Идеальные разведенные

13. Агата

Дни скоротечно меняют друг друга, и вот уже середина июня.

Всё это время мы общаемся с Егором по телефону, но с тех пор ни разу не виделись.

Он позвонил мне через три дня после свадьбы и предложил встретиться на выходных. Но практически все мои июньские пятницы-субботы заняты свадьбами, а среди недели у меня мастер-классы, обучения и работа с моделями.

Сейчас Егор в Лондоне, но мы постоянно на связи. Наше общение можно назвать вполне дружеским: мы с легкостью обсуждаем знакомых, мою работу, далекую от меня политику, путешествия, а ко всему прочему Егор нацелился бесповоротно влюбить меня в Англию, увлекательно рассказывая об английских традициях и попутно совершенствуя мой хеппи-инглиш.

Через пару недель он прилетит в Россию, а у меня, наконец, выпадут свободные выходные, и мы непременно увидимся.

Я очень этого жду.

Рассматриваю Богинь, которые проходят у меня обучение, помогаю им с последними штрихами, даю наставления и указываю на ошибки. Пока девочки фотографируют друг друга, собираю кисти и спонжи, чтобы обработать и простерилизовать — безопасность клиентов превыше всего.

Слышу, как телефон подает сигнал о пришедшем сообщении. Открываю мессенджер и вижу отправителя — «Муж».

Черт, ну когда ж я его переименую!

Муж: Привет! Как дела? Когда у тестя день рождения? Сегодня?

Закатываю глаза.

За столько лет, пока мы были вместе, Игнатов со своей оперативной памятью так и не смог запомнить дату рождения моего папы. Каждый год он спрашивает день, и еще ни разу в него не попал.

Отвечаю:

Привет! Все норм, у тебя? Нет, послезавтра. Игнатов, что должно произойти, чтобы ты запомнил 23 ИЮНЯ?!!!

Дату практически выкрикиваю про себя, и я глубоко надеюсь, что бывший муж поймет мой посыл.

Мы не слышались и не виделись с тех пор, когда моя машина сломалась на мосту. Думать о бывшем муже у меня не было времени, но сейчас, глядя на дисплей своего телефона, я понимаю, что жду от него ответного колкого сообщения, которое не приходит ни через минуту, ни через десять. Я не могу сказать, что меня это коробит, но на Игнатова такое поведение совершенно не похоже, разве что его как обычно поработила работа.

Мы сделали общее селфи с девочками, я получила море восторженных отзывов и благодарностей, и, вроде как, все отлично, но тревожное скребущее ощущение поселилось в груди и никак не хочет отпускать.

Я навожу порядок в студии, раскладываю косметику по местам, подготавливаю рабочие места к завтрашнему уроку, еще раз оглядываю помещение и, удостоверившись, что все в полном порядке, выхожу с работы.

На улице меня ошпаривает знойным ветром, и тело моментально покрывается липкой испариной. Вязкая духота не дает нормально дышать, а небо, затянутое мрачными низкими тучами, угрожающе предвещает о скором ливне. Из-за высокой влажности мои распущенные волосы прилипли к шее, а белая шифоновая кофточка — к телу.

Это противно и раздражающе, поэтому я тороплюсь скорее запрыгнуть в салон автомобиля и включить спасительный климат-контроль. Направляю на себя потоки холодного воздуха и откидываюсь на спинку кресла. Я жду, когда смогу расслабиться, но этого не происходит. Три недели душевного равновесия летят к чертям только потому, что мой бывший муж мне не отвечает.

Смотрю на время в приборной панели — восемь вечера. Я не знаю, как это назвать, но чувствую, что то, что я делаю, нужно прежде всего мне. Я не смогу успокоиться, поэтому подключаю гарнитуру, выруливаю с парковки в сторону дома и набираю Игнатова.

Мне кажется, гудки слишком долго режут тишину салона, или просто у меня от того, что мне не собираются отвечать, — подгорает, но я закусываю губу и пытаюсь дозвониться вновь.

— Да, — низкий хрип пугает до усрачки, и я успеваю надавить на педаль тормоза, чтобы с испуга не клюнуть впереди стоящую на светофоре машину.

— Алло. Кто это? — настороженно спрашиваю незнакомца.

Этот голос я слышу впервые, и мне поначалу думается, что я ошиблась номером, но на экране зияет «Муж», отчего по моей коже пробегает кусачий холод, потому что рисовать яркие картинки того, почему на телефон моего бывшего мужа отвечает посторонний человек, — мое национальное воображение умеет отлично.

— А кому ты звонишь? — замогильным голосом, как из Преисподней, отвечают мне, а следом в трубке слышится хриплый лающий кашель.

— Простите… А где Леон?

На конце провода что-то неприятно скрипит, когда в этом звуке я распознаю хриплый вздох.

— Это я, Агат.

Леон?

— Леон? — уточняю, не веря своим ушам. — Что с тобой?

Этот низкий, сдавленный, хриплый баритон ну никак не может принадлежать моему бывшему мужу.

— Простыл. Наверное. У тебя что-то срочное? Мне тяжело говорить, горло болит, — надрывно сипит Игнатов, а у меня тут же начинает першить в глотке, будто передавая его паршивое состояние мне.

— Нет, ничего срочного, — тушуюсь. — Как же ты так? Летом-то?! А ты, вообще, где?

Все мои вопросы Леон игнорирует, отвечая лишь на последний: «Дома».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Конкретно сейчас я не собираюсь давать отчета свои действием, когда резко перестраиваюсь вправо и паркуюсь вдоль дороги, включив аварийку. Опустив голову на руль, я некоторое время сижу в тишине и смотрю в лобовое.

Леон болеет, он дома, один и ему некому помочь.

Или есть кому?

Вот черт. Стискиваю пальцами руль.

Меня колбасит между тем, что мой бывший муж — больше не моя забота, и зудящим голосом моей совести.

Я знаю, что он болеет, и это знание мне долбит в висок.

Черт, черт, черт!

Даже если я решу последовать зову совести, я все равно не знаю адреса его нового обиталища. Но мне потребовалось всего десять минут, чтобы узнать у Филатова адрес Леона.

И каким-то немыслимым образом я уже еду в совершенно противоположную от своего дома сторону и настоятельно убеждаю себя, что делаю это исключительно ради своего собственного успокоения, которое необходимо мне как воздух.

Его съемная квартира находится в новом жилом комплексе и вполне приличном районе.

Мне везет, когда, подходя к подъездной двери, не приходится звонить в домофон, а сразу занырнуть в подъезд, потому что из него вываливается компания молодых людей. Мило им улыбнувшись, юркаю мимо них к лифтам.

Нужная мне квартира оказывается на восьмом этаже, и я некоторое время стою под дверью, не решаясь постучать.

А вдруг и правда он не один?

И что я скажу, если все-таки он мне откроет?

И я бы так и стояла, сомневаясь, если бы не грохнула соседская дверь, до печенок пугающе, отчего я начинаю резво стучать, чтобы не выглядеть идиоткой, переминающейся на пороге.

Дверь распахивается неожиданно.

Игнатов в растянутой помятой футболке, в шортах, с босыми ногами и безалаберным бардаком на голове смотрит в упор на меня затуманенным взглядом. Он болезненно щурится, быстро моргает, словно пытается избавиться от навязчивого видения, потом высовывает голову из квартиры и смотрит по сторонам, будто выискивая кого-то.

— Леон, — зову тихо. Он выглядит бредово.

— Это ты? — еле ворочая языком, спрашивает Игнатов.

— Я.

— Откуда?

— Оттуда.

— А-а-а… — конструктивно заключает Игнатов и шире открывает дверь, приглашая внутрь.

Леон оборачивается и, не дождавшись моего решения, шлепает босыми ногами в комнату, а я, не мешкая, вхожу в темную прихожую. Разуваюсь, нахожу в сумке медицинскую маску и пытаюсь припомнить сколько ей лет. Выглядит она отстойно: с торчащей проволокой, катушками и отпечатком губной помады. Интересно, сколько уже через нее прошло микробов? Но другой у меня все равно нет, поэтому надеваю и иду следом за бывшим мужем.

Квартира-студия довольно-таки просторная: ничего лишнего, только предметы первой необходимости.

Консервативно.

В стиле Игнатова.

Она подходит человеку, живущего в основном на работе.

В кухонной зоне над столешницей горит тусклый светильник, а в самой комнате темно. За окном пасмурнело, поэтому в квартире стоит мрак и болезненный запах с примесью пота и лекарств. Окна закрыты наглухо, создавая спертый противный воздух.

Леон сидит на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

Н-да-а…

Ну и видок: волосы растрепаны и торчат в разные стороны, на лице трехдневная неопрятная щетина, а под глазами залегли темные круги. Мне кажется, что Леон даже схуднул.

Подхожу ближе и присаживаюсь рядом.

— Леон, — легонько касаюсь его руки, чтобы не напугать.

Бывший муж с трудом разлепляет глаза и медленно поворачивается ко мне. Его движения заторможены, но, когда он видит меня, — резко вздрагивает и отшатывается. Я сижу в маске и хлопаю глазами. Как привидение.

— Это ты? — спрашивает настороженно.

— Я.

— Откуда?

— Оттуда.

— А-а-а… — морщится. — А я решил, что у меня галлюцинации, — каждое слово ему дается с великим трудом.

— Нет, — качаю головой. — Как ты себя чувствуешь?

Идиотский вопрос, когда на его лбу проступает испарина, а грудная клетка ходит ходуном.

Притрагиваюсь ладонью к щеке, затем трогаю лоб и шарахаюсь.

Леон горит.

В самом прямом смысле. Мне не нужен градусник, чтобы понять, что у него высокая температура.

Тормошу прикрывшего глаза Леона за плечо.

— Леон, Лео-он… у тебя градусник есть? Ты горишь весь… Где аптечка?

Меня начинает окутывать паника, потому что Игнатов никак не реагирует на мои прикосновения и слова.

Он просто отключился.

Вскакиваю с дивана и несусь в сторону кухонной зоны. На столешнице небрежно брошены упаковка Нурофена и спрей для горла: не густо и в стиле мужчин.

Распахиваю поочерёдно кухонные шкафчики, но никакой аптечки не наблюдаю. И это не удивительно. Мужчины об этом не думают. Они считают, что никогда не болеют, и это прерогатива исключительно женского пола, но, если термометр показывает чуть выше 37 градусов, они составляют завещание.

Итак, что делать?

Выдавливаю таблетку жаропонижающего и ставлю греть чайник.

Со стороны дивана слышу, как Леон начинает истошно закашливаться, срываюсь с места и бегу к нему. Он наклонился и полулежа корчится от давящих спазмов.

Укладываю Леона на бок, подсовывая под голову подушку и накрываю смятым в его ногах покрывалом. Снова бегу в кухню, открываю окно, наливаю теплой воды.

Стою над бывшим мужем с таблеткой и стаканом воды, но не могу его дозваться. Тормошу, трясу, кричу, прошу, умоляю, но реакции нет.

Нагибаюсь к самому носу и слушаю дыхание. Оно есть: невесомое, еле слышное, горячее. Притрагиваюсь к груди и чувствую, как колотится в совершенно безумном ритме сердце, готовое выпрыгнуть из раскаленного тела.

Мне страшно.

Бегу за телефоном и набираю скорую.

Сижу на полу на корточках, прямо у головы Леона, глажу его по спутанным отросшим волосам, прислушиваясь к тяжелому дыханию, и тихонько плачу.

Его колотит. Трясет изнурительной лихорадкой.

Он постанывает, а потом резко замирает, и вот в такие моменты я дико пугаюсь. Каждую минуту заглядываю в телефон, ожидая скорую помощь. Время тянется с черепашьей скоростью. Протираю Игнатову лицо и лоб мокрым прохладным полотенцем, но оно моментально нагревается и становится горячим.

Звонок в домофон, как спасательный сигнал, разрывает гнетущую тишину.

Это врачи.

Первым делом Игнатову измеряют температуру и сразу же ставят несколько уколов. Потом слушают легкие и проводят ряд медицинских манипуляций. Леон все это время так и находится в полудреме. Врач поясняет, что такое состояние вызвано высокой температурой и хорошо, что дело не дошло до судорог.

Игнатову предварительно диагностируют бронхит, и мне предлагают либо госпитализировать его, либо вызвать участкового терапевта.

В его легких чисто, температура должна упасть, поэтому я пишу отказ от госпитализации и обещаю врачам скорой помощи, что с утра вызову врача. Мне оставляют сигнальный лист и бумажку с рекомендациями, а затем врачи уходят.

Еще около часа я сижу рядом с Леоном.

Дыхание постепенно выравнивается, его больше не трясет, а лоб уже не такой горячий.

И тогда я решаюсь сбегать в ближайшую аптеку.

Через дорогу большой торговый центр. Там я нахожу аптечный круглосуточный пункт и покупаю градусник, а также всё, что написано в рекомендациях. После стремглав забегаю в продуктовый супермаркет, быстро кидаю в корзину лимон, упаковку чая и улавливаю манящий запах.

Запах еды.

Поворачиваю голову и вижу аппетитных румяных курочек-гриль на вертеле. А ведь я сегодня практически ничего не ела. Желудок предательски урчит, припоминая об этом.

Мне удается растормошить Игнатова, сунуть ему в рот несколько таблеток, пшикнуть в горло какой-то гадостью и заставить выпить сладкий чай с лимоном. Всё это он делал на автомате и закрытыми глазами в полусознательном состоянии.

Я облегченно выдыхаю, когда градусник примирительно показывает 37.7.

На кухонном столе меня ожидает винегрет и свежеиспечённый хлеб, которые я предусмотрительно прихватила вместе с курицей-гриль. В духовом шкафу нахожу плоский противень и решаю использовать его в качестве подноса. Водрузив на него поджаренную, с хрустящей корочкой куриную ножку, салат и хлеб, я отправляюсь в комнату.

Включаю телевизор, убавляю на минимум звук, оставляя включенным светильник в кухонной зоне.

Комната моментально озаряется голубоватым интимным свечением от телевизора. Я по-домашнему усаживаюсь на полу, рядом с диваном, и периодически поглядываю в сторону спящего мужа.

Наверное, это неправильно, но чувствую я себя в данный момент уютно и спокойно. На экране шелестит известная комедийная передача. С удовольствием облизываю жирные пальцы и уплетаю с наслаждением магазинный винегрет, когда внезапно слышу протяжный стон со стороны дивана.

Резко повернув голову, вижу сидящего и пристально смотрящего на меня Игнатова. Его помятое лицо подсвечивается бликами от телевизора, а натянутый практически до носа плед создаёт образ привидения.

Господи!

Страшное зрелище, скажу я вам.

Моя рука испуганно застывает с полуобглоданной костью курицы в воздухе, а Игнатов в это время как-то недобро на нее смотрит.

— Будешь? — необдуманно спрашиваю и протягиваю кость, одалживая.

Бывший муж мерзко кривится, будто его сейчас стошнит, и, ничего не отвечая, заваливается обратно на диван.

Ну не хочет, как хочет!

Пожимаю плечами и продолжаю свою ночную трапезу.