Жена без срока годности

Глава 4. Футбол в одни ворота

От бесконечной гонки на работе у меня начались жуткие головные боли. В одну среду пришлось даже остаться дома. Сесть за руль я не могла, и Алекса из садика забирала Романна, а потом выставила на улицу поиграть. Во дворе детская площадка только для постояльцев, дети друг друга знают: индусские мамочки с бабушками присмотрят и приведут домой, если шлёпнется. Привели. Только не бабушки, а индусский папа. Я так думала. И обрадовалась, что на мне шорты с футболкой, а не банный халат, в который я завернулась после ледяного душа, который так и не привёл меня в чувства.

— Мы в футбол играли. Он через мяч перекувырнулся. Губу прикусил. Ничего страшного.

Я поблагодарила и повела ребёнка в ванную умываться. Уже поздно, можно не выходить обратно гулять, но сын рвался вернуться в игру. Да что такое — пинать мяч никогда не было его любимым занятием.

Спрятав слезящиеся от боли глаза за темными очками — благо в Калифорнии их можно носить в любую погоду, не вызывая в прохожих никакого недоумения — я вышла на лужайку. Два папы организовали команду в десять малышей, девочек, кстати, тоже не обидели. Один папа белый, второй тот самый индус. Я осталась наблюдать за игрой в надежде поскорее забрать Алекса домой и снова лечь в постель. К счастью, из окон уже потянуло индийскими специями. Скоро основную команду позовут ужинать. Поскорей бы, а то мой голодный желудок начало мутить от привычных восточных ароматов. Очень сильно. Пришлось извиниться, что забираю ребёнка из игры.

— Нам нужно чаще играть вместе, — сказал белый папа по-русски.

Я сначала подумала, что у меня слуховой глюк. Ну не русский он по роже, ну никак. Такой бы на фрица кастинг легко прошёл. Краснощекий, в круглых очках, которые он нервно теребил на вспотевшей переносице.

— Алекс сказал, что вы русские.

Я нервно закивала.

— Вальтер, — протянул он руку для пожатия. — Мы в Германии русский в обязательном порядке в школе учили. Правда, после школы я не говорил по-русски. Так что извини, если что не так…

Это он так на мою отпавшую челюсть, похоже, среагировал.

— У тебя прекрасный русский. Поразительно. Я так по-английски не говорю, увы…

— Заговорите еще. Да, кстати, это ваш новый сосед, — Вальтер махнул в сторону индуса, держащего за руку белого мальчика. Наверное, сына самого Вальтера. — Он тоже из Германии, но из западной части, так что по-русски, увы, не говорит.

Когда они подошли к нам, Вальтер сразу перешёл на прекрасный английский и вкратце пересказал наш с ним разговор. Сунил тоже протянул руку в знак знакомства.

— Я ещё не совсем сосед. Через неделю переезжаю.

— У нас тут хорошо, — пыталась я через головную боль хоть как-то поддержать беседу. — Тебе понравится. И детям тут хорошо… Большая компания.

— Я не женат, детей нет. Я тут на постдокторате в Стэнфорде. Решил вот к работе поближе перебраться. Так что если вдруг мы с твоим мужем сможем комьютить, дай знать.

Да, здесь действительно принято брать с собой попутчика. Бензин экономишь и заодно пользуешься специальной полосой на дороге, потому что в машине больше двух человек — в пробках незаменимо.

— Я в разводе, живу с сыном и работаю близко от тебя, так что могу комьютить, если надо.

Кто ж знал, что от одной машины мы в итоге перейдём к одной постели.

— Ты что, расистка? — встала в позу Романна после того, как заявила, что новый сосед точно положил на меня глаз.

— Нет, но… У нас разная культура…

— Какая нафиг культура! Ещё скажи, что русскому хорошо, то немцу смерть… Совсем ку-ку? Ты сколько думаешь без мужика жить?

— Рома… Ну как бы… Он же… Ну… — уже сделалась я совершенно пунцовой. — Ну, темнокожий…

— Бляха-муха! — разразилась Романна негодованием. — Хуй не по цвету выбирают, а по длине, толщине и твердости…

— Блин, а если я залечу? Ребёнок же… Темный будет…

— Предохраняйся, мать!

— А если… Ну… Не понравится, как жить рядом? Мы же соседи…

— У нас лиз заканчивается. Переедем! Еще отмазки будут? Или он тебе не нравится?

— Ну… — пришлось опустить глаза. — Я вообще о нем, как о мужике, не думала… Если честно… — смутилась уже окончательно, чувствуя, что даже помидор подле меня выглядел бы бледной поганкой.

— Ты ему ещё об этом скажи! — закатывала глаза Романна. — Марина, ты того, ну честно… — постучала бы она с удовольствием не по своей, а по моей голове.

И не кулаком, а кирпичом, на мое желание сделать сейчас морду тем самым кирпичом. В действительности у меня выходил кумач, хоть плачь!

— Ну когда будет другой мужик на горизонте, пошлёшь этого. А на безрыбье и жук таракан… — не сдавалась Романна в желании убедить меня раздвинуть дрожащие ноги.

Но ё-мое, я вообще не знала тогда, как женщины флиртуют с мужиками. Тут же не случай прыгающих в глазах розовых свинок, здесь элементарное желание получить оргазм. Раз в два года. У нас с Андреем не было прощального секса, да вообще никакого не было: мы же с ним не прощались! Мы ругались, а до этого с неспящим из-за режущихся зубов ребёнком никакого желания исполнять, в дополнение к материнскому, ещё и супружеский долг не было. Да и как вы себе это представляете: ты дура тут сдохнешь без меня, а я в ответ: дай-ка, дорогой, я тебя поцелую… Ниже пояса, а ты пока говори, говори ртом. Только уши мне не затыкай, я внимательно слушаю и запоминаю… Как жаль, что не додумалась запустить в спину уходящего Андрея кроссовкой!

— Слушай, с чего ты вообще решила, что я нравлюсь Сунилу? — спросила я соседку дня через три.

— Просто вижу!

— А я не вижу, чтобы он хоть раз что-то мне романтическое сказал. Он говорит о работе и футболе. И об Алексе! Впрочем, это тоже про футбол…

— Пригласи его в любимый Стэнфорд на вечер органной музыки. На одну букву начинаются слова как бы… Даже на три… Буквы.

— Какие слова? — хлопала я ресницами.

— Орган и оргазм. Хоть эстетическое удовольствие получишь! Ну, что? Денег на билеты жалко? Ну, давай я заплачу… Иначе заплачу горючими слезами, поняла?

Поняла и сделала.

— Ты билеты купила, а я за ресторан тогда плачу. Согласна? — выдал Сунил на предложение составить мне на вечер компанию.

Соврала — сказала, что с подругой собиралась пойти, а у неё ребёнок приболел. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Но как тут не начать врать, когда мужики боятся к женщине руку протянуть, чтобы их в домогательстве не обвинили. Как, как соблазнить его? И надо ли вообще это делать?

— Знаешь, Даша, лучше выпускника Стэнфорда сложно было кого-то найти. Принстон, знаешь ли, на другом побережье находится… — нашлась я с достойным ответом, который обязан был стать хорошим отпором такому чисто бабскому хамству.

Я смотрела в глаза незнакомой женщине, изо всех сил пытаясь понять, что же происходит в этот момент в ее душе — голова безусловно сейчас не работала, полностью освободив взлетную полосу для невысоких полетов души недопреклонного возраста. Низенько-низенько летела она: очень низко было лезть в мою душу без надобности. А не попросил ли ее новый работодатель в качестве одолжения прощупать почву? Нет, Андрей не знает, что я в Питере. Пока еще не знает. А знал бы, не стал вмешивать посторонних в личные разборки. Хотя что ему со мной разбираться? Как и мне с ним. Слишком много воды утекло, все слезы смыты, как и воспоминания о любви — в унитаз, где им и место.

У меня же все отлично: я покорила Америку, как и обещала ему — нет, как грозилась. Ну и что ждало бы меня в Питере? Сначала декрет еще на год, а потом материнство под ключ, ибо нефиг в экран пялиться, когда у мужа выпала минутка на семью… Андрей не сидел бы без дела. Дядя никому не позволяет такой роскоши — из любого ломовую лошадь сделает.

Да и вообще в России мы могли оказаться в разводе еще быстрее, потому что в той семье меня и без ребенка не принимали, а с ребенком и подавно стали бы искать поводы выпереть: работаешь — мужу мало внимания, не работаешь — на шее у мужа сидишь… Ну а баб в Питере, готовых увести чужого мужика, пруд пруди. Хорошо, что я не вернулась. Плохо, что сейчас встретилась с Дашей. Пустая трата времени. Она не та, с кем мой бывший станет откровенничать.

Даша хочет вытянуть из меня много-много всего нехорошего ради собственной выгоды: чтобы хоть на секунду воспарить над нами грешными. Ну, над нами — мной и Андреем. Зависть, боже… Я тоже не раз испытывала это чувство, завидуя тому, что и зависти не стоило: это женам, у детей которых был настоящий папа. В такие моменты я изгрызала всю себя за то, что ошиблась с выбором — нет, не тогда, когда молча позволила Андрею улететь из Штатов, а в тот момент, когда он получил от меня согласие первый раз достать свое достоинство из штанов. Ведь я могла встретить другого, ведь могла… И жизнь сложилась бы иначе: я сумела бы создать семью, о которой мечтала в одиноком детстве. Не вышло. Не создала — ни с Андреем, ни с Сунилом. Но Даше я этого не скажу, потому что ей очень хочется услышать от меня нечто подобное.

Ей плохо, ей тоже плохо — воспоет тотчас Дашина гнилая душонка… Моя печёнка это чувствует, а мозг знает наверняка. Нет, ни шиша! Не скажу. Наоборот буду улыбаться, как настоящая американка и плевать… Плевать, даже если Андрей сейчас войдет и спросит, где свидетельство о разводе? Так вот же оно — и так легким движением руки выну я листок официальной бумаги из сумки. Приехала, чтобы привезти, спросит. Да нет же, у меня тут случайно в сумочке оно оказалось. Так, всегда с собой ношу на всякий случай… Вдруг увижу тебя через двадцать лет. А что? Так разве не бывает? Особенно в Питере, самом маленьком городе Земли, потому что свидания тут назначаются исключительно на Невском проспекте.

Почему бы Андрею вдруг не назначить кому-то свидания в том же кафе… Потому что потому… Не по статусу ему… Он уезжал в Штаты за свободой, а вернулся в Россию за золотой кабалой. Не сомневаюсь, что сейчас у него все в шоколаде — и жена как с глянца для статуса. Исключительно для витрины. Не по любви же — любить он не умеет, иначе бы не бросил сына. Хотя бы сына…

Но ладно он, мужик! Как вот его матери за столько лет ни разу не захотелось увидеть внука? Хотя бы в сети посмотреть, но нет, не постучалась в друзья. Жены бывают бывшими, но внуки! Они-то каким боком вдруг становятся посторонними?

— Даш, я о личном тебя не спрашивала и ты не спрашивай, — попыталась я остановить поток собственных мыслей. Сама себе кости перемываю или мозги промываю. — Договорились?

Собственно договорились уже до слова «пока» или «доброй ночи». Это не беседа по душам, это топтание по моей хрупкой душе. Причём в кирзовых сапожищах. Это не звон разбитого бокала, это треск пластиковой упаковки — думала, что давно убрала все эмоции, связанные с первым браком, в долгий ящик, раз отформатировать жёсткий диск памяти не получилось. Даже с учётом отсутствия родственников, способных меня хоть за что-то осудить.

— Да я так… — искренне смутилась Даша. — Мы же больше двадцати лет не виделись. О чем нам говорить, если не о прошлом?

— О выставках, например. Что сейчас стоит в Питере посмотреть?

Даша от смеха прыснула да так неожиданно, что я даже к лицу потянулась — волосы за уши убрала.

— Спроси меня, когда я в последний раз в Эрмитаже была?

— Я сегодня сходила. Почти без очереди получилось.

— Ну… У меня не получится сходить в будний день днем. Я — рабочая кобыла. В театре не помню тоже, когда была.

Напрашивается? Нет, билет куплен один. И пойду я на балет одна.

— Наверное, живи я в Питере, тоже бы театры игнорировала, а так русская культура мне в диковинку.

Даша снова хмыкнула.

— Вся такая американка, да?

— Нет. Просто мало русские коллективы за океаном гастролируют.

Я уже тут на манер бродячего цирка выступила. Пора удалиться под бурные аплодисменты или гробовое молчание, что будет одинаково приятно. Фу… Рассказывать ей, как я соблазнила второго мужа, не буду. Обойдётся!

Хорошее дело браком не назовут, это точно!

Я бы никогда не вышла замуж за Сунила, если бы он был настоящим индусом. И не в цвете кожи дело — дело в голове. Я не люблю полосатые футболки, даже если они с воротничками, а у каждого второго выходца из Индии имеется “полосатый” пунктик. Во-вторых, у меня не достаточно аргументов, чтобы убедить человека в том, что бесполезно надевать куртку и напяливать шапку, если ты продолжаешь в плюс пять ходить в сандалиях на босу ногу. Еще за белые носки в сандалиях у меня не хватит смелости отправить человека лесом прямо в детский сад. В своих коллегах по программерскому цеху я это все просто игнорирую, пряча осуждающий взгляд в мониторе, но быть страусом в личной жизни не получится.

Сунил вел себя и одевался, как европеец, это раз. Говорил по-английски с минимальным акцентом без рычания, это два. И три — он ел мясо, не перебарщивал со специями и спокойно относился к любой кухне. Так что столкновение культур в нашем случае оказалось минимальным. И что еще важнее — мы жили без оглядки на родственников. Он общался со своей немецкой семьей постольку поскольку и был почти что отщепенец: родители были заняты другими внуками и потери одного ребенка как бы и не заметили. Но это все было потом. Сначала было, как водится, слово. До дела мы долго не доходили.

Сунил был умным. Нет, не так — супер-умным, при этом он никогда и ни перед кем не кичился знаниями. Зато я в любой момент могла подойти к нему с любым техническим вопросом и вместо исправления закорючки в коде, он читал мне лекцию, после которой я, вооруженная новыми знаниями, справлялась с задачей сама. Наши фирмы не конкурировали, и все равно Сунил щепетильно относился к коммерческой тайне. Если Рэй Брэдбери, по его словам, получил образование в библиотеке, то вторую степень я получила дома при участии личного профессора. Но это опять же не было главным в наших отношениях…

Сунил любил работу — не деньги, которые она приносила, а именно профессиональные успехи. Пусть только благодаря им он получал желаемый комфорт бытия, но именно процесс творчества стоял во главе угла. Пусть лирики и не согласятся, но технари тоже творят. Даже круче — созидают, особенно в мировой столице технологий. Я чувствовала себя муравьишкой, с утра до вечера несущей в муравейник свою тростинку, тогда как Сунил ходил исключительно по краю — разрабатывал абсолютно новые технологии. Ничто не ново под луной, кроме… Высоких технологий двадцать первого века. Но это опять не суть…

С ним было интересно — каждую минуту. Сунил безусловно был трудоголиком, но не интровертом. Он заканчивал работу и выходил из комнаты. С ним я увидела новый мир и сохранила прежний: друзей, увлечения, привычки в еде. Эти миры не особо пересекались, потому что Сунил без всяких разговоров отпускал меня одну на всякие русские тусовки, в которые не желал вливаться. Он не учил меня, как воспитывать сына, как тратить деньги, как строить профессиональную карьеру. Мне было двадцать шесть, уже состоявшийся человек, чьи интересы не обязаны соответствовать желаниям мужчины на все сто процентов. Единственное, на чем он настаивал в нашей семейной жизни, так это не брать никаких кредитов. Дети не так сильно удерживают людей вместе, как огромные ссуды, рассчитанные на тридцать лет.

Конечно же, я не выходила за него замуж, чтобы развестись, но развод даже в самых счастливых семьях случается довольно часто. Общего у нас было всего три вещи и только одна из них одушевленная: дочь, остальные — постель и совместный отпуск. Счета, на которые поступала зарплата, у нас оставались разные на протяжении всего брака и по соглашению сторон при разводе каждый остался со своим заработанным. Играть по американским правилам, где все пополам плюс содержание супруга с меньшим доходом, мы не захотели и составили свой личный брачный договор, поэтому развод прошел без сучка и без задоринки: так же спокойно, как и свадьба. Никаких сантиментов, кроме усталости, я не испытала. Сунил принял решение развестись так же быстро, как и жениться — это я долго прокручивала в голове сценарии совместного бытия и одинокой старости. За деньги счастье не купишь, нет, но купишь комфорт для тела. А как быть с душой, как? Новой работой, новым мужчиной, новым местом жительства? Вопрос сложный, но я еще ни на минуту не пожалела, что развелась.

Перед сном я говорила с Алексом. Сын сообщил, что звонил Сунил узнать, как у него дела. Про меня не спрашивал. И правильно: про меня он может спросить у меня самой, что и делает — раз в месяц где-то.

— Я не сказал ему, что ты в России. Чтобы не нервничал…

Не знаю, чего сам Алекс нервничает. У меня все хорошо, кроме джетлэга, но и тот пройдет сегодня-завтра — высплюсь наконец и перестану бередить старый пепел в душе. Зола остыла, ею теперь грядки новой жизни удобрить надо, чтобы накопленный опыт дал хорошие всходы.

— Алекс, ну что еще?

Это я спросила вслух у тишины, прорезанной трелью телефонного звонка. Я душ принять не успела. Только разделась. Стоп… Плюс семь. Российский номер. Кто из местных может звонить мне на американский номер? Спам? Что-то слишком виртуозные спамеры нынче пошли…