Жестокие клятвы

15

РЕЙ

С рассветом, когда встаю рано утром и направляюсь на кухню, чтобы приготовить завтрак для мужчин, я нахожу Куинна, он стоит посреди комнаты, как будто ждал на этом месте веками. Удивленная, я резко останавливаюсь в дверях и смотрю на него. Его глаза налиты кровью. Волосы в беспорядке. На нем та же рубашка, что была вчера, с разорванным плечом и пятнами крови на рукаве. Он выглядит взвинченным. Опасно взвинченный. Как будто всю ночь не спал, накачиваясь кокаином.

— Доброе утро, — осторожно говорю я.

Его взгляд скользит по мне, как грабли по раскаленным углям. Его голос звучит грубо.

— Ты в порядке?

— Да. А что, что-то случилось, пока я спала?

Он качает головой, затем запускает руку в волосы. Он пристально смотрит на меня мгновение, затем резко отворачивается и начинает расхаживать взад-вперед перед островом, уперев руки в бедра и нахмурив брови.

Обычно в этом месте я бы сделала остроумное замечание о его спокойном и жизнерадостном характере, но сегодня в нем что-то изменилось. Его грозовые тучи выглядят более тяжелыми. Он весь на взводе и в напряжении, и это заставляет меня волноваться. Я делаю несколько неуверенных шагов на кухню.

— Куинн? — Он делает резкое режущее движение рукой и рычит. Я поднимаю руки. — Хорошо.

Игнорируя его, я ставлю духовку на разогрев. Затем направляюсь к холодильнику и начинаю доставать продукты. Затем захожу в кладовую. Ставлю все на столешницу у плиты, завариваю кофе и начинаю нарезать овощи и готовить завтрак. Позади меня Куинн ходит взад-вперед. Время от времени он фыркает, как бык, копающий землю перед атакой. Я борюсь с почти непреодолимым желанием повернуться и обнять его.

Он тяжело опускается на стул, порывисто выдыхает, затем стонет. Звук низкий и полный страдания. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, он сидит, облокотившись на кухонный стол. Его глаза закрыты, голова обхвачена руками, волосы торчат сквозь пальцы.

Не говоря ни слова, я наливаю кофе в большую кружку, добавляю чайную ложку сахара и ставлю кружку перед ним. Потом я возвращаюсь к готовке и снова игнорирую его.

Через некоторое время он тихо спрашивает: — Откуда ты знаешь, что я пью черный кофе с сахаром?

Взбивая яйца в миске, я улыбаюсь про себя.

— Ты похож на человека, который любит немного сладкого, но не хочет, чтобы кто-нибудь знал об этом.

Чертовски ворчливый, он огрызается: — Да? Еще какими-нибудь остроумными наблюдениями ты хотела бы поделиться?

— Пей свой кофе. Еще слишком рано спорить.

Следующие десять минут мы не разговариваем. По крайней мере, словами. Он сидит и бросает молнии мне в спину, которые я отражаю со спокойствием, которое, кажется, только еще больше распаляет его. Я вижу, что он рвется в драку, но не даю ему этого сделать.

Дважды он вскакивает из-за стола и снова наполняет свою кружку из кофейника, но только для того, чтобы вернуться к столу, снова плюхнуться в кресло и погрузиться в размышления. После того, как он издает свое третье громкое ворчание за последние минуты, с меня хватит. Я прекращаю то, что делаю, подхожу к столу, придвигаю стул рядом с ним и тихо спрашиваю: — В чем дело? Я беспокоюсь о тебе. — Ошеломленный, он смотрит на меня, моргая. — Я серьезно, Куинн. Я хочу знать, что не так. Пожалуйста, скажи мне.

Он снова моргает.

— Ты ... ты только что сказала пожалуйста?

— Прекрати нести чушь. Что случилось? — Когда он просто сидит и смотрит на меня, как будто я только что прилетела из космоса, я подсказываю: — Ты поссорилась с Джанни? Ты узнал что-нибудь об этих мужчинах? Планы изменились?

— Свадьба все еще в силе, если ты это имеешь в виду, — сердито говорит он.

Я пристально смотрю на него мгновение, затем вздыхаю.

— Прости, что я так негативно отнеслась к этому. Я уверена, ты можешь понять почему, но…ну, я подумала, что была действительно строга с тобой. Несправедливо строга. После того, что ты сделал вчера …

— Что я сделал?

Он говорит это так, как будто действительно не помнит, что он полностью перешел на режим Джона Уика, выследил и убил людей, которые проделали дыру в стене дома и хотели похитить Лили.

— Ты защитил нас. Всех нас. И ты спас мне жизнь.

Он сглатывает, его кадык дергается. Его горящий взгляд не отрывается от моего лица.

— Ты спасла мою жизнь, — хрипло говорит он.

— Наверное, нет. Я имею в виду, что этот парень был ужасным стрелком. Ты бы проделал дырку у него во лбу прежде, чем он смог бы закончить еще один раунд. Если бы это была я, стрелявшая тебе за спину, ты был бы мертв. Не то чтобы я стала бы стрелять в тебя, потому что я решила, что больше не испытываю к тебе ненависти, но ты понимаешь, о чем я говорю.

Когда я улыбаюсь ему, он издает тихий удивленный смешок.

— Вот так просто, ты меня больше не ненавидишь?

Я делаю задумчивое лицо.

— Допустим, я понизила оценку от сильной неприязни и оставлю все как есть.

— И все, что для этого потребовалось, — это несколько убийств, — говорит он с ошеломленным видом. — Если бы я только знал об этом раньше.

— Хa. Но если серьезно, шутки в сторону. Ты в порядке?

Он долго молча смотрит на меня, затем сердито спрашивает: — Кто ты сейчас? Где болотная ведьма?

— Почему я не могу быть болотной ведьмой и милой девушкой? У Гекаты было три ипостаси, и все ей поклонялись. Кроме того, вы умеете говорить, доктор Джекилл. — Я останавливаюсь, чтобы подумать. — Или это мистер Хайд? Я никогда не могу вспомнить, кто из них монстр.

Выглядя измученным, он откидывается на спинку стула и проводит рукой по лицу.

— Каждый раз, когда я разговариваю с тобой, мне кажется, что я схожу с ума.

— Я так понимаю, это означает, что ты не собираешься говорить мне, в чем дело.

— Я не могу!

Это оставляет меня разочарованной.

— Потому что ты мне не доверяешь.

— Нет, потому что я не хочу раскрывать секреты пожирателю душ, который заменил королеву дьявольских сук этим разумным человеком. — Он раздраженно машет на меня рукой. — Кем бы он ни был.

Я поднимаю брови и пристально смотрю на него.

— Извините...Королева дьявольских сук?

— Да, — отвечает он, не сбиваясь с ритма. — Нет, подожди. Не так, ты Королева всех сущих дьявольских сук.

Я в ужасе.

— Так они меня называют? Какой ужас!

Он хихикает.

— Нет, это то, как я тебя называю. Одному Богу известно, как тебя называют другие парни, но что бы это ни было, я чертовски уверен, что они никогда не скажут этого тебе в лицо.

Глубоко оскорбленная, я говорю: — Это потому, что они боятся, что если бы они это сделали, их жены выбирали бы им гробы. Куинн, болотная ведьма — это одно, но...Королева всех сущих дьявольских сук? Серьезно?

— Ты вообще видела себя, девочка?

— Я не настолько ужасна!

Он фыркает и чешет бороду.

— Ага. А гадюки не такие ядовитые.

Я скрещиваю руки на груди и улыбаюсь ему.

— О, ты напомнил мне. Я положила тебе в кофе не сахар. Это был мышьяк.

— Ты только доказываешь мою точку зрения!

Звенит таймер духовки. Я поднимаюсь, выливаю яичную смесь для запеканки в шесть смазанных маслом форм для выпечки и ставлю их в двойную духовку. Затем я снова поворачиваюсь к Куинну.

— Фрукты?

— Прошу прощения?

— Хочешь немного фруктов к яичному пирогу или ты предпочитаешь исключительно белки?

Он кривит губы.

— Ты хочешь сказать, что еще не знаешь?

Я наклоняю голову и смотрю на него из-под опущенных ресниц.

— Я бы сказала, что ты заядлый любитель фруктов.

Легкий румянец окрашивает его щеки. Он сглатывает.

— Что мне действительно нужно, так это скотч.

— Нет, что тебе действительно нужно, так это принять душ и надеть новую рубашку. Я бы дала тебе что-нибудь из одежды Джанни, но у тебя слишком широкая грудь и плечи, чтобы влезть во что-нибудь из его вещей.

— Это был... ты только что сделала мне комплимент?

— О, перестань пялиться на меня. Я только сказала, что тебе нужно переодеться. Мы не можем отправиться за покупками, когда ты выглядишь так, словно вылез из-под моста.

Его лицо вытягивается.

— Покупка кольца. Правильно.

Он выглядит совершенно подавленным при упоминании об этом, что сбивает с толку, учитывая, что именно он так настаивает на этом браке.

— Куинн? — Он поднимает на меня взгляд. Я колеблюсь, но решаю, что должна это сказать, независимо от того, насколько сильно ему это не понравится. — Лили понадобится твое терпение. Ваш брак, по крайней мере вначале, будет для нее очень тяжелым. — Когда его взгляд мрачнеет, я быстро добавляю: — Я не говорю о твоих головокружительных переменах настроения сейчас. Я говорю о том факте, что она молода и наивна.

Не говоря уже о том, что безумно влюблена в кого-то другого.

Мой голос понижается.

— Она напугана, ладно? Пожалуйста, будь с ней помягче. Если меня не будет рядом, чтобы держать ее за руку, тебе придется. И я знаю, что ты сможешь, потому что видела человеческую сторону, которую ты так старательно скрываешь. Отдай эту сторону ей, и ты сделаешь ее счастливой.

Он смотрит на мое лицо с выражением, которое невозможно описать. Если бы я не знала его лучше, я бы сказала, что он измучен.

Он хрипло говорит: — Черт возьми, женщина. Как только я думаю, что раскусил тебя, у тебя вырастает еще одна голова Гидры и ты снова шлепаешь меня по заднице.

Я вскидываю руки в воздух. — Пожалуйста, перестань называть меня женщиной, как будто это плохое слово? Я ненавижу это!

Устремив на меня пронзительный взгляд, он тихо отвечает: — Я никогда не произносил так, будто это плохое слово. Это самое красивое слово в нашем языке.

Затем он встает и выходит из кухни, оставляя меня смотреть ему вслед в ошеломленном молчании.

—

Час спустя я покормила мужчин, проверила все еще спящую Лили и плеснула себе в лицо достаточно холодной воды, чтобы оно стало не обжигающим, а просто теплым.

С моими трусиками так же не повезло. Они все еще горят. Куинн назвал меня красавицей. Я имею в виду, думаю, что он это сделал. В некотором роде окольным путем. Разве нет? Или я выдумываю это у себя в голове? Неужели моя вагина захватила мой интеллект и держит его в заложниках, чтобы все, что сейчас говорит мужчина, звучало наводяще?

Я ненавижу себя за то, что не знаю. Я ненавижу себя еще больше за то, что хочу знать. Больше всего я ненавижу себя за то, что надеюсь, что я права.

Когда Куинн снова появляется на кухне в свежей рубашке и говорит, что готов уходить, я не могу смотреть ему в глаза. Я просто киваю и продолжаю мыть посуду. Он стоит, вибрируя от напряжения, пока не рычит: — В любое время этого столетия.

Я выключаю воду, вытираю руки и выхожу мимо него из кухни.

— Куда ты идешь? — спрашивает он.

— Хочу взять свою сумочку, если ты не против, принц Чармлесс.

Он что-то ворчит себе под нос, но я игнорирую. Десять минут спустя мы в его большом черном Escalade направляемся в город. Тишина в машине оглушающая. Когда я больше не могу этого выносить, я пытаюсь завязать вежливую беседу.

— Так где вы проведете медовый месяц? — Он смотрит на меня так, словно это слово ему незнакомо. — Только не говори мне, что ты не повезешь ее в свадебное путешествие!

Он уставился в лобовое стекло, сжимая руль так сильно, что я уверена, он хотел бы, чтобы это была моя шея. Сквозь стиснутые зубы он говорит: — Я действительно не могу дождаться, когда больше никогда тебя не увижу.

Я смотрю на его глупый, красивый профиль, заставляя себя удержаться от того, чтобы не провести ногтями по его щеке. Я не хочу, чтобы Лили смотрела на его изуродованное лицо во время своих свадебных клятв.

— Тебе следует отвезти ее в Ирландию, — произношу я, затем смотрю в пассажирское окно, потому что не могу смотреть на него ни секундой дольше.

Через некоторое время он хрипло спрашивает: — Почему Ирландия?

Борясь с желанием пошутить насчет радостей пьяного пения в пабе, я говорю вместо этого: — Чтобы она могла увидеть, где ты родился, Куинн. Узнать тебя получше. Ну, знаешь, познакомиться со всеми твоими родственниками с родины и все такое.

— У меня не осталось родственников в Ирландии.

То, как мрачно он это произносит, заставляет меня взглянуть на него. Его челюсть тверда, и на лице сгущаются грозовые тучи, но я должна спросить.

— Потому что они все сейчас в Штатах?

— Потому что они все мертвы.

— Ох. Мне жаль это слышать.

Не спрашивай. Не говори этого, Рейна. Будь умницей и оставь это в покое.

В ответ на мое двусмысленное молчание он говорит: — Да, девочка, все они. И нет, здесь у меня тоже никого нет.

— Значит, здесь только ты?

— Да.

— У тебя нет родителей? Братьев и сестер? Двоюродных братьев и сестер? Никого?

— Никого, — хрипло повторяет он, затем бросает на меня многозначительный взгляд. — И это правда.

— Ты последний Куинн?

— Здесь миллион Квиннов, — говорит он, щелкая пальцами. — Просто ни с кем из них я не связан напрямую. — После многозначительной паузы он добавляет: — В чем и был смысл.

Это звучит зловеще. Но он не предлагает никаких дальнейших объяснений, поэтому я говорю: — Я не понимаю.

Он ненадолго закрывает глаза, качает головой, как будто сожалеет обо всем этом разговоре, затем тяжело вздыхает.

— В Старом Свете, когда кто-то действительно хочет отправить сообщение, они уничтожают все генеалогическое древо, сверху донизу. Бабушки и дедушки, родители, дети, мужья, жены ... Каждое живущее поколение связано кровными узами или браком с тем, кто нанес оскорбление.

И вот тут я подумала, что Коза Ностра жестока.

— Это то, что случилось с вашей семьей? — Вместо ответа он включает радио. Я протягиваю руку и выключаю его. — Как ты выжил?

Он бросает взгляд на татуировку на моем безымянном пальце левой руки.

— Как ты выжила? — парирует он.

Я снова смотрю в окно, на проплывающий мимо пригородный пейзаж, наползающий на город.

— День за днем. Как могла.

— Тогда ты уже знаешь ответ. Детали не имеют значения.

Он снова включает радио, обрывая разговор. Я закрываю глаза и позволяю внезапному и сильному желанию проникнуть в темное сердце этого странного мужчины — подменыша проходить сквозь меня, пока оно не становится лишь слабым, горьковато -сладким привкусом на моем языке.

Свадьба не может состояться достаточно скоро. Он — прилив, и я заплываю далеко в опасные воды, меня быстро затягивает под воду, как бы я ни старалась удержаться на плаву.