Жена без срока годности

Глава 36. Выхода нет

Последний день в Израиле вышел воистину жарким и душным. Из-за разговора с Элис.

— Я завтра возвращаюсь домой, — начала я издалека, а оказалась сразу в эпицентре землетрясения: пол лишь чудом не ушел из-под ног.

Голова немного закружилась — мне бы больше воды пить, святой, с градусами…

— Мам, я все знаю: и про детей, и про Эндрю.

Эндрю — я даже не сразу поняла, кто это такой. А… Тот, кто слинял с детьми в бассейн, чтобы не иметь никакого отношения к Машиным крикам. То ли живот снова болел, то ли под кондиционером было холодно, то ли я взялась укладывать ее не в то время. Сейчас она пять минут, как спала, но я не рискнула уйти на балкон — просто вышла в соседнюю комнату, благо номер остался полностью в моем распоряжении. Надолго? Поговорить времени хватит. Элис не из болтливых. Во всяком случае, не со мной.

— Алекс сказал?

— Нет, Вера. Мы с ней созванивались по поводу работы фонда. Я тебя поздравляю.

Господи, как же тяжело говорить с детьми на чужом мне языке! По-русски я бы знала, что меня подкалывают, что надо мной издеваются, а тут меня реально могли поздравлять… С чем только, не знаю. И Элис не знает толком.

— Спасибо, — попыталась я отреагировать на слова поздравления наиболее нейтральным образом.

— Тебе будет тяжело, — Ну хоть это Элис понимает. — Особенно с маленькой, но я знаю социальных работником из нашего округа, я прислала тебе на почту их контакты. Я так же могу организовать тебе онлайн-консультацию со своим профессором…

— Я справлюсь, — выдохнула я, поняв, что про Романну ей ничего неизвестно. Да и откуда — про наши махинации с законом я Вере ж не заикалась, и она не должна была ничего сказать про моего “мужа” — она же не знает, что Элис ничего не знает…

— Тебе нужна будет помощь, я знаю.

Все за меня все знают.

— Мне Романна поможет. Вдвоем мы справимся.

— А что она понимает в детях… — Ох, вот и вылезло подростковое всезнайство.

— Она нашла специалистов. Но если возникнут проблемы, я дам тебе знать. У тебя, как дела? На День Благодарения приедешь?

— Конечно, повидать всю семью и с некоторыми ее членами увидеться впервые. Ты очень вкусно индюшку готовишь, разве я могу ее пропустить? А Мирра обязательно испечет свой фирменный тыквенный пирог.

— Мы могли бы пригласить папу, — ступила я на качающуюся болотную кочку.

— Зачем нам два папы за одним столом? — Вот это уже был сарказм.

— Папа — один и у каждого свой. Я уверена, что Сунил приедет, если ты ему позвонишь.

— Это семейный праздник, ты забыла?

Ох, лучше бы я не начинала…

— Ты сама купишь билет на поезд или послать за тобой Алекса? — решила закончить я разговор, пока не выяснила еще что-нибудь интересное из их разговора с Верой.

— Я приеду на поезде. Не надо обо мне беспокоиться, у тебя есть дела поважнее.

— У меня никогда не будет дел важнее тебя, — перебила я дочь. — У меня только два ребенка, которые зовут меня мамой.

— И эти будут звать, я уверена. И я тобой горжусь, честно! Это достойный поступок, даже если ты повела себя не очень достойно.

Хорошо, что я ничего не съела и не выпила перед звонком — сейчас меня скрутило жгутом. Я стояла у стеклянных дверей, и пришлось пятиться, чтобы отыскать диван и опору для трясущихся коленей.

— Что я сделала не так? — проговорила я хриплым шепотом, понимая, что разговора о моих мужчинах не избежать, дочь взрослая и вопросы у нее теперь взрослые.

— Ты все сделала правильно. Если законы дебильные, их нужно обходить. И ты врала в России. Там все врут, это не страшно.

Это страшно, очень страшно, Элис… Хотела сказать я, но не сказала. Неужели она подтвердила Вере, что я вывезла детей обманом через Израиль в Америку? Может, за этим Верочка и звонила? Нужно было предупредить дочь! Но я совершенно забыла про их дурацкий фонд и возможные контакты.

— Я не врала. Для России я только россиянка, они не признают двойного гражданства, а для Америки я только американка, и их не интересует, каким образом мне удалось усыновить детей. На документе стоит апостиль, это двойное подтверждения его подлинности, — говорила я уже совсем тихо.

— Главное, что ты вывезла их, здесь у них будет все необходимое, чтобы стать достойными законопослушными гражданами.

Началось… Боже, только бы в России ничего не началось! Если привезти детей обратно, до них дотянется опека и заберет у Андрея. И никто не подумает про будущее детей при этом…

— Элис, все будет хорошо, я тоже так думаю…

И не думаю, что она что-то поняла про Андрея. Даже Алекс не понял, кажется, что я с его отцом повязана этими детьми. Он, наверное, не придал особого значения, когда я говорила ему про мой заочный развод. Надеюсь, разговоров о моем гражданском статусе с детьми не возникнет. Тогда я предстану перед ними лгуньей в квадрате!

— Мне просто нужна была помощь с бюрократами. Ну и Алекс сможет пообщаться с отцом, — тараторила я немеющим ртом. — Конечно, они посторонние люди…

— Тебя это не должно трогать. Это проблемы Алекса.

— Очень надеюсь, что это не станет для него проблемой. Он отца не помнит совершенно, так что никаких обид, верно?

— Ты снова решила говорить о Суниле? — повысила голос моя дочь.

— Не называй отца по имени. Пожалуйста. Хотя бы в разговорах со мной. Мне это неприятно. Если я приглашу его на Рождество, ты не будешь против?

— А Эндрю не будет против?

— У него своя жизнь, у меня — своя, Элис. Он приехал восстанавливать документы.

— Ты к нему до сих пор что-то чувствуешь?

В голосе Элис я услышала очередной вызов.

— Ничего.

— Вот и я к Сунилу ничего не чувствую…

Бедный ребенок, ну за что она себя так мучает?

— А если я скажу, что даже бывших мужей не бывает, тем более отцов, ты меня поймешь?

— Лет через двадцать, наверное. Ты хочешь сделать всем хорошо. Это похвально, мама, но Сунил это не оценит.

— Я делаю это для тебя. Это твой отец, и я очень рада, что именно он — твой отец.

— А то, что ты родила сына от Эндрю, ты жалеешь?

— Нет, Элис. Я ни о чем не жалею.

— Вот и я ни о чем не жалею, мама.

Непробиваемая стена — так и скажу Сунилу, через двадцать лет дочь тебя простит.

— Пришли мне фотки детей, пожалуйста.

— Для отчета? — скривилась я, чувствуя на глазах слезы.

— Да, я сделаю презентацию про тебя.

— Не надо, пожалуйста. Элис, я нарушила закон, понимаешь? Ради этих детей. Чем меньше мы будем светиться, тем лучше. Я прошу тебя, никому ни слова.

— Я не скажу, что ты усыновила их из России, я скажу, что ты привезла их с постсоветского пространства. Ты же родилась в СССР, я почти не солгу.

— Зачем тебе это надо?

— Я горжусь тобой, мама. И я хочу, чтобы все это знали.

— Элис, пожалуйста, только не навреди мне.

— Я никогда не наврежу тебе, мама. Я же тебя люблю.

Боже, Элис, знала бы, как ты мне уже навредила… Не пошли ты меня к этой Вере, я бы не отвоевывала у своего бывшего мужа ночью простыню — она слишком тонкая, слишком легкая, слишком маленькая тут… Размер для новобрачных, которые спят, прижавшись друг к другу, а не по разные стороны кровати.

Привычка? Мы двадцать лет прожили по разные стороны океана. Или… Нам лучше держаться за край матраса, чтобы не броситься друг другу в объятия и не продавить его самым безобразным образом.

На пару часов я оказалась одна с тремя детьми. Или с двумя. Дима не был ребенком, и рассказ Веры, что он больше недели самостоятельно заботился о сестрах, давно не казался мне чем-то фантастическим. Не будь Димы, я бы купила для Дианы поводок, чтобы не потерять ее в аэропорту, но брат был куда лучшим вариантом. Мне даже не приходилось на него оборачиваться — я знала, что дети не отстают от меня ни на шаг. Занимала меня только Маша. Это по размеру она была младенцем, но, увы, укачать ее на груди за десять минут никогда не получалось. Автокресло за неделю не стало для нее домом, и всю дорогу до аэропорта я умолял ее не выплевывать пустышку, но это было пустое. Дети совершенно не реагировали на вопли сестры, для них это давно стало привычным, белым шумом, зато у меня успела выработаться привычка виновато улыбаться и извиняться перед всеми за причиненный Машей дискомфорт.

Сейчас я не оборачивалась — смотрела вперед, но не в будущее, а просто на дорогу. Не хотелось строить никаких предположений по поводу того, что ждет меня по ту сторону океана, потому что воображение рисовало целое море вариантов! Душу скребла лишь одна мысль, что ради будущего детей мне нельзя отпускать их в Россию, а это значит, я останусь с ними одна. Андрей уедет — тут нет никаких сомнений, у него бизнес и собственность в России. Управлять всем этим через океан будет очень сложно, и скорее всего он сорвется в Россию, как только получит новую зеленую карту, не думая, прицепятся к нему на границе или нет. Становиться по-настоящему постоянным резидентом Штатов он явно не собирается.

— Ну что, надеялась, что я не полечу? — встретил нас папашка подле стоек регистрации.

Я ввела онлайн все данные детей для американской стороны, но мне все равно живьем нужно было получить бирку на автокресло. Диана снова обнималась с Андреем, и я уже представляла лужу из слез, которое буду вытирать, когда он свалит в Питер. Какое счастье, что Алекс был на год младше. Он иногда спрашивал, где папа, но скорее на автомате, чем в ожидании ответа. Перед школой я четко донесла до него мысль, что папа живет далеко и оттуда не летают самолеты. Не могла же сказать, что мы просто ему не нужны. Потом как-то все вопросы сошли на нет: сами собой или с появлением в жизни сына Сунила, не важно. Что я скажу Диане — папа улетел, но обещал вернуться? Ей он действительно может такое пообещать. Нам с Алексом он ничего подобного не говорил и не сделал. Сегодняшний подлет не считается — он летит за своей грин-картой ради американского гражданства в будущем, не нужно строить никаких иллюзий. Лучше запустить этот процесс в кругу семьи, чем жить в чужой стране одному — ему повезло, а вот мне — еще непонятно.

Везунчики сдали багаж и принялись ждать посадки в самолет. Я знала, что для меня она не будет мягкой. И надеялась, что хотя бы не мокрой — в очередной раз сесть в лужу мне не хотелось. А в бизнесс-класс не получилось. Хождение между салонами не лучшее занятие, а мешать людям из первого класса соседством с детьми не хотелось. Поведение детей предсказать невозможно, как, впрочем, и уровень комфорта за свои деньги. Андрей отказался покупать Маше отдельное место, сказав, что мы должны сидеть все вместе. Вместе… Но не на месте. Мы поочередно носили Машу по проходу, чтобы развлечь и успокоить крик.

На своем месте я себя ну никак не чувствовала, а после многочасового перелета вышла не то, что полусонной, а полуживой. Кофе, который я попросила подать мне без молока и сахара, кислым комом стоял в горле и не помогал открыть глаза. Нервы были обнажены, и я боялась сорваться на детях, которым было в сто крат хуже и непривычнее.

— Марина, я поведу машину, — сказал Андрей, но получил от меня убийственный взгляд. Не спали мы оба — и я не хочу давать ему мою машину. Она — моя, и точка!

— Я в порядке, — лгала я.

Ложь станет моей второй натурой, потому что слышать о себе правду Андрей явно не хочет.

— Подожди!

Маша весь полет с меня не слезала и сейчас висела снова на мне, поэтому Андрей остался в очереди с двумя детьми, а я пошла к работнику аэропорта узнать, примут ли детей на паспортном контроле для граждан.

— У меня гражданство, у мужа — гринкарта, а детей мы только что усыновили, поэтому у них виза. В какую очередь нам вставать?

В ответ нам просто открыли ленту и пропустили без очереди к первому освободившемуся офицеру. После стандартной фразы “Добро пожаловать домой”, он не глядя проштамповал паспорта детей и замер над раскрытым русским паспортом Андрея. В эту минуту я не дышала.

— Добро пожаловать… назад, — улыбнулся офицер и специально выдержал паузу, в которую заменил “домой” на “назад”. — Надеюсь, дети не разучатся говорить по-русски. Я очень жалею, что мои родители не сохранили у меня греческий язык. Я не смог взрослым выучить его самостоятельно.

— Наши старшие дети говорят на нескольких языках, — нервно улыбнулась я.

— Счастливые. Хорошего дня!

Я крепче сжала руку Димы и потянула его к выходу.

— Что он сказал? — спросил мальчик.

— Сказал, чтобы ты не забывал русский.

— А разве я успею забыть? Мы же сюда ненадолго?

— Не успеешь, — сильнее сжала я его руку и почувствовала, что сердце бьется уже прямо в горле.

Чертов кофе! Чертов Андрей! И эта бесконечная ложь…

— Они теперь не проверяют наличие в багаже колбасы и шкурок от банана? — спросил Андрей.

— Никогда не проверяли. Эти идиоты до сих пор верят всем на слово, и эта вера фраера погубит… Мир изменился очень сильно, веры никому больше нет… Только собачьему нюху. Пойдемте на биглов смотреть!

Я потянула старших детей к ленте багажа. Младшая все равно висела на мне. Андрей нес рюкзак с детскими вещами и вез автокресло. Чемоданы нам еще предстояло забрать, но сейчас мы просто с интересом смотрели, как вдоль карусели бродят несколько собак.

— Интересно, а выкинутую колбасу они им скармливают?

— Андрюш, тебя больше ничья судьба не волнует, только колбасы?

— С остальными все более-менее понятно, а вот с колбасой — нет.

— Я хочу такую же! — Диана начала тыкать пальцем в бигла.

— Это служебная собака. Ей дома будет скучно, — быстро нашелся с ответом Андрей.

— А какой будет не скучно?

— Спроси у мамы, — перевел он стрелки на…

На меня?

— У тети Марины, — пояснил Дима сестре и разъяснил взрослым, что не все так просто, как им хочется. А что нам хочется?

— Я хочу собаку! — запрыгала вокруг меня Диана.

Я не опустила к ней глаза, смотрела перед собой на электронное табло.

— Я тоже.

Только собаку для полного счастья мне и не хватало. Я достала телефон, чтобы проверить ответ от сына, написала Алексу сообщение еще из самолета, как только приземлились. Он прислал мне координаты машины.

— Ты дома? — спросила его в письменном виде.

— Нет, конечно. Я только выехал из аэропорта, чтобы тебе меньше за парковку платить. Хочешь, чтобы я приехал к тебе? Тебе нужна помощь?

— Как хочешь, — набрала я дрожащими пальцами.

— Я приеду без Мирры.

— Как хочешь.

— Я хочу. Я соскучился, мам, — и прислал смайлик.

Засранец! Отцовские гены, от них никакое воспитание не спасет. Пишет по-русски, уверена, голосом, потому что без ошибок. Было дело, я так радовалась его грамотности, но он сознался, что это Гугл такой умный…

— Все хорошо? — внимательно смотрел на меня Андрей.

— Да, забирай багаж и пошли.

Тележка не понадобилась, у нас три чемодана на колесиках. И дети не совсем одуревшие. Конечно, оба отрубятся, только мы сядем в машину. В самолете они спали суммарно часа четыре, не больше.

— Ничего не изменилось. Ремонтировали аэропорт?

— Откуда я знаю! Кто обращает на такое внимание!

Тот, кто прилетает раз в двадцать лет. Мы заняли целый лифт и спустились на крытую парковку, где я быстро нашла машину.

— Почему у тебя машина белая? — спросила Диана, и я вздрогнула.

Не от вопроса — не от самого, а то, как он был задан. Полностью и без ошибок. Наверное, научилась у Андрея, который задавал мне слишком много вопросов, точно снова вошел в возраст “почемучек”.

— Потому что тут очень жарко. Чтобы машина не нагревалась сильно.

— Но на белом грязь видна? — вмешался Дима.

— Нужно просто чаще мыть машину.

На людях тоже грязь видна, но тут посылай их в баню, не посылай — чище от этого их души не становятся. Люди не кусок железа, они хуже. Иногда просто кусок говна…

Я присела подле переднего колеса и сунула руку под крыло, вынула ее уже с ключом.

— Только ты знаешь это место? — хмыкнул Андрей.

— Это всего лишь кусок железа. И Алекс только что уехал.

Андрей опустил глаза — не знаю, почему. И не хочу знать. Открыла машину и велела поставить кресло рядом с другим, заботливо установленным сыном. Надеюсь, Диме не долго мучиться между креслами. Буду сажать его вперед — очень надеюсь, что вместе с Андреем мы будем в машине не часто… Вместе мы только в месте… Вопрос, в каком?

Мы долго выезжали из аэропорта — я четко следовала за стрелочками exit, прекрасно понимая, что “выхода” из моей ситуации нет и не будет, потому что это замкнутый круг. Сейчас за рулем я почувствовала себя все той же двадцатилетней, которую Андрей чил водить машину. Автошкола в Питере давалась с большим трудом, и после второй неудачи, Андрей купил мне права, чтобы мы успели оформить международные — с ними, как нам объяснили, будет легче получить американские. Во всяком случае, мы с первых дней могли водить машину на американской земле, и я, пока он работал, не была прикована к дому. Общественный транспорт в Долине тогда и сейчас оставлял желать лучшего, но Андрей долго орал на меня, когда сидел на месте пассажира, но наши отношения закончились совсем по другой причине. Сейчас он молчал — из-за детей или я наконец стала более-менее сносно водить машину? На этот вопрос ответ меня не интересовал.

— Дороги лучше не стали, — вдруг выдал мой великовозрастный пассажир.

— Почему же? Стали — раздалбливают, как и раньше, через месяц, а вот народа стало раз в пять больше ездить. Ты еще спроси, новые станции метро построили? На которые мы начинали двадцать лет тому назад платить налог. Целых две, представляешь? За двадцать лет…

— Зато каждая вторая машина — Тесла. У тебя почему не Тесла?

— Потому что… Купи себе Теслу, теперь в очереди стоять не надо.

— Зачем нам вторая машина? Я буду возить тебя на работу. Ты же мечтала поменяться местами…

Он хмыкнул, а мне захотелось дать ему подзатыльник. Пользуется присутствием в машине детей — сволочь. Вот сволочь и есть, каким ты был, таким ты и остался, только раньше был любимой сволочью, а теперь просто тварь невыносимая. И это было действительно невыносимо. И газу не прибавить, чтобы быстрее оказаться вне машины, в четырех стенах будет все же не так тесто. Пробка огромная — как всегда. Конечно, скажет сейчас, не чета питерским, не говоря уже про московские, но какое это имеет значение для водителя — пробка она и в Калифорнии пробка.

Но Андрей ничего не сказал и вообще не произнес больше ни одного “почему”. Наверное, догадался, почему у меня дрожат на руле руки. В зеркале заднего вида я видела напряженные глаза Димы — за всеми нашими взрослыми телодвижениями мы совершенно забыли, что ему страшно. Он в отличие от сестер понимает, что находится в чужой стране, где говорят на чужом языке, с чужими ему людьми и все вокруг чужое.

— Дима, через полчаса будем дома.

Дома — дома у него нет, дом у него забрали и за последние две недели он где только не спал. Что такое своя собственная кровать знают только люди, ее потерявшие. На курсах опекунства Романне рассказывали, что дети, часто меняющие дома, держат рюкзак собранным и не украшают ничем стены комнаты, потому что не хотят родниться с новым местом, чтобы потом не вырывать себя с корнями. В счастливых домах все стены утыканы дырками от кнопок, на которых болтались фотографии и рисунки. Стены в съемных домах покрашены идеально, но сейчас я готова расстаться с депозитом, только бы Дима сам воткнул первую кнопку в стену. Можно, конечно, использовать двусторонний скотч. Заодно имея на кухне двойной в качестве снотворного.

Но женский алкоголизм принес столько несчастья этой планете. Не мужской, нет… От пьющего отца можно сбежать, а вот без матери никуда не убежишь. Дима ведь ждал, ждал мать до последнего — не верил, что его бросили. И не поверит никогда. Как не верила я, что Андрей ушел. Ведь это значит, что я не была в его жизни самым главным. А сейчас у кого тут главенство? Снова у его “хочу”?

А что хочется мне, кроме того, чтобы рухнуть в кровать и уснуть сном праведника? Ничего. И этот сон я заслужила — мне дали по одной щеке, а я подставила другую. Завтра снова стану человеком, дома, как говорится, и стены лечат. Стены без дырочек от кнопочек. Дети в этот дом не приносили уже свои школьные поделки. Мы переехали сюда ради хорошей старшей школы для Элис, и я ничего не знаю про среднюю, в которую следует записать Диму, и уж точно ничего про начальную, хотя в начальной тут все равно ничему не учат, кроме дружбы, спорта и пения. Читать и писать дети выучиваются как-то между делом, а считать — это у них в крови. А взрослых учи не учи, все равно постоянно просчитываются… в личной жизни.

— Здесь раньше был пустырь, верно? — вспомнил Андрей, что давненько ничего у меня не спрашивал, как только мы подъехали к парку с новыми таунхаусами.

Последнее время мы снимали исключительно у частников, потому что на продажу строилось намного больше домов, чем под сдачу. Гостиничные комплексы в основном подлатывали или возводили поближе к офисам, в районах, где ещё не появилось школ с именем.

— Зона отчуждения? Какому идиоту пришло на ум строить дома так близко к трассе? Окна хоть открыть можно?

— Еще спроси, кто провел дорогу вдоль парка! Наши окна выходят во двор, а подоконник нужно протирать куда реже, чем в Питере. Ты чем-то не доволен? Купи дом в заповеднике. А меня устраивают школы и возможность прямо из дверей дома оказаться на парковой дорожке, мы с подругой бегаем по утрам, а дети довольно долго катались на великах — десять километров туда-обратно выходило. Еще вопросы будут?

— Сколько ты платишь за съем?

— Деньги я обсуждать с тобой не намерена. И вообще при детях…

— Дети спят, все трое. Так сколько?

— Я не возьму с тебя за постой, не переживай.

— Марина, хватит издеваться! — прорычал он тихо, чтобы не потревожить сон детей. — Не выгодно ли переехать в дом и не жить с соседями за стенкой?

Мы уже въехали в гараж. Он занимал первый уровень и делил его с прачечной, отсюда лестница вела на второй этаж с кухней, гостиной и небольшой спальней, переделанной под кабинет. Выше располагались три спальни и две ванных комнаты, внизу был только туалет с раковиной. На территории в общем пользовании жильцов имелись тренажерный зал, бассейн с джакузи, столики для пикника с грилем и детская площадка. Начинали мы жить с соседями над головой, но больше не снимали квартиры, только таунхаусы. Теперь топаем только сами над собой и не тратимся на спортзалы и бассейны.

— У меня до марта контракт, разрывать его я не собираюсь. Если не продлят, буду думать. Но ты как-то забываешь про школу для Димы. Мы в любом случае завязаны на этом районе, а это, если честно, единственная новая постройка здесь.

— Ты хотела дом. Нет?

— Мечтала. Двадцать лет назад. Не все мечты сбываются. Ещё я мечтала о счастливой семейной жизни. Знаешь, я ещё та была мечтательница! — добавила с откровенной циничной улыбкой.

— А ты не подумала, что иногда у мужика берет двадцать лет, чтобы исполнить мечту женщины? Сейчас я могу купить тебе дом и дать семью, а счастье… Мне кажется, это женская работа. Ты так не думаешь?

Я не хотела ни о чем думать. Велела ему выметаться из машины. Детей я решила не тревожить. Опустила все стекла — пусть спать.

— Не закрывай!

Это было сказано по-английски. Я не успела отдернуть руку от выключателя, и двери пришлось зависнуть над головой Алекса и замигать сигнальными лампочками, когда тот вбежал с яркого солнца в темноту гаража.