Жестокие клятвы

26

РЕЙ

Мы едим в тишине. Точнее, он кормит меня с вилки, как будто я инвалид, и я жую, пока никто из нас не произносит ни слова.

Я не знаю, что он чувствует по поводу всего этого, но я, например, в ужасе от того, что может сорваться с моих губ в следующий раз. Я рискую сочинить еще более поспешные и унизительные оды его богоподобной красоте, поэтому на данный момент притворяюсь голодной.

Филе получилось восхитительным. Спаржа приготовлена превосходно. Картофельное пюре мягкое и маслянистое. Все это слетает с моих губ маленькими кусочками, которые мой новоиспеченный муж накладывает с сосредоточенностью специалиста по взрывчатым веществам, обезвреживающего бомбу замедленного действия. Между укусами он подносит бокал с вином к моим губам, чтобы я могла отпить из него. То, что я не нахожу ничего из этого странного, свидетельствует о моем новом состоянии постоянной умственной неполноценности.

Когда я легким щелчком пальцев показываю, что с меня хватит, он ест сам. Это как смотреть специальный выпуск National Geographic о голодающих львах. Это грязно, жестоко и закончится ровно через десять секунд.

Затем он отодвигает тарелки, срывает с нас обоих пушистые гостиничные халаты, поднимает меня на руки и снова относит в постель. Он устраивается своим обнаженным телом поверх моего и жадно целует меня.

— Ой.

Он отстраняется, тяжело дыша.

— Черт. Прости.

Я провожу языком по кровоточащему месту на губе, куда он меня укусил.

— У меня идет кровь?

— Немного. — Выглядя обиженным, он нежно облизывает место, затем бормочет еще одно извинение. Он собирается встать с кровати, но я сжимаю его плечи и качаю головой.

— Я не хотел причинить тебе боль, девочка, — хрипло говорит он.

— Я знаю, — тихо говорю я, глядя ему в глаза. — Все в порядке.

— Это не так. Это никогда не будет хорошо. Я…

— Ты не он, — перебиваю я. — Ты никогда им не будешь. Это был несчастный случай, а то совсем другое. Хорошо?

Я знаю, что была права насчет того, о чем он думал, когда опускает голову и прячет лицо у меня на шее. Он шепчет: — Я убью любого, кто когда-либо причинит тебе боль. Включая меня самого.

— Я запомню это в следующий раз, когда твое эго заденет меня. Кроме того, это тревожит.

— Это правда.

Я говорю сердито: — Я никогда не хочу слышать, как ты говоришь о том, что причиняешь себе боль. Мне это не нравится. Единственный человек, которому здесь позволено причинять тебе боль, — это я. — Он поднимает голову и пристально смотрит на меня. Предупреждаю: — Не смей больше говорить ни слова, Куинн.

— Я должен. Потому что это прозвучало почти так, как будто тебе не все равно. — Я закрываю глаза и рычу от разочарования. Он целует меня в шею и шепчет на ухо: — Скажи мне, что тебе не все равно, жить мне или умереть, гадюка.

Его эрекция, зажатая между моих ног, твердая, горячая и жадная. Я внезапно осознаю, что, возможно, я не единственная, у кого недавно обнаружилась склонность к похвале. Мое сердце начинает бешено колотиться. Мое дыхание сбивается. Я говорю неуверенно: — Я... эм ... конечно, мне не все равно, если ты умрешь.

— Почему? — бросает он вызов. — Потому что тебе больше некого будет оскорблять?

Должна ли я это делать? Должна ли я пойти дальше, попробовать и посмотреть, что получится? Что худшего может случиться, если ты поставишь себя в еще большее неловкое положение? Дай бедняге передохнуть, Рейна. Он не просит тебя пожертвовать почку!

Я делаю вдох, чтобы успокоить нервы. Затем протягиваю руку, запускаю пальцы в его волосы и тихо говорю: — Нет. Потому что у меня больше не будет возможности любоваться этим великолепным лицом .

Он облизывает губы. Его дыхание становится прерывистым. И, клянусь Богом, этот чудовищный член между нами только что дернулся.

Воодушевленная, я продолжаю. Мои руки опускаются к его мощным плечам, затем к выпуклым бицепсам, которые я сжимаю. — Или этими большими сильными мышцами, к которым приятно прикасаться.

Его зрачки расширяются, пока глаза не кажутся черными. Со странным трепетом, пробегающим по моему телу, я опускаю руки на его спину, поглаживая ладонями его гладкую, теплую кожу. Когда мои пальцы касаются твердой округлой выпуклости его задницы, он дрожит. Глядя глубоко в его глаза, я шепчу: — Или это красивое твердое тело, которое заставляет меня чувствовать себя в безопасности.

Стон, срывающийся с его губ, низкий и гортанный. Его веки закрываются. Он хрипло произносит: — Меня даже не волнует, лжешь ли ты. Это самая горячая вещь, которую мне когда-либо говорила какая-либо женщина.

— Я не лгу. Я никогда раньше не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас, здесь, с тобой. Мой великолепный, мужественный, крутой ирландец, о котором я не переставала думать с того дня, как мы встретились.

У него такое выражение лица, которое я раньше видела только у людей перед тем, как они упадут в обморок. Надеясь избежать такого исхода, я притягиваю его голову для поцелуя. Он жадно целует меня в ответ, зарываясь пальцами в мои волосы и прижимаясь своим тазом к моему. Мы занимаемся этим до тех пор, пока я не начинаю извиваться от желания под ним.

— Ты так хорошо целуешься, — говорю я, тяжело дыша. — Мне нравится, какой ты на вкус.

Он стонет.

— Господи, черт возьми, ты пытаешься убить меня.

— В данный момент нет. Я просто наслаждаюсь тем, какой ты вкусный. — Его глаза закатываются назад. — Пожалуйста, трахни меня сейчас своим потрясающим толстым членом? Мне нравится чувствовать его внутри себя.

Очень тихо он говорит: — Я умер и попал на небеса. Должно быть, это всё.

Единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы описать его реакцию на мои похвалы, — это сила. Давая ему то, что ему нужно, я чувствую себя сильной, смелой и чертовски могущественной.

Он тоже это чувствует? Когда он называет меня своей хорошей девочкой и я таю, заставляет ли это его чувствовать себя таким же невероятным? Это эйфория?

Когда он сползает вниз по моему телу, просовывает лицо между моих ног и начинает жадно лакомиться моей киской, я решаю, что это не имеет значения. Если он будет делать это каждый раз, когда я говорю ему что-то приятное, отныне я буду разносчиком печенья, черт возьми.

Зарывшись пальцами в его волосы, я шире раздвигаю ноги и шепчу: — Я люблю твой язык, Куинн. Это невероятные ощущения.

Он стонет в мою плоть. Его пальцы впиваются в мои бедра. Твердый и покачивающийся, его член висит между согнутых ног, головка приобрела темно-ягодный оттенок. По всему нему выделяются прожилки. Кончик блестит. В неистовстве его язык скользит взад-вперед по моему налившемуся кровью клитору.

Эйфория, бьющаяся во мне — как сердцебиение, я шепчу: — Твой член такой великолепный. Такой длинный и толстый. Один только взгляд на это возбуждает меня.

Он берет его в одну руку и начинает играть с ним, покачивая бедрами, поглаживая от макушки до основания и обратно, время от времени останавливаясь, чтобы провести ладонью по яйцам. Я стону, близкая к оргазму. Мои пальцы сжимаются в его волосах. Мои бедра двигаются в такт движениям его порочного языка. Издавая приглушенные звуки удовольствия, когда он ест меня, он поглаживает свой член быстрее.

Я выгибаю спину и беспомощно прижимаюсь к его лицу. Мои соски твердые и чувствительные, жаждущие его рта или прикосновений. Когда я говорю ему это, он стонет, его глаза закрыты, а щеки ввалились от сосания. Наблюдая за ним, я прерывисто шепчу: — Ты заставишь меня кончить. Пожалуйста, не останавливайся. Мне нравится это просто так. Это идеально. Ты само совершенство. Куинн, о боже...

От оргазма у меня перехватывает дыхание. Я поднимаюсь с кровати, дрожа и потея, наслаждаясь каждым горячим движением его языка по моему клитору, хотя он изысканно, почти болезненно чувствителен. Я кончаю и кончаю, дергая его за волосы и постанывая, пока он не погружает в меня два толстых пальца, и я всхлипываю.

— Ты самое совершенное, что я когда-либо видел в своей жизни, — рычит он, трахая меня пальцем, пока я дергаюсь и задыхаюсь. — И ты вся моя, не так ли, детка?

Я что-то бормочу. Я не знаю что. Что бы это ни было, это заставляет Куинна мрачно усмехнуться.

— Да, это так. Скажи, что хочешь мой член.

— Пожалуйста, да, пожалуйста, отдай это мне!

Когда он погружает его в меня, я все еще кончаю. Я вскрикиваю в экстазе, моя киска сжимается вокруг его толстого члена. Ритмично извиваясь вокруг него, как будто я пытаюсь выдоить сперму прямо из него.

Он говорит что-то по-гэльски. Ругательство или похвала, я не могу сказать. Но его голос напряжен, а бедра подрагивают. Сидя на коленях, мои ноги раздвинуты вокруг его бедер, а его руки сжаты на моей заднице, когда он поднимает меня, он погружает свой член в меня снова и снова. Он груб, но поскольку я знаю, что его грубость подпитывается страстью, а не гневом, я приветствую это. Его толчки замедляются, и он вздрагивает, постанывая.

— Да! Кончай! Дай мне почувствовать, как ты отпускаешь!

Он бросается вперед, наваливаясь на меня локтями. Хватает за лицо. С широко открытыми глазами он целует меня, затем достигает кульминации с первобытным рычанием и сильными спазмами всего тела, от которых сотрясается кровать. Глубоко внутри меня его член пульсирует, когда он выливается Все это время мы смотрим друг другу в глаза. Он выдыхает мое имя. Я обвиваю ногами его талию. А тот высокий утес, о котором я беспокоилась раньше? Я просто прыгнула, черт возьми, головой вперед.