Идеальные разведенные

34. Агата

Я все-таки уснула, обложившись тестами прямо в одежде. Я не знаю, как это получилось, но, видимо, мой истощенный и изможденный организм дал слабину и поддался искушению сна.

Я даже помню, что мне снилось, потому что от этого бреда я и проснулась.

Прикрываю глаза и вновь перед глазами мелькают картинки из сна: я сижу за столом в неизвестном мне месте.

Я себя не вижу, но точно знаю, что это именно я.

Мы находимся в офисном помещении и ведем переговоры.

Мы — это я и напротив сидящая в кожаном кресле выпотрошенная сырая тушка курицы без головы, но с черной галстук-бабочкой на тонкой длинной шее. Ее лапы закинуты одна на другую, а в одном голом общипанном крыле курица-босс удерживает три теста на беременность.

Боже!

Растираю лицо руками и тру пальцами виски.

Это же надо было такому присниться! Что творится в моей голове, когда она посылает мне вот это безобразие?

Я хочу вытравить из памяти образ офисной курицы, но он, как назло, становится только отчетливее: бизнес-курица покачивает одной лапой и будто задумывается своим куриным мозгом. Она обезглавлена и думать ей нечем, но весь ее вид словно кричит об этом.

Это жесть.

Мой собеседник швыряет мне один из тестов. Он долго катится по длинному переговорному столу, а я его ловко ловлю. Разворачиваю тест лицевой стороной к себе и рассматриваю яркую красную букву М. Поднимаю глаза на курицу, задумываюсь и отрицательно кручу головой. Мой собеседник ухмыляется (и я это понимаю), раздраженно одергивая бабочку, и бросает мне уже второй тест.

Я снова его ловлю.

Переворачиваю и передо мной уже зияет яркая буква Д, с которой привычно не соглашаюсь.

Курица-босс принимается нервно постукивать свободным тощим крылом по столешнице и нехотя выпускает последний третий тест на беременность.

В своем бредовом сне я не ощущаю никаких эмоций, всё происходит автоматически и отстраненно.

Смотрю на третий тест, где вместо букв изображена тусклая, еле заметная цифра 2. И я принимаю его, утвердительно кивая.

Курица заметно оживает, начинает трепыхать своими общипанными крыльями и подлетать в кресле.

Курятина радуется. И ждет… Ждет своего вознаграждения.

Лезу в карман и нащупываю… лимон.

Лимон!

Вынимаю его из кармана и бросаю своему партнёру по сделке.

Лимон катится, курица радуется, а я просыпаюсь.

Господи, ну и бред…

Опускаю глаза на тесты в надежде увидеть на каждом по одной полоске.

Возможно, вчерашний вечер мне попросту приснился.

Но полоски никуда не исчезли, а перед глазами вновь всплывает голая тушка курицы с бабочкой на шее.

— Куда ночь, туда и сон, — встаю с дивана и шаркаю в сторону ванной комнаты.

Из зеркала на меня смотрит кто-то отдаленно напоминающий меня: с отёкшим лицом, спутанными волосами, острыми скулами и фиолетовыми синяками под глазами.

— Какая прелесть, — пытаюсь улыбнуться, но выходит так, будто мне насильно растянули пальцами сопротивляющиеся губы.

Не стоит больше пытаться, это выглядит устрашающе.

Я помню про два оставшихся теста, и сегодня я не сомневаюсь, что они покажут положительный результат.

Так оно и выходит.

К моему удивлению, я не бьюсь в истерии и головой об стену.

Просто у меня нет сил. Я практически, кроме тошноты, ничего не чувствую.

Я беременна…

Я беременна…

Беременная я…

Я в положении…

Перебираю в голове фразы, которые многие годы мечтала произнести: с гордостью, трепетом, волнением.

А сейчас ничего.

НИЧЕГО…

Я смотрю на эти тесты и всё понимаю, но не принимаю.

Отказываюсь верить.

Я просто защищаю себя, свое маленькое наивное сердечко. Потому что потом, когда окажутся тесты неисправными или у меня обнаружат гормональный сбой, повлиявший на результат, или просто, как бы глупо это не звучало, — «само рассосалось», я знаю, что собрать себя быстро не получится. Только не в этот раз, когда я отчетливо видела две полоски. Именно поэтому я выбираю ничего не чувствовать.

Телефон булькает оповещением, напоминая, что сегодня — среда и у меня запись к гастроэнтерологу.

На мгновение, я облегченно выдыхаю, предварительно снимая все предъявленные обвинения с поджелудочной, которая, как я считала, была единственной виновницей моего поганого состояния.

Теперь я хотя бы понимаю, что не смертельно больна и не умираю. Хотя и этот факт весьма сомнительный, потому что, если так и дальше пойдет, меня просто не станет.

Весьма оригинальный способ избавиться от бывшей жены.

— Агата, здравствуй, моя дорогая, — обнимает меня Татьяна Викторовна и принимается невесомо расцеловывать мои щеки, — дай посмотрю на тебя!

Она отстраняется и проходится по мне крайне скептическим взглядом, хоть она и старается выглядеть заинтересовано.

Все это радушное внимание напускное. Не более, чем отработанное годами правило поведения с пациентами. Думаю, ее уже всё и все бесят, в том числе и я. Но Татьяна Викторовна неплохой врач-гинеколог, пользующаяся уважением среди коллег и, в принципе, у меня никогда не было с ней недопонимания и проблем. Я ей доверяю, потому что с самого начала всю мою историю с планируемой беременностью вела именно она.

Я ей позвонила и попросила меня принять без записи. Без объяснения причин, просто сказав: «Это срочно!».

— Давно тебя у нас не было, как дела? — Татьяна Викторовна моет руки и поглядывает в мою сторону.

Давно.

Да еще сегодня утром я не думала, что в обед окажусь здесь.

Вместо гастроэнтеролога.

— Все хорошо, спасибо, — улыбаюсь и присаживаюсь за стол.

Татьяна Викторовна усаживается напротив и смотрит в глаза.

— Ну рассказывай «свое срочное», — складывает руки на столе и ждет от меня подробностей.

— Я… я, кажется, беременна, — еле слышно мямлю и, тушуясь под ее внимательным взглядом, отвожу в сторону лицо.

Не знаю почему, но мне неловко было произнести эту фразу. Ощущение, будто мне шестнадцать, и я признаюсь в своем случайном залете маме, которая, когда узнает, точно заругает и выпорет.

— Кажется беременна… — Татьяна Викторовна приподнимает брови, но не выглядит удивленной, а скорее задумчивой.

Ох, черт.

Быстро ныряю в сумочку и вываливаю на стол все свои тесты, чтобы она заранее не решила, что я поехала крышей, потому что как — то в прошлом я пару раз сбрасывала ей в личку фото тестов, где мне казалось, что я видела две полоски. Да, вот так неприлично меня штормило в то время.

Сейчас — то я понимаю, как это неадекватно выглядело со стороны, но сегодня-то я ничего не придумываю!

Пусть сама посмотрит!

— Вот!

Смотрю на Татьяну Викторовну, которая недоверчиво, но разглядывает разложенные перед ней улики.

— Хорошо, — кивает женщина, но по её выражению лица не поймешь, действительно ли это хорошо, или «хорошо» в качестве седативного средства, потому что на самом деле плохо. — Давай-ка, дорогая, мы с тобой сделаем для начала узи, а потом я тебя посмотрю.

Я киваю болванчиком, согласная на всё, и прохожу в смежный кабинет ультразвукового исследования.

Здесь темно и прохладно, а я так нервничаю, что тело моментально реагирует и покрывается мурашками.

Расстилаю поверх казенной медицинской пеленки свою — хлопковую, выстиранную, с советских времен, доставшуюся мне от бабушки. Она белая, в мелкую цветную крошку и шершавая как наждачная бумага.

Но она счастливая.

Я всегда ее ношу с собой на все обследования, и я ей доверяю. А больничным не доверяю.

Татьяна Викторовна становится рядом с узи-специалистом, и они вместе вглядываются в темный экран с точками и палочками.

Даже лежа, я чувствую, как становятся ватными мои ноги. Ступни леденеют, а живот начинает тянуть.

Я очень нервничаю.

Я всегда нервничала во время обследования, но сейчас по-другому: сейчас у меня две полоски.

Чувствую, как частит мой мотор, пробивая мои ребра. За эти недели я стала неприлично худой, и датчик аппарата мне делает больно, но я смиренно терплю.

— Вижу плодное яйцо…

А дальше какие-то цифры, слова, показатели и нормы, но я не различаю…

Потому что они видят плодное яйцо!

Они его ВИДЯТ!

Он существует… он живой, и он… во мне…

— Агата, ну-ка девочка, расслабься, — трогает за плечо Татьяна Викторовна, — тонус повышается.

Выныриваю из распирающих меня эмоций, но тут же ныряю снова, потому что это было сказано таким тоном, что мне становится страшно.

Мечусь глазами от Татьяны Викторовны к узисту, пытаясь понять, что такое, черт возьми, этот тонус?!

Мне страшно!

СТРАШНО!

Чувствую, как сжимается низ живота, и мне это совершенно не нравится.

— Ну чего ты? Всё хорошо! Успокаивайся! — ободряет Татьяна Викторовна, и я хочу ей верить. — Одевайся и проходи в мой кабинет.

Я за ширмой одна и пытаюсь найти свои трусы, но не нахожу.

Потому что они на мне.

Я ничего не соображаю, мои руки меня не слушаются, зато я отчетливо слышу «Все хорошо».

Все хорошо.

Я словно не могу выйти из наркоза: ты вроде бы в сознании, но ничего не соображаешь: как я оделась, как вышла, как возвращалась за оставленной «счастливой пеленкой».

Возвращалась.

Это плохая примета?

Господи, о чем я?

Все хорошо.

Все… хорошо…

— Ну что, Агата, поздравляю! — Татьяна Викторовна снимает перчатки и бросает их в урну.

Она улыбается, и эта улыбка похожа на искреннюю.

Я верю, что она действительно за меня рада.

А я? Я рада?

— Спасибо, — вымученно выдавливаю из себя.

Я не знаю. Пока не знаю.

— Я тебе сейчас направления на анализы выпишу и назначения с учетом твоего жуткого токсикоза, — Татьяна Викторовна роется в кипе сваленных на столе бумаг и хитро поглядывает на меня. — Так, вот нашла. Держи памятку. Здесь разные способы, как справляться с утренней тошнотой.

— У меня не только утренняя, — на автомате проговариваю я и заглядываю в перечень анализов, которые нужно сдать.

Меня что, на орбиту вынашивать ребенка отправляют?

— Я поняла, все равно почитай.

Безусловно я нажаловалась Татьяне Викторовне на свое паршивое состояние. Хоть теперь я и понимаю причину творившегося со мной безобразия, но лишний раз услышать, что это в пределах нормы и «все хорошо», я посчитала резонным.

Татьяна Викторовна что-то долго пишет, вбивает в свой компьютер какие-то данные, а я разглядываю информационные стенды и картинки на стенах.

Ничего не поменялось.

Они висят уже давно, и я их всех знаю, но сейчас я смотрю на них по-другому. На женщину в боковом разрезе с огромным животом, в котором вниз головой пристроился ребенок. Я раньше не замечала, а сейчас задумываюсь, почему у него такие длинные темные волосы и так аккуратно уложены в стрижке. Разглядываю саму девушку, которая мило улыбается и выглядит потрясающе и счастливо.

А я так не выгляжу.

Я выгляжу как пациент хосписа.

Но у нее большой живот, а у меня его нет, и, возможно, на таком сроке я тоже буду выглядеть потрясающе, а вот на счет «счастливо» — не уверена…

Это отстой…

То, о чем я думаю — полный отстой…

— Я слышала, вы развелись с Леоном, — прерывает мой бред Татьяна Викторовна.

Перевожу взгляд на женщину, которая, не переставая что-то строчить в компьютере, ошарашивает меня подобной информацией.

Она-то откуда знает?

— Нуу… да, — неуверенно отвечаю и смотрю на врача, все также не обращающей своего внимания на меня.

— Во-от! А я тебе говорила, что нужно всего лишь поменять партнера. Видишь, и все у нас получилось! — довольно улыбается Татьяна Викторовна.

А я…

А я не верю своим ушам!

Это что?

Это она решила, что я беременна от кого-то другого?

Открываю и закрываю рот.

Чувствую, как снова начинает тянуть низ живота.

Я хочу схватить этот чертов клейкий стикер со стола и залепить ей рот, чтобы даже близко не смела произносить такие омерзительные вещи.

Какой-то животный инстинкт самки — наказать обидчика выбранного тобой самца, от которого у тебя планируется потомство.

Меня тошнит.

Тошнит от омерзения, когда представляю, что во мне были бы хромосомки чужого мужика.

Я не знаю, что мной руководит: гормоны ли это, либо мой еврейско-русский темперамент, но я хватаю кучу макулатуры, сумку, счастливую пеленку и вылетаю из кабинета врача, которого всегда уважала, но в миг возненавидела.

Мне противна эта женщина.

«Видишь, у нас всё получилось?!» — хмыкаю и хлопаю от души дверью.

«Нет, Татьяна Викторовна, это У НАС С ЛЕОНОМ всё получилось!!!».

Несусь по коридорам консультативного перинатального центра, не разбирая дороги и расталкивая прохожих.

Лишь на улице позволяю себе глубоко вздохнуть и замедлить свой бег. Присаживаюсь на скамью у небольшого фонтана и смотрю. Смотрю в одну точку, не моргая, потому что в голове такой хаос из беспорядочных мыслей и изобилия информации, что мой и так недалекий мозг, попросту не успевает подавать сигнала моргания.

Всё смешалось: чувства, эмоции, переживания, мысли.

Я словно на центрифуге, не могу поймать фокус, горизонт, устойчивого положения, сконцентрировать мысли.

А потом я случайно цепляюсь за скульптуру фонтана: обнаженная полная женщина. Я скольжу глазами по ее широким бедрам, по совсем не плоскому животу и останавливаюсь на пышной голой груди, которой она кормит новорожденного ребенка.

Ребенка…

И вот только сейчас на меня снисходит озарение, что я беременна.

Я БЕРЕМЕННА…

Закрываю лицо руками и начинаю плакать.

Что же мы с тобой натворили, Леон?

Как же так получилось?

Почему сейчас?

Где же были твои говнистые хромосомки, когда нужно было спасать наш брак?

Я реву.

Реву белугой, скулю щенком, разлученным с матерью.

Мой телефон начинает истошно вопить, будто звонящий знает, насколько мне сейчас плохо.

На экране появляется рыжая хохочущая голова.

Моя подруга. Словно чувствует.

— Привет, — отвечаю сквозь слезы.

— Привет, Богиня! — настороженно шепчет Сашуля и слушает, пытаясь хоть что — то распознать по моему голосу. — Ты сходила к гастроэнтерологу? Что сказал врач?

Сжимаю крепко глаза, слизываю языком слезы и сопли, оседающие на подрагивающих губах.

— Агат?

Наверное, я слишком долго молчу.

— Дай мне контакты твоего врача, у которого ты стояла на учете… — замолкаю и всхлипываю, — по беременности.

— Ох… малышка, — жалобно тянет подруга.

А я снова реву…