Идеальная пара

Селеста

Бенджи звонит ей через два дня после того, как она дала ему свой рабочий номер, но вовсе не для того, чтобы представить ее другу, который планировал — а может, и не планировал — организовать для группы иностранных руководителей экскурсию в зоопарк. Он звонит, чтобы пригласить ее на ужин. Бенджи хочет отвести ее в «Русскую чайную» в пятницу вечером.

— С восьмидесятых там сменили интерьер, — говорит он. — Сейчас там должно быть очень круто. Ты любишь икру?

— Эм… — тянет Селеста.

Она никогда не пробовала икру, и не только потому, что это очень дорогой деликатес, но и из-за того, что видела, как связанные слизью икринки плавают в аквариумах океанариума. Поэтому… нет, спасибо.

— Или мы можем поехать в Ист-Виллидж в «Мадам Во». Это ресторан вьетнамской кухни. Вьетнамская кухня тебе нравится больше?

Селеста почти вешает трубку. Она отчитывает себя за то, что дала этому парню свой номер. Он для нее — чужеродный вид, хотя, что гораздо более вероятно, чужеродный вид — это она сама. Бенджи привык иметь дело с красивыми, утонченными женщинами, похожими на Джулс, которая в детстве, скорее всего, носила икру в школу на обед в рюкзачке. Селесте едва хватает денег на оплату квартиры на окраине Манхэттена, поэтому ей нечасто удается ходить в рестораны. Изредка она встречается с Мерритт за бранчем или ужином, хотя порой, когда Мерритт фотографируется за столом или выкладывает фотографии блюд в сеть с личным хештегом, ее счета покрывает заведение. И все же обычно Селеста обедает салатами из небольшой забегаловки за углом или едой, купленной в кафетерии зоопарка. И да, Селеста знает, как жалко это звучит, но лишь потому, что Мерритт сообщила ей об этом факте.

— Мне нравится вьетнамская кухня! — говорит Селеста, пытаясь проявлять столько энтузиазма, сколько вообще возможно, когда речь идет о кухне, о которой ей ничего не известно.

— Тогда решено, мы идем в «Мадам Во», — заключает Бенджи. — Я заеду за тобой?

— Заедешь?

Дом, в котором располагалась квартира Селесты, находился слишком далеко на севере, чтобы считаться Верхним Ист-Сайдом, но при этом слишком далеко на юге, чтобы попадать в район Гарлем. Она живет в довольно безопасном месте, но назвать его сексуальным или привлекательным язык не поворачивается. На ее улице есть прачечная, простенькое кафе и салон груминга для домашних животных.

— Или мы можем встретиться прямо там, — предлагает Бенджи. — Ресторан расположен на Десятой Ист-стрит.

— Встретимся там, — с облегчением соглашается Селеста.

— В восемь тебе будет удобно? — спрашивает Бенджи.

— Да, — отвечает Селеста и кладет трубку, чтобы позвонить Мерритт.

Сначала Мерритт радостно кричит: «У тебя будет свидание!»

Губы Селесты растягиваются не то в улыбке, не то в гримасе. У нее и правда будет свидание, и от этого ей хорошо на душе, ведь обычно, когда Селеста и Мерритт разговаривают, лишь Мерритт делится захватывающими новостями или вообще новостями любого рода. У Мерритт настолько насыщенная личная жизнь, что Селесте сложно удерживать в голове список всех мужчин своей подруги. В данный момент Мерритт встречается с Робби, который днем работает в баре «Бреслин» на 29-й улице. Робби — высокий и бледный молодой человек с крепкими мускулами и ирландским акцентом. «За что можно не любить Робби? — как-то спросила Селеста, когда Мерритт притащила ее в субботу на ланч в „Бреслин“, чтобы познакомить подругу со своим ухажером. — Почему бы тебе просто не остаться с ним?»

«Во-первых, — сказала Мерритт, — Робби — начинающий актер».

Он постоянно ходил на кастинги, и Мерритт казалось, что это лишь вопрос времени: ему дадут роль в пилотной серии какого-нибудь сериала — и он укатит жить на Западное побережье. По мнению Мерритт, привязываться к кому-то, кто не пустил в Нью-Йорке корни так глубоко, как сделала это сама Мерритт, было глупо. Но Селеста знала правду. На самом деле Мерритт боялась заводить серьезные отношения из-за поистине ужасной ситуации, в которую попала за год до того, как они с Селестой встретились.

Трэвис Дарлинг — так звали мужчину. Трэвис и его жена Корделия владели пиар-агентством «Брайтстрит», куда Мерритт устроилась на должность рекламного агента сразу после университета. Ее выбрали из более чем тысячи претендентов, и Трэвис, и Корделия считали Мерритт восходящей звездой мира пиара и следующей Линн Голдсмит[15]. Жизнь Мерритт плотно переплелась с жизнью Дарлингов. Она ходила ужинать с ними как минимум раз в неделю и часто проводила время в их доме. Они вместе катались на лыжах в Стоу и летом ездили по выходным на пляжи Бриджхемптона.

Трэвису Мерритт всегда нравилась. Он расспрашивал девушку о ее личной жизни, поддерживал ее интерес к моде. Он даже помнил имена ее соседок по университетскому общежитию. Он интересовался ее мнением, потому что она была молода и смотрела на многие вещи свежим взглядом. Иногда, пока Мерритт работала за компьютером, Трэвис стоял у нее за спиной, положив руку ей на плечо; порой он пересылал ей пикантные шутки с личной электронной почты. Когда Мерритт ужинала с Трэвисом и Корделией, Трэвис отодвигал для нее стул. Если им приходилось ждать у бара, пока освободится столик, Трэвис подталкивал ее в нужном направлении, касаясь ладонью спины. Мерритт замечала все эти вещи, но не протестовала. В конце концов, Корделия всегда была прямо рядом с ними.

Но потом все изменилось.

Было лето, и Мерритт проводила выходные с Дарлингами в Хэмптонсе. Субботним вечером, когда они втроем лежали на пляже, им позвонила клиентка агентства — супермодель, которая ввязалась в ссору с бортпроводницей. Они обменялись крепкими ругательствами. Один из пассажиров рассказал о случившемся журналистам, и супермодель в его истории предстала в весьма нехорошем свете. Эта небольшая проблема могла быстро превратиться в огромный ночной кошмар пиарщика. Корделии нужно было срочно вернуться в город, чтобы разобраться с намечающимся скандалом.

«Я поеду с тобой, — сказала тогда Мерритт. — Тебе понадобится помощь».

«У меня есть Сейдж», — ответила Корделия.

Сейдж Кеннеди была новым членом их команды. Мерритт сразу поняла, что амбициозная девушка завидовала ей в профессиональном плане. Сейдж хотела стать следующей Мерритт. Сейдж была слишком молода и зарабатывала недостаточно, чтобы проводить летние выходные вне города, но теперь она сможет выслужиться перед начальством.

Когда Мерритт сказала, что с радостью пораньше вернется в Нью-Йорк, Корделия ответила: «Оставайся здесь и наслаждайся отдыхом. Увидимся в понедельник».

Волновалась ли Мерритт о том, что ей придется остаться в доме наедине с Трэвисом? Да не очень. К тому моменту Мерритт работала в «Брайтстрит» уже три года. Она решила, что если бы Трэвис захотел к ней подкатить, то сделал бы это уже давным-давно.

Но поздно вечером того дня, когда Мерритт, прежде чем зайти в дом, смывала с ног песок водой из шланга, сзади к ней подошел Трэвис и, не говоря ни слова, развязал узел на верхней части ее бикини. Мерритт замерла. Она рассказала Селесте, что в тот момент оцепенела от ужаса, но решила рассмеяться, словно это была всего лишь веселая шутка. Она попыталась снова завязать купальник, но Трэвис остановил ее. Он взял обе ее руки в свои, притянул ее к себе и поцеловал в шею.

«Я так долго этого ждал», — прошептал он ей на ухо.

«Я оказалась в ловушке, — объяснила Мерритт Селесте. — Я могла бы оттолкнуть его, но боялась, что тогда потеряю работу. Я боялась, что он скажет Корделии, что я сама сняла купальник. Поэтому я позволила этому случиться. Я позволила этому случиться».

Их роман длился семь мучительных месяцев. Мерритт жила в постоянном страхе от того, что Корделия обо всем узнает, но Трэвис старательно пытался ее убедить, что волноваться не о чем. По словам Трэвиса, его жена была чуть ли не фригидной и не интересовалась мужчинами. Она не станет возражать, даже если узнает об их интрижке.

«В глубине души она хотела, чтобы это произошло, — сказал Трэвис. — Она наняла тебя отчасти потому, что я считал тебя сексуальной».

Как оказалось, Трэвис сильно ошибался, когда рассуждал о желаниях Корделии. Она наняла частного детектива, который проследил за перемещениями Мерритт и Трэвиса, проверил их звонки и сообщения, а затем предоставил Корделии все необходимые доказательства, включая невероятным образом добытую полноразмерную фотографию, на которой было запечатлено, как Мерритт и Трэвис вместе принимают душ в квартире Мерритт.

Корделия быстро забрала у Трэвиса их компанию, инвестиционные счета и дом. Она уволила Мерритт и из чувства мести поставила перед собой задачу разрушить не только ее карьеру, но и ее личную жизнь, а ведь к тому времени друзья Корделии уже стали друзьями Мерритт. Трэвис тоже оставил Мерритт. Она звонила ему и умоляла рассказать Корделии правду о том, кто именно стал инициатором их романа, и о том, что у Мерритт не было иного выхода, кроме как согласиться. В ответ на ее звонки и сообщения Трэвис оформил на нее запретительный судебный приказ.

Мерритт призналась Селесте, что в то время она даже задумывалась о самоубийстве. В самые плохие дни она часами пялилась на бутылек с разными накопленными ею таблетками. В хорошие дни она искала работу в других городах, но оказалось, что щупальца Корделии достали даже до Чикаго, Вашингтона и Атланты. Мерритт даже ни разу не пригласили на собеседование. Время от времени Корделия писала ей, и каждый раз, видя ее имя и номер на экране телефона, Мерритт надеялась, что, возможно, Трэвис наконец признался Корделии в том, что их интрижка началась по его вине: он сам соблазнил Мерритт, а потом шантажировал ее. Но в сообщениях Корделии никогда не было ничего даже отдаленно похожего на извинения. Одно из них гласило: «Я убила бы тебя, если бы была уверена в том, что это сойдет мне с рук».

Но потом одним чудесным днем Мерритт получила письмо от Сейдж Кеннеди, которая, как знала Мерритт с чужих слов, заняла ее место в компании:

Сперва Мерритт не поверила. Она опасалась Сейдж Кеннеди. Но, проверив новости в «Бизнес Инсайдере», Мерритт убедилась, что Сейдж не врала. Возможно ли, что после ухода Мерритт Трэвис начал приставать к Сейдж? Она слишком боялась расспрашивать ее, хотя все же отправила ей сообщение с благодарностью за информацию. Наконец она была свободна.

Вскоре после этого Мерритт нашла работу в отделе по связям с общественностью в Обществе охраны дикой природы, и, хотя теперь ее зарплата значительно уступала прежней, Мерритт была благодарна за возможность начать жизнь с чистого листа. Уже в первую неделю Мерритт познакомилась с Селестой.

«Ты самая симпатичная и самая нормальная девушка из всех, что работают в любом из наших зоопарков, — вместо приветствия сказала Мерритт. — Пожалуйста, позволь мне использовать твои фотографии в промоматериалах».

Откровенная прямолинейность Мерритт поставила Селесту в тупик.

«Спасибо, — ответила Селеста. — Наверное, спасибо».

Они вместе пошли пообедать в кафетерий зоопарка, и их дружба зародилась над двумя тарелками бутербродов с тунцом. Мерритт всегда говорила, что именно Селеста «спасла» ее, но, по мнению самой Селесты, все было наоборот. Селеста была обязана — и твердо намерена — выбраться из Форкса и самостоятельно выжить в Нью-Йорке, но даже она была потрясена тем, насколько самостоятельно ей приходилось это делать. В этом городе проживало десять миллионов человек, и все же Селесте было сложно заводить новые знакомства вне работы. Она вроде как подружилась с парочкой людей в своем квартале: Роки — кассиром в забегаловке на их улице — и Джуди Куигли — владелицей грумингового салона.

Роки однажды пригласил Селесту на свидание в небольшой ресторанчик на 91-й улице, где подавали курицу по-перуански, но затем признался, что, хотя ему и нравилась Селеста, времени и денег на девушку у него сейчас нет. Миссис Куигли была очень приятной женщиной и, как и Селеста, любила животных, но едва ли они могли вместе выбираться в бары, чтобы выпить по коктейлю.

Мерритт стала для Селесты нью-йоркской подругой мечты. Она была веселой и утонченной. Она всегда была в теме и знала обо всех молодежных тусовках города. Мерритт сказала, что случай с Трэвисом Дарлингом сделал ее циничной, но Селеста видела лишь ее ранимое сердце. Мерритт обладала невероятным терпением и добротой. Она относилась к Селесте с материнской заботой и понимала, что ее новая подруга может выносить ее бешеный, пульсирующий событиями мир лишь в маленьких дозах.

— Я не знаю, что делать, — говорит Селеста Мерритт. — Бенджи пришел в зоопарк со своей девушкой и с дочерью своей девушки. Они ссорились, а потом я заметила, как он пялится на меня. Затем он попросил мою визитку. Он сказал, что это для друга, и я ему поверила. Я дала ему мой личный рабочий номер. Как думаешь, он уже порвал со своей девушкой? Он пригласил меня в «Мадам Во». Это вьетнамский ресторан на Десятой улице.

— Все хотят попасть в «Мадам Во», потому что там бывает Сара Джессика Паркер, — говорит Мерритт. — Но мне не нравится, как они рассаживают пары. Создается ощущение, что ты пришел на свидание еще и с парочками по соседству.

— Мне стоит отменить встречу? — спрашивает Селеста. — Наверное, я все же должна ее отменить.

— Нет! — вскрикивает Мерритт. — Не смей ничего отменять! Я помогу тебе. Я преображу тебя. Мы заставим этого Бенджи влюбиться в тебя всего за одно свидание. Мы заставим его сделать тебе предложение.

— Предложение? — спрашивает Селеста.

Позже Мерритт приходит домой к Селесте и гуглит Бенджи с ноутбука Селесты — Бенджамин Гаррисон Уинбери из Нью-Йорка. Они мгновенно находят следующую информацию: Бенджи в юности посещал Вестминстерскую школу в Лондоне, старшие классы окончил в школе Сент-Джордж в Ньюпорте на Род-Айленде и учился в Университете Хобарта. Сейчас он работает в «Номура Секьюритиз». Благодаря еще нескольким запросам девушки узнали, что это японский банк, главный офис которого расположен в Нью-Йорке. Бенджи также заседал в совете директоров в музее Уитни и фонде Робин Гуда.

— Ему двадцать семь лет, — говорит Мерритт. — И он уже входит в состав двух советов директоров. Впечатляюще.

Беспокойство Селесты нарастает. Ей уже доводилось встречаться с несколькими членами совета директоров комитета по охране природы: все они очень богатые и влиятельные люди.

Мерритт рассматривает фотографии на странице Бенджи.

— У его матери выражение лица усталой суки. А вот папа довольно горяч.

— Мерритт, прекрати, — говорит Селеста, но выглядывает из-за плеча Мерритт и смотрит на экран.

Она ожидает увидеть совместные фотографии Бенджи, Джулс и Миранды, но, если такие снимки и существовали, все они давно удалены. На одной из фотографий Бенджи и его друзья чокаются коктейлями в ресторане, на другой он в одиночестве позирует на носу яхты. Тут есть фотография Бенджи с парнем, который, по-видимому, приходится ему братом, на игре «Янкиз». На фото, о котором говорит Мерритт, Бенджи позирует рядом с изысканной пожилой парой: его светловолосая мать смотрит в камеру спокойно, а отец, чьи волосы уже посеребрила седина, широко улыбается. На следующей фотографии Бенджи салютует тропическим коктейлем, сидя под пляжным зонтиком, а еще на одной он в шлеме едет верхом на горном велосипеде.

— Я бы сказала, что девушка исчезла, — замечает Мерритт. — Он тщательно очистил свою ленту. Давай проверим «Инстаграм»^◊…

— Я не хочу проверять «Инстаграм»^◊, — говорит Селеста. — Помоги мне выбрать подходящий наряд.

Селеста встречается с Бенджи у входа в «Мадам Во» ровно в восемь часов вечером пятницы. Мерритт посоветовала Селесте опоздать на десять минут, но Селеста всегда пунктуальна — это ее неосознанное стремление. Бенджи уже ее ждет. Селеста решает, что это хороший знак. Она одолжила у Мерритт платье цвета розового золота «Эрве Леже», которое в бутиках стоит больше тысячи долларов. Мерритт это платье досталось бесплатно. Она была в нем на открытии нового клуба «Нуклеар Винтер» в Алфабет-Сити, а когда Мерритт фотографируют так часто, как ее фотографировали в ту ночь, она не может повторно надевать такой наряд. На Селесте туфли на шпильке от Джимми Чу, принадлежащие Мерритт, а в руках у нее клатч, который ей также одолжила подруга. Теперь ей не хватает лишь остроумия, очарования и уверенности в себе, какими обладает Мерритт. Селеста вспоминает совет, который давали ей родители с тех пор, как она подросла достаточно, чтобы понимать английский язык: будь собой. Это удивительно старомодный и почти наверняка вредный совет. Селеста всегда была собой, но популярности ей это не принесло. Род: девушка-ученый. Вид: социально неловкий зоолог.

— Привет, — здоровается она с Бенджи, выходя из такси.

— Вау, — говорит Бенджи. — Я почти тебя не узнал. Ты выглядишь… Вау. Просто вау.

Щеки Селесты покрываются румянцем. Бенджи явно ошеломлен, возможно, даже впечатлен, но его реакция не похожа на актерство. Селеста не уверена, стоит ли ей поцеловать его или обнять, поэтому она просто улыбается, и Бенджи улыбается в ответ, глядя ей прямо в глаза. Затем он открывает двери ресторана и помогает Селесте войти.

— Ты голодна? — спрашивает он.

Бенджи хороший. Селеста не думала, что в Нью-Йорке еще живут хорошие мужчины. Мужчины, которых она встречает в метро или на улицах, либо пялятся на ее грудь, либо ругаются себе под нос, если Селеста слишком долго возится с проездным. Мужчин в зоопарке тоже нельзя назвать подарком судьбы. Дариус, который занял место Селесты в отделе приматов, признался, что почти половину зарплаты тратит на порно в интернете. Мавабе из отдела крупных кошачьих имеет зависимость от видеоигры «Мэнхант» — он предлагает Селесте научить ее играть каждый раз, когда они разговаривают. В целом всех работников зоопарка объединяет одна проблема: с животными они ладят лучше, чем с людьми, — и к Селесте это тоже относится.

Когда Бенджи рассказывает Селесте о том, что работает на японский банк «Номура», она притворяется удивленной.

— Хочешь сказать, что ты просто еще один бездушный парень, который занимается частными капиталовложениями? — спрашивает она, надеясь, что ее вопрос звучит так, словно она каждые выходные вынуждена ходить на свидания с такими индивидами.

Он смеется:

— Нет, этим занимается мой отец.

Потом Бенджи объясняет, что он возглавляет отдел по стратегическим благотворительным проектам, так что его работа заключается в том, чтобы жертвовать деньги на важные социальные программы.

— Я мечтаю однажды возглавить большую НКО. Красный Крест, к примеру, или Американское онкологическое общество.

— У моей матери рак груди, — выпаливает Селеста и тут же склоняется над своей тарелкой с хрустящими спринг-роллами.

Она поверить не может, что произнесла это, и не только потому, что рак — самая депрессивная тема для обсуждения в мире, но и потому, что она никогда ни с кем не обсуждала болезнь матери.

— Она будет в порядке? — спрашивает Бенджи.

Ну, это хороший вопрос, не правда ли? У Карен Отис, матери Селесты, была выявлена инвазивная протоковая карцинома второй стадии, достигнувшая лимфоузлов. Из-за этого ей понадобилось восемнадцать курсов химиотерапии и тридцать курсов радиационной терапии, и это после того как Карен перенесла двустороннюю мастэктомию. В этом июле она позвонила в колокол в больнице Святого Луки, ознаменовав свой последний курс лечения, а следующий контрольный прием у нее назначен только через шесть месяцев. Но в последнее время у нее болит спина, поэтому на этой неделе она ходила к доктору. Он назначил ей МРТ-исследование, и Карен почти отказалась, потому что оно стоило слишком дорого, а Брюс и Карен и так уже погрязли в долгах за лечение, которое не покрывала скромная страховка Брюса. И все же Брюс настоял на том, чтобы Карен сделала снимок. Разговаривая с Селестой по телефону, Брюс процитировал строчку одной из песен «Группы Зака Брауна».

«У душевного спокойствия нет цены, — сказал он. — Это я понял на собственном опыте».

Селеста догадалась, что эту песню наверняка крутят в магазине, где работает Брюс, потому что она не думала, что ее родителям нравятся хоть какие-то песни, появившиеся после 1985 года.

Результаты МРТ должны прийти в понедельник.

Селеста поднимает взгляд на Бенджи, своими голубыми глазами встречаясь с его карими. Карий — доминантный цвет. Селеста уверена, ДНК Бенджи состоит только из доминантных генов. Она не знает, что ей сказать в ответ. Болезнь ее матери — очень личная тема для разговора, а Селесту и ее родителей связывают слишком крепкие отношения, которые сложно объяснить другим людям.

— Я не знаю… — произносит она, повышая голос в конце предложения и надеясь, что в нем скорее звучит надежда, чем слезливость.

Она не хочет жалости Бенджи. Это одна из причин, по которым Селеста не обсуждает с другими болезнь Карен. Она также не хочет выслушивать чужие вдохновляющие истории о чьей-нибудь невестке, которая пережила точно то же самое и теперь участвует в ультрамарафонах. Селеста не хочет казаться неблагодарной даже в своих мыслях, но она пришла к леденящему кровь осознанию того, как все мы одиноки внутри наших тел. Бесповоротно и неизменно одиноки. И поэтому ни в одной истории нет настоящей надежды. Либо Карен переживет рак, либо в ее теле появятся метастазы и она умрет. Селеста может спокойно обсуждать болезнь Карен только с ее лечащими врачами. Селеста верит в науку и в медицину. Она втайне каждую неделю перечисляет сто долларов в Фонд исследований рака молочной железы.

— Она в порядке. По крайней мере, пока.

Селеста слишком суеверна, чтобы заявлять, что ее мать победила болезнь, и отказывается причислять ее к людям, пережившим рак. Пока.

— Спасибо, что рассказала мне, — говорит Бенджи.

Селеста кивает. Может, он ее понимает? Может, чувствует болезненную агонию, скрытую за сдержанными ответами? Он кажется проницательным, а ведь так мало мужчин — так мало людей — могут похвастаться этим качеством. Селеста берет свой спринг-ролл и окунает его в уксусный соус.

— Здесь очень вкусные роллы, — говорит она.

— Ты еще не пробовала фо-бо, — отвечает Бенджи, делая глоток пива. — Так расскажи мне о зоопарке, — просит он, и Селеста расслабляется.

Бенджи настаивает на том, чтобы отвезти Селесту до ее дома на такси, и это кажется ей необычным. Бенджи просит водителя подождать, пока он проводит Селесту до дверей подъезда ее многоквартирного дома. Она чувствует огромное облегчение оттого, что этим Бенджи избавил ее от необходимости гадать, стоит ли ей приглашать его к себе и, если она все-таки его пригласит, как далеко они должны зайти этим вечером. Мерритт верит, что с парнями можно спать и на первом свидании, но Селеста придерживается мнения прямо противоположного. Она никогда — никогда-никогда — так не поступит.

Никогда.

Бенджи говорит ей, что не против увидеться вновь. Если она свободна завтрашним вечером, они могут пойти на «Гамильтона», потому что у него есть пара билетов.

Селеста ахает. Все в этом городе хотят попасть на «Гамильтона».

— Это значит, ты согласна? — смеется Бенджи.

И прежде чем она успевает ответить, он целует ее. Сперва Селеста чувствует себя неловко из-за водителя, который все еще ждет Бенджи в машине перед домом, но потом сдается. «Нет в мире ничего столь же пьянящего, как поцелуи», — думает Селеста. Она позволяет себе раствориться в губах Бенджи, в его языке. У него потрясающий вкус; его губы одновременно мягкие и настойчивые. Его ладони лежат на ее лице, потом на шее, затем одной рукой он касается ее бедра. Но прежде чем Селеста успевает угадать, что произойдет дальше, Бенджи отстраняется.

— Увидимся завтра вечером, — говорит он. — Утром я позвоню и сообщу тебе все детали.

С этими словами он сбегает вниз по ступеням крыльца, и к тому времени, как туман в голове Селесты развеивается, такси уже отъезжает.

Они идут в театр на «Гамильтона». Оказывается, отец Бенджи был одним из первых инвесторов, и для него всегда зарезервированы места в первом ряду по центру первого балкона. Бенджи видел мюзикл уже пять раз, но сообщает об этом только после представления, когда они сидят в ресторане «Хадсон Мэлоун» и макают креветки в коктейльный соус. Селеста вынуждена признать, что она бы никогда не догадалась. Бенджи казался столь же завороженным музыкой, как и она сама.

Бенджи говорит, что не против встретиться с ней в воскресенье, и Селеста предлагает ему прогуляться в Центральном парке. Там ей спокойно, там она почти чувствует себя хозяйкой. Она бегает трусцой вокруг водохранилища при каждом удобном случае, а летом берет полотенце и идет на Северный луг, чтобы полежать на траве. Ей нравится гулять по Литературной тропе и сидеть на берегу пруда Консерватории, но в ее самом любимом месте Бенджи наверняка никогда не бывал. Они встречаются к югу от фонтана Бетесды, куда по выходным стекаются любители роликовых коньков. Тут собралась разношерстная толпа — Селеста уже узнает большинство завсегдатаев в лицо. Они катаются по кругу вокруг бумбокса, из которого по парку разносятся звуки классической рок-музыки.

Они катаются под Gimme Three Steps группы «Ленэрд Скинэрд», когда приходит Бенджи.

— Я и не думал, что кто-то все еще катается на роликах, — говорит он. — Я будто попал в восьмидесятые.

— Я часто сюда прихожу, — признаётся Селеста. — Думаю, это место нравится мне из-за музыки. Мои родители — большие фанаты.

— Правда? — спрашивает Бенджи. — Они фанаты «Скинэрд»?

— Они любят весь классический рок. Им особенно нравится Мит Лоуф.

Селеста наблюдает за проносящимися мимо скейтерами и вспоминает, как маленькой девочкой сидела на заднем сиденье родительской «Тойоты Королла», а ее родители на полную выкручивали звук аудиосистемы, когда ставили кассету Bat Out of Hell. Им нравились все песни, но любимой была Paradise by the Dashboard Light. Когда песня доходила до середины, где пели Мит Лоуф и Миссис Лауд, Карен подпевала женской партии, а Брюс — мужской, но в конце их голоса с воодушевлением сплетались воедино, унося Селесту прочь из реального мира. В такие моменты ей казалось, что во всей Вселенной нет пары более гламурной, чем Карен и Брюс. Селеста серьезно верила, что они могли бы прославиться, если бы решили поделиться с миром своими выступлениями в салоне их старенького автомобиля.

В бумбоксе начинает играть новая песня — Stumblin’ In Сьюзи Кватро и Криса Нормана, — и у Селесты кружится голова. Это даже жутко: родители особенно сильно любили эту песню, но по радио ее больше не крутили. Селеста шокирована. Она смотрит на Бенджи, поглощенная бурной волной эмоций. Как ей объяснить ему, что эта песня так сильно напоминает ей о родителях, что ей кажется, будто Бетти и Мак прямо сейчас стоят рядом? Бенджи едва заметно отступает, собираясь идти дальше, но Селеста не может уйти до того, как закончится трек. Она тихо подпевает, и, кажется, Бенджи понимает. Он терпеливо ждет ее. Начинается новая песня — Late in the Evening Пола Саймона, — которая также входит во внушительный плейлист Брюса и Карен, но Селеста понимает, когда стоит остановиться. Она берет Бенджи за руку, и они вместе идут в сторону фонтана Бетесды.

После прогулки по парку они заходят в бар «Пенроуз», чтобы выпить пива и посмотреть футбол. Когда игра близится к концу, Селеста спрашивает у Бенджи, не хочет ли он взять пиццу и зайти к ней домой, но Бенджи отвечает, что по воскресеньям он обычно ложится спать пораньше, чтобы встретить новую рабочую неделю бодрым и свежим. Селеста говорит, что прекрасно его понимает. С одной стороны, она чувствует облегчение, ведь ей вновь не надо волноваться о том, что они с Бенджи будут делать, оставшись наедине, но, с другой стороны, она испытывает разочарование. Ей понравилось проводить время в компании Бенджи: Селесте с ним легко. Он смешной, он рассказывает забавные истории о своем детстве в Лондоне и о том, как они с семьей переехали в Нью-Йорк, но в его словах нет хвастовства, пускай даже любому и так станет ясно, что Бенджи — часть элиты. Он также умеет слушать. Он подстрекает Селесту к разговору, задавая хорошие вопросы и предоставляя ей достаточно времени на ответ.

Но она наверняка наскучила ему до смерти. И испугала своим желанием слушать музыку для стариков в парке.

— Могу я задать один вопрос, до того как мы разойдемся? — говорит Селеста.

Бенджи накрывает ее ладонь своей.

Собственная дерзость удивляет Селесту. Жизнь Бенджи не ее дело, но если он больше не собирается с ней встречаться и она теперь никогда его не увидит, то почему бы не спросить?

— Валяй, — отвечает он.

— Что случилось с твоей девушкой? — спрашивает Селеста. — И ее дочерью?

Бенджи вздыхает:

— Ты о Джулс? Мы расстались. В смысле, это, конечно, очевидно. Но в этом не было твоей вины. Наши отношения уже давно оставляли желать лучшего…

— Как долго вы встречались? — интересуется Селеста.

— Чуть больше года.

Селеста выдыхает. Она боялась, что их связывали более длительные отношения.

— Думаю, я больше всего волнуюсь о ее дочери, — признаётся Селеста. — Мне показалось, она очень к тебе привязана.

— Она чудесная девочка, — говорит Бенджи. — Но у нее есть отец и два очень хороших дяди, которые живут всего в нескольких кварталах. К тому же, когда я расстался с Джулс, я сказал ей, что буду на связи, на случай если понадоблюсь Миранде. — Он смотрит на Селесту. — Ты спросила о Миранде, и это о многом говорит.

Он смотрит настолько пристально, что Селеста не выдерживает и опускает взгляд на испещренную царапинами барную стойку.

— А что насчет Джулс? Она нормально восприняла ваше расставание?

— Совсем наоборот. Она кидалась в меня туфлями. Она вопила. Она разбила собственный телефон и расплакалась из-за этого. Она влюблена в свой телефон.

— Как и многие другие люди, — отзывается Селеста.

— В том-то и проблема. Она никогда не была по-настоящему рядом, она думала лишь о себе, не была ни чуткой, ни заботливой. Она называла себя «домашней мамой», но никогда не проводила время с Мирандой. Она ходила на пилатес, на маникюр и встречалась с друзьями за ланчем, где они дружно соревновались в том, кто съест меньше. В тот день мы пошли в зоопарк только потому, что я на этом настоял. Джулс страдала от похмелья после прошлой ночи и больше всего на свете хотела вздремнуть и принять ванну с пеной, прежде чем встретиться со своими друзьями Лэйни и Каспером в каком-то переоцененном ресторане, где она заказала бы салат и съела бы пару листиков зелени и половинку инжира. Поход в зоопарк лишь помог мне взглянуть на наши отношения со стороны.

— Мне просто стало интересно, — говорит Селеста. — Я не пыталась отбить тебя или испортить ваши отношения.

Бенджи смеется и кидает деньги на барную стойку.

— Позволь мне проводить тебя до дома, — произносит он.

Бенджи целует Селесту на прощание у входа в ее многоквартирный дом, и их поцелуй становится настолько страстным, что Селеста уже собирается предложить ему подняться к ней наверх, но в это мгновение Бенджи отстраняется.

— Спасибо за прекрасные выходные. Я тебе позвоню, — говорит он.

Селеста смотрит Бенджи вслед, когда он спускается по лестнице, перепрыгивая по две ступени зараз, а затем растворяется во тьме улицы.

Поднявшись к себе, Селеста отправляет Мерритт сообщение:

«Как? Что случилось?» — спрашивает Мерритт.

Селеста в ответ посылает только несколько вопросительных знаков. Несколько секунд спустя ее телефон звонит. Это Мерритт, но Селеста сбрасывает звонок, потому что ей внезапно становится слишком грустно для разговоров. Ей все-таки стоило отменить свидание в пятницу. Теперь же, по окончании этих выходных, она ясно поняла, насколько ей одиноко. Жизнь становится лучше, когда рядом есть кто-то, с кем можно поговорить. Кто-то, кого можно поцеловать или взять за руку. Кто-то, с кем можно случайно столкнуться коленями под столом. Селеста с самого начала была уверена, что она — чужеродный вид, но получить тому подтверждение было больно.

Он ей позвонит. Ну да, конечно.

В понедельник она в своем кабинете просматривает планы специальных программ на следующее лето — им должны привезти сероплюсного пигатрикса[16] из Вьетнама, и это наталкивает ее на воспоминания об ужине в «Мадам Во» и Бенджи, сидящем напротив. Раздается стук в дверь. Сейчас пятнадцать минут третьего, и Селеста подозревает, что это Блэр из «Мира рептилий» пришла отпроситься домой из-за начинающейся мигрени и уговорить Селесту заменить ее на послеобеденной лекции о змеях. И это тоже заставляет Селесту вспомнить о Бенджи.

— Входите, — нерешительно произносит она.

В кабинете появляется помощница Селесты Бетани с вазой розовых роз.

— Это для тебя, — говорит Бетани.

На следующий день отец Селесты звонит ей, чтобы сообщить о результатах МРТ Карен. На снимках не было выявлено никаких аномалий.

— Правда? — спрашивает Селеста, хотя и так знает, что о подобных вещах родители не стали бы ей врать.

— Правда, — отвечает Брюс. — Бетти здорова как бык.

В четверг вечером Бенджи приглашает Селесту в кино в «Парижский театр». Кино на французском, но с субтитрами. Как только фильм начинается, Селеста засыпает, устроившись на плече Бенджи, и просыпается к финальным титрам.

В пятницу Бенджи отводит Селесту на ужин в «Ле Бернардин», где им подают девять смен блюд из морепродуктов. Почти половина из них давит на ее личные границы приемлемого. Заварной крем из морского ежа? Суши кампачи? Она представляет, как расскажет родителям, что Бенджи потратил девятьсот долларов на ужин с блюдами из морского ежа, кампачи и морского огурца, который вообще-то животное, а не овощ. С каждым блюдом подают новое вино, и к концу вечера Селеста пьянеет. Этой ночью она приглашает Бенджи к себе в квартиру.

Она нервничает. До Бенджи у нее было всего двое мужчин, один из которых работал в университете ассистентом профессора по механизмам поведения животных.

На следующий день ей приходит сообщение от Мерритт:

Селеста тут же его удаляет.

Мерритт не сдается:

«Нормально», — отвечает Селеста.

«Хорошо», — пишет Селеста. И это правда. Бенджи был очень тактичным и внимательным к желаниям Селесты. Он замечал все, что приносило ей удовольствие, все, что ей нравилось. Возможно, он был даже слишком внимательным. Но едва ли это может быть поводом для жалоб.

«Ого», — пишет Мерритт.

Они обедают в Сохо, Гринвич-Виллидж и Митпэкинге. Они заказывают суши навынос, индийскую и вьетнамскую еду, которая стала их любимой, и идут в квартиру Селесты, чтобы посмотреть очередную серию «Американцев». Они встречаются, чтобы пообедать в «Саксон и Парол», где Бенджи открывает Селесте невероятное таинство шведского стола в стиле «Кровавой Мэри». Она кладет себе в стакан всего понемногу: сельдерей, морковь, острый перец, домашние соленья и маринованный лук, бекон, свежую зелень, вяленую говядину, оливки, колечки лимона и лайма. Потом, когда ее стакан выглядит как восьмидесятилетняя бабуля, надевшая на себя все имеющиеся украшения, Селеста фотографирует его и отправляет снимок Мерритт. Та отвечает всего через несколько секунд:

Они ходят на чтения на 92-й улице, где писательница Уандер Кэллоуэй вслух читает свою историю о женщине возраста Селесты, которая отправилась покорять Эверест в компании мужчины. Она влюблена в своего спутника, но тот не испытывает взаимных чувств. Когда у мужчины начинается горная болезнь, он разворачивается. У женщины есть выбор: вернуться в лагерь вместе с ним или продолжить восхождение. Эта история до глубины души трогает Селесту. Она даже не догадывалась, что литература может иметь отношение к ее жизни и к ее чувствам. Она никогда не испытывала ничего подобного во время уроков литературы в школе. После окончания чтений Бенджи покупает для нее сборник рассказов Уандер Кэллоуэй, и Уандер подписывает книгу. Она улыбается Селесте и спрашивает, как ее зовут, а затем пишет: «Для Селесты». Селеста взволнована, но при этом еще и немного опечалена. Бенджи показывает ей невероятные вещи, но все это порой сбивает ее с толку. Селеста знает, что она хороша такая, какая она есть. Она окончила университет, нашла отличную работу, но каждое свидание служит доказательством тому, что Селеста еще очень долго может расширять свой кругозор.

Она читает рассказы по пути на работу и заканчивает книгу уже к воскресенью. Селеста просит у Бенджи еще что-нибудь почитать, и он дает ей «Ночной цирк» Эрин Моргенштерн. Селесте так нравится история, что она открывает книгу каждый раз, как выпадает свободная минутка. Потом она читает «Цвет жизни» Джоди Пиколт и «Соловья» Кристин Ханны. Бенджи составляет для Селесты список произведений, которые ему понравились, и они вместе идут в книжный магазин «Шекспир и компания».

На Брум-стрит открывается новый бирманский ресторан, и Бенджи очень хочет его посетить.

— Бирманский? — переспрашивает Селеста.

Она даже не подозревала, что бирманская кухня нуждалась в собственном, отдельном ресторане, но ей уже стоило догадаться, что Бенджи всегда искал самые необычные блюда, например из Восточной Африки, Перу или северной Испании, где живет народ баски. Бенджи сравнивает свою любовь к экзотической кухне с любовью Селесты к экзотическим животным. Она может хоть целый день говорить о нубийских горных козлах, а он — о пельмешках момо.

В бирманском ресторане только десять мест, и все они заняты, поэтому Бенджи и Селесте приходится заказать еду навынос.

— Можем зайти ко мне, раз уж мы так близко, — говорит Бенджи.

— Ты живешь неподалеку? — спрашивает Селеста.

Прежде Бенджи лишь упоминал, что живет где-то в центре, но по сравнению с Селестой кто угодно живет в центре. Она даже задумывалась, почему Бенджи никогда не приглашал ее к себе. Закончив читать «Джейн Эйр», Селеста пошутила, что Бенджи, должно быть, прячет в своей квартире сумасшедшую жену. «Там нет ничего особенного, — раздраженно ответил он. — Тебе не понравится».

«Если это твоя квартира, она мне понравится», — подумала Селеста, но решила не настаивать. У него определенно имелись причины не звать ее к себе.

Бенджи открывает перед Селестой дверь в подъезд высокого элитного жилого комплекса в Трайбеке, стоящего прямо напротив старшей школы Стэвисент. Поздоровавшись со швейцаром и с портье, они подходят к лифту, и Бенджи нажимает кнопку с надписью «61Б».

«Должно быть, он живет на шестьдесят первом этаже», — думает Селеста. В ее доме всего шесть этажей и нет лифта. Селеста живет на пятом, в самой дальней квартирке.

По пути наверх у Селесты закладывает уши. Бенджи стоит рядом, непривычно молчаливый. Кабина лифта наполняется ароматом бирманской еды, но из-за внезапного приступа нервозности у Селесты пропадает аппетит.

Створки лифта разъезжаются, и Селеста выходит прямо в квартиру. На мгновение ее охватывает замешательство.

— Подожди, — говорит она и оборачивается.

Да. Все правильно, лифт открылся прямо внутри квартиры Бенджи.

Бенджи берет Селесту за руку. Она смотрит только на лифт. На лифт, ведущий прямо в квартиру. Знала ли она о существовании таких мест? Да, Селеста видела нечто подобное в кино. Если бы она здесь жила, то наверняка бы соблазнилась возможностью, даже никуда не собираясь, нажать на кнопку вызова, просто чтобы узнать, каково это, когда лифт приезжает только для тебя одной.

Над оформлением апартаментов поработал профессиональный дизайнер. Каждая комната безукоризненно чиста. В гостиной стоят черные кожаные диваны и глубокие кресла темно-синего цвета. На полу лежит ковер, бросающийся в глаза калейдоскопом разноцветных красок, а на стене напротив дивана висит огромный телевизор. По обеим сторонам от телевизора книжные полки, наискосок прилегающие друг к другу, — ничего более прикольного Селеста в жизни не видела. Она даже не знала, что существуют такие книжные полки, но теперь больше всего на свете — кроме, пожалуй, лифта, поднимающегося прямо до квартиры, — ей хочется иметь такие полки и книги, которые можно туда ставить.

Большая кухня со всевозможными аксессуарами для готовки блестит чистотой и хромом, лишь широкое блюдо из грубо обработанного дерева, полное фруктов, выбивается из общей картины. Селеста видит ананас, манго, папайю, лаймы и киви. Только фрукты в этой тарелке наверняка стоят как все содержимое квартиры Селесты. Неожиданно ее накрывает волна обжигающего стыда: она спит на футоне под одеялом, приобретенном Карен на рынке амишей в Ланкастере, покупает мебель в «Икее», а светильники, основанием которых служат стеклянные банки, доверху наполненные бобами, вообще забрала из дома родителей. Селеста морщится, вспоминая о висящих на стенах винтажных постерах из зоопарка, которые влетели ей в копеечку (каждый постер стоил девяносто долларов — Селеста смертельно побледнела, отдавая деньги продавцу), и о радужных свечках, которые ее мать сделала сама из расплавленных восковых мелков.

Бенджи предлагает показать Селесте квартиру, и девушка безмолвно следует за ним в спальню. Одну из стен полностью занимает огромное окно, из которого открывается вид на жилую часть города. Перед ними расстилается весь Манхэттен, яркий и пульсирующий миллионами огней. И одним из этих огней вполне может быть тусклая лампочка, освещающая квартиру Селесты примерно в сотне с чем-то кварталов к востоку отсюда.

Она прижимает ладони к стеклу, но тут же отстраняется: ей не хочется оставлять отпечатки на чистой поверхности.

— Тебе здесь не нравится, — говорит Бенджи.

— С чего ты это взял? — спрашивает Селеста. — Это… Это… Моего скромного словарного запаса не хватает, чтобы описать мои чувства.

— Мои родители платят аренду, — говорит Бенджи. — Они предложили мне это место, а я не смог отказаться. В смысле, думаю, конечно, мог бы, но нужно быть сумасшедшим, чтобы отказаться от такого предложения.

Отчасти Селеста с ним согласна, но, с другой стороны, все ее существо отчаянно противится мыслям о таком образе жизни. Она вспоминает Роки: он арендует студию в Квинсе и каждый день в пять утра ездит с пересадкой на Манхэттен на работу в свою забегаловку, а по вечерам посещает занятия в Куинз-колледже. Роки хочет стать учителем. Селесте эта профессия кажется благородной и высоконравственной, но человек, за родительский счет живущий в квартире, аренда которой легко может стоить семь или восемь тысяч долларов в месяц, едва ли увидит в учительской карьере то, что видит в ней Селеста.

— В здании есть спортивный зал, — говорит Бенджи. — И бассейн. Ты можешь поплавать в бассейне этим летом. Можешь попрощаться с купанием в озере в парке.

«Но я не хочу прощаться с купанием в озере в парке», — упрямо думает Селеста, хотя и понимает, что это глупо.

— Мы должны наслаждаться этим местом, пока можем, — говорит Бенджи. — Родители угрожают мне покупкой дома в Верхнем Манхэттене.

«Дом в Верхнем Манхэттене», — язвительно думает Селеста. Ну конечно, это ведь следующий логический шаг в жизни богатого мужчины из Нью-Йорка.

— Семьдесят восьмая улица, — неосознанно шепчет она.

Только переехав на Манхэттен, еще до встречи с Мерритт, Селеста по выходным часто гуляла по Верхнему Ист-Сайду, заглядывала в окна и с восхищением изучала витражные фрамуги и кованые элементы декора. Больше всего ей нравился квартал между Парк-авеню и Лексингтон-авеню на 78-й улице. Она часто смотрела на фасады местных домов и гадала, кому же посчастливилось там жить.

Теперь она знала ответ: людям, похожим на Бенджи.

— Я скажу родителям искать только на Семьдесят восьмой улице, — говорит Бенджи. — А теперь давай поедим.

Всю следующую неделю Селесту беспокоят мысли о доставшихся Бенджи привилегиях. Она не может сказать, что он застал ее врасплох, ведь Селеста знала о его достатке. Но теперь, понимая, сколь велики его богатство и преимущества, которые оно дает, Селеста не может смотреть на Бенджи без капельки неприязни.

Но потом Бенджи сообщает ей, что каждое последнее воскресенье месяца он работает волонтером в приюте для бездомных в подвале церкви в Верхнем Ист-Сайде, которую посещают его родители. Он спрашивает у Селесты, не хочет ли она к нему присоединиться. Если она согласится, ей придется разливать суп бездомным, заправлять кровати и ночевать в комнате с другими женщинами, тогда как сам Бенджи будет спать в помещении с мужчинами.

— Это работа не для каждого, — признаёт он.

— Я пойду, — отвечает Селеста.

По совету Бенджи Селеста надевает спортивные штаны и футболку. Она помогает нарезать овощи для супа, а во время обеда разливает кофе. Все гости хотят, чтобы в кофе был сахар, много-много сахара — из карманов штанов Селесты торчат пакетики. Один из посетителей называет ее Сахарной Девочкой.

— Эй, Малькольм! — кричит Бенджи, услышав это. — Придержи коней. Это моя Сахарная Девочка.

Все смеются. Бенджи легко находит общий язык с местными и многих из них знает по именам: Малькольм, Слик, Генриетта, Аня, Линус. Селеста пытается проявить уважение, сделать вид, что работает в ресторане и обслуживает гостей, которые заплатят за ужин, но не может не гадать, какие же жизненные ситуации заставили всех этих людей здесь оказаться. При плохом стечении обстоятельств на их месте может очутиться сама Селеста. Или ее родители.

После ужина Селеста застилает четырнадцать коек простынями и одеялами. Каждому гостю она выдает по одной плоской подушке. Бенджи сказал ей, что гости обычно рано ложатся, хотя телевизор в общей комнате можно смотреть до десяти вечера. Но жизнь бездомных — это постоянный холод и усталость. Большинство женщин сразу идут спать. Селеста принесла свои ванные принадлежности с собой в пластиковой косметичке, поэтому она отправляется в ванную, чтобы почистить зубы и умыться. Это место чем-то напоминает университетское общежитие, но Селеста подозревает, что Бенджи прав: не каждому по силам тут работать. Селеста не может представить, чтобы Мерритт согласилась прийти сюда, что уж говорить о бывшей подружке Бенджи Джулс. Селеста испытывает гордость оттого, что поступает как хороший человек, но потом понимает: гордость — это признак того, что она все-таки не очень хороший человек.

Она целомудренно целует Бенджи в коридоре между мужской и женской спальнями.

— Ты справишься? — говорит он.

— Да, разумеется.

— Хотелось бы мне быть рядом с тобой. — Он вновь целует ее.

Селеста забирается в свою кровать. Простыни пахнут ядреным индустриальным отбеливателем, а от подушки не больше проку, чем от коктейльной салфетки. Селеста кладет под голову теплую куртку.

Она засыпает, слушая храп других женщин. Селеста скучает по матери.

Мерритт присылает ей сообщение в середине следующей недели:

Парнем. Селеста замирает, увидев это слово, но отрицать нет смысла. Селеста и Бенджи нравятся друг другу. Они теперь пара и занимаются тем, чем занимаются пары. Они стали парнем и девушкой. Они счастливы.

А потом Селеста встречает Шутера.