Жестокие клятвы

22

ПАУК

Я рад, что отель находится недалеко от церкви, потому что с каждой милей, которую мы проезжаем, и минутой, которая проходит, Рейна становится все ближе к тому, чтобы окончательно сойти с ума. Она хочет слезть с моих колен, но я ей не позволяю. Вместо этого я крепко удерживаю ее на месте, пока она тяжело дышит и дико озирается по сторонам, как животное в клетке, отчаянно ищущее выход. Однако для нее нет выхода. Я отношусь к этой истории "пока смерть не разлучит нас" чертовски серьезно. А это значит, что ей придется убить меня, чтобы сбежать.

Но я не дам ей повода для этого. Я буду полной противоположностью всему, чем был ее последний муж. Я хочу, чтобы она поняла, что брак со мной — это не конец ее жизни. Это только начало.

— Куда мы едем? — спрашивает она, глядя в окно в нарастающей панике.

Я собираюсь заставить ее кончить снова в ближайшее время. Ей нужно успокоиться.

— “Ритц". Я забронировал номер для новобрачных.

Она сглатывает и облизывает губы. Затем выпаливает: — Ты храпишь?

Мне приходится подавить смех.

— Честно говоря, понятия не имею.

— Тебе никто никогда не говорил?

— Кто бы мне сказал?

— Любая женщина, с которой ты когда-либо спал. — Я кривлю губы.

— Я не остаюсь на ночь.

Она выглядит пораженной этим.

— Что ты имеешь в виду? У тебя никогда не было долгосрочных отношений?

— Мои отношения лучше всего можно описать как быстрые катастрофы. Таких было немного. Я не был связан обязательствами с женщиной более десяти лет.

Какое-то время она молча изучает мое лицо. Я вижу, как крутятся колесики, и знаю, что она хочет допросить меня, чтобы получить дополнительную информацию, но она этого не делает. Вместо этого она отводит взгляд, нервно покусывая внутреннюю сторону щеки.

— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, — говорю я, поглаживая ее руку.

— Это может показаться оскорбительным.

— Как будто это что-то новенькое.

— Поступай как знаешь. Вот вопрос: ты... — Она делает паузу, чтобы обдумать это. — Как ты удовлетворял свои потребности в течение последнего десятилетия?

— Как ты заботишься о своих?

— Любовные романы и устройства на батарейках. — Ее прямота заставляет меня усмехнуться.

— Можешь выбросить их все. Они тебе больше не понадобятся.

Ее щеки розовеют. Она поджимает губы. Мне нравится, когда она смотрит на меня как на ханжу, старую деву.

Она говорит: — Позволь мне на секунду отбросить твое эго в сторону и упомянуть, что ты не ответил на мой вопрос.

Я колеблюсь, потому что точно знаю, как плохо это прозвучит вслух. Но она была честна со мной, так что самое меньшее, что я могу сделать, — это отплатить ей тем же.

— Я платил за это.

— За секс, ты имеешь в виду.

— Да.

Она некоторое время сидит молча, затем кивает.

— Хорошо. Спасибо за откровенность. Могу я задать уточняющий вопрос? — Впечатленный тем, что она не расстраивается и не осуждает меня, я склоняю голову. — Есть ли у тебя какие-либо вирусы или инфекции, о которых мне следует знать?

— Нет. Я чист. Я снова сдам анализы, чтобы ты почувствовала себя лучше, но пока мы воспользуемся презервативом.

Румянец на ее щеках становится еще ярче.

— Сейчас самое время напомнить тебе, что ты обещал, что я могу сказать “нет”, если захочу.

Я наклоняюсь, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на ее сочных губах.

— Ты же не хочешь сказать “нет". И не утруждай себя отрицанием этого, потому что мы оба знаем, что это правда.

Она вздыхает и бормочет: — Часть меня хочет сказать ”нет", только не моя вагина.

Я не знаю, почему то, что она так противоречива в своем желании ко мне, так заводит меня, но если мой член станет еще тверже, он разорвет молнию на моих брюках.

Обхватив ее лицо ладонями, я наклоняюсь к ее уху и шепчу: — Тогда давай поиграем в это, гадюка.

После секундного удивления она спрашивает: — Игра?

— Да. Ты можешь притвориться, что не хочешь этого, а я могу притвориться, что не знаю, что ты этого хочешь.

Она немного ерзает у меня на коленях, прижимая бедра друг к другу. Ей нравится эта идея. Но, конечно, она должна вести себя так, будто это не так, потому что, не дай Бог, эта женщина когда-нибудь позволит мне взять верх.

Она говорит: — Откуда мне знать, что это игра? Это может быть просто ты и твое гигантское эго, занимающиеся своими обычными делами.

Я нежно целую ее за ухом, прижимаясь носом к ней там, вдыхая ее запах. Она не пахнет так, как ничто другое в мире, ни один другой аромат или отдушка. Аромат не цветочный, приторный или сладкий, потому что в ее сущности нет ничего из этого. От нее пахнет каким-то темным, опасным раем, сотканным из женской плоти, ядовитых фруктов и экзотических специй. Сад смертельных наслаждений, в который человек может забрести и заблудиться. Место, где он мог потерять рассудок вместе со своим сердцем и душой.

Я говорю: — Мы бы договорились об этом заранее. На определенное время в определенном месте мы бы притворились.

— А что, если бы мне это не понравилось?

— Мы бы придумали стоп-слово. Как... Черная вдова, например.

— Или я могла бы просто ударить тебя по лицу, — едко говорит она. — Когда я начинаю смеяться, это раздражает ее еще больше. — Я не твоя игрушка для секса, Куинн.

— Нет, ты не такая. — Я кусаю ее за горло, и она дрожит. Но не пытается меня оттолкнуть. Она позволяет мне обнять ее и поцеловать в шею, когда мы въезжаем на подземную парковку отеля. Она позволяет мне ласкать ее бедра. Она позволяет мне сжимать ее грудь через расшитый бисером лиф платья, и когда я щиплю ее за твердый сосок, она откидывает голову назад, чтобы я мог взять ее рот. Когда она обвивает рукой мой затылок, запускает пальцы в волосы и страстно целует в ответ, я знаю, что она так же готова к этому, как и я. Я просто не могу произнести это вслух, иначе мне придется есть бутерброд с кулаком.

Мы поднимаемся в номер на частном подземном лифте, предназначенном для состоятельных гостей, которые любят оставаться инкогнито и могут заплатить за эту привилегию. Как только двери лифта закрываются за нами, я снова завладеваю ее ртом, прижимая ее к стене и прижимаясь своими бедрами к ее, чтобы она точно знала, что сейчас получит. Она отталкивает меня, задыхаясь.

— Подожди! Я морально не готова к этому!

— Даю тебе две секунды.

— Куинн...

Когда я снова целую ее, она стонет мне в рот. От этого звука по моим венам разливается такая горячая волна вожделения, что я не могу удержаться и целую ее крепче, прижимая к своему телу. Она слабо ударяет кулаком мне в грудь.

— Куинн, Боже, пожалуйста, мне нужна минутка, чтобы…

— Последнее, что тебе сейчас нужно, — это время подумать, — перебиваю я. — У тебя есть следующие пятьдесят лет твоей жизни, чтобы сделать это.

Звенит лифт. Двери раздвигаются, открывая огромный номер люкс. Я поднимаю ее на руки, игнорируя ее тихий вскрик от удивления, и рычу: — Если ты не хочешь, чтобы я тебя трахнул, просто скажи ”нет”.

Минуя фойе, гостиную и столовую, я направляюсь прямиком в хозяйскую спальню. Она такая же роскошная, как и остальные апартаменты, оформлена в нежных кремовых и голубых тонах. Вся стена комнаты — окна от пола до потолка, из которых открывается великолепный вид на Бостон-Коммонс и центр города. Городские огни мерцают в сгущающихся сумерках. Небо великолепного фиолетово-голубого оттенка над золотым горизонтом, но я ничего этого не вижу. Все, что я вижу, — это женщину в моих объятиях, прижимающуюся ко мне в страхе и желании.

Она напугана, но хочет меня. Она ненавидит себя за это, но она хочет меня. Она дезориентирована резкой переменой в своей жизни, произошедшей этим утром, она беспокоится о своей племяннице и в ярости на своего брата, она в ужасе от того, что снова вышла замуж, хотя была настолько против идеи вытатуировать это прямо на своей коже, но все же… Она хочет меня. И это именно то, на чем я собираюсь заставить ее сосредоточиться до конца вечера.

Я подхожу к огромной кровати, бросаю ее на нее и начинаю срывать с себя бабочку.

— Скажи "нет", если хочешь, чтобы я остановился.

Я бросаю галстук на пол и расстегиваю рубашку. Щелкают пуговицы. То же самое происходит и с ее глазами. Я отбрасываю рубашку в сторону, сбрасываю туфли и забираюсь на кровать, становясь над ней на колени, положив руки по обе стороны от ее головы.

Неглубоко дыша, она лежит подо мной, прижав руки к моей груди. На ней все еще вуаль. Они раскинулись вокруг ее головы, как кружевной нимб.

— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — еле слышно произносит она. — Но ты должен знать, что...

Я целую ее прежде, чем она успевает закончить предложение. Она борется с этим мгновение, затем растворяется в этом, скользя руками вверх по моей груди и по плечам. Она со вздохом прижимает меня к своему телу. И я полностью согласен с этим. На тысячу процентов. Мое тело жаждало этого, умоляло об этом, и я не собираюсь терять ни секунды. Есть более чем хороший шанс, что утром она пошлет меня на хуй, но сегодня вечером она вся моя.

Я целую ее до тех пор, пока она не начинает издавать тихие мяукающие звуки в глубине горла и тереться об меня тазом, затем я прокладываю поцелуями путь вниз по ее шее к груди. Когда утыкаюсь носом в ее грудь, она зарывается пальцами в мои волосы и делает такой глубокий вдох, словно задерживала его всю свою жизнь.

Она сбивчиво шепчет: — Я ... я когда-либо была только с одним мужчиной. И он не был особо заинтересован в том, чтобы подготовить меня к ... Я хочу сказать, что ... Я не хочу, чтобы ты думал…Я имею в виду, что, вероятно, я не очень хороша в этом.

Я останавливаюсь, чтобы поднять голову и посмотреть на нее.

— Ты думаешь, что можешь разочаровать меня? — Когда она кивает, выглядя пристыженной, я почти стону. Я приподнимаюсь на локтях, беру ее лицо в ладони и смотрю ей в глаза. Хриплым голосом я говорю: — Гадюка. Моя прекрасная, смертоносная жена. Ты чертовски идеальна внутри и снаружи. Никогда не беспокойся о том, что разочаруешь меня. Ты не можешь. Даже когда ты одержима убийством или сыплешь оскорблениями, у меня перехватывает дыхание.

Она тяжело сглатывает. Ее голос звучит тихо.

— Да, но ты странный. — Я прижимаюсь лбом к ее шее и начинаю тихо смеяться. Она легонько хлопает меня по спине. — Заткнись.

— О, девочка, что ты со мной делаешь.

Я снова целую ее, глубоко, но не сильно, позволяя ей расслабиться. Согнув колено, она прижимает свою ногу к моей и изгибает бедра. Я не думаю, что она имеет хоть малейшее представление о том, насколько отзывчива, потому что она, вероятно, заставила бы себя остановиться, если бы поняла это.

— Мне нужно, чтобы ты сняла это платье, — шепчу я, с силой переворачивая ее на живот.

— Подожди.

Я бормочу: — Только не это снова, — и дергаю за молнию. Ткань расходится под моими руками. Рейна одновременно напрягается и говорит более высоким голосом: —Куинн, пожалуйста, подожди… — Но уже слишком поздно. Я уже видел это.

Татуировка большая и яркая, змеится по всему позвоночнику от затылка до поясницы. Это извивающаяся, колючая лоза из красных роз и нежных черных листьев, разветвляющаяся из центра во все стороны. От этого потрясающе захватывает дух не только из-за сложности и артистизма чернил, но и из-за стебля, на котором распускается каждый цветок.

Шрамы.

Вся ее спина покрыта рельефными белыми шрамами, каждый шириной в палец и примерно такой же длины.

В ужасе я шепчу: — Рейна.

Тихим, но уверенным голосом она говорит: — Ему нравилось пользоваться кнутом.

Я не могу отдышаться. Я так ошеломлен и болен осознанием того, через что она, должно быть, прошла, что она выстрадала от его рук, что едва могу нормально видеть.

— Иисус Христос. Иисус, блядь, чертов Христос!

— Мне от этого не легче.

Я переворачиваю ее и приподнимаю, усаживаясь на кровати, так что мы оказываемся лицом друг к другу. Взяв ее лицо в свои трясущиеся руки, я говорю: — Прости меня. Мне чертовски жаль.

Она искоса смотрит на меня.

— Спасибо тебе за это, но не похоже, что ты мог что-то сделать. Тогда я тебя не знала.

— Нет. Черт. — Я стону, целуя ее. — Я прошу прощения за все глупые, высокомерные вещи, которые я сказал и сделал с тех пор, как мы встретились. За каждый раз, когда я был груб. За то, как я себя вел. За — блядь! — Я даже не знаю за что! За то, что я мужчина! Но больше всего за то, что заставил тебя жениться на мне. Господи Иисусе. Что я наделал. Что я, блядь, наделал?

Я вскакиваю с кровати, обхватив голову руками. Она садится на кровать и некоторое время молча наблюдает, как я расхаживаю взад-вперед. Затем она встает, вынимает фату из волос, бросает ее на пол и снимает платье. Он скользит по ее ногам и собирается лужицей у ступней, тихо вздыхая, оседая на ковер.

Она стоит передо мной обнаженная, если не считать простых белых хлопчатобумажных трусиков. И еще больше гребаных шрамов.

На животе. Поперек ребер. Под обеими грудями. Ее руки и ноги гладкие, как и грудь и шея, но остальная часть ее тела отмечена призраками ее прошлого, сотнями напоминаний о страданиях. Это все равно что смотреть на надгробия на кладбище.

Я никогда не плакал за всю свою взрослую жизнь, но, думаю, скоро побью этот рекорд.

Глядя мне в лицо сияющими глазами, она тихо говорит: — Не смей смотреть на меня с жалостью. Я не жертва. Я умею выживать. Я жива. Есть миллионы других женщин, таких же, как я, которым не так повезло.

Я недоверчиво выдыхаю. —Повезло.

— Да, — горячо говорит она. — И благодарна. И полна решимости не тратить впустую ни секунды из той жизни, которую я выиграла. Так что тащи сюда свою ирландскую задницу и трахни меня, или я разведусь с тобой так быстро, что у тебя голова пойдет кругом.

Позже я оглянусь назад и пойму, что именно в этот момент я в нее влюбился. Но сейчас я просто подчиняюсь команде моей гадюки и беру ее обратно в постель.