Идеальные разведенные

40. Леон

Я уверен, что насобирал хренову тучу штрафов. Я нарушил всё, что можно, и сам удивлен, что еще никуда не влепился.

Рву движок машины и волосы на себе.

Я чувствовал, видел, что с ней что-то не так, так почему ничего не предпринял?

Наивно положился на ее совесть?

Ну какой же я тупоголовый…

Что с ней? Почему ее положили? Почему в гинекологию?

И молчит ведь, засранка.

И Рыжая тоже хороша… сколько раз пытался добиться от нее хоть какой-то информации, нет же, женская, твою мать, солидарность.

Найти отделение гинекологии оказалось не сложно.

Че моя-то здесь забыла?

— Здравствуйте. Игнатова Агата здесь лежит? — на посту сидит молоденькая девчонка-медсестричка, опустив голову в гору медицинских карт.

— Добрый день. Сейчас уточню, — листает длинный журнал с пожелтевшими листами, кажется, еще советского времени, расчерченный карандашом под линейку, — да, в девятой палате.

— Можно мне к ней?

Девушка смотрит на настенные часы, а потом извиняющимся взглядом на меня:

— Время посещения уже закончилось, извините. Приходите завтра с 11 до 4.

На часах 16.15, какого черта?

— Девушка, мне срочно нужно увидеться с женой, давайте договоримся? — пока еще умоляюще вглядываюсь в ее полудетское лицо.

Девчонка жмется, прикусывает губы и отрицательно качает головой.

— Меня поругают, — опускает виновато голову.

Да что ж такое!

— Девушка, милая, я не долго. Или можете ее позвать сюда на пост?

— Я попробую. Извините, напомните еще раз фамилию вашей жены?

— Игнатова. Агата Игнатова.

— Добрый день. Вы к Игнатовой? Муж?

Оборачиваюсь на голос за спиной и вижу женщину в белом халате, пронзительно рассматривающую меня под микроскопом.

— Добрый, — киваю, — муж.

— Вот вы-то мне и нужны. Четыре дня вас караулю, — звучит, как обвинение, и я отчетливо слышу в ее голосе отзвуки пренебрежения и осуждения. Да что происходит — то? — Мы можем с вами поговорить? — киваю. — Тогда пройдемте со мной в кабинет, — указывает вперёд по коридору женщина, а у меня холодеет все внутри.

«Пройдемте со мной…», — так всегда начинается фраза, которая не предвещает ничего хорошего, кто бы ее ни сказал: будь то сотрудник правоохранительных органов или вот, как сейчас, врач с задумчивым и серьезным выражением лица.

Мне не нравится всё это.

Да я, черт возьми, боюсь. Откровенно боюсь услышать то, что перевернет мою жизнь, ведь близких родственников просто так в кабинет врача не вызывают.

— Присаживайтесь, — бросает взгляд на стул и садится напротив, — меня зовут Наталья Игоревна. Я лечащий врач вашей супруги.

Делаю глубокий вдох.

Морально готовлюсь.

Мышцы напрягаются.

В груди пожары неистовые бушуют, а сердце выскочить из нее проситься… Остервенело бьется, пробивается…

— Очень рад с вами познакомиться, — вру я. Я ни хрена не рад.

Была б моя воля — знать бы я вас никогда не хотел.

— Это пока, — не радостно усмехается женщина, — думаю, после того, что я скажу, вы меня в лучшем случае возненавидите, — ее слова как медленный яд…

Что она хочет мне сказать?

Почему мне кажется, что я словно иду на гильотину и знаю, что после приведения в исполнении ее слов — не выживу?

— Что с моей женой?

— Она поступила в критическом состоянии. Мы делаем всё, что можем, но эффективности лечения не наблюдаем, — падает на меня железобетонная плита, — частота рвоты до десяти раз в сутки. Еда не удерживается в желудке, — еще одна, — прогрессирует снижение веса. Ваша жена потеряла уже больше шести килограмм, — третья. — Головокружение, низкое давление… — Замолчи! ЗАМОЛЧИ!!!! — В анализе мочи критический уровень ацетона. Тахикардия, отклонения в анализе крови… — еще одна прилетает сверху. Я хочу закрыть руками уши, потому что в них кровь шумит и оглушает… Я ору… ОРУ! От боли… — Всё перечисленное является показанием для прерывания беременности. Мне очень жаль. Я посчитала, что нужно первоначально донести до вас о текущем состоянии вашей супруги… — и всё, меня убивает этой плитой…

Она говорит что-то еще, а я не слышу и не слушаю…

Все, что нужно, я услышал…

Беременность…

БЕРЕМЕННОСТЬ…

Агата беременна…

Я…

У меня будет…

— Простите, молодой человек, как вас зовут? — трогает за руку меня женщина, и она права, я ее ненавижу.

— Леон, — на автомате выпаливаю, не шевеля губами, потому что я не здесь… я где-то…

— Леон, я вас понимаю. Это тяжело принять, но вы молодые, у вас еще будут дети, а сейчас они страдают. Вы слышите меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Слушаю… Я слушаю, но не хочу слышать…

Они страдают…

СТРАДАЮТ… МОЯ ЖЕНА И МОЙ РЕБЕНОК СТРАДАЮТ!

А я чем в то время занимался, когда видел, в каком состоянии была моя беременная жена?

И НИЧЕГО… НИЧЕГО Я ДЛЯ НИХ НЕ СДЕЛАЛ…

НЕ СПАС… НЕ УБЕРЕГ…

— Девочка ничего не кушает. Она не получает витаминов и питательных веществ, у нее интоксикация, ее организм не справляется. Эта беременность убивает ее…

Прицел, спуск, задержка дыхания, выстрел… падаю…

— Я могу ее увидеть? — бесцветно спрашиваю я.

— У нас закончились часы приема.

— Мне нужно ее увидеть, — грубо чеканю.

Не знаю, что она видит в моем лице, но согласно кивает и встает из-за стола:

— Я вас провожу.

У девятой палаты женщина оборачивается и преграждает мне путь:

— Только не долго, — ждет моего ответа, и когда я утвердительно киваю, продолжает, — подходите завтра. Сегодня не стоит ничего говорить.

Ничего не отвечая, толкаю дверь и вхожу.