Идеальная пара

Нантакет

Нику только что позвонил Шеф, и внезапно оказалось, что допрос Фезерли Дейл имеет очень большое значение. Тег Уинбери, отец жениха, все еще под подозрением, но Шеф не уверен, что это он совершил убийство.

— Он признался, что катал девушку на каяке, — доложил Шеф. — Также он сказал, что она специально спрыгнула в воду, и он вытянул ее за запястье, и его слова сходятся с отчетом судмедэксперта. Он признался, что разливал алкоголь, и было бы разумно предположить, что он добавил таблетку успокоительного в ее бокал, но криминалисты не нашли следов препарата ни в бутылке, ни в рюмках. Он ничего не знал о порезе у нее на ноге. Он сказал, что она наверняка поранилась после того, как они вернулись на берег. Мы должны расспросить Фезерли насчет раны. Еще Тег сказал, что Мерритт выпила стакан воды, который Фезерли Дейл принесла ей из кухни.

— Воды? — уточнил Ник. — На месте происшествия не было стакана для воды.

— Именно, — сказал Шеф. — Поэтому он, возможно, врет. Или…

— Или кто-то избавился от стакана, — сказал Ник. Мать жениха, Грир Гаррисон, ходила на кухню прошлым вечером, чтобы налить себе шампанского. Ника все еще мучает чувство, что она что-то скрывает. — Если Грир знала об измене мужа…

— И о ребенке… — добавил Шеф.

— Возможно, это она добавила таблетку в воду, — закончил Ник. — А потом вышла во двор, чтобы убрать стакан. Поставила его в посудомойку и включила супермощный режим. Но как она узнала, что потом Мерритт решит искупаться?

— Возможно, в этом деле замешаны и отец, и мать, — сказал Шеф.

— Оба? — с сомнением спросил Ник. — Они убили ее накануне огромной свадьбы своего сына? Свадьбы, за которую сами заплатили?

— Есть еще кое-что, — сказал Шеф. — Тег Уинбери — умный мужчина. Если бы он использовал свой каяк, чтобы утопить девушку, он бы точно запер каяк, когда вернулся на берег. Правильно же? Чтобы замести следы?

— Может, мы всё усложняем? — спросил Ник. — Вдруг это был просто несчастный случай?

— Подробно допроси Фезерли, — попросил Шеф.

— Ты меня знаешь, — сказал Ник. — Я — ищейка.

Ник уже ждет в комнате для допросов, когда туда заводят Фезерли Дейл. Он слышит, как Фезерли недовольно кричит в коридоре: она пропустит свой рейс до Нью-Йорка. Ей нужно вернуться в Лондон. Лакло распахивает дверь и заталкивает мисс Дейл внутрь. Ник встает.

Они с Фезерли Дейл изучают друг друга оценивающими взглядами.

— А ты лакомый кусочек.

Лакло усмехается, и Ник протягивает женщине руку.

— Мисс Дейл, меня зовут Ник Диамантопулос, я детектив полиции штата Массачусетс. У меня есть несколько вопросов, и, как только мы закончим, я попрошу офицера Лакло отвезти вас в аэропорт и посадить на рейс, если, конечно, ваши ответы нас удовлетворят.

— Если бы я знала, что детектив будет выглядеть как вы, — говорит Фезерли, — то определенно совершила бы преступление.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — просит Ник.

Фезерли закатывает в комнату чемодан на колесиках и ставит на него свою сумку, трещащую по швам от количества вещей: Ник видит книгу в бумажной обложке, расческу, открытую упаковку соленых крендельков, которые рассыпаются по всему полу. Затем Фезерли достает из сумки клатч поменьше, усаживается с ним за стол, вынимает огненно-красную помаду и начинает подкрашивать губы.

Ник ждет, пока она закончит, и думает: «Эта женщина слишком безалаберна, чтобы кого-нибудь убить, даже случайно». Но, возможно, он ошибается. Фезерли Дейл чуть больше сорока. Она полновата, у нее волосы непонятного цвета — нечто среднее между светлым блондом и рыжим. Создается впечатление, что она передумала прямо посреди процедуры окрашивания. К тому же она носит комбинезон, который выглядит так, словно его пошили для солдат военно-воздушных сил в 1942 году, но потом отрезали рукава.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — спрашивает Ник.

— Нет, если у вас, конечно, нет приличного шардоне, — отвечает она. — Вы прервали мой обед.

Ник садится напротив.

— Давайте начнем. Мисс Дейл…

— Фезер, — перебивает она. — Друзья называют меня Фезер.

— Фезер, — говорит Ник и почти улыбается. Когда-то на Брок-авеню в Нью-Бедфорде работал проститут по имени Фезер. Нику приходится напомнить себе, что он занят важным делом и ему нужно быть ответственным. — Давайте начнем с того, как вы познакомились с Уинбери.

Фезерли — не Фезер — взмахивает рукой:

— Мы знакомы целую вечность.

— А именно?

— А именно… Дайте-ка подумать. Тег Уинбери учился в Оксфорде с моим братом Хэмишем, пусть его душа покоится с миром. Получается, я знала Тега с детства. Я снова встретилась с его семьей после похорон брата, и наши пути продолжили пересекаться. У меня бизнес по поиску и перепродаже антикварных вещей для людей, похожих на Грир, у которых денег больше, чем у Господа Бога, и они не против потратить тридцать тысяч фунтов на кушетку. Я нашла для нее витражные окна, спасенные из церкви в Кентербери. Каждое из этих окон стоило десять тысяч фунтов, и я практически уверена, что они все еще лежат где-то у нее на складе.

— Значит, вас с семьей Уинбери связывают деловые отношения, — говорит Ник.

— И личные тоже, — отвечает Фезер. — Мы дружим.

— Ну, хорошо. Вы прилетели из Лондона на свадьбу. Как близко вы знакомы с Бенджи и Селестой?

— Я немного знакома с Бенджи, — говорит Фезер. — Селесту я не знаю вовсе. Мы впервые встретились прошлой ночью. С ней и с ее подругой. Досадно, что такое случилось.

— Что случилось? — спрашивает Ник.

Глаза Фезер расширяются.

— Вы не слышали? Подружка невесты Мерритт утонула. Она была лучшей подругой Селесты. Я думала, вы поэтому вызвали меня на допрос.

— Да, верно, поэтому. Я знаю, что произошло, — отвечает Ник. Беспорядочность Фезер сбивает его с намеченного пути. — Я имею в виду, что случилось прошлой ночью? Вы были в числе тех, кто сидел в шатре и пил ром, я прав?

— «Маунт Гай Блэк Баррель», — говорит Фезер. — Это из Барбадоса. Вы знаете, я бывала в имении, где производится этот ром. Он мне очень нравится.

— Кто именно сидел с вами за столом? — спрашивает Ник.

— Тег, Томас, я и Мерритт, — отвечает Фезер, а потом траурным голосом добавляет: — Усопшая.

— Вы сказали, что познакомились с Мерритт прошлой ночью. Как так вышло?

— Это вышло так, как обычно выходит на вечеринках. Я сразу ее заметила. Она была симпатичной и стильной и обладала естественной уверенностью в себе. — Фезер широко улыбается Нику. — Вы обладаете естественной уверенностью в себе. Я вижу. Эта черта очень привлекательна, особенно в мужчинах.

— Значит, вы заметили ее издалека, — продолжает Ник. — Вас представили друг другу формально?

— Позже, — отвечает Фезер. — Намного позже. Если честно, нас представили друг другу после того, как закончилась вечеринка.

Ник делает пометку в блокноте. Он чувствует, что Фезер достаточно малейшего поощрения, чтобы она продолжала говорить.

— Я в отчаянии искала выпивку. Детишки поехали в город: невеста, жених, шафер и Томас. Но никто из них даже не подумал пригласить старую Фезер, а я просто не была готова возвращаться в гостиницу. Я пыталась выпросить алкоголь у официантов из кейтеринговой компании, но это не сработало, и я вышла на охоту.

— На охоту.

— Я шла тихо, как кошка, потому что знала, что Грир посадит меня в такси, если увидит.

— Неужели?

— Я не нравлюсь Грир, она меня не одобряет. Ее семья — старые деньги. Они родовитые землевладельцы. Грир выросла в поместье Суоллоукрофт, а училась в аббатстве Викомб. И она подозревает, что я ухлестываю за ее муженьком. Ха! — фыркает Фезер. — Он слишком — слишком — стар для меня.

Нику нужен вербальный поводок, чтобы не дать этой женщине уйти от темы, но он все равно делает запись в блокноте: «Грир подозревала Фезер + Тег???»

— Давайте вернемся к тому, как вы познакомились с Мерритт.

— Так вот, я кралась по саду, буквально шла на цыпочках и пряталась в кустах — из-за освещения с датчиками движения это куда сложнее, чем можно подумать. Я решила, что если смогу добраться до домика при бассейне, то найду алкоголь. — Фезер пальцем стучит по виску. — Смекалисто, правда? А потом я наткнулась на подружку невесты, сидящую в розовом саду. Она плакала.

— Плакала?

— Я спросила, в порядке ли она. Она сказала, что у нее все хорошо. Тогда я спросила, могу ли я что-нибудь для нее сделать. Она сказала, что нет. Я была удивлена, потому что в начале вечера посчитала, что она обладает врожденной уверенностью в себе, а теперь она рыдала как маленькая девочка, которую друзья бросили на игровой площадке. Поэтому я спросила, не хочет ли она присоединиться к моей шалости.

— Шалости.

— Охоте за выпивкой в домике у бассейна, — объясняет Фезер. — Она согласилась и пошла со мной.

— И что было потом? — спрашивает Ник.

— Мы открыли ворота, выбрали себе по лежаку, я открыла стеклянные двери домика у бассейна — и вуаля! Полный бар. Я сделала пару коктейлей с водкой и тоником и вынесла их наружу. Мерритт сказала, что не станет пить, потому что у нее пошаливает желудок, и меня это устраивало. Я выпила оба бокала.

— Мерритт осталась с вами? — спрашивает Ник.

— Да, она осталась. Мы разговорились. Оказалось, у нас было много общего.

— Правда?

— Мы обе состояли в отношениях с женатыми мужчинами, — говорит Фезер. — Представьте, каковы шансы на такое совпадение?

«Не такие уж и маленькие», — хочется сказать Нику, но он должен вести себя осторожно. Фезер, кажется, говорит искренне, но Ник достаточно долго проработал в полиции, чтобы понимать: она может притворяться.

— Мерритт рассказывала что-то о мужчине, с которым встречалась?

— Только то, что он был женат, — говорит Фезер. — И то, что он, как оказалось, настоящий ублюдок. Он ухаживал за ней, ухаживал, ухаживал… а потом бросил, словно побитую собаку. Он не оставит жену, никогда и ни за что. И, если честно, звучало все это очень знакомо.

— Но Мерритт не уточнила, кем был тот мужчина?

— Она не сказала мне, а я не сказала ей, — отвечает Фезер. — Мы нуждались в сочувствии друг друга, а не в том, чтобы делать громкие признания.

— Говорила ли она, присутствовал ли мужчина, с которым она встречалась, на этой свадьбе? — спрашивает Ник.

— На сва… нет. Она живет на Манхэттене. С чего бы… Вы думаете, она встречалась с мужчиной, который был приглашен на свадьбу, и именно он ее убил?

Ник должен перенаправить этот разговор в другое русло.

— Что случилось после того, как вы покинули домик у бассейна?

— Мы решили вернуться к главному дому, — отвечает Фезер. — И там мы столкнулись с Тегом, Томасом и их бутылкой рома.

— Были ли они удивлены, увидев вас двоих?

Фезер склоняет голову вбок.

— Удивлены? Я не помню. Тег спросил, не хотим ли мы пропустить стаканчик на ночь. Мы согласились.

— Значит, вы сидели в шатре и пили ром. Что случилось потом?

— А вы как думаете? — спрашивает Фезер. — Мы напились. — Она делает паузу. — Мы напились еще сильнее.

— Мерритт тоже пила?

— Думаю, да. Но не стоит ловить меня на слове, потому что, как вы помните, у нее пошаливал желудок. Некоторое время спустя женушка Томаса позвала его наверх, и я решила, что наша группка начала разваливаться. Но Тег — настоящая сова, и, казалось, он был намерен посидеть еще немного, а Мерритт попросила воды. Кстати, я ей ее принесла.

— Вы принесли Мерритт стакан воды? — уточняет Ник.

Фезер кивает.

— Вы добавляли в воду лед?

Фезер закатывает глаза так, словно ответ на этот вопрос написан на потолке.

— Я не могу вспомнить. Простите. Это важно?

— Случилось ли что-то еще, пока вы ходили в дом за водой? — спрашивает Ник. — Видели ли вы кого-нибудь? Делали ли еще что-нибудь?

Фезер кивает:

— Я пописала.

— Вы сходили в уборную, — произносит Ник. — Это случилось до или после того, как вы налили воду?

Фезер пристально смотрит на него.

— После, — говорит она. — Я оставила стакан с водой на кухне. Очевидно, что я не таскала его с собой в туалет.

— Но видели ли вы кого-нибудь еще на кухне? — спрашивает Ник.

— Нет.

— Вы слышали кого-нибудь еще?

— Нет, — отвечает Фезер. — Работал вентилятор. Знаете ли, в таких шикарных домах люди друг друга не подслушивают.

— Никто не заходил в дом следом за вами? — спрашивает Ник.

— Нет.

— И когда вы принесли Мерритт воды, она ее выпила?

— Она опустошила стакан так быстро, словно только что съела фунт кусковой соли.

— Можете вспомнить, убирали ли вы стакан? — спрашивает Ник. — Потому что с утра его на столе не было. А все рюмки стояли на месте.

Фезер качает головой:

— Я не помню, убирала ли стакан. Думаю, я оставила его там, решив, что с утра все уберет домработница, но это лишь моя догадка.

Ник делает заметку: «Домработница?»

— И как вы в итоге разошлись? — спрашивает он.

— Мы допили бутылку рома, — отвечает Фезер. — Тег сказал, что сходит в свой кабинет за еще одной, а сразу после того, как он ушел, Мерритт сказала, что отправляется спать. Так что на некоторое время я осталась под шатром в одиночестве… и потом решила, что лучше мне дать деру. Не хотелось допоздна пить с одним Тегом.

— Почему нет?

— Это бы плохо выглядело, — говорит Фезер. — Если бы Грир нас поймала… — Она замолкает на мгновение. — Я до усрачки боюсь этой женщины.

— Правда?

— Ее все боятся, — кивает Фезер. — Она говорит одно, но достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что думает она совсем о другом. Вы знаете, романисты — известные лжецы.

— Действительно?

— А разве нет? Они делают деньги на своей лжи. Они придумывают истории. Поэтому логично, что эта привычка перетекает в реальную жизнь.

Ник заинтригован этим ответом.

— Видели ли вы Грир хотя бы одним глазком после окончания вечеринки? Видели ли вы, как она на кухне наливала себе бокал шампанского?

— Нет, — отвечает Фезер, а потом громко ахает. — Почему вы спрашиваете? Вы думаете, Грир как-то причастна к тому, что произошло?

— Вы ее не видели? — подытоживает Ник.

Фезер качает головой.

— Видели ли вы Мерритт снова той ночью?

— Нет.

— Получается, в последний раз вы видели Мерритт в шатре, когда она сказала, что пойдет спать? — уточняет Ник.

— Верно.

— Видели ли вы, как она ранила ступню тем вечером?

— Ранила ступню? — восклицает Фезер. — Нет.

— Была ли она обута, когда вы крались по саду?

— Да. На ней были серебряные сандалии. Очень красивые. Мерритт сказала, что получила их от бренда, и я поинтересовалась, сможет ли она раздобыть мне такие же бесплатно. Она спросила, какой размер я ношу, и я ответила, что десятый с половиной, и она сказала: «Заметано». — На глазах Фезер выступают слезы. — Она была действительно замечательной девочкой.

— Да, — говорит Ник. — Уверен, это так.

В блокноте он пишет: «Пореза не было. Сандалии». Ник знает, что на месте происшествия были найдены серебристые сандалии, которые Мерритт наверняка оставила на берегу, когда отправилась плавать на каяке. У Ника наконец появляется ощущение, что он понимает, как именно Мерритт погибла прошлой ночью… за исключением нескольких важных деталей.

— Окей, значит, когда вы… дали деру, куда именно вы направились? Вызвали такси и поехали обратно в гостиницу?

— Эм-м-м-м, — неразборчиво мямлит Фезер.

— Извините, — говорит Ник, — но вы должны четко сказать «да» или «нет».

Фезер колеблется.

«Отлично, — думает Ник. — Вот оно».

— Фезер?

— Да, — говорит она. — Да, я поехала в гостиницу.

— Во сколько это случилось? — спрашивает Ник.

— Не могу сказать.

— Но было уже поздно.

Фезер пожимает плечами.

Ник встречается взглядом с Фезер и улыбается ей своей самой обезоруживающей улыбкой. Сестра Ника Хелена называет эту улыбку убийственной, потому что, улыбнувшись так разок, Ник обычно получает все, что хочет. И Фезер тоже становится его жертвой. Она вздергивает бровь.

— У вас есть девушка? — спрашивает она. — Потому что, если нет, я бы согласилась задержаться здесь еще на одну ночь.

— Вы сразу вызвали такси? — спрашивает Ник. — Или остались сидеть в шатре? Или вы сделали еще что-то?

— Еще что-то? — переспрашивает Фезер.

— Менеджер гостиницы сообщил нашему офицеру, что вы вернулись в номер в четверть шестого утра, — говорит Ник. — И мы знаем, что мисс Монако скончалась где-то между двумя сорока пятью и тремя сорока пятью. Следуя этой логике, мы можем предположить, что она вошла в воду где-то между двумя тридцатью и тремя тридцатью. Получается, если вы приехали в гостиницу только в начале шестого…

— Менеджер ошибается, — перебивает его Фезер. — Я вернулась раньше пяти. Намного раньше.

— Но всего несколько секунд назад вы утверждали, что не знаете, во сколько вернулись в гостиницу, — возражает Ник.

— Но я, черт возьми, точно могу вам сказать, что вернулась гораздо раньше пяти утра! — восклицает Фезер.

— Мы можем легко проверить камеры видеонаблюдения.

Фезер фыркает.

— Это место не оборудовано камерами видеонаблюдения! — говорит она. — Вы пытаетесь провести меня!

— В прошлом году к ним кто-то залез, — говорит Ник. — Ничего не пропало, но мисс Бранниган, хозяйка гостиницы, испугалась, что вполне естественно, и установила камеры. — Ник закрывает блокнот, берет со стола ручку и встает. — Я отправлю офицера Лакло запросить записи с видеокамер.

Ник отворачивается, гадая, сколько шагов успеет сделать.

Оказывается, всего два.

— Подождите, — говорит Фезер. — Просто подождите.

— Вы хотите дать другой ответ? — спрашивает Ник.

— Да, — произносит Фезер. — У вас не найдется сигаретки?

— Я бросил курить пять лет назад, — говорит Ник. — Спас себе жизнь. Это мерзкая привычка.

— Мерзкая, — повторяет Фезер. — Но иногда ничего больше не помогает.

— Тут я с вами соглашусь. — Ник садится на прежнее место. — Иногда я выкуриваю сигарету после того, как выпью бурбон.

— Значит, вы человек, — говорит Фезер. По ее щекам текут слезы. — И я тоже человек.

— Совершенно верно, — кивает Ник. — Вы — человек, а люди допускают ошибки и поступают так, как поступать не стоит. — Он делает паузу и очень медленно открывает блокнот. — Почему бы вам не рассказать мне, что случилось потом? Вы ведь не вызывали такси, правда?

— Нет, — отвечает Фезер, — не вызывала. Я пошла в дом и уснула.

Ручка выпадает из пальцев Ника.

— Вы уснули?

— Скорее, вырубилась, — поправляет его Фезер.

— И вы ожидаете, что я вам поверю? — спрашивает Ник.

— Это правда, — говорит Фезер.

Ник встает с места.

— Вы одной из последних видели Мерритт Монако живой. Если вы не сможете заручиться поддержкой таксиста, который подтвердит, что забрал вас из этого дома до двух сорока пяти, я могу утверждать, что вы находились на месте происшествия в момент смерти девушки. Также именно вы принесли мисс Монако воду — последнее, что она употребляла до момента своей смерти. Вы понимаете, какими сложностями это грозит вам, мисс Дейл?

— Я осталась в доме Уинбери, потому что кое-кого ждала, — говорит Фезер.

— Кого именно? — спрашивает Ник.

Он мысленно пытается припомнить всех основных действующих лиц. Мистер Уинбери завел роман с Мерритт. Шутер Аксли влюблен в невесту. Кого дожидалась Фезерли Дейл посреди ночи?

Теперь Фезер рыдает по-настоящему.

Ник не знает, как ему поступить. Стоит ли поднять голос и сыграть роль злого полицейского? Пожалуй, нет. Это работает только в телевизоре. В реальной жизни больше всего помогают терпение и доброта.

Ник достает коробку бумажных салфеток, которую держат в комнате для допросов как раз на такой случай, и кладет ее на стол, достает одну салфетку, передает ее Фезер и опускается на свое место.

— Кого вы ждали, Фезер? — спрашивает он так мягко, как только может. — Кого?

— Томаса, — говорит Фезер.

«Томаса? — думает Ник. — Кто такой Томас?» Потом он вспоминает: Томас — это брат Бенджи.

— Томаса Уинбери? — спрашивает Ник. — Вас и Томаса Уинбери связывают… романтические отношения?

«Женатый мужчина, — вспоминает он. — Тег… был слишком стар… Они нуждались в сочувствии, а не в громких признаниях».

— Связывали, — говорит Фезер. — Но в мае он порвал со мной. — Фезер замолкает, чтобы достать еще одну салфетку из упаковки и высморкаться. — Когда его жена забеременела. Он сказал, что больше не может со мной встречаться. Он сказал мне не приезжать на свадьбу. Он сказал, что, если я приеду на свадьбу, он меня убьет. Именно эти слова он произнес.

Теперь мысли Ника беспокойно мечутся у него в голове. Недалеко яблочко укатилось от яблоньки. Томас завязал роман с Фезер, но порвал с ней, узнав, что Эбби забеременела. Томас попросил Фезер не приезжать на свадьбу. Он угрожал ей. Возможно, он думает, что Фезер расскажет Эбби об их романе.

— Как думаете, Томас это всерьез? — спрашивает Ник. — Люди постоянно говорят «Я тебя убью». На мой взгляд, даже слишком часто. Или вы думаете… что он по-настоящему пытался вас убить?

В рюмках ничего не было, в бутылке тоже.

Стакан для воды.

— Давайте-ка вернемся назад на секунду, — просит Ник. — Вы сказали, что, когда пошли на кухню, чтобы налить воды Мерритт, все остальные еще сидели за столом, верно?

Фезер отвечает не сразу:

— Да.

— И на кухне никого не было? — продолжает Ник. — Вы уверены, что не видели Грир? Я знаю, вы до ужаса ее боитесь, но мне вы можете сказать правду.

— Нет, — качает головой Фезер. — Я не видела Грир.

— И вы воспользовались уборной после того, как налили воду? — спрашивает Ник. — Как долго вы там находились?

— Несколько минут. Обычное количество времени. Но я еще попыталась немного привести себя в порядок.

— Скажем, минут пять. Звучит правильно?

— Правильно.

Этого времени более чем достаточно для того, чтобы Томас — а может, и Грир — пробрался в кухню и бросил в воду таблетку.

«Но Мерритт не была отравлена, ей подсыпали всего лишь успокоительные», — думает Ник. И этот факт указывает на отца жениха, Тега Уинбери. Тег мог предложить Мерритт воду до того, как вывез ее в море на каяке. Потом, «упав за борт», она бы скорее утонула.

Но что насчет пореза у нее на ноге?

Возможно, она порезала ступню о ракушку на дне моря, когда упала с каяка? Но на пляже была обнаружена кровь. Если Фезер говорит правду и Мерритт действительно была обута в сандалии ранее той ночью, она должна была порезаться после того, как сошла с каяка на берег. Могла ли она порезать ногу на пляже до того, как села в каяк? Но внутри каяка крови не было.

Если, конечно, Тег ее не смыл.

Но если он позаботился о том, чтобы убрать улики, то почему не привязал каяк в обычном месте?

Ар-р-р! Ник чувствует, что ответ так близко… он просто не может до него дотянуться.

— Я вернусь, не успеете и глазом моргнуть, — с улыбкой говорит Ник Фезер и выходит из комнаты для допросов, чтобы позвонить Шефу.

— Поговори с Томасом, братом жениха, — просит он.

Карен

Карен будит стук в дверь. Она поворачивается к Брюсу, но тот громко храпит во сне.

В дверь снова стучат.

— Бетти? Мак? — раздается знакомый голос.

Это Селеста. Карен опускает ноги на пол и осторожно встает. Она все еще не чувствует боли, и это странно.

Карен открывает дверь и видит на пороге свою грустную красивую дочь. Селеста стоит в бледно-розовом платье с веревочным поясом, которое должна была надеть в дорогу завтра. Она держит в руках узорчатую дорожную сумку.

— Ох, моя бедная, бедная Букашка! — Карен притягивает Селесту к себе. — Мне так жаль, милая. Я так сожалею о том, что случилось с Мерритт.

— Это моя вина, — произносит Селеста. — Она умерла из-за меня.

Карен понимает, что этот ответ влечет за собой гораздо более долгий разговор. Она оборачивается, чтобы взглянуть на Брюса. Он, как говорится, все еще считает овец во сне. Карен знает, что должна разбудить мужа, ведь он тоже захочет увидеться с Селестой, но она чувствует, что дочери нужно высказаться, а некоторые вещи мужчинам все равно не понять.

Карен берет трость, выходит в коридор и закрывает за собой дверь.

— Куда пойдем?

Селеста ведет ее до конца коридора, где находится застекленная веранда. Карен справляется со ступенькой, ведущей на веранду, держась за руку Селесты. Селеста помогает Карен дойти до диванчика, на котором лежат желто-оранжевые подушки, похожие на бархатцы.

Карен на секунду останавливается, чтобы насладиться убранством комнаты. Пол покрыт камнем, выложенным елочкой и окантованным грубой войлочной веревкой. По периметру комнаты стоят густые зеленые растения в горшках: филодендроны, папоротники, хлорофитумы. Вдоль стен выстроились пять одинаковых топиариев, подстриженных в форме шара. С потолка свисают стеклянные сферы, сверкающие всеми цветами радуги. На мгновение Карен заворожена сферами: они похожи на мыльные пузыри.

Селеста следит за ее взглядом.

— Грир была одержима такими светильниками в год, когда написала «Убийство в Мурано», — говорит она. — Мурано — это остров недалеко от Венеции, где делают стекло. Мне пришлось искать эту информацию в интернете, когда Бенджи мне рассказал.

— Ох, — выдыхает Карен. Из огромных окон открывается вид на круглый розовый сад во дворе. — Чудесам этого дома нет ни конца ни края.

— Ну, — говорит Селеста, но предложение не заканчивает, и Карен не может понять, соглашается ли с ней дочь или нет. Селеста садится на яркий диванчик рядом с матерью. — Прошлой ночью я решила, что не выйду замуж за Бенджи.

— Я знаю, — говорит Карен.

— Как? — шепчет Селеста. — Как ты узнала?

— Я твоя мать, — просто отвечает Карен.

Она могла бы рассказать Селесте о странном отеле, который увидела во сне, о том, как в этом сне Селеста потерялась. Она могла бы рассказать Селесте о том, как проснулась среди ночи с уверенностью, что свадьба с Бенджи — неверное решение. Она могла бы рассказать о том, как выбралась из кровати и отправилась на поиски дочери, но вместо нее нашла Брюса и Тега и узнала то, чего предпочла бы не знать до конца своих дней. Она даже могла рассказать Селесте о своем визите к экстрасенсу Катрин Рэндалл, которая предвидела, что романтическая жизнь Селесты обратится в хаос… Но ни я, ни вы ничего не можем с этим поделать.

И все же Карен решает, что этих трех простых слов будет достаточно. Она мать Селесты.

И внезапно Карен становится кристально ясно, что оставшееся ей время на этой земле имеет значение. Существует так много мгновений ее жизни, которые будут упущены и забыты: тот случай, когда она по глупости заперла свои ключи в машине в центре Истона или когда ее кредитку отклонили в универмаге «Вегманс»; когда она писала, спрятавшись за деревом в парке «Хаккет», будучи беременной Селестой; когда в старшей школе побила собственный рекорд в заплыве на двести метров баттерфляем на самых крупных соревнованиях против Паркленда; когда в десять лет чуть не подавилась вишневым леденцом во время игры в кикбол; когда они с Брюсом украдкой выбрались к восьмой лунке Кантри-клуба Нортгемптона на ее выпускном. Все эти события когда-то казались Карен важными, но потом они испарились, слившись с серым туманом ее прошлого.

И все же то, что Карен скажет сейчас Селесте, останется с ней навсегда. Карен уверена, что Селеста до конца жизни будет помнить эти слова, и поэтому ей стоит говорить с осторожностью.

— Когда ты встретила Бенджи, — начинает Карен, — мы были очень рады. Мы с твоим отцом были очень счастливы вместе… Мы хотели, чтобы ты тоже кого-то нашла себе. Мы хотели, чтобы у тебя было то, что было у нас.

Селеста кладет голову на колени Карен, и та проводит пальцами по ее волосам.

— Не все люди похожи на вас, — говорит Селеста. — Не всем так везет с первой попытки… или вообще.

— Селеста, — произносит Карен, — Есть вещи, о которых ты не знаешь…

— Есть вещи, о которых ты не знаешь! — восклицает Селеста. — Я пыталась заставить себя полюбить Бенджи. Он хороший человек. И я понимала, что для вас с Маком было важно, чтобы я вышла за кого-то, кто смог бы позаботиться обо мне в финансовом плане…

— Не только в финансовом, — возражает Карен, хотя и понимает, что они с Брюсом, вероятно, виноваты в том, что Селеста так думает. — Бенджи сильный. Он из хорошей семьи…

— Его семья не такая, какой кажется на первый взгляд.

Карен смотрит в окно на безмятежную гладь нантакетского залива. Может быть, Селеста уже знает, что любовница Тега Уинбери ждала ребенка. Это либо абсолютно логично, либо совершенно бессмысленно, что семья, настолько богатая и почитаемая, как эта, на самом деле сильно отличается от того, что выставлено напоказ. Под ширмой идеальной жизни они скрывают темную и мутную действительность. Но кто такая Карен, чтобы их судить? Всего несколько часов назад она боялась, что сама стала причиной смерти Мерритт.

— Немногие семьи могут этим похвастаться, — говорит Карен. — Немногие люди могут этим похвастаться. У всех нас есть недостатки, которые мы пытаемся скрыть, дорогая. Секреты, которые мы пытаемся сохранить. Они есть у всех, Селеста.

— Я дотянула до ночи перед свадьбой, — говорит Селеста. — До этого я думала, что случится что-то плохое, если я поступлю так, как велят мне чувства. Потом я сказала себе, что это глупо. Мои действия не влияют на судьбы, уготованные другим. Но Мерритт умерла. Она умерла почти в тот же момент, когда я приняла решение отменить свадьбу. Она была моим единственным настоящим другом, кроме вас с Маком, а теперь она ушла навсегда. Навсегда, мам. И это моя вина. Я сделала это с ней.

— Нет, Селеста…

— Да, это я, — настаивает Селеста. — Так или иначе, виновата я.

Карен смотрит, как слезы струятся по лицу ее дочери. Карен становится любопытно — и весьма тревожно — от того, как Селеста продолжает настаивать, что вина за смерть Мерритт лежит на ней. Неужели Селеста сделала с ней что-то? Или, быть может, она чего-то не сделала? Продолжать вслух винить себя в смерти Мерритт сейчас, когда дом кишит полицейскими, — это не очень хорошая идея.

— Что ты имеешь в виду, дорогая? — спрашивает Карен. — В полиции уже знают, что произошло?

— Я думаю, она приняла таблетки, — говорит Селеста. — Я думаю, она сама сделала это с собой. Она оказалась в плохих отношениях, в плохой ситуации… и я настойчиво советовала ей разорвать эти отношения, но она сказала, что не может этого сделать. Прошлой ночью я видела, как она плачет в розовом саду.

— Правда?

— Она хотела знать, почему любовь так тяжело ей дается, почему она не может поступить правильно. Я обняла и поцеловала ее и сказала, что все будет хорошо и ей просто нужно двигаться дальше. Но знаешь, что я должна была сделать? Я должна была сказать ей, что у меня тоже не получается поступать правильно. Что любовь всем дается тяжело. — Селеста делает глубокий вдох. — Я должна была сказать ей, что не люблю Бенджи. Но я не могла произнести этих слов даже мысленно — что уж говорить о том, чтобы признаться кому-то в этом вслух. Она была моей лучшей подругой, и я ей ничего не сказала.

— Ох, дорогая, — вздыхает Карен.

— Этим утром я вышла в последний раз взглянуть на море, потому что знала, что навсегда оставлю эти виды в прошлом. И тогда я заметила, как что-то плавает на поверхности.

— Селеста, — шепчет Карен.

— Это была Мерритт, — говорит Селеста.

Карен закрывает глаза. Они сидят в тишине. Снаружи поют птицы, и Карен слышит мягкий шелест волн, набегающих на песок пляжа Уинбери.

— Я не выйду замуж за Бенджи, — говорит Селеста. — Я собираюсь отправиться в путешествие, может быть, в одиночестве. Побуду наедине с собой. Попробую осознать все произошедшее.

— Думаю, это мудрая идея, дорогая, — соглашается Карен. — Пойдем разбудим твоего отца.

Брюс все еще спит, хотя его громкий храп немного поутих. Его волосы взлохмачены, рот приоткрыт, и, даже стоя на пороге, Карен чувствует запах перегара. Его левая рука, та самая, на которой он носит обручальное кольцо, лежит у него на груди поверх сердца. «Наша любовь настоящая», — думает Карен. Она сильная, но гибкая; непритязательная и естественная. Их любовь росла и крепла в скромном доме на Дерхаммер-стрит, на передних сиденьях их «Тойоты Королла», в рутине их каждодневной жизни: за завтраком, обедом, ужином, перед сном и снова, снова, снова. Их любовь пережила долгие рабочие недели, простуды, снегопады и невыносимую жару, жалкие повышения зарплаты и неожиданные траты; их любовь пережила смерть родителей Карен, смерть брата Брюса и его родителей и чуть менее значимые потери жаб, ящериц и змей Селесты (для каждой зверушки обязательно проводились похороны). Их любовь пережила строительство трассы 33, забастовку учителей, когда Селеста была в четвертом классе, проигрыш за проигрышем команды «Филадельфия Иглз», которая не улучшала свои результаты, несмотря на пыл, с которым Брюс кричал на телевизор (в прошлом году команда все же победила в своем дивизионе, но к этому времени и Брюса, и Карен, если честно, футбол уже не интересовал). Их любовь пережила тот печальный день, когда семейство Исли переехало, забрав своих собак Черного Боба и Красного Боба, которые в то время были лучшими друзьями Селесты. Их любовь пережила вечеринки в тематике «Избалованного повара», на которые ее приглашали женщины, втайне считавшие, что они лучше Карен. Их любовь пережила странную влюбленность Брюса и переживет эти трагические выходные.

Мы ходили на почту, чтобы отправить посылку или проверить почтовый ящик, хотя по субботам очередь всегда была особенно длинной, но знаете что? Мне было все равно. Я мог прождать час, я мог прождать хоть целый день, потому что… со мной была Карен.

Пока Селеста нежно трясет Брюса за плечо, чтобы разбудить, Карен проскальзывает в ванную комнату и запирает за собой дверь. Она открывает третий ящик шкафа, находит бутылек с обезболивающим, вынимает из него три перламутровые овальные таблетки и смывает их в унитаз.

Боль Карен исчезла. Она чувствует себя сильнее, чем за последние недели, даже месяцы. В этом нет смысла, и все же это так.

Карен не может никуда уйти. Она должна узнать, что случится дальше.

Грир

Грир удается поймать Шефа, когда тот выходит из кабинета Тега.

— Вам нужно кое-что узнать, — говорит она.

Кажется, Шеф едва слышит ее. Он смотрит на свой телефон.

— Прошу меня простить, — говорит он, читает что-то на экране и спрашивает: — Ваш сын Томас… где он? Мне нужно с ним поговорить.

Грир поверить не может, что Шеф так просто от нее отмахнулся. Она тщательно обдумала лучший порядок действий: рассказать ему о таблетках или нет? Она решила, что лучше рассказать, и по нескольким причинам. Если Грир расскажет о таблетках, полиция наконец сможет оставить их всех в покое.

— Я не видела Томаса, — говорит она. — Шеф Капенаш, сэр, я должна кое-что вам сообщить.

Кажется, Шеф наконец ее замечает. Они стоят в коридоре — бог знает, кто может их подслушать сейчас. Тег все еще в своем кабинете. Возможно, он стоит, прижав ухо к двери. Грир задумывается, не стоило ли ей сперва обсудить с ним свое решение. У Тега всегда хорошо получалось со всех сторон проанализировать проблему, чтобы убедиться, что выбранная стратегия не обернется проблемами. Зачастую, когда Грир требовалась помощь с сюжетами детективов, она обращалась к Тегу, и он почти всегда находил для нее креативное решение. За все время их брака именно эти моменты Грир любила сильнее всего: она лежит в кровати с Тегом, устроившись у него под мышкой, и рассказывает ему о своих героях и их мотивах, пока Тег задает ей провокационные вопросы. Он хвалит ее воображение, она восхищается его проницательными советами. Развитие персонажей требовало внимания такого гуманитария, как Грир, тогда как для развития сюжета было здорово заручиться поддержкой человека с математическим складом ума. В такие моменты Грир чувствовала себя частью команды.

Ох, как же она его ненавидит! На мгновение она жалеет о том, что не вышла замуж за кого-то обычного и скучного. Богатого и скучного — например, за ее троюродного кузена Регги, обладателя шикарного акцента и самой заурядной на свете личности.

— Мы можем пройти в гостиную? — спрашивает Грир у Шефа и поворачивается на пятках, не дожидаясь ответа.

Шеф следом за ней заходит в гостиную, и Грир закрывает за ними дверь. Она не предлагает ему присесть. Грир кажется, что, если она сядет, решимость покинет ее.

— Я забыла кое о чем рассказать детективу, — говорит она.

Выражение лица Шефа меняется на по-деловому серьезное. Грир понимает, что он неплохо выглядит. В нем есть некая грубость, которая кажется ей привлекательной, почти сексуальной. И он подходящего возраста. Вот что наделал Тег: теперь Грир должна оценивать кандидатов для будущих романтических интерлюдий. Заинтересовался бы Шеф ею?

«Никогда», — решает она.

Возможно, она смогла бы закрутить интрижку с Греком — Ником, — если бы тот был в настроении провести время с женщиной постарше. Грир краснеет, а потом замечает, что Шеф ожидающе смотрит на нее.

— Я не совсем забыла, — поправляется Грир. Ей хочется уточнить этот момент. — Скорее, я только сейчас вспомнила об этом.

Шеф почти незаметно кивает.

— Я легла в кровать примерно в полночь или около того, но не могла уснуть. Я была слишком взвинчена.

— Взвинчена, — эхом повторяет Шеф.

— Возбуждена из-за свадьбы. Я хотела, чтобы все прошло хорошо, — объясняет Грир. — Поэтому, как я и сказала детективу, я пошла на кухню, чтобы налить себе бокал шампанского.

— Да, — кивает Шеф.

— Ну, и то, что я забыла сказать, — в смысле, то, что я вспомнила совсем недавно, — это мои снотворные таблетки, которые я оставила на кухне. Я собиралась запить таблетку водой до того, как выпить шампанское.

— Какие именно таблетки вы принимаете? — спрашивает Шеф.

— Мне нужно позвонить своему доктору из Нью-Йорка, чтобы узнать наверняка, — отвечает Грир. — Они довольно сильные, мгновенно усыпляют меня на восемь часов. И именно поэтому в конце концов я решила не принимать таблетку. Мне нужно было рано встать сегодня утром. Поэтому я понадеялась, что шампанского хватит, чтобы уснуть, и так и вышло на самом деле. Но когда я принялась искать таблетки в шкафчике для лекарств несколько минут назад, их не оказалось на привычном месте. И вот тогда я вспомнила, что принесла их на кухню. Я поискала их на кухонном столе рядом с холодильником, проверила каждую полку и каждое укромное местечко. Даже спросила у нашей домработницы Элайды, но она тоже их не видела.

— Таблетки хранились в аптекарской упаковке? — спрашивает Шеф. — Там было написано название?

— Нет, — отвечает Грир. — У меня есть специальная коробочка для таблеток — эмалевая шкатулка с портретом королевы Елизаветы на крышечке.

— Кто мог знать, что внутри находится снотворное? — спрашивает Шеф.

— Снотворное в шкатулке стало чем-то вроде семейной шутки, — говорит Грир. — Мой муж, конечно же, знал. Дети тоже.

— Могла ли мисс Монако знать, что именно находится внутри?

Грир понимает, что ей ни на секунду нельзя сомневаться в своем ответе.

— О да, — говорит она. — Я предложила Мерритт таблетку в прошлый раз, когда она останавливалась в нашем доме в мае. — Грир знает, что ее ответ не пройдет проверку на полиграфе. На самом деле Грир предложила Мерритт таблетку аспирина после того, как та вернулась с дегустации вина, а не снотворное. — Поэтому, я думаю, мы можем сделать вывод о том, что произошло.

— И какой именно вывод? — спрашивает Шеф.

— Мерритт приняла таблетку снотворного, — отвечает Грир.

Шеф ничего не отвечает. Это злит: даже Грир не может понять, о чем думает этот мужчина, хотя обычно она видит мысли и эмоции людей так ясно, словно смотрит в прозрачно-чистую реку.

— Она сама приняла таблетку, — говорит Грир. — Потом отправилась поплавать. Таблетка вырубила ее. Это был несчастный случай.

Шеф вытаскивает блокнот и карандаш.

— Пожалуйста, опишите шкатулку для таблеток еще раз, миссис Гаррисон.

«Он купился», — думает Грир, и облегчение охватывает ее порывом прохладного ветра.

— Она круглая, примерно четыре сантиметра в диаметре, вишнево-красного цвета, с портретом королевы на крышечке, — говорит она. — Крышечка крепится к шкатулке петлями. Она откидная.

— И сколько таблеток было внутри? — спрашивает Шеф.

— Я не могу сказать точно, — отвечает Грир. — Где-то между пятнадцатью и двадцатью пятью.

— В последний раз вы видели свою таблетницу на кухне, — говорит Шеф. — Вы уверены, что не унесли ее с собой в спальню?

— Уверена, — говорит Грир.

Ее нервы вновь натягиваются и дрожат, на этот раз еще сильнее, чем прежде.

— Значит, вы точно знаете, что не приносили таблетницу обратно в свою спальню, — говорит Шеф, — и все же вы забыли о том, что приносили эту таблетницу на кухню, когда разговаривали с детективом. Как теперь вы можете говорить с такой уверенностью?

— Я всегда храню таблетки на одном месте, — говорит Грир. — И сегодня их там не оказалось. Если бы я принесла таблетки с собой в комнату, то положила бы их на место, где они лежат всегда.

— Вы не можете знать наверняка, — говорит Шеф и откашливается. — У меня есть несколько причин считать, что Мерритт приняла таблетку не по своей воле.

Не по своей воле. О боже, они подозревают, что Тег подсыпал девочке успокоительное. А может, они подозревают саму Грир.

— Но подождите… — начинает она.

Шеф отворачивается.

— Спасибо за предоставленную информацию, — говорит он. — Теперь я должен найти вашего сына Томаса.