Жена без срока годности

Глава 21. Между двух миров

А сейчас было, что посмотреть — в городе, все же приехала в музей под открытым небом. Ходила, бродила, да пила кофе в надежде проснуться. Смотрела по сторонам: все заняты, всем плевать на красоты вокруг. Привыкли, видят только грязь. Впрочем, и я не ослепла. Ещё бы рассмотреть грязь в душах людей, которые на время стали близкими. Хотя бы по местоположению. Вымоталась так, что даже блин с лососем с трудом влез в горло. В ресторан не пошла. Ресторан — это на двоих, на одного — забегаловка. С ресторанами повременим до Вены, там будет пара, достойная меня, пусть некоторые в этом и сомневаются.

Я засомневалась лишь в том, умыться и лечь спать или лечь спать, а умыться утром. Выбрала второе, понимая, что кофе скорее всего даст о себе знать около полуночи, поэтому стоит хватать сон, пока тот сам идет в руки. Я задернула портьеры и вцепилась в край одеяла, чтобы натянуть на нос и на глаза. Уснула почти мгновенно. И так же быстро проснулась — звонили в дверь. Ошиблись дверью, ну ёлы-палы… Осталась лежать в надежде, что догадаются и уйдут без моего ленивого участия, а я сумею снова уснуть. Не ушли, трезвон продолжился. Потом звякнул телефон, у которого я забыла отключить звук. Со всех сторон обложили, ироды! Но Ирод оказался один. Здравствуйте, царь… Царь, здравствуйте…

— Как ты узнал номер квартиры?

От удивления я осталась лежать в позе… Ну да, позе трупа, только пальцами шевелила в надежде нащупать на корпусе телефона кнопку перезагруза…

— Ну, здесь не так много квартир сдается.

— Номер квартиры не узнать, он дается за день до въезда, а я выезжаю через неделю.

— Она же не только буржуйским сервисом пользуется, — хмыкнул Андрей. — А ты понадеялась, что я вспомнил хакерство?

— Ты никогда им не занимался. У тебя мозгов на такое не хватило бы.

— Но их оказалось достаточно, чтобы получить от твоей хозяйки нужную информацию. Да ладно, Марина, к чему сложности? Я у бабушки в подъезде спросил, которая из квартир тут сдается? К счастью, не всех коренных сплетниц из центра выселили. Открой.

— Не собираюсь. Приходи утром. Я уже поужинала.

— Я торт не купил. С пустыми руками.

— Да кто б сомневался!

— Марина, открой, пожалуйста. Не хочешь меня впустить, забери хоть цветы.

— Отдай бабушке у входа. Скажи, что квартирантка оказалась исключительной заразой.

— Не оказалась, а всегда такой была. Марина, ну хватит держать меня за порогом!

Сказал бы — за дурака, я бы еще поняла…

— Приходи завтра.

— Если дверь не откроешь, я завтра никуда с тобой не пойду и уедешь без паспорта.

Шантажист хренов! Я не стала проверять в зеркале боевую раскраску. Даже если тушь отпечаталась на нижнем веке, не беда. Беду я впустила в свою жизнь, встретившись со своим прошлым. Не таким уж и плохим, но прошлым. Я взяла букет. Не приняла, а просто вырвала из рук. Принимать от Лебедева ничего не хотелось.

— А где шампанское? — спросила с издевкой.

Без костюма, в галстуке, только торчит он из выреза джемпера. Брюки, ремень затянут, точно пояс верности.

— Так можно или нельзя?

— Нельзя, — ответила, сунув букет под мышку. — Уходи. Мне это не нужно.

Он шумно выдохнул. Оперся рукой о косяк распахнутой двери.

— Шампанское не покупал. Но в машине есть бутылка хорошего вина. Французского.

— Я пью исключительно грузинские. Иногда калифорнийские, когда хочется кислятины. Сейчас и без вина во рту противно.

— От змеиного яда. Марина, давай за вином схожу? Ты ведь дверь на замок не закроешь? Принесу из магазина грузинское. Ещё и сыр возьму.

— Что тебе надо? Я же сказала, что не буду с тобой спать. Ни с вином, ни без него. Сказала, что у меня свидание с бывшим назначено. Чего ты себе думаешь? Что я за паспорт с тобой спать буду? Ты что, ку-ку? Тебе лет сколько? Забыл?

— Забыл.

Андрей не сменил позы, так и не переступил порог. Завис между квартирой и лестничной площадкой. В безвременье. Болтался между прошлым и настоящим. Ну точно же, как говно в проруби. Но ещё только начало октября. Рановато льду вставать, но и топить его рано тоже, особенно сердечный.

— Зачем пришёл? Ну не дурак же. Не поверю! — хмыкнула я громко, почти рассмеялась.

— Дурак. Можешь не верить. Не знаю… Ну ведь было ж нам когда-то хорошо вместе…

— Давно это было, — все сильнее прижимала я целлофан к телу.

А он скрипел, шуршал, ломался, точно тонкий лёд. Ну не на сердце ведь, не на нем…

— Мне потом ни с одной женщиной так хорошо не было…

— Ну, твои проблемы, — вырвала я букет из-под мышки. — У меня было все хорошо.

— И сколько их было?

Поза не меняется, точно памятник стоит: пальцы одной руки впечатались в дверной косяк, а другой — грелись в кармане брюк.

— Двое, включая тебя. Я не искала разнообразия.

— Или оно не искало тебя… — у этого памятника шевелились исключительно губы. — Тебе секс никогда и не был нужен. Но все же было хорошо, скажи?

— Закрой дверь. С той стороны. А то холодно.

Я не вышла голой. На мне спортивные штаны и теплая кофта, самолетный вариант.

— Согреть не предлагаю. Не хочешь, так не хочешь. Чаем напоишь? Чай в съемных хатах должен же быть. Так я дверь закрою? С этой стороны?

— У тебя чайник дома сломался?

То, что котелок у Андрея не варит, сомневаться больше не приходилось. Приходилось слушать весь его бред.

— У меня нет дома в твоем понимании, — говорил гость медленно, внимательно рассматривая каждую ресничку под моими припухшими со сна веками.

— И теперь добавь — по твоей вине, — проговорила я жестко, чуть не прокусив от злости язык.

Хотя чего там — и без всякой крови привкус во рту был железным. Но без крови в нашем с Лебедевым общении, по всей видимости, не обойтись.

— Оба виноваты, — так же грубо бросил Андрей и хлопнул дверью.

Сквозняк помог оповестить весь дом о моем незапланированном госте.

— Ну, уже хоть что-то… — отступила я от порога и опустила взгляд к начищенным дорогим ботинкам недорогого гостя. — Надоело быть единственной виноватой.

— Хотел сделать тебе приятное.

— Думаешь, сделал? — скривила я губы против воли, хотелось держать хорошую безразличную мину при плохой игре.

— Результат меня не особо интересует… Разуться? Я вообще-то из машины, поставил ее прямо во дворе, ноги вытер…

— Ботинки.

— Нормальные люди говорят — ноги. Если забыла.

— Хотела просто посмотреть на цвет твоих носков.

— Не белые. Кроссовки не ношу.

— Не бегаешь? Евгений Вадимович советует всем бегать.

— Интересуешься российской политикой?

— Нет, здоровьем мужчин после сорока. В спортзал ходишь?

— Да. И в баню с мужиками.

— А с девочками?

— Я женатый человек, забыла?

— Спорт тебе доктора не прописали?

— Я хожу, это полезнее. И сложнее в мегаполисе. Я люблю сложности.

— Перебирайся за город.

— Собаку заведу и переберусь…

И смотрит на меня так пристально, точно эта собака — я.

— Чай без сахара? — спросила, поймав этот тяжелый взгляд и не отпустив.

— Без. Ни алкоголя, ни сладкого. Ни женщин — это не совет докторов, если что… Это твой выбор.

Вместо ответа я повернулась к нему спиной и прошла на кухню. Второй вазы не было, набрала воды в кастрюлю и положила в нее букет, точно не разварившиеся еще спагетти. Андрей не стал комментировать неподобающее обращение с подаренными им цветами. Молча сел к столу, в ботинках. Я нажала на кнопку электрического чайника, в котором оставалась вода с прошлого моего персонального чаепития.

— Зачем тебе это надо? — услышала спиной.

— Что именно? — не повернула я головы в сторону говорящего.

— Ехать к мужику, с которым ты год, как в разводе? Зачем разводилась, — задал он вопрос вообще без паузы, — если уже соскучилась?

— Потому что он уехал. Это тебя не касается, — повернулась я к Андрею лицом, но от столешницы не отошла, прижалась к ней спиной, смирив детское желание сесть на нее задницей, ставшей вдруг до ужаса тяжелой.

— Касается. Очень даже касается, — говорил Андрей мрачно, глядя на меня исподлобья.

Боже, а взгляд у него всегда был открытый… Был. Всегда. Это всегда закончилось двадцать лет тому назад.

— Ты чувствуешь себя свободной? — не сделал он паузы для моего ответа, если он вообще предполагался.

— Да, за свободой я и ехала в Америку.

— Я про твоего мужа говорю, бывшего.

— Бывшего? — подняла я брови. — Которого?

— Бывший у тебя только один. Я — нынешний.

— Так думаешь? — сжала я губы, чтобы не плюнуть. Вот ужас, мне вдруг безумно захотелось увидеть, как моя слюна капает с кончика его носа…

— Так думает российское законодательство. Ему плевать, что у тебя есть американский паспорт. На территории Питера у тебя в паспорте стоит печать с моим именем.

— Андрей, что тебе надо?

— Жену. Мне надо жену. Тебя.

— Зачем?

— Потому что хочу. Потому что меня никто не заставлял на тебе жениться. И никто не заставит с тобой развестись.

— Понятно… — тяжелый вздох во множественном числе был замечательным саундтреком к нашей беседе. — Меняем паспорт, как есть. Понятно. Ничего не поменялось. Да я уже и не хочу заморачиваться с разводом. Я лучше поскорее окажусь на той территории, где я выбираю, какой паспорт показывать пограничнику.

— А ты уверена, что тебя выпустят из России?

— А почему нет?

— А если на тебя будет открыто уголовное дело?

За спиной шипел чайник. Шипел сильнее моего внутреннего голоса. Хотелось схватить его и ошпарить этому нахалу лицо — но тогда я собственноручно дам ему повод накатать на меня заяву в полицию. Да, у них давно полиция… Но берут на лапу, как поганые менты…

— И зачем тебе это надо? — спросила тихо, понимая, что сила моя теперь исключительно в спокойствии.

— Чтобы ты осталась в России и осталась моей женой.

У него все дома? Или я с умалишенным говорю?

— Я тебя нормально спрашиваю — зачем это тебе надо? — процедила я сквозь зубы довольно громко.

До соседей не достучусь, мне бы к его разуму простучаться, хотя бы азбукой Морзе.

— Марина, я говорю на полном серьезе. Ты поставила наш брак на паузу — может, пришло время нажать “резюм-баттон”, если так тебе будет понятнее?

— Я нажала на “делит”, тебя больше нет.

— Я здесь, Марина. Перед твоими глазами, на расстоянии вытянутой руки. И я не шучу.

“Ты просто несешь бред, Андрюш”, — это я подумала, это я не сказала, это читалось в моем взгляде. А он умел его читать. Когда-то. Умеет ли сейчас? И что я сама в состоянии без вербальной подсказки прочитать во взгляде Андрея? Пустоту. А есть ли в нем еще хоть что-то? В его душе…

— Ну и как ты представляешь себе нашу семейную жизнь? — проговорила, даже не спросила, не повысила голоса, сжимая пальцы перед собой в замок. Замок, давным-давно замкнутый на сердце.

— Не знаю. Ты сама сказала, есть варианты.

Голос у Андрея действительно пустой, усталый, немного детский, благодаря сквозящим в нем нудным интонациям.

Я улыбнулась, даже какой-то звук произнесла, малость похожий на смешок.

— Я говорила в прошедшем времени. Двадцать лет назад могли быть варианты. Сейчас — увы…

— Ему ты готова дать второй шанс, хотя он сам с тобой развелся, — смотрел Андрей исподлобья. — Чем я хуже? Я не разводился с тобой.

— Просто сбежал, — уже голосом хмыкнула я.

— Уехал первым. Называй, пожалуйста, вещи своими именами. То, что меня кинули люди, которых я считал порядочными и в какой-то мере друзьями, сломало все мои планы жизнь. Впрочем, я и тебя считал…

Замолчал, не договорил.

— Какой? — произнесла тихо, твердо, безразлично.

— Женой. Вкладывай в это слово, что хочешь… Но я никак не думал, что ты меня бросишь. То, что тебе всегда хотелось оказаться правой, допускал… Что можешь беситься целый год — со скрипом, но тоже принял. То, что ты меня реально бросишь, этой мысли не допускал даже на минуту. Неужели так сложно было позвонить?

— А тебе?

— Я делал хоть какую-то часть.

— Посылал деньги и ждал слова благодарности.

Он не опустил глаз, не склонил головы — чего-то ждал. Благодарности?

— Почему ты его прощаешь, а меня — нет? — не унимался Андрей.

— Да мне не за что его прощать. Разошлись на время, на время сойдемся. Нас больше ни дети не связывают, ни бумажки…

— Нас тоже, в твоем понимании, ничего из этого не связывает.

— Андрей, нас просто ничего не связывает. Понимаешь? Нас связывала учеба, затем эмиграция, потом обида — сейчас не осталось ничего.

— Даже хороших воспоминаний? — продолжал он буравить меня взглядом.

— Они есть.

— Говоришь, все плохое перегорело. Но что-то хорошее ж осталось. Почему ты не даешь мне шанс вернуться в твою жизнь? С ним было двадцать лет. У меня для ровного счета еще четырнадцать в запасе. Собственно шестьдесят лет — средняя продолжительность жизни мужиков в России. В Индии — долгожители, так что еще успеешь с ним пожить, — хмыкнул теперь он. — После меня. Шахматка.

— Андрей, что тебе надо? — уже не могла я смотреть на него без улыбки, хоть и тусклой, и горькой.

— Я устал от одиночества, Марина, — не изменил он позы, не поменял направление взгляда, от которого устала я. — Я не буду перед тобой рисоваться. Не знаю, сколько мне осталось, но мне хочется пожить… Прожить, — чуть кашлянул Андрей, точно бред забил ему горло. — С тобой.

— В одностороннем порядке. Ты не спросил, на что я планирую потратить ближайшие четырнадцать лет?

— Марина, у тебя нет никаких планов. Мы можем разработать их вместе. Я уверен, что ты долго обдумывала свой развод, второй. И я не думаю, что за год что-то настолько кардинально могло поменяться, что тебе снова захотелось за него замуж. А за двадцать лет — может, поверь. Почему ты не желаешь познакомиться со мной?

Я не знала ответа. Сказать, что он не вызывает у меня былых чувств — соврать. Он и раньше ничего не вызывал, кроме… Жалости, наверное. Я думала, наивная, что как-то несправедливо, что такой симпатичный парень на поверку выходил болван болваном, и я взяла над ним шефство. Что, нельзя было этого делать? Но это я в комсомол не успела вступить, а пионером целых четыре года проходила. И в школе нам в нагрузку давали двоечников.

— А чем ты меня можешь заинтересовать? Не что ты можешь мне предложить, предложить ты мне ничего не можешь… В финансовом плане, потому что на данный момент я чувствую себя достаточно упакованной. В моральном… Хотя нет, — скривилась я. — Это тоже неважно, мораль для нищих. Способен ли ты трахать мозги в изощренной форме?

Мой вопрос загнал Андрея в тупик своей тупостью. Смотрит и молчит.

— Сказать, зачем я я тебе позвонила? Мне действительно нужна твоя помощь, но не с паспортом. Мне нужно вывезти в Штаты больного ребенка. Там его ждет принимающая сторона. Мы его… Ее здесь удочерим, а там я уже разберусь, как передать права на нее американской паре. Ты прописываешь меня, показываешь свой доход, мы рассказываем органам опеки, что уже успешно вырастили сына. Затем втроем летим в Израиль, где ты оформляешь в российском консульстве доверенность на меня. Я тем временем в американском делаю ей гостевую визу. И все… Наши пути расходятся. Мне нужно это провернуть как можно быстрее. Девочке необходимо лечение, а мне нужно выходить на работу. Согласен?

— Ты совсем дура, что ли? — наконец-то изменил он позу и откинулся на спинку стула.

— Не поверят? — улыбнулась я змеиной улыбкой. — Поверят, обещаю. Заплатишь, и суд быстро соберут. Тут тоже они должны по-человечески подойти и быстрее выпустить нас в Израиль. Ты еще свои счета из израильской клиники можешь предоставить в качестве доказательства того, что ты знаком с израильской медициной и доверяешь в плане здоровья исключительно жидам. Ну?

— Ты ненормальная? — подкорректировал он немного свой посыл в мой адрес.

Я взяла стул и села напротив, водрузила локти на стол.

— Андрей, я очень даже серьезно говорю сейчас. Ребенок болен, тут он никому не нужен, а там его ждет обеспеченная американская семья и шанс на жизнь. От тебя требуется только юридическая помощь и поездка в Израиль. Все. Ты никогда не обманывал государство? — спросила уже с вызовом. — Может, это действительно пример настоящей лжи во спасение. Хотя мы даже не лжем. Мы женаты по закону Российской Федерации. Все честно.

Андрей скривился. Что, правда, сказанная мной, так сильно разнится с тем, что он талдычит мне которой день — что мы по-прежнему женаты?

— Американцы никогда бы тебя о таком не попросили. Не пудри мне мозги, Мариночка. Думаешь, поверю и сбегу? Ты от меня не избавишься. Так просто.

— А сложно избавиться получится? — я выдержала паузу и, когда Андрей ей не воспользовался, продолжила: — Я говорю правду. Мои знакомые хотят спасти девочку. Моя дочь занимается больными детьми и нашла о ней всю информацию. Пожалуйста, сделай благое дело и спаси ребенка. И это тебе зачтется, там.

— Не спешите нас хоронить, у нас еще здесь дела… — пропел Андрей себе под нос.

— Не юродствуй, — сжала я губы.

— Отчего же… С тобой не жизнь, а песня… Ну что же ты моим цветам совсем не рада… О, сколько раз я сам себе твердил: не надо ей цветы дарить…

— “Белые розы” из каждого матюгальника, помню… Я тут на Невском их рок-вариант от молодежи услышала. Прямо классика стала. Визитная карточка Питера…

— Ты сейчас серьезно говоришь?

— Про “Ласковый май”? — не изменилась я в лице, хотя бы надеялась на это.

— Про ребенка?

Лицо у Андрее впервые стало серьезным, морщины жесткими, виски более контрастными.

— Да, Андрей. Это не шутка. Было бы прекрасно, если бы мы сумели провернуть это благое дело.

— Аферу…

— Называй, как хочешь.

— А если тебя кинут? Что ты с больным ребенком будешь делать?

— С чего это меня должны кинуть? Я знаю этих людей всю жизнь.

— Кидают обычно люди, от которых ожидаешь это меньше всего.

— Я в этом человеке уверена, как в самой себе.

— Ты решила взять больного ребенка?

Я не отвела взгляд, он только сделался более жестким.

— Нет, это не для меня. Я на такое не способна.

— Тогда тем более не делай этого, потому что если тебя кинут, ты останешься с инвалидом на руках против своей воли.

— Мы останемся. Ты этого боишься?

— Нет. Ты останешься, — подчеркнул Андрей грубым тоном.

— Ну так какое твое дело? Какое тебе дело до меня? Я понесу свой крест, как несла все эти годы. Какое твое дело, спрашиваю? Пожалуйста, помоги вывезти девочку. Ее Машей зовут.

— Прости, — не опустил он глаз. — Я не могу на такое подписаться.

— Ты ни на что не подписываешься…

— Нет, там будет стоять моя подпись, и я не смогу оставить тебя одну с больным ребенком.

— Со здоровым смог…

— Хватит! — Андрей резко поднялся, дошел до арки, ведущей из кухни в салон, и схватился за нее руками, распяв себя в воздухе. — Я не бросал тебя. Ты сделала все, чтобы мне некуда было вернуться…

— Ну да…

Он обернулся и держался теперь за стену только одной рукой.

— Даже если я сделал ошибку в двадцать пять, это не значит, что я повторю ее в сорок пять. Если я подпишу с тобой хоть какое соглашение, я буду его выполнять.

— То есть повесишь на меня ребенка, не сделав мне в Израиле доверенность? Так изволь тебя понимать?

Взгляды встретились. Да они, кажется, и не разлучались никогда. Так мы смотрели друг на друга в нашу последнюю встречу двадцать лет тому назад.

— Когда ты плела мне про усыновление по телефону, я был уверен, что ты надо мной стебешься. У тебя серьезно это в голове? Тебе мало двух детей было?

Каков вопрос, таков ответ — тебе явно было мало бросить двоих… Но этого я не сказала.