Идеальные разведенные

19. Агата

Смотрю на мокрое полотенце, и злость закипает с новой силой.

Идиотка!

ИДИОТКА!

Как я могла допустить такое?

Я знала, что за ночью последует утро, и я буду бояться смотреть ему в глаза, ожидая невыносимых слов, что все произошедшее было ошибкой, и он жалеет. И я не придумала ничего лучше, чем напасть первой. Но утро показало, что он не жалеет. И к этому я совершенно не была готова.

Он спросил, понравилось ли мне. Да мне не то, что понравилось, я сгорала, плавилась в его руках и объятиях. Там, в гостиной на полу, я чувствовала такое желание, что зубы сводило, а низ живота скручивало в пружину. Я не помню, когда последний раз между нами была такая страсть. Наверное, еще в студенческие годы. Последнее время наша близость стала больше походить на привычный однообразный монотонный порядок действий, без искры, без пресловутых бабочек в животе. Мы просто старались завести ребенка, механически совершая ритмичные движения и не получая при этом удовольствия. Да и ребенок нужен был только мне, потому что у Игнатова уже есть дочь — его законнорождённая работа.

То, что произошло с нами вчера, — не должно происходить между людьми, давно потерявшими взаимопонимание и отпустившими друг друга.

Ведь так?

Тогда откуда эта дикая потребность чувствовать, обладать, трогать?

Когда бывший муж потянулся ко мне рукой, я не стала останавливать. И это было моей главной ошибкой. Потому что дальше не могла остановиться уже сама. Я смотрела на Леона, а видела в нем того молодого парня, с которым только что познакомилась и бегала на свидания. Легкий, как ветер, умеющий слышать и слушать, сопереживать и поднимать настроение. Я постоянно смеялась с ним. Постоянно.

А ведь я была не права, когда в сердцах ляпнула, что он воспользовался мной. Он меня спрашивал, просил разрешения и готов был остановиться, если бы остановила. Но я, как колючая роза, сама раскрылась перед ним. Потому что скучала. Потому что хотела.

— Успокоилась? — спрашивает, как ни в чем ни бывало Игнатов, колдуя завтрак на кухне. — Завтракать будешь?

Меня раздражает его спокойствие и непоколебимость. Потому что я так не могу. И никогда не умела.

Но сегодня решаю промолчать.

Рассматриваю, как ловко бывший муж управляется лопаткой, снимая с огня свой фирменный омлет. На столе уже дымятся две кружки с кофе и вот это всё меня напрягает, потому что слишком напоминает счастливую завтракающую вместе семью.

А мы — не семья. Штамп в паспорте об этом напоминает.

— И что мы будем дальше делать? — не выдерживаю.

Игнатов оборачивается и смотрит на меня игриво, и он не выглядит обескураженным или озабоченным. Ему весело. Истерю здесь только я.

— С чем?

— Ну… с тем, что произошло, — мне неловко обсуждать с бывшим мужем секс, который был между нами ночью. Кто бы мог подумать.

— А-а-а… — насмешливо тянет Леон и смеется. Смеется надо мной, словно я малолетняя дурочка. — Ну считай, что это был дружеский перепих. Не загоняйся, — приподнимает бровь и с той же лукавой улыбочкой раскладывает омлет по тарелкам.

Он сказал «дружеский перепих»?

Мне не послышалось?

— То есть все те три раза за ночь для тебя были просто «дружеский перепих»? — в воздухе делаю руками кавычки. Вот это удар по самолюбию моей Богини.

— Агат, чтобы я сейчас не ответил, ты найдешь, к чему придраться. Давай просто позавтракаем. Я не хочу ругаться, — Леон садится за стол и принимается за свою порцию омлета.

Сдержанно, спокойно и уравновешенно, когда как меня выкручивает изнутри.

— А я еще не начинала ругаться, Игнатов, — складываю руки на груди и отодвигаю от себя тарелку.

Не буду есть.

Не буду и всё.

Он тяжело вздыхает.

Но молчит.

Ест, ожесточенно перебирая челюстью, а меня бесит даже это. И его сдержанность и стойкое терпение тоже бесят. Так всегда было: моя чрезмерная еврейская эмоциональность и его русское богатырское терпение.

— Зачем ты полез ко мне, Леон?

— Агат, ну зачем, а? — чуть ли не хнычет Игнатов, — всё ж так хорошо было.

— Именно. Было. Бы-ло, — по слогам проговариваю я. — Пока мы были на расстоянии друг от друга. Нам даже удавалось неплохо общаться. А сейчас мы снова ругаемся.

— Не мы, а ты, — указывает на меня вилкой с куском омлета. — Агат, просто замолчи. И ешь, — вскидывает предупреждающий взгляд, пододвигая ко мне тарелку.

— Не затыкай меня.

— Я ПРОШУ тебя, давай спокойно позавтракаем, — медленно цедит Игнатов и сжимает вилку в кулаке. На его виске вздулась венка, а на скулах заиграли желваки. Губы стиснуты в тонкую линию, он больше не жует. Я понимаю, что разозлила льва, но все равно продолжаю дразнить, просто, когда я заведена, я не могу остановиться и у меня подгорает:

— Здесь тебе не … — не успеваю договорить, потому что подпрыгиваю на месте, когда свободной раскрытой ладонью Игнатов со всей силы лупит по столу. — Ой! — испуганно вскрикиваю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Довольна? — орет низким хриплым голосом. — Этого добивалась?

Прикрываю глаза и сжимаюсь в комочек. От моего доброго и смешливого Леона ничего не остается, а вместо него появляется тот Леон, с которым мы последнее время ненавидели друг друга и постоянно ругались.

— Не ори на меня, — лопочу.

— Я просил по-хорошему, но ты же никогда не можешь вовремя заткнуться, — в его глазах шторм. Они больше не теплые, в них ураган, ливень, шквалистый ветер, разрушающий все на своем пути. — Ты не умеешь слышать и слушать, Агата. Твой рот, как помойная яма, смердящая всем подряд. Вот поэтому я с тобой и развелся.

— Что? — вскакиваю с места, пораженная его откровением. — Это я с тобой развелась, Игнатов, потому что ты — никудышный муж и семьянин, — тычу в него пальцем. — Тебя дома практически не бывало, потому что была всегда РАБОТА, только твоя обожаемая работа, — выплевываю ему прямо в лицо.

— Моя обожаемая работа приносит деньги, за которые я купил тебе машину, чтобы твоя худая задница не мерзла на остановках. Купил квартиру, чтобы твоей заднице было комфортно и уютно. Открыл тебе студию, где ты целыми днями торчишь со своими принцессами, мне продолжать дальше? — Игнатов резко вскакивает, отчего высокий стул с глухим ударом падает на пол.

Жмурюсь.

Мы опять ругаемся.

Опять обливаем друг друга грязью.

Но мы же нашли правильный и верный выход — развелись, так почему же опять стоим напротив друг друга и кидаемся обвинениями?

— Да пошел ты.

Меня душит обида и злость.

Ненавижу.

Ненавижу.

Забегаю в гостиную, рыщу глаза в поисках одежды. Нахожу смятое платье, надеваю и мучаюсь с застежкой, нервно дергая молнию.

Внутри ядерные бомбы взрываются.

Чувствую теплое прикосновение к рукам на спине.

— Давай помогу, — голос вкрадчивый и вновь теплый.

— Не трогай меня, — грозно рычу и пытаюсь сбросить его руки.

Но Леон ловко обхватывает мою талию и спиной прижимает к своей груди. Я трепыхаюсь, извиваюсь, но силы не равны, и мне приходится сдаться, на мгновение замерев в родных сильных руках.

— Агат, прости. Всё было по-настоящему. Я скучаю по тебе, — шепчет этот искуситель мне в ухо.

Прикрываю глаза.

Не надо, не надо, прошу тебя, не рви мое еврейское впечатлительное сердце, ведь я тоже скучаю по тебе. А так быть не должно…

— Ничего не хочу слушать, отойди.

Еще несколько секунд Леон дышит мне в макушку, а потом разъединяет руки, и мне становится холодно.

Беру сумку, обуваюсь и выхожу в подъезд, прикрывая за собой входную дверь.

Весь день я как на иголках.

Меня бросает из крайности в крайность: я то ругаю себя, то жалею. Очень много думаю и вновь проигрываю в голове всё то, что мы наговорили друг другу. Сейчас, ближе к вечеру, понимаю, что из нас двоих полным неадекватом и тупицей выглядела я. Я действительно не умею вовремя закрыть рот и проявить женскую хитрость — промолчать. Ведь с самого пробуждения я вела себя неправильно: сначала накинулась на Леона с обвинениями, потом и вовсе выводила на эмоции. Моя бабушка всегда говорила, что еврейская женщина никогда не позволит себе лишнего: ни в разговорах, ни в поведении, она мудра и не поддается эмоциям. А я, видимо, на семьдесят процентов русская: эмоциональная, взрывная, чрезмерно импульсивная.

Рассмотрев ситуацию под другим углом, я делаю вывод, что именно я виновата в нашей сегодняшней ссоре.

На душе тяжелый камень, не дающий свободно дышать и существовать. Мне нужно срочно унять раздирающее чувство вины, поэтому сразу после работы решаю ехать к Игнатову.

Колочу в который раз в дверь, но мне опять не торопятся открывать дверь. Снова спит?

Заношу руку в очередном ударе, но дверь открывается, и на пороге возникает Леон с голым торсом.

Ну точно спал.

Делаю невинную улыбочку и ангельские глазки, но Игнатов так странно на меня смотрит.

Он не зол, не обижен, он как будто … напуган?

— Привет! Пустишь? — пытаюсь протиснуться в квартиру, но Леон неожиданно преграждает мне путь. Его глаза мечутся, а сам то и дело оборачивается назад.

— Агата? А… ты что здесь делаешь? — чуть ли не заикаясь, спрашивает бывший муж, но впускать, кажется, не собирается.

— Слушай, я была не права и поэтому решила…

— Леон, а какое можно взять полотенце? Ой, здрасте… — перебивает меня до боли знакомый голос, который слышать в квартире Игнатова я не должна.

Я поворачиваю голову в сторону источника звука и вижу секретаршу Леона, вытирающую руки моим полотенцем.

МОИМ полотенцем.

Она застывает и впивается в меня взглядом.

Мы смотрим друг на друга, только ее глаза не выражают абсолютно ничего: в них штиль и, может, совсем немного удивления, в моих же — страшно представить, потому что свои эмоции я скрывать не умею.

Мне сейчас так мерзко, будто облили помоями, а я стою посреди площади, по которой снуют люди, насмехаются и тычут в меня пальцами. Вот, как я себя чувствую.

А еще лишней.

В данный момент у нее преимущество, и она это знает, хоть и тщательно скрывает. Это я пришла без приглашения, это я нарушила их идиллию, и на правах законной жены я бы могла сейчас выволочь ее за волосы из квартиры, но есть одно большое НО — я не жена и прав у меня никаких нет.

Перевожу свое внимание на Леона. Бывший муж на меня не смотрит, его лицо опущено в пол. Жаль, мне ведь так хочется заглянуть в его лживые глаза.

Я не собираюсь выглядеть несчастной брошенкой, бегающей за мужиком после развода. Собираю остатки гордости в кулак и ровным голосом продолжаю:

— Решила узнать о твоем самочувствие, но вижу, что уже прекрасно. Хорошего вечера, — разворачиваюсь и иду в сторону лифта.

Я не буду бежать, рвать на себе волосы и насиловать кнопку лифта.

— Агата, постой, — слышу за спиной голос Леона. — Ты не так все поняла, — пытается оправдаться Игнатов. — Черт.

Ох, лучше заткнись!

Стандартная фраза, когда один из супругов застает второго с любовником. Только мы не супруги, а значит никаких измен. Только отчего-то не легче.

Сидя в машине, давлю из себя слезы, но не получается. Я хочу проплакаться и, возможно, мне станет легче, но ни одной слезинки не падает: сухо, как в пустыне. Сжимаю крепко руль.

Гнев, ярость, злость…

Сволочь, Игнатов, ну какая ты сволочь.

Пока я не находила себе места и весь день прокручивала в голове нашу ссору, этот кобель даже и не думал переживать, быстро подыскав мне замену на вечерок. Да еще кого! Эту вертихвостку Алину! Получается, мои догадки об их связи имеют твердое основание. Не зря я в браке подозревала, что помимо рабочих отношений их связывают личные.

Представляю, какой дурой выглядела в ее глазах, как она насмехалась надо мной, а, возможно, и жалела.

Бью по рулю.

Ненавижу его.

Ненавижу ее.

И себя, бесхребетную дуру, так легко поддавшись его мужскому обаянию и словам, шептавшим, о том, как соскучился.

Лживый мерзавец.

Пока добираюсь до дома, Игнатов обрывает мой телефон. Мессенджер стонет под натиском сообщений и голосовых записей.

Удаляю, не прочитав.