Сразу после Игнатова я помчалась домой, привела в порядок сначала себя, а потом рванула делать этот мир еще красивее.
Сегодня у меня работа в модельном агентстве, а также макияж — для семейной фотосессии.
Егор, как не странно, сегодня целый день молчит, а вот мой бывший супруг закидал меня сообщениями: фото градусника с температурой, фото полной женщины-врача, фото рецепта, фото недоеденного мной винегрета, фото ног Леона, фото его жалостливой физиономии и куча ненужной мне информации. Казалось, что Игнатову просто нечем заняться и от скуки он шлет мне все подряд. Я уже жалею, что дала ему зеленый сигнал и попросила писать мне чаще. Последнее фото куриных костей в мусорном ведре меня так рассмешило, что я дернулась и неаккуратно скорректировала скулу модели.
В полпятого вечера я ловко собираюсь и несусь в ближайшую аптеку за выписанными Леону лекарствами. Их, к слову, столько, что дешевле помереть.
Сегодня на улице свежо. От вчерашней духоты ни осталось ни следа. Пасмурно, прохладно и прогноз в телефоне обещает к ночи дождь.
Я покупаю все по списку и решаю заскочить в продуктовый. Болезный Игнатов, наверное, доел мой винегрет, а в холодильнике у него шаром покати — я вчера видела.
Хорошо помню, что, когда в детстве я болела, мама мне варила куриный бульон и подсушивала в духовке сухарики. Сухари, конечно, Игнатову я сушить не собираюсь, а вот суп сварить попробую. Мне кажется, это не так сложно. Опять же, это не точно. Запечь в духовке курицу я тоже считала пустяком, однако, ее прогорклую вонь до сих пор источают диванные подушки.
Бросаю в корзину куриную голень и прыскаю, вспоминая фото костей в ведре. Выбираю мелкую вермишель, килограмм картофеля, лук и морковь — весь этот набор мне подсказал всезнающий Гугл. Про свою Богиню я не забываю тоже, поэтому кидаю ко всему пачку любимых конфет «Красный мак», финики и помидоры-черри.
Я стою под дверью Леона уже минут пять, и мне никто не открывает. Начинаю нервничать. Написала ему сообщение, позвонила несколько раз — тишина по всем фронтам.
Спустя десять минут начинаю ожесточенно долбить в дверь, а нарастающая паника мерзкими щупальцами сжимает мое тело и заставляет метаться на лестничной площадке. Но в этот момент дверь резко открывается и заспанный, но улыбающийся, Игнатов, стоит, привалившись к дверному косяку. Я готова его придушить.
— Спишь, что ли? — злобно спрашиваю и отталкиваю локтем бывшего.
— И тебе привет. Прости. Давно стоишь? — Леон отшатывается и пропускает меня в квартиру.
Еще спрашивает!
— Уже собиралась уходить, — вру я, но ему не обязательно об этом знать. Конечно, я никуда бы не ушла, пока не убедилась, что бывший жив, но не здоров.
Он забирает пакеты их моих рук и несет их в кухонную зону, а я пробираюсь в ванную, чтобы помыть руки.
— Температура есть? — интересуюсь, когда нахожу Леона за разглядыванием кучи лекарств, которые ему прописали.
Он пожимает плечами.
Подсовываю ему градусник и заставляю померить, попутно уточняя, что ему сказала врач.
— А ты почему сегодня без маски? Вдруг заразишься, — Игнатов сидит на высоком стуле и наблюдает, как я выкладываю продукты из пакета.
— Ну что теперь, — теперь моя очередь пожимать плечами, — будешь потом ты меня выхаживать, — гаденько улыбаюсь.
Леон ухмыляется, но ничего не отвечает.
Где-то в комнате булькает его телефон, и Игнатов торопится взять трубку, бросая градусник на столешнице. Его температура опять запредельно высокая, и я уже жалею, что не упекла его в больницу.
Пока Игнатов трындит, скорее всего по работе, я ставлю кастрюлю с водой на огонь и чищу овощи.
Он приходит тогда, когда я реву над луком, садится на стул, подпирая подбородок рукой, и блаженно гуляет по мне глазами. Рявкаю на него, сую лекарства и отправляю болезного на диван, что он послушно выполняет, оставляя меня наедине с будущим кулинарным шедевром.