Спорить с Романной я не стала. У нее есть только правильное мнение и ошибочное. Да и вообще пустая трата времени убеждать другого в том, в чем сам до конца еще не уверен. Даже продумай я над своей проблемой до конца ночи, ни к какому решению все равно бы не пришла, поэтому решила просто выспаться. Не получилось: меня разбудил звонок. Я уже испугалась, что это Андрей решил потащить меня на завтрак — с него станется. Нет, Романна… Не договорила. И даже не поинтересовалась, разбудила меня или нет.
— Я долго думала…
Ну да, ты долго думала, но я почему-то долго не спала. Зевнула, потянулась… Снова зевнула и решила, что ослышалась:
— И решила, что ты должна привезти мне Машеньку.
Я даже не поняла сначала, о какой Машеньке идет речь. Ну не о сказке ж с тремя медведями. А когда поняла, то в зеркале увела бы у себя аж три глаза, потому что двум мало было открыться от ужаса услышанного.
— Ты больная… — пришел мой черед обвинить подругу в сумасшествии.
— Вот абсолютно нет, и понимаю все сопутствующие риски. Я пообщалась с врачами, и они сказали, что в этом возрасте есть большой шанс полного восстановления при необходимом уходе.
— Диагноз по аватарке тебе поставили, да? У тебя ж даже фотографии ребенка нет.
— Нет так нет, — голос Романны звучал зло. — Тогда она тут будет с надлежащим уходом. Там она просто умрет, тебе же так прямо и сказали…
— Нет, мне так не сказали! — я даже закричала. — Я не говорила с врачом, я говорила с ненормальной теткой. И сейчас говорю с такой же сумасшедшей.
— Я абсолютно нормальная, — говорила Романна каким-то совсем неживым голосом. И тут же чуть ли не криком продолжила: — Да, я чокнутая тетка, которая лечит четырнадцатилетнюю собаку от рака, когда ветеринар говорит — усыпи, не мучай ни себя, ни ее, но если лабрадор — единственная радость моего муженька, что прикажешь делать?
— Вот ты Джека спросила про усыновление больного ребенка? Что он тебе на это сказал? — обхватила я себя одеялом, чувствую со сна во всем теле смертельный холод.
— Мне без разницы, что он скажет. Это мне нужен этот ребенок, понимаешь? Да ничерта ты не понимаешь, ты постоянно озабочена тем, чтобы всем вокруг хорошо было. Всем, кроме тебя самой!
— Романна, ты вообще, о чем говоришь?
— О тебе, дорогая, о тебе!
— Я про эту Машу! Ты говоришь о ребенке, который может остаться прикованным к постели на всю жизнь.
— Я говорю о ребенке, которого обрекли на то, чтобы пролежать овощем всю жизнь. А я, знаешь ли, немного разбираюсь в спортивной медицине. Я знаю, как работать с мышцами… Но что тебе объяснять! Ты же у нас пессимистка!
— Я реалистка, Рома, реалистка!
— Нет, ты такая, какая ты есть! А я должна сделать в жизни хоть что-то достойное, понимаешь? Мне полтинник, знаешь, что это такое? Это, твою мать, ты почти старуха, а для чего жила — непонятно!
— Почитай отзывы на своей странице…
— Да, кому-то помогла жопу согнать! Тоже мне достижение! Давай, привози мне девочку, я ее на ноги поставлю — вот увидишь. Ну чего молчишь? Если бы я могла взять ее сама, то не просила бы тебя об услуге.
— И как ты это себе представляешь? — почти что завелась я.
— Я тебе уже вчера сказала, как! Ты мне не доверяешь? Ты меня полжизни знаешь! Я не повешу на тебя больного ребенка. Я ее у тебя прямо в аэропорту заберу.
— Романна, это крест на всю жизнь! У тебя денег не хватит…
— У меня всего хватит… Я оплачу все медицинские счета. Марина, ты мне не доверяешь, ну скажи уже наконец!
— Если бы я не знала, что ты никогда не пьешь, то подумала б, что ты нажралась. Рома, это больной ребенок…
— Он кому-нибудь нужен? Ну? Никому… А мне Бентли не нужен, я лучше на эти деньги дам шанс маленькому человечку. Марина, ну не нужно мне столько денег. Они свалились на меня для благого дела…
— Ты их заработала…
Романна с третьим мужем занималась ремонтом домов. Их компания покупала развалюхи, подмазывала тут и там, поправляла крышу и перепродавала. По чистой случайности перед самым скачком цен на недвижимость, они взяли огромный кредит, чтобы купить в два раза больше домов, чем обычно покупали в год, и… Реально озолотились, даже расплатившись с банком. При разводе ее муж честно поделил все доходы фирмы. Наверное, побоялся судиться с Романной… И я его понимаю.
— Но не потратила, — продолжала она давить на меня через океан. — И теперь у меня есть возможность попытаться вылечить ребенка.
— А если не удастся? Не будь беспочвенной оптимисткой, пожалуйста.
— А об этом я подумаю, когда не удастся. Да хоть в церковь пойду, помогут… А сейчас помоги мне ты. Займись этим прямо сегодня. Я оплачу все расходы. Привези мне ребенка. Скажи, что это срочно. Они же не звери, должны понимать, что лечение нужно начать, как можно быстрее. Подключай своего Андрея — пусть должок отрабатывает. — Какой?
— А у него их много. С какого начнем? — в голос Романны вернулся привычный сарказм. — Марина, ну от твоего брака с этим идиотом должен быть хоть какой-то прок. Алекс — это вообще случайность, генный сбой, и слава богу… Марина, хватит там молчать.
А я не молчала, я куталась в одеяло, не в силах согреться.
— Рома, ты хочешь, чтобы я всю жизнь чувствовала себя виноватой…
— Ты будешь чувствовать себя виноватой, если пройдешь мимо. Мимо этих детей. И мимо меня. Я ее вытащу, я знаю.
— Рома, можно я тебя с врачом свяжу, который обследование делал?
— Нет. Ты понимаешь, что ты обманываешь государство? Тебе лишние свидетели нужны? К тому же, врачи, которые говорят, что ребенок помрет, меня не интересуют.
— А если врач прав?
— А если нет? Вся жизнь состоит из “если”. Вопрос лишь в том, чью сторону ты принимаешь: добра или зла?
— Здравого смысла.
— Выходит, что зла. Марина, сделай это для меня. Иначе мне придется искать кого-то на стороне и платить им за ребенка.
— И как ты это себе представляешь?
— Еще не знаю. Мир не без добрых людей. Не все такие, как ты.
— Рома, я пытаюсь быть реалисткой.
— Нет, ты пытаешься жить без проблем. А это скучно. Скучно жить в гетто с уборщицей, кухаркой, личным шофером и вечным страхом, что кто-то потребует от тебя ответ за твой успех. А твой Сунил хочет тебя в это затянуть. В эту жизнь. Элис у него была таким вот маленьким неудобством в жизни.
— Романна, я знаю, что Сунил тебе не нравится, но хватит наговаривать на человека! Неужели не понимаешь, что мне неприятно это слышать?
— Живи на облачке. Вот увидишь, ему снова надоест жить для кого-то, и он снова сбежит. Он приспособленец. Он на тебе женился из-за скуки.
— Рома, хватит! Ты сама разводилась три раза, и знаешь, что причин для развода — уйма.
— Но не в вашем случае — ему надоело напрягаться. Он захотел комфорта.
— В пятьдесят лет он это действительно заслужил.
— За счет дочери, да? И твоих нервов, тоже да? И ты снова пускаешь его в свою жизнь, чтобы он на них играл. Не понимаешь, что ли, простой вещи — ну притащишь ты его обратно в Долину, он станет обвинять тебя в том, что ты не поехала к нему в Индию. Будет, вот увидишь…
— Пессимистка?
— Оптимистка, Марина. Реалистка во мне говорит, что он снова сбежит, а ты снова будешь плакать и искать, что ты сделала не так. Ты и на смертном одре не поймешь, что мужики козлы не потому что ты в этом виновата, а потому что они такие, какие они есть. Ты привезешь мне Машеньку?
Я аж на подушки рухнула от такого резкого перехода, закрыла глаза и не открыла рта.
— Марина, ты меня слышишь?
— Рома, ты меня не слышишь. Это сумасшествие.
— Сумасшествие было тащиться в Россию, встречаться с Андреем, давить на его совесть — вот это было сумасшествием. Но раз ты уже приперлась туда, то сделай доброе дело — ну хоть не зря съездила.
— Давай я тебе дам телефон Андрея и сама с ним говори. Давай?
Повисла пауза — за ней, наверное, должны были последовать маты.
— После тебя. Если он не согласится, передашь мне трубку.
Если он не согласится… Да, конечно, не согласится! Андрей не сумасшедший какой-то…
— Твое предложение помочь мне с паспортом в силе? — спросила я, набрав его номер.
— Я тебе совместный завтрак предлагал, но не дождался. Уже поел. А сейчас я занят, извини.
— У меня к тебе серьезный разговор.
— Я же сказал — занят.
— Когда освободишься? — выдохнула я обреченно.
— Для разговора?
— А я для чего ж еще?
Последовавшая пауза говорила о том, что Андрей пытается предположить что-то отличное от замены паспорта, но не может. Или просто говорить было не о чем — ни еще, ни вообще: нам с ним. Но надо было. Мне. Или Романне, что вернее. Или Машеньке, которая пока ни сном ни духом, что ее надо спасать. Возможно, и я сама не понимаю пока, что у меня тоже нарисовались в жизни серьезные проблемы в виде… В виде бывших! Оба могли реально нарушить зыбкое равновесие моей реальности… В моем возрасте падать больно, а вставать без посторонней помощи затруднительно. Или я рано себя хороню?
— Андрей, извини, если вчера была резка, — решила прервать тишину, которая могла закониться сбросом звонка. — Пойми, что у меня нервы сдают от домашних проблем. Еще и эта бюрократия чертова…
Молчит. Да что ж это такое? Может, в офисе говорить с бывшей женой не комильфо? Или он вообще не в офисе…
— Ты можешь говорить? — решила все же уточнить, чтобы не расточать зря свое красноречие.
— Можешь по-быстрому? Я реально занят.
— Когда освободишься? Если не сегодня, то завтра. Пропущу очередь, неважно.
— У тебя где очередь? По старому адресу ведь? Пропускай. Завтра я заеду за тобой до завтрака.
— Ты меня утомил со своими завтраками! — чуть повысила я голос, но вовремя осеклась.
Или слишком поздно — Андрей завелся, совсем чуть-чуть, но все же… Нельзя допустить даже толики ссоры сейчас, когда он и на ровном месте может хвостом вильнуть, кобель неподстреленный…
— Хочешь поужинаем, потом позавтракаем?
Предложение, как и голос, казалось грубым. Продолжение нашего театрального вечера, как ни крути… А я не крутила — ни бедрами, ни телефонным шнуром, которого, увы, больше не было, а в далекой юности стационарный телефон спасал нервы лучше водки. Хотелось выпить — безумно, и безумством было бы пить — одной или в обществе незнакомых личностей, это я про Андрея, если что… Если что я напомнила это себе: будь начеку, Мариночка, ты не знаешь, на что способен этот тип джентльменской наружности, и не надо тебе это узнавать. Но узнать о месте встречи все же необходимо.
— Сойдемся на завтраке. Во сколько тебя ждать? Или называй адрес, сама доберусь.
— Я заеду за тобой в восемь, чтобы не стоять в пробках.
— Спасибо.
— Не благодари заранее. Я еще ничего не сделал.
И чувствуется мне — не сделаешь. Еще и пошлешь грубо. Так что же — хоть позавтракаю за Андрюшин счет. Если выставить ему полный, то он до могилы меня кормить должен, но он может меня только в нее свести, сводя счеты. Неужели Лебедев такой мелочный? Ну не может мужик быть таким, не может, не должен. Было же в нем что-то хорошее. Было и сплыло? Но так ведь не бывает. Сидит глубоко — надо разбудить. Надо, но как?
Какие слова подобрать, чтобы убедить его помочь мне? Не с паспортом — с ним разберусь, хотя что уж там, пусть подсуетится, а с ребенком — с чужим и для чужого человека. Сумасшедшая Романна, но она всегда такой была — другая бы не выжила и без другой я не выжила бы тоже.
— Мам, у тебя все хорошо? — это спросила меня дочь, глядя на мою физиономию на экране.
— Плохо сплю. И мало. Я еще не привела себя в порядок.
И мысли до сих пор в разброд. Не время говорить с ребенком, но я не могла не принять входящий звонок.
— У тебя все хорошо? — решила увести разговор в безопасное и тупиковое русло.
Не будет отвечать — у нее все отлично, всегда… Так их научили отвечать на любой личный вопрос. А нас нет — мы всегда жалуемся друг другу на жизнь, и из-за этого у нас присутствует безумный разрыв поколений, отцы и дети — мы и они. Они — с другой планеты, из другого мира, с другими ценностями, точно не нашим молоком вскормленные.
— Все хорошо. Не переживай.
Кто б сомневался!
— Скажи, сколько денег ты потратила на сирот, и наш фонд пришлет тебе налоговую форму.
— Не надо, это лишнее.
— Нет, мама, так положено. Пришли форму и не выкидывай чеки. Надеюсь, ты их еще не выкинула?
Не выкинула — дурацкая привычка запихивать всю грязь в сумку. Осталась с девяностых, когда в городе в целях безопасности убрали все урны, а мусорить не позволяло воспитание. А этим что не позволяет воспитание? Говорить не как роботы, открывать чувства не только перед психологом? Я же мама, я не посторонняя тетка.
— Элис, эти дети не сироты. Мама у них жива, только лишена родительских прав.
— Мне не нужны эти подробности. Ты чеки не выкидывай.
— Они на русском.
— Да ну и что? Ты же ни разу не попадала под аудит налоговой, и у тебя в этом году доходов нет. Ты же безработная.
— Я еще пособие получаю, и я почти нашла работу. Меня пригласили в стартап.
— Поздравляю.
— Спасибо.
Да что же за разговор такой дурацкий с ребенком происходит?
— Я с твоим отцом вчера говорила.
— Меня это не интересует, — продолжила Элис тем же пустым тоном, в котором проходил весь наш разговор.
— Он приедет на Рождество. Мы все поедем в горы.
— Вы — это кто?
— Мы — это мы. Пожалуйста, Элис, не игнорируй семейные каникулы.
— Мы больше не семья. И я планирую работать в детском лагере, — добавила тут же, чтобы я рта не успела раскрыть.
Сунил, ну е-мое! Не мог разве подготовить дочь к своему отъезду по-человечески, а не через жопу, как расставание со мной.
— Я тут заметил, что мы давно не проводили выходные вдвоем, — начинал он издалека.
— Ну так давай куда-нибудь сходим? — была моя первая нормальная реакция.
— А, может, не надо? Может, это знак, что нам лучше отдыхается по одиночке?
— Возможно, — не заподозрила я ничего подозрительного.
А надо было — надо было дело с разводом изначально брать в свои руки. Его длительные командировки должны были стать для меня толчком к действиям — а я была слишком занята работой, чтобы думать о разваливающейся семье. А ведь было, что спасать, было…