Идеальные разведенные

18. Леон

Я вижу, как за короткое время в Агате произошли огромные метаморфозы. И эти изменения мне по душе. Стоило развестись, как наши совместные ужины стали походить на домашние, наши разговоры — на общение адекватных взрослых людей без взаимных обвинений и упреков. Мы все больше молчим, и это молчание куда интереснее и информативнее, чем горы пустого трепа.

Мы сидим на ковре, облокотившись спинами к дивану. Смотрю на раскрасневшуюся от вина Агату, а по ее лицу прыгают разноцветные отблески экрана. Она сейчас такая домашняя и уютная в этом коротком цветном платье, что я ею любуюсь. Волосы на затылке собраны в хвост, и мне хочется их немедленно распустить. Хрупкие плечи оголены, открывая изящные ключицы. Я хочу коснуться их рукой, вспомнить, какая она легкая и невесомая.

Я соскучился.

Адски.

Соскучился по своей вредной Богине. По любимому телу, которое я так любил ласкать и трогать.

Из нас двоих в крови алкоголь у Агаты, а мне кажется, что пьян именно я. Наверное, я слишком долго ее разглядываю, потому что она поворачивает голову и смотрит на меня. Ее глаза с поволокой, а щеки красные, румяные. Облизывает губы, а я не могу отвести взгляда. Поднимаю руку и большим пальцем дотрагиваюсь до ее щеки, слегка поглаживая. Агата принимает неожиданную ласку и прикрывает глаза. Задеваю ее подбородок и веду ниже, к шее. Моя бывшая жена приподнимает голову, предоставляя мне больший доступ. Провожу рукой по плечу, приспуская ворот платья. Оглаживаю худенькое острое плечико и собираю мурашки, что бусинками осыпали ее смуглую кожу.

Почему она не отталкивает меня?

И на сколько далеко позволит зайти?

Я понимаю, что она пьяна, но не настолько, чтобы не отдавать отчет моим и своим действиям.

Она дышит глубоко и порывисто, а я терплю и пытаюсь сдержать рвущийся кашель, чтобы не нарушить эту потрясающую атмосферу.

Приподнимаю руку и провожу по ее приоткрытым губам: они мягкие, влажные, горячие. Неожиданно чувствую прикосновение теплого языка к моему указательному пальцу и замираю.

Опасно.

Слишком опасно и горячо так, что мое тело молниеносно реагирует на столь безобидное действие.

Я хочу ее.

Хочу свою бывшую жену.

Агата открывает глаза, и мы смотрит друг на друга с ожиданием, а потом она резко поднимается и усаживается мне на колени. Ее ноги обвивают мои бедра, а ладонями она упирается в диван.

Я жду.

И она ждет.

Кто из нас перейдет этот рубикон первым?

Кажется, наши губы одновременно движутся навстречу друг другу, кажется, одновременно зарываемся пальцами в волосах, одновременно стонем, получая дозу такого родного удовольствия. Мои губы сминают ее в глубоком поцелуе, мы бьемся зубами, но с какой-то животной страстью терзаем друг друга, готовые проглотить целиком. Слизываю ее неистовые стоны, действующие на меня точно самый сильный эйфориант, вызывающий мгновенное привыкание.

Мне мало.

Мне катастрофически мало, поэтому я опрокидываю ее на ковер и нависаю сверху. Агата сама тянется ко мне за очередной порцией поцелуев, а я яростно раздвигаю ее ножки коленом, вклиниваясь между ними.

Ее глаза горят, а губы припухли. Я чувствую, как громыхает ее сердце в унисон с моим, потому что то, что творится у меня в груди, способно взорвать мир к чертовой матери.

Моя невероятная Богиня, мое безумие и наказание прижимает меня к себе теснее, ближе, царапая плечи через футболку.

Знаю, моя девочка, она лишняя.

Отстраняюсь, чтобы снять ненужную тряпку, когда слышу, как Агата начинает обиженно хныкать и тянет меня обратно.

Потерпи, маленькая, я тоже…

Я тоже….

Мы ничего не говорим друг другу, наши тела сейчас говорят, и этого достаточно. Агата приподнимается на локтях и заводит руки за спину, пытаясь расстегнуть молнию на платье.

Ну уж нет.

— Я сам, — убираю ее руки и разворачиваю к себе спиной.

Она сидит на коленях, а я медленно веду молнию вдоль позвоночника. Целую плечи, шею, вдыхаю запах волос. Разворачиваю обратно и укладываю на спину, снимаю платье. Закрываю на секунду глаза, пытаясь совладеть с собой.

Такое родное тело. Сколько раз я его ласкал…

Грудь Агаты в кружевном белом бюстгальтере высоко вздымается с каждым вдохом.

Красавица.

Моя красавица.

Богиня…

Рассматриваю, как будто заново изучаю, любуюсь. Оглаживаю живот, который от невинной щекотки сокращается, веду ниже по бедру. Агата наблюдает, внимательно следит за каждым моим движением. Прикасаюсь к кружеву белья и смотрю на девушку, ожидая разрешения или запрета. Но она молчит, плавно разводя стройные ножки.

И всё.

Все границы нарушены, все запреты стерты.

Рывком стягиваю с себя шорты вместе с бельем, опускаюсь сверху и заполняю ее собой до конца.

— Леон, — исступленно кричит Агата одновременно с первым толчком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я знаю, маленькая, знаю.

И я тоже…

Я… тоже…

Этой ночью мы практически не спим, а с рассветом опустошенные и измотанные проваливаемся в темную бездну Морфея.

Я просыпаюсь первым, смачно потягиваясь, чем бужу спящую Богиню. И если бы я знал заранее, что за этим последует, то отстрочил этот момент, как можно дальше.

Вот скажите, пожалуйста, как у вас, женщин, так получается, что только разлепив глаза, одного взгляда на вас хватает, чтобы чувствовать себя виноватым? Ты уже что-то сделал не так и облажался, пока спал. Ты даже не успеваешь понять, когда и как это получилось. Но самое главное, вряд ли и она сама знает. Мы, мужики, априори виноваты. Как так получается?

Смотрю на Агату, и моя улыбка медленно сползает к пяткам. У нее такой вид, будто она видит перед собой не меня, а детское пюре из брокколи и ее сейчас стошнит.

— Доброе утро, — я еще надеюсь спасти это утро, которое по логике и здравому смыслу после такой потрясающей ночи должно быть не менее потрясающим.

Но, видимо, утренняя Богиня только и ждала, за что можно зацепиться, потому что дальше ее просто несет, как после селедки с молоком.

— Доброе утро? Доброе, черт подери, утро? — Агата переходит на высокие писклявые тона так, что в моих ушах начинает звенеть и вибрировать. — Ты издеваешься? Ты что натворил, Игнатов? Ты хоть понимаешь, что сделал? Ты в своём уме или температура окончательно расплавила твой мозг и превратила в бесполезную жижу? — визжит она, прикрывая наготу покрывалом.

Кажется, это утро уже не спасти…

— Что я сделал не так?

— Ты воспользовался мной, — тычет в меня пальцем. — Моим нетрезвым состоянием.

— Боже, как высокопарно, — закатываю глаза. — Вчера ты не выглядела использованной и недовольной, так что брось. — Встаю и шарю по комнате в поисках одежды.

М-да, не так я представлял себе совместное пробуждение.

— Я была пьяна, а вот ты чем думал? Тем, что в штанах?

— И этим тоже, — натягиваю боксеры, нахожу ее бикини и швыряю прямо в нее. — И кстати, не так уж ты была и пьяна, чтобы не отдавать себе отчет. Так к чему претензии? Тебе не понравилось разве? — прыскаю, наблюдая, как трусы приземляются точно на голову бывшей.

Игнатова заводится еще больше, сдирает с головы белье и кидает обратно в меня. Я ловко ловлю, демонстративно прижимаю к носу, вдыхаю. Агата ошарашенно таращится на меня и крутит пальцем у виска.

— Псих.

Согласен. Но тут не удивительно чокнуться.

Иду в душ под нудную бубнежку Агаты, не собираясь участвовать в ее истерике. Богине нужно остыть.

Открываю кран, забираюсь в ванну в тот момент, как дверь резко открывается и в небольшое помещение вваливается злая, как черт, Агата.

— Игнатов, ты сволочь.

— Ага, — намыливаю голову, лицо, шею.

— Мы не должны были этого делать, понимаешь?

— Ага, — беру зубную пасту и щетку.

— Это неправильно. Мы ведь развелись, Леон. Ты согласен со мной? — никак не успокоится бывшая, хотя ее голос становится скорее жалостливым, чем гневным.

— Угу.

— С чем ты согласен?

— Что развелись. С остальным бы поспорил, — усмехаюсь я.

— Тебе смешно, да? Тебе постоянно смешно! Но это совершенно не смешно, — орет Игнатова, заводя себя самостоятельно. Это у нее отлично получается.

Она садится по-турецки на небольшой коврик рядом с ванной и смотрит, молча. Слава Богу. Молча.

Закрываю кран, обтираюсь полотенцем и собираюсь выходить.

— Ванная свободна. Полотенце можешь взять мое, — невозмутимо сообщаю.

Выхожу, оставляя Игнатову в той же позе на полу в ванной комнате.