дошло, что не в комфорте счастье. Не поздно ли, Лебедев?

— Женщина, которая хочет взять больного ребенка, ходит к баптистам петь песенки, если это важно. Но ведь это не важно, Андрей? Ты просто не хочешь нам помогать.

— Может, я наоборот помогаю — помогаю тебе не вляпаться в дерьмо, ты в таком ключе не можешь думать про мой отказ?

— Я готова взять на себя ответственность. Я от ответственности никогда не бежала, тебе это не понять, прекрасно представляю… Если я с твоим родным ребенком не пришла к тебе за помощью, то не сомневайся, сегодня с чужим я к тебе точно не сунусь. Твой комфорт не пострадает.

— Ты меня вообще не слышишь?

Теперь для пущей важности к громкости голоса добавился стук по столу кулаком: причем, постучал Андрей возле моей чашки, перегнувшись через стол. Ложки на блюдце не было, пили ж без сахара, так что ничего не звякнуло. Это был просто такой тук-тук. Можно войти? Никого нет дома. А кто это сказал? Я. Кто это не услышал? Он.

— Андрей, разговор закончен. Итог такой, — я вернула ноги под стол и посмотрела на собеседника прямо. — Ты можешь выстраивать отношения с сыном, если Алекс этого захочет. Больше нам обсуждать нечего.

— Я предложил тебе остаться.

— Я не просила тебя об этом. Если бы я хотела жить в России, то у меня к этому нет никаких препятствий. Я этого не хочу.

— Американская патриотка? — скривил он губы.

— Нет, в нашем поколении нет патриотов. У нас нет Родины ни с большой, ни с маленькой буквы. Мы могли бы стать космополитами, но не доросли до свободы духа. Мы искали комфорт и завязли в нем, как в болоте. Мне комфортно там, где я сейчас. Но если мой комфорт просядет, то я сменю место жительства без всякого сожаления. У нас корни обрубили еще в девяностые, не думаешь? Потерянное поколение… Но, возможно, в этом и есть наше счастье? Мы не верим никому, только цифрам на банковском счете. Причем, счетчик все увеличивается и увеличивается, а мы понимаем, что нам мало, за инфляцией не угнаться никаким зарплатам. Я думала, что вот будет у меня пять миллионов, и можно не думать о будущем. У меня их нет, но я понимаю, что пяти все равно не хватит. Так что, увы, не получится купить меня деньгами. Проблема не в том, что нам с тобой на молоко не хватит, нам друг с другом будет неинтересно. Мы — чужие, не обманывайся. К тому же, ты болен, и не дай бог, действительно заболеешь, американцы заберут все твои миллионы и не вылечат…

— Тогда я поеду в Израиль, там мне хватит на лечение. Или умру — я понял, что хвататься за жизнь незачем.

— А если станет — зачем? В этот момент я не хочу быть рядом с тобой. Такой вариант отказа тебя устраивает?

— Обижает…

Глаза в глаза душу друг друга мы увидели. И ужаснулись.

— Поезд ушел, Андрей. У нас ничего не получится: ни в России, ни в Штатах, ни в Израиле, ни на Бали… Или Кипре. Тогда мы подходили друг другу, сейчас — нет, мы другие, пазл не сойдется, а подтачивать себя в пятьдесят — это такая глупость, что стыдно об этом говорить. Это в молодости боятся остаться в одиночестве, а сейчас… Даже не знаю, — не опустила я глаз, потому что хотела видеть его расширенные от усталости и несуразности собственного поведения зрачки, — мы, наверное, в душе мечтаем об одиночестве, которое когда-то казалось самым страшным из всего того, что может нас ждать в старости. Может, еще о собаке мечтаем… Но точно не о переделке себя под другого.

— А если я приму тебя без всяких переделок?

— Но я не приму тебя, — перебила я, не переставая смотреть Андрею в глаза. — Мне не интересно прошлое. Я еще не настолько стара, чтобы считать, что у меня не может быть будущего. Интересного. Возможно, я даже кого-то встречу…

— Зачем тогда ты едешь к нему? — спросил, не называя имени, точно боялся появления Сунила на этой кухне в этот самый момент.

— Чтобы не идти одной в оперу. Потому что он знает интересные места в Австрии. Потому что я привыкла к совместным путешествиям. Потому что у нас есть дочь, о которой мы можем поговорить. У нас даже есть сын, который тоже может стать предметом для разговора. У нас есть прошлое. Я слишком мало с тобой жила, чтобы нас могло спасти какое-то там прошлое. Я еще раз прошу тебя помочь с вывозом ребенка. Если нет, то, пожалуйста, уйди.

— Дай мне шанс… — и добавил: — Я же дал шанс твой Америке.

— Спасибо за гринку, — кивнула я и сглотнула, почувствовав нестерпимое жжение во рту. — Забыла тебя поблагодарить. Теперь твоя душенька довольна? Теперь ты можешь уйти или помочь, на твой выбор.

— Дай мне шанс, — повторил Андрей медленнее. — Поставь срок: год, два… Я не знаю вообще, сколько мне отмерено… Хочешь, продам бизнес к черту, поеду с тобой в Америку? Мне без разницы.

— Плохо, когда без разницы, — продолжала я держать контакт глазами. — Мне вот тоже без разницы, что ты будешь делать год, два и все то время, которое тебе там кукушка накукушит… Почему я должна слышать твои просьбы, когда ты игнорируешь мои?

— Про ребенка?

— Да, и про него тоже. Давай мне развод или… Прописывай меня и бери ребенка.

— Всех троих?

— У тебя в машине бутылка вина, говоришь? — сказала я, почти перебив, точно театральную затрещину дала.

Или наоборот получила. Тут уж с какой стороны на наш трагикомичный диалог смотреть. Или даже монолог. Два, два самостоятельных произведения, две отдельно прожитые жизни. Две жизненные линии, точно потрепанные шнурки. И даже не в стакане. Родители дома — кто еще помнит такое выражение из нашей юности? Мы не использовали его. Родителей, как таковых, не было у обоих, вот и не стали мы “родителями дома”, шнурками в стакане… Встретились в чужом доме, как чужие. Абсолютно.

— Без полбанки не разберешься… — добавила, встретив в ответ молчание.

— Ты же не пьешь французское? — улыбнулся Андрей.

— Бордо? Только от него крышу сносит вечером, а на утро башка трещит.

— Дешевое берешь, значит.

— От твоего крышу не снесет?

— А хочется?

— Вот что сидишь? Говорю же, принеси вина! — уже смеялась я.

— Я не мальчик, чтобы попасться на твою уловку. Такую простую. Я же сказал — не уйду.

Еще и в воздухе указательным пальцем вывел каждую букву своей фразы, повторяя ее губами, точно под фонеру. Хотелось указать, куда ему идти, хотя бы пальцем — но вместо этого я повторила просьбу:

— Принеси вина. Я уже четвертый день не пью. Самолетный вариант как-то совсем не зашел. Обещаю, дверь не закрою…

Моим обещаниям не поверили — не встали. Даже наоборот: взял и вцепился в стол железной хваткой — пальцы у него не дрожали, это у меня дергалось веко.

— Андрей, зачем ты все усложняешь?

— Ты про вино?

Не хмыкнул, серьезно так спросил, точно вопрос по бизнесу задавал. Так и есть — бизнес, ничего личного.

— Про ребенка. Ты ведь взрослый, ты ведь понимаешь, что нет ничего ценнее жизни ребенка. Понимаешь? Моя подруга — единственный шанс для этой девочки выжить. Ну какое право ты имеешь ей его не дать?

— А брат и сестра вашей девочки не в счет? Какой у них шанс найти семью? Чуть больше нуля? Особенно у мальчика. Почему о них ты не думаешь? Или твоя жалость — избирательна? Или в своей жалости ты способна быть только посредником, но никак не исполнителем? Я предложил тебе взять детей. Что ж ты такая жестокая? Комфорт дороже, так?

— Двойные стандарты у тебя. А дальше твои проблемы — забыл свои слова?

— Так ты же лучше меня. Ты каждым словом пытаешься это доказать. Ну так — будь лучше меня и дальше. Я дам тебе денег, а ты возьмешь няню, о которой мечтала. Тебе, кроме паспорта, чтобы спасти этих детей, ничего не надо.

— И кольца на палец, да? А к кольцу тебя в придачу? И все это на трезвую голову? Неси вино, говорю. Глухой? Совсем глухой?

— Я не юродствую. Я тебе серьезно говорю — бери детей, спасай мир. Мне их взять не с кем, у меня никого нет.

— А если это твоя дочь, ну если подумать? Почему у тебя ничего не екает?

— Не знаю, — теперь Андрей сцепил руки перед собой. — Перегорело что-то. Предохранитель, а таких больше не производят, заменить нечем и некем. Мне было безумно обидно потерять сына, но я проглотил обиду, не подавился. Но решил — больше никогда: ни детей, ни жен.

— Так почему не позвонил? — теперь и я сцепила руки перед собой.

— Один раз в году встреча? Только рану бередить, не думала? Или ты про деньги? Я примерно представлял уровень твоей зарплаты и его… Что, мне к вам с деньгами лезть? Ты бы меня послала — я тебя знаю. Но сейчас верну долг. Леше не нужно, говоришь, так бери на других детей.

— Индульгенцию покупаешь? — повторила я в который раз одну и ту же мысль.

— Нет… Мы тут сидим, перекидываем детские судьбу, точно мячик. По идее с нашим доходом, мы десять детей могли бы взять — всяко лучшее будущее им обеспечили бы, чем может дать детдом. Но ты не спасешь никого, потому что в этом уравнении есть я — а тебе комфорт дороже. Ты мне тогда Тургенева в пример ставила? Про холодные простыни что-то: типа любовь любовью, а спокойствие дороже. Вот что тебе дороже сейчас: жизни троих брошенных детей или поход с бывшим в Венскую оперу? Ну и кто ты после этого? — добавил тут же, не оставив мне паузы для возможного ответа.

— Всех не спасешь, — повторила я слова Веры. — Еще нарожают.

— Тогда зачем ты подарки покупала? Зачем все это? Любовь за деньги не купишь. Уж я точно это знаю.

— А сейчас за что ты ее покупаешь? — чуть ли не выплюнула я,

Пусть до него и не долетело, но на губах точно проступила пена.

— Не покупаю. Я не жду от тебя любови. Никакой. Ее и не было с твоей стороны изначально. Была бы, ты не вышла бы снова замуж меньше чем за год…

— За два…

Но Андрей будто не слышал меня:

— Я ищу компанию, — говорил, точно робот. — У меня другого шанса не сдохнуть в одиночестве не будет. Я не имею права заводить сейчас ни с кем семью. Тем более — детей.

— Ты говоришь как раз про детей, — поджала я губы.

— Про уже существующих. Ты обеспечишь их школой и путевкой в жизнь на мои деньги и без меня. У тебя получится. Большой опыт.

— Пытаешься на совесть давить? На чужую. Своей, должно быть, не осталось. А ведь была, Андрей, была. Списывать тебе с меня было стыдно.

— Думаешь?

— Я уже не знаю, что думать. Принеси вина. Пожалуйста.