Жестокие клятвы

17

РЕЙ

Остаток недели пролетает незаметно. Представитель ателье Vera Wang на Манхэттене приходит в дом со свадебными платьями, которые Лили примеряет. Поскольку у нас нет достаточного времени, чтобы сшить платье на заказ, нам приходится покупать что-то с вешалки и подгонять по фигуре. К счастью, мама отличная швея и может помочь.

Лили дважды сбегает в туалет, чтобы ее вырвало, и трижды разражается слезами, примеряя платья. Но мы справляемся с этим и выбираем великолепное платье из шифона и кружева А-силуэта. Струящаяся юбка с коротким шлейфом, а лиф украшен пайетками и мелким жемчугом. В нем она похожа на ангела.

Заплаканный, несчастный ангел.

Когда я спрашиваю ее, как она держится, она мрачно отвечает: — Тебе лучше этого не знать.

В последний раз, когда я чувствовала себя такой беспомощной, преднамеренное убийство было не за горами.

—

В пятницу, за день до свадьбы, мы вылетаем в Бостон на самолете Джанни. Я упаковала все, что понадобится Лили, чтобы начать новую жизнь. За исключением антидепрессантов. У нее дикий, отчаянный взгляд, который мне не нравится.

С дюжиной вооруженных охранников на буксире мы регистрируемся в отеле Four Seasons под вымышленным именем, занимая президентский люкс для нас четверых. Остальные номера на этаже пусты, потому что Джанни позаботился о том, чтобы забронировать их все.

Паранойя сводит его с ума. Он до сих пор не имеет ни малейшего представления, кто были те мужчины, которые ворвались в дом. Несмотря на всю свою власть и связи в преступном мире, он не смог найти ни малейшей зацепки.

Недостаток информации нервирует. Всегда есть кто-то, кто готов говорить за определенную цену — или кого можно убедить под угрозой, — но не в этот раз. Кажется, никто ничего не знает.

Самое пугающее из всего этого то, что криминалисты, работающие с телами в морге, не обнаружили ничего опознаваемого ни по одному из мужчин. Подушечки всех их пальцев были обожжены кислотой. В стоматологических картах совпадений не обнаружено. Их лиц не было ни в одной базе данных правоохранительных органов. Они были призраками.

Я пыталась не признаваться себе, что чувствовала бы себя лучше, если бы Куинн остался в доме до конца недели, но мое подсознание знало лучше. Дом казался еще более пустым без его экспансивного присутствия в нем. Мафия прислала вооруженное подкрепление, чтобы занять его место и обеспечить дополнительную защиту людям Джанни и Лео, но мне от этого не стало легче.

Сотня ирландцев не смогла бы дать мне такого же душевного покоя. Он может быть ворчливым, властным и вообще невыносимым, но Куинн — тот, кто нужен рядом, когда дела идут плохо.

Мне неприятно, что я так думаю. Но ради Лили я рада. Если кто-то попытается похитить ее снова, им придется иметь дело с его сумасшедшей, но отчаянно защищающей задницей. И я знаю, что они пожалеют об этом.

В машине по дороге на репетицию в церковь в ночь перед свадьбой, Джанни потеет как свинья.

— Почему ты так нервничаешь? — спрашивает мама, хмуро глядя на него. — Это твоя дочь выходит замуж.

Сидя рядом со мной на заднем сиденье лимузина, Лили откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза. Я сжимаю ее липкую руку, но она не сжимает ее в ответ.

Вытирая лоб шелковым платочком из кармана, Джанни говорит: — Но я тот, кто окажется в затруднительном положении, если что-то пойдет не так.

— Что может пойти не так?

Я говорю: — Не искушай судьбу, составляя список, Джанни.

Мама хихикает.

— Как будто судьба имеет к чему-то отношение. Это все Бог. Это у него есть подлая жилка.

Как для Лили, так и для Джанни, я успокаивающе говорю: — Все будет хорошо. Бостон принадлежит Мафии, и все знают, что ты не перечишь Деклану О'Доннеллу.

Мама говорит: — Она не выходит замуж за Деклана О'Доннелла.

Я посылаю ей многозначительный взгляд.

— Она выходит замуж за его правую руку, что почти так же хорошо.

— Почти — это не одно и то же.

— Мама, прекрати! Ты ее пугаешь!

Она смотрит на Лили, пассивно сидящую рядом со мной с закрытыми глазами и бледным лицом.

— Этот ребенок не напуган. Она в трауре.

Джанни хмурится.

— Что ей оплакивать?

— Не слушай ее, — перебиваю я, сурово глядя на нее. — Она уже выпила полбутылки вина.

Она улыбается мне в ответ.

— Ночь еще только началась.

Возможно, мне придется запереть ее в шкафу для одежды.

Когда мы подъезжаем к прекрасной старой кирпичной церкви, Куинн уже там. Одетый в свой обычный черный костюм от Армани, с причесанными волосами и горящими глазами, он поражает воображение. Лили бросает один взгляд на него, тлеющего в дверях вестибюля, и хнычет.

— Мистер Куинн, — говорит Джанни, бросаясь к нему с протянутой рукой и своей паникой. — Так приятно видеть тебя снова. Мы опаздываем?

— Нет. Я здесь несколько минут. — Он пожимает руку Джанни, кивает Лили и маме, затем смотрит на меня. Сама сила его взгляда отбрасывает меня на пятки. — Рейна.

— Куинн.

Его взгляд обжигает меня с ног до головы. Он облизывает губы, поправляет галстук и переминается с ноги на ногу. Затем он отводит взгляд, мышцы челюсти напрягаются.

— Все уже внутри.

Я могу сказать, что Джанни в ужасе от того, что мы прибыли последними, но он старается не показывать этого.

— Замечательно! Может, зайдем?

Куинн указывает на двери. Джанни берет Лили за руку и тащит ее за собой. Мама следует за ней, посмеиваясь про себя и качая головой. Я иду за ней, гадая, не начинает ли она сходить с ума, когда Куинн протягивает руку и хватает меня за руку. Пораженная, я смотрю на него.

Понизив голос, он говорит: — Я тут подумал.

— Правда? Ты позаимствовал чей-то мозг?

— Очень смешно, гадюка.

Мгновение мы смотрим друг на друга, его пальцы чуть сжимаются на моем предплечье. Когда я вдыхаю, то чувствую его запах. Кожа, тепло и мужской мускус. Только его эссенция, неразбавленная одеколоном. У меня текут слюнки. Я думаю, что слабые стоны, которые я слышу, — это мои яичники.

Он говорит: — То, что я сказал о том, чтобы ты не виделась с Лили после свадьбы, было несправедливо. Она может навестить тебя в Нью-Йорке в любое время, когда захочет.

Я так удивлена, что чуть не смеюсь.

— Ты уверен? Я думала, ты не выносишь моего вида.

Его ответ звучит натянуто.

— Вот почему я сказал, что она может прийти к тебе, а не что ты можешь прийти к ней.

Почему он держит меня за руку? Почему мое сердце так колотится? Почему мы стоим так близко?

Я говорю: — Хорошо, что ты пришел к этому, потому что я все равно не собиралась подчиняться этому нелепому приказу.

Его ресницы опускаются. Он растягивает слова: — Какой шок.

— Я не думала, что ты удивишься. Можно мне, пожалуйста, вернуть руку? — Его взгляд снова неторопливо скользит по мне, обводя каждый изгиб.

— Почему ты всегда носишь черное?

— Говорит человек, который всегда носит черное.

— Я мафиози. Все дело в форме.

— Это форма и для вдов тоже.

— Ты вдова уже три года. Черный цвет по традиции носят только в первый год.

Удивленная, что он запомнил эту деталь, я говорю: — Я буду носить черное, пока я вдова. Это будет навсегда, поэтому я всегда буду носить черное. Это лучшее время для разговора о моем гардеробе? Предполагается, что прямо сейчас ты должен маршировать вокруг алтаря, готовясь к завтрашнему дню.

Игнорируя меня, вероятно, потому, что в моих словах слишком много смысла, он говорит: — Ты больше не будешь вдовой, если снова выйдешь замуж.

Мой смех тихий, но полный горечи.

— Я никогда снова не выйду замуж.

— Никогда не говори "никогда". Что, если ты встретишь подходящего парня?

— Я разочарована, что ты решила выкурить что-то галлюциногенное перед репетицией собственной свадьбы, Куинн, но "никогда" — это правильный выбор слова. Это значит, что никогда, ни за что, абсолютно никогда. Угроза моей собственной смерти не смогла бы заставить меня снова пойти к алтарю.

Пристально глядя мне в глаза, он говорит хриплым голосом: — Я тоже однажды сказал "никогда больше". Оказывается, я был неправ.

Мое сердце начинает биться быстрее. Я сразу осознаю, что вся кожа на моем теле перегревается. Я чувствую себя так, словно меня поджаривают изнутри. Я пытаюсь говорить нормально, но мой голос выходит слабым.

— Что ты под этим подразумеваешь?

Его взгляд опускается на мой рот. Он собирается что-то сказать, когда нас прерывает женский голос.

— Вот ты где! Я думала, мы тебя потеряли.

Я оборачиваюсь и вижу потрясающую брюнетку в обтягивающем белом платье, которая стоит в нескольких футах от нас и улыбается нам, уперев руки в бедра. Она высокая и соблазнительная, с блеском в зеленых глазах, который в равной степени самоуверенный и озорной. Куинн отпускает мою руку и отступает назад.

— Привет, Слоан.

— Привет, Паук! Представь меня своему другу.

— Рейна, это Слоан, жена Деклана. Слоан, Рейна.

Мы со Слоан пожимаем друг другу руки, пока она улыбается и оглядывает меня с нескрываемым интересом.

— Так это и есть печально известная Черная вдова. Детка, я умирала от желания познакомиться с тобой. У меня так много вопросов.

В ужасе я смотрю на Куинн.

— Черная вдова? Что случилось с Королевой всех сущих дьявольских сук?

Он вздыхает.

— Я не называл тебя так, гадюка. Про тебя так говорят все остальные.

Слоан говорит: — Мне больше нравится королева—дьявольская сука всех времен и народов, но все же лучше! Какая крутая! Если ты не хочешь пользоваться этим, я возьму его. Я уже вижу татуировку — сексуальный красный демон с рогами, длинным хвостом и короной из черных бриллиантов, восседающий на троне из черепов посреди огненного озера. Верно?

Она все еще улыбается мне, пожимая руку. Мне начинает казаться, что меня снимают для одного из тех реалити-шоу, где для смеха трахают ничего не подозревающих дураков.

— Конечно. Мы сделаем одинаковые. Я набью свою прямо над тем местом, где должно быть мое сердце. Ну, знаешь, если бы оно у меня было. — Когда я улыбаюсь ей, она запрокидывает голову и смеется.

— О, ты мне нравишься. Я бы сказала, давай будем лучшими подругами, но у меня уже есть такая. Но ты можешь быть следующей.

Я невозмутимо заявляю: — Моя жизнь будет полноценной.

Она берет меня под руку и ведет в церковь, бросив взгляд через плечо на Куинн. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, она шепчет: — Небольшой совет? Держись подальше от Бостона некоторое время после свадьбы. Например, навсегда.

Я не уверена, что хочу знать, что она имеет в виду, но все равно спрашиваю.

— Почему?

— Потому что, детка, любой мужчина, который смотрит на женщину так, как Паук смотрит на тебя, уже думает о том, как он собирается разрушить свою жизнь.