Игроки и жертвы

10

Спокойное утро первомайских праздников было почти нереально прекрасным. Я стояла на кухне, наблюдая, как тёплые солнечные лучи проникают сквозь занавески и ложатся золотыми полосками на стол. Аринка, взъерошенная и в пижаме с принцессами, уже смеялась над чем-то, что ей рассказывала бабушка Маша. Звуки их смеха согревали душу, и на мгновение я ощутила, что счастье действительно рядом — вот оно, в этих простых моментах.

Приготовив на завтрак румяные сырники, я накрыла стол и на секунду замерла, почувствовав болезненное сжатие в груди. Это было воспоминание, живое, тёплое, но всё ещё болезненное. Когда-то это была наша с Павлом традиция: в выходные мы обязательно готовили вместе сырники или блинчики, а потом ели их в саду нашего большого дома, наслаждаясь медленным течением жизни. Тогда было столько света, любви и беззаботности, что казалось, ничто не сможет разрушить этот маленький мир.

Теперь у меня не было ни дома, ни сада, ни…. Паши. Я хорошо помнила тот страшный день, когда к нам в дом влетели сотрудники полиции, уложив мужа лицом в пол. Их не остановили ни крик Арины, ни мои вопросы, ни то, что Павел не стал оказывать сопротивления, находясь в таком же шоке, как и я сама.

Я все время задавала себе один и тот же вопрос на протяжении того полугода, пока шло следствие, и муж находился в СИЗО: решились бы его конкуренты на подобное, если б я не оставила свою работы ради семьи? Стали бы использовать с своей борьбе против мужа такие методы?

Вряд ли. Я была бы щитом, который мог бы их остановить. Вместо этого я выбрала тихую жизнь, семейный очаг, и эта моя слабость обернулась нашим разрушением.

Конфискация имущества, арест счетов, постоянные допросы в грубой форме — это был ад, завершивший в тот момент, когда я думала, что мы побеждаем. Короткое и холодное сообщение, которое я получила в тот день, разбило меня на тысячи осколков. Павел был мёртв. Его жизнь оборвалась внезапно и жестоко, прямо в стенах СИЗО. Вторым ударом стало то, что все имущество, кроме этой квартиры, принадлежавшей нашей бабуле, внезапно оказалось в руках третьих лиц.

И я сломалась. Я покорно сломалась под ударами судьбы, лишенная возможности отстаивать свои интересы, потерявшая самое дорогое и любимое. Но даже сейчас, в глубине души, я понимала: если бы я собралась, если бы не сломалась, я могла бы, наверное, найти следы этой грандиозной аферы, которую провернули конкуренты Павла. Я могла бы попытаться вернуть наше имущество, разоблачить всех, кто воспользовался нашей бедой. Вопрос "что, если бы" мучил меня ночами, но в те дни у меня не было сил даже на то, чтобы просто встать с кровати, не говоря уже о том, чтобы вести войну. А сейчас чувство вины и осознание собственной слабости жгло меня каленым железом.

Как ни парадоксально было это признавать, но ночь, проведенная с Кириллом словно разбудила меня. Изломала, уничтожила, растоптала и…. разбудила. Я оглянулась на то, как жила больше года и ужаснулась: может ли разумный человек вести столь жалкое существование?

Эта ночь с Кириллом была катастрофой, но она вырвала из меня все то, что так долго делало меня жертвой, принеся вместо жалости к себе, злость, ненависть и ярость.

Эти чувства бурлили во мне, как расплавленный металл, обжигая изнутри и лишая покоя. Я не могла отделить одно от другого — ненависть к нему, человеку, который воспользовался моей слабостью, и ярость на саму себя, что позволила этому случиться. Они сливались в один раскалённый комок, который питал меня, заставляя снова чувствовать, двигаться, жить.

— Мам, смотри! — Аринка принесла мне свой рисунок, нарисованный с утра. — Это наша семья!

У меня перехватило горло от боли и любви. Вдохнула глубоко и медленно, прогоняя горькую волну воспоминаний, которая подступила к горлу. Смотрела на яркий, немного корявый рисунок Арины, где она с детской непосредственностью изобразила нас троих — меня, её и бабушку Машу. Мы все держались за руки, наши улыбки были такими широкими, что казалось, они способны разогнать любые тучи. Но отсутствие Павла резало глаза и сердце, как невидимый нож.

— Это очень красиво, солнышко, — сказала я, стараясь улыбнуться, и провела рукой по её мягким, рыжим волосам. — Ты у меня настоящий художник.

Арина сияла от похвалы, её глаза блестели от радости, и она обняла меня крепкими, тёплыми ручками, в которых заключалась вся её невинность и любовь. Это простое проявление детской нежности удержало меня на плаву, заставило не расплакаться прямо здесь, в этой комнате, пропитанной воспоминаниями и болью.

— Мам, — шепнула она, прижавшись ко мне, — мы ведь всегда будем вместе, правда?

Я обняла её в ответ, крепко прижав к себе, как будто только так могла защитить нас от всего зла в мире. Моё сердце ещё болело, жгло от утраты и сожалений, но в тот момент я знала: ради этой крошечной жизни, ради её счастья и её уверенности в будущем я должна бороться. Я должна быть сильной.

— Конечно, милая, — прошептала я, уткнувшись носом в её волосы и глубоко вдыхая их детский запах, который всегда напоминал мне о том, что всё ещё есть что-то чистое, что-то стоящее, за что стоит жить. — Мы всегда будем вместе.

Мария смотрела на нас, и в ее лице и улыбке я читала отражение собственной боли.

— Она начинает его забывать…. — тихо покачала головой бабушка, когда дочка убежала из кухни в свою комнату. — Слишком маленькая была….

Я кивнула, кусая губы.

— Не вини ни ее, ни себя, — Маша положила свою сухую руку на мои, лежащие на столе. — Пора и тебе жить начинать, Агата. Ты молодая и красивая… в 35 жизнь не заканчивается…

— Я и живу, бабуль… — слабо ответила я, вытирая непрошенные слезы.

— Нет, моя хорошая, ты — тоскуешь. Винишь себя и за смерть Паши, и за свою слабость…. И даже за то, что… — она замялась, — то, что с тобой случилось пол года назад.

Я дернулась, как от удара.

— Агата, — свекровь покачала головой, — я ведь не дура. Я вижу, как ты мучаешься, как тебе тяжело. И даже если ты мне не рассказываешь, я чувствую твою боль. Но ты должна понять, что держать это в себе — всё равно что жить с занозой в сердце. Оно не заживет, пока ты её не вытащишь.

Я сжала зубы, чтобы не разрыдаться, снова кусая губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции. Свекровь, моя мудрая и заботливая Маша, видела меня насквозь. Она знала, что я прячу, что скрываю за своей внешней собранностью.

— Я… не знаю, как всё отпустить, — призналась я, чувствуя, как внутри разрастается ледяная пустота. — Не знаю, как перестать себя винить, как перестать чувствовать, что я всё потеряла из-за своей слабости…

— Начни с малого, Агата…. Разбери вещи Паши, их давно пора… отдать.

— Разобрать вещи… — повторила я, словно пробуя это на вкус, понимая, как непросто даже произнести эти слова. — Я пыталась, бабуль, правда… Но мне кажется, что, если я отдам его вещи, я отдам и память о нём.

Маша вздохнула, её лицо было полным сочувствия и грусти.

— Память не в вещах, Агата, — тихо сказала она, снова поглаживая мою руку. — Она в твоём сердце, в Арине, в тех моментах, что вы прожили вместе. Но вещи… они могут удерживать тебя в прошлом, мешая тебе двигаться дальше. Это не значит, что ты его забываешь, это значит, что ты позволяешь себе жить дальше. Отпусти его, Агата. Отпусти моего сына. Уже пора.

Я закрыла заплаканное лицо руками, позволяя себе эту слабость лишь с той, кто был мне ближе всего в мире.

— Почему сейчас, бабуль? Почему ты сейчас заговорила об этом?

Маша немного замялась, её взгляд был проникновенным и полным заботы. Она осторожно сжала мои руки, словно передавая через прикосновение всю свою поддержку и силу.

— Потому что я вижу, как ты застряла, моя девочка, — тихо ответила она, её голос дрожал от эмоций. — Ты много вынесла за эти годы, и я горжусь тем, как ты держалась ради Арины, ради меня…. Но… Агата… — она с огромным трудом подбирала слова, — я не знаю, где ты взяла деньги на мою операцию, но…. тебя тогда словно разорвало на части. А потом ты рванула вперед. И мне стало страшно от той скорости, с которой ты меняла свою жизнь. А теперь я понимаю, что пора сбросить все якоря… — она замолчала. — Не знаю как объяснить…. Если так будет и дальше, такие рывки… они ничем хорошим не закончатся. Ты должна идти вперед ровно и спокойно…. А не такими отчаянными рывками…. Понимаешь?

— Ты уже всё доказала, моя девочка, — продолжила она. — Доказала тем, что каждый день поднимаешься, заботишься об Арине, поддерживаешь нас. Но жизнь — это не гонка. Это путь, и на этом пути можно позволить себе замедлиться, вдохнуть воздух полной грудью. Позволь себе не только бороться, но и жить. Ради себя. Ради неё. Поэтому мы сейчас уходим в парк, Арина давно просила, ты же остаешься дома…. Коробки в кладовке, Агата. Сделай то, что надо. А после — приходи к нам. Гордой и красивой, такой, какой тебя любил мой сын. Поняла?

Маша аккуратно встала из-за стола, повернулась к двери и позвала Аринку, которая с радостным смехом выскочила из комнаты. Они собрались, и Арина подбежала ко мне, крепко обняв, прежде чем убежать в прихожую.

— Мам, приходи скорее! — крикнула она, светясь от счастья.

— Обязательно приду, — улыбнулась я, проводив её взглядом.

Когда за ними закрылась дверь, я осталась одна в тишине нашей квартиры. Коробки в кладовке… Я знала, что за этим невинным напоминанием скрывается болезненный и неизбежный момент, который я откладывала так долго.

Центральный парк в этот солнечный праздничный день был настоящим оазисом смеха и радости. Люди гуляли с семьями, дети катались на велосипедах и самокатах, играли в догонялки или запускали воздушных змеев, их звонкие голоса разносились по всей территории парка. Повсюду витал аромат уличной еды — сладкой ваты, жареного попкорна, свежих фруктов, которые продавали на ярких лотках.

Я присоединилась к своим через три часа после того сложного утреннего разговора. Вещи Паши теперь были упакованы и сложены в коробки, которые я унесла в ближайшую церковь. Это было очень тяжело — каждая его рубашка, каждый дорогой костюм, каждая футболка все еще хранили его запах, вызывали воспоминания о нежности и любви, о безграничном доверии. Они были символом нашего счастливого, благополучного прошлого, с которым я прощалась навсегда. Плакала, зарываясь лицом в его вещах, и отпускала, сжав зубы. И это чувство грусти и боли всё ещё переплеталось внутри меня, когда я шагала по парку, стараясь впитать тепло и энергию вокруг. Однако было и еще одно чувство — облегчения. Я словно действительно отпустила его, хоть и знала, что любовь к нему будет со мной всегда.

Маша сидела на скамейке под большим деревом, её глаза были прикрыты, а лицо светилось от легкой дремоты и удовольствия. Арина же носилась по траве неподалёку, её звонкий смех наполнял пространство вокруг, заставляя сердца окружающих невольно улыбаться. Одетая в простые джинсы и футболку, которые она уже умудрилась испачкать, она была похожа на непоседливого мышонка.

Я подошла к ним, и Арина тут же заметила меня, побежала навстречу и бросилась в мои объятия.

— Мам, ты пришла! — закричала она, прижимаясь ко мне, её счастье было заразительным и искренним.

— Конечно, пришла, мышонок, — я крепко обняла её, впитывая её энергию, её смех, её простую и светлую радость.

Маша открыла глаза и улыбнулась мне, в её взгляде читалось понимание.

— Как прошло? — спросила она тихо, но по её лицу я видела, что она уже догадывалась об ответе.

— Тяжело, — призналась я, кивнув, чувствуя, как впервые за долгое время внутри меня стало немного просторнее и спокойнее. — Теперь… но теперь действительно легче.

Маша внимательно осмотрела меня с ног до головы, и в её глазах мелькнула тёплая, одобрительная улыбка. Она удовлетворённо кивнула, отмечая мой внешний вид и улыбку, которая, несмотря на заплаканные глаза, выглядела искренней и светлой. Я знала, что ей это понравится: простые белые джинсы и белая футболка подчёркивали лёгкость и свежесть образа, а волосы, собранные в высокий хвост, струились по плечам яркими, крутыми рыжими локонами, придавая мне что-то дерзкое и уверенное.

Наверное, сегодня был первый день за долгие два года, когда я взглянула в зеркало и действительно себе понравилась. Я выглядела не просто собранной и ухоженной, но живой, с искорками в глазах, которые, казалось, потихоньку возвращались.

— Красавица, — прошептала Маша, глядя на меня с любовью и гордостью. — Вот так я хочу тебя видеть каждый день. Живую и сияющую.

— Эх, бабуля, — вздохнула я, садясь рядом с ней на скамейку и закрывая глаза. — Я постараюсь.

— Агата, если вдруг в твоей жизни… появится мужчина…

Меня враз передернуло от ее слов.

— Спасибо, не надо, — вырвалось против воли.

Маша покачала головой, её взгляд оставался мягким, но в нём сквозила непоколебимая мудрость и понимание. Она осторожно положила руку на моё плечо, словно пытаясь передать мне свою силу и терпение.

— Агата… милая… ты молода…

— Бабуль, — я обняла ее, стараясь закрыть тяжелую для меня тему, — пожалуйста. В моей жизни уже был самый лучший и любимый мужчина в мире. Второго такого просто нет. Да и не допущу я, чтобы рядом с Аринкой был кто-то посторонний.

Маша вздохнула, и её лицо отразило всю ту нежность и заботу, что она испытывала ко мне и Арине. Она аккуратно обняла меня в ответ, прижимая к себе, словно надеясь своим теплом согреть все те трещины и раны, что остались внутри меня.

— Я понимаю, — мягко произнесла она, её голос был полон сострадания. — И ты знаешь, я никогда не буду давить. Просто… знай, что иногда жизнь преподносит сюрпризы, когда мы меньше всего этого ожидаем. И если вдруг… когда-нибудь… кто-то захочет быть частью нашей семьи, то не всё так страшно, как кажется сейчас. Ты всё равно будешь оберегать Арину лучше всех.

Я засмеялась, скрывая собственную растерянность и беспомощность.

— Бабуль, к чему такие разговоры? Мне хорошо с тобой и малышней, зачем мне кто-то еще?

— Ты… красивая и сильная…. Тебе одной будет очень тяжело, — она вздохнула.

Внезапно, у меня по спине прошел легкий холодок, мне вдруг показалось, что кто-то смотрит прямо мне в спину. Я слегка повела плечами, пытаясь сбросить это ощущение. Я оглянулась, но, конечно же, ничего подозрительного не увидела. Парк был полон отдыхающих: дети с визгом бегали по газону, пары неспешно прогуливались, бабушки кормили птиц у пруда. Всё казалось абсолютно нормальным и спокойным. Но ощущение, будто чей-то пристальный взгляд скользит по моей спине, не исчезало.

— Агата, что-то не так? — спросила Маша, заметив моё внезапное напряжение.

— Нет, всё в порядке, — поспешила я её успокоить, выдав натянутую улыбку. — Девочки, хотите мороженого?

Аринка радостно подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и тут же бросилась ко мне, с сияющими от счастья глазами.

— Да! Хочу! Хочу! Хочу! Хочу! С шоколадом и клубникой! — закричала она, а её смех, звонкий и беззаботный, немного развеял моё внутреннее напряжение.

— Хорошо, тогда идём выбирать, — ответила я, стараясь сделать голос бодрым, но ощущение чужого взгляда всё ещё не отпускало.

Мы с бабушкой и Ариной направились к киоску с мороженым. Солнце ярко светило, и ветерок приятно шевелил мои распущенные рыжие локоны. Я уже почти убедила себя, что это была всего лишь иллюзия, когда, краем глаза, заметила высокую фигуру, стоящую чуть в стороне. Сердце екнуло, но я не успела разглядеть лицо человека. Фигура скрылась за толпой людей, и я не могла быть уверена, что мне это не привиделось.

— Агата? — задела меня за рукав Мария. — Ты какая-то напряженная?

— Похоже мне пора лечится от паранойи, — пробурчала я, расплачиваясь за мороженое. — Подожди, мышонок, руки! — присела перед дочкой, вытирая ее руки влажными салфетками.

Арина уничтожила свою порцию с такой скоростью, что я серьезно забеспокоилась, что она заработает ангину. Но глядя как дочка уносится с воплем на огромную детскую площадку, махнула рукой и присоединилась к бабуле за столиком уличного кафе.

Наш разговор ушел с опасного русла и потек легко и непринужденно. Я уже и забыла, как это просто сидеть и наслаждаться хорошей погодой, детскими голосами, вкусным мороженным и приятным разговором.

Пока до нас не донеслись гневные голоса со стороны площадки.

Невольно мы обе подняли головы и посмотрели в сторону, где разразился нешуточный скандал, сопровождаемый плачем и руганью. Сердце тут же болезненно сжалось, и я подскочила на ноги, понимая, что на мою дочь с громким матом набросилась какая-то незнакомая женщина.

Мир вокруг словно застыл, и всё, что я могла слышать, — это стук собственного сердца. Не раздумывая ни секунды, я рванула к детской площадке, кровь бурлила в жилах, а ноги будто сами несли меня вперёд.

Арина стояла в центре этой сцены, сжимая свои крошечные кулачки и глядя на женщину упрямым, холодным взглядом ярких, как два изумруда, глаз. Рядом кричал и захлебывался плачем мальчишка, года на четыре-пять старше Арины, с разбитым носом.

— Что такое? — холодно рыкнула я на женщину. — С какого лешего вы кричите на мою дочь?

— Твоя мелкая тварь толкнула моего сына с горки! — заорала мне в ответ хабалка.

— Арина? — я старалась сохранить полное спокойствие, но вокруг нас уже собирались другие мамы.

— Он толкал нас, — спокойно ответила дочка, вскидывая на меня голову, — я раз попросила, второй… он продолжал. Уронил меня, мам, вот, — дочка показала мне колено от одного вида которого у меня волосы на голове зашевелились, кровь уже запеклась, но корочка выглядела ужасно, а вокруг уже расплывалось синее пятно синяка.

— Арина, — я упала перед ней на колени, осторожно задевая колено, — почему ты мне не сказала?

— Мам! — дочка смотрела упрямо и твердо, — зачем? Если он не понимает слов, нужно дать понять другим способом.

Арина! — я даже не знала плакать мне или гордиться дочерью. — И ты…

— Я поступила с ним, мам так, как он поступал с другими, — сжала дочка губы. — Чтоб на себе понял, как это больно!

— Она толкнула моего сына с горки! — снова закричала женщина, её голос становился всё более пронзительным. Её лицо раскраснелось от злости, а губы скривились в насмешливую, жестокую гримасу. — Он мог серьёзно пострадать!

Я встала, оборачиваясь к этой женщине, и встретила её взгляд со спокойной, холодной решимостью. Вокруг нас собралась толпа мам с детьми, и все они с напряжённым интересом следили за происходящим, ожидая развития событий.

— Ваш сын толкал других детей, — спокойно сказала я, стараясь сдерживать гнев. — Моя дочь пыталась урезонить его словами, но он не слушал. Она защищалась.

— Я вас и вашего мужа по судам затаскаю! — орала мне в лицо баба.

— Мужа? — переспросила я с едва заметной усмешкой, не сдержав легкой усмешки. Это заявление показалось настолько абсурдным, что на мгновение даже смягчило напряжение. — Удачи вам в этом деле, — добавила я с холодным спокойствием.

— А он что, за вашей спиной спрятаться решил? — верещала тетка. — Как советовать дочке, так первый. А как со мной говорить — смылся?

Я почувствовала, как белею.

— Арина?

— Мам…. — она всхлипнула. — Папа… я думала… это он. Потом только поняла, что не он….

Мне показалось земля ушла из-под ног, подошедшей Марии пришлось поддержать меня за локоть.

— Мышонок…. Что он? Что случилось?

— Когда я упала и стукнулась, то заплакала и хотела идти к тебе. Но папа… тот мужчина… он вдруг подошел ко мне…. Посмотрел колено, подул. Погладил по голове. Сказал…. Сказал, что я должна научиться защищать себя….

— Мой храбрый, умный мышонок, — я судорожно прижала дочь к себе.

— Вы…. — тетка только открыла рот.

— Заткнись! — рыкнула я на нее, — хочешь разборок — встретимся в суде! Пошла теперь прочь!

Видимо вид у меня был такой, что она сразу замолчала.

— Мышонок…. Этот мужчина, как он выглядел?

— Высокий, мам. Красивый. Теплый, как папа. И пах приятно.

— Мышонок, — стараясь говорить, как можно спокойнее, я отстранилась чуть-чуть, чтобы заглянуть дочери в глаза. — Ты больше его не видела? Он ушёл сразу?

Арина задумалась, её взгляд на мгновение стал отрешённым, будто она снова переживала этот момент.

— Да, мам, — прошептала она, а в глазах заблестели слезы. — Он ушёл.

— Хорошо…. — я гладила ее по рыжим волосам, а глазами скользила по парку, пытаясь понять кто посмел подойти к моей малышке, — хорошо…. А раньше? Раньше ты его видела?

— Нет, мам…. Прости, мама, я правда думала…. Что папа вернулся…. Я так его плохо помню… мам….

Сердце сжалось от невыносимой боли, когда я услышала это. Аринка, моя малышка, всё ещё надеялась, что её папа вернётся, что всё будет, как раньше. Я сама изо всех сил боролась с этим желанием верить в невозможное, но для ребёнка утрата была ещё более жестокой и непонятной.

— О, мышонок, — прошептала я, крепко обнимая её и чувствуя, как горло перехватывает от слёз. — Ты не виновата. Всё хорошо, зайчик мой. Ты просто соскучилась по папе, как и я.

Арина разрыдалась, уткнувшись в мою грудь, и я прижимала её к себе, стараясь не расплакаться самой. Это чувство беспомощности и боли, которое захлестнуло меня, было невыносимым.

— Он в джинсы был одет и голубую рубашку, — вдруг тихо сказала тетка, явно понимая, что произошло нечто посерьезнее драки между детьми. — Вещи очень дорогие, хоть и простые. И часы на руке не простые. Высокий, волосы темные, каштановые такие, глаза очень пронзительные. В очках. И вел себя так, словно действительно был отцом вашей девочки.

— В очках? — переспросила я, чувствуя, как сердце снова начинает биться с бешеной скоростью. В голове закрутился вихрь мыслей, но ни одна из них не могла уловить хоть что-то логичное. — Тёмные волосы, голубая рубашка…

Образ возник перед моим внутренним взором, и я едва не задохнулась. Кто этот мужчина, который осмелился подойти к моей дочери? И почему он вёл себя так, будто действительно был частью нашей семьи?

— Да, — тётка кивнула, её взгляд уже не был таким враждебным. Похоже, её собственное возмущение уступило место беспокойству. — И когда он ушёл, девочка выглядела… спокойной. Я подумала, что он правда её отец.

Мария крепче сжала мою руку, пытаясь передать хоть каплю уверенности, которой мне сейчас так отчаянно не хватало.

— Агата… может просто человек увидел упавшего ребенка и решил помочь, — пыталась успокоить меня свекровь, сама выглядевшая так, что я испугалась за ее слабое сердце.

— Может быть, — прошептала я, хотя тревога продолжала грызть меня изнутри, не желая отпускать.

Арина уже не плакала, только прерывисто всхлипывала, прижавшись ко мне. Я снова обняла её, гладя по мягким, рыжим волосам и делая глубокий вдох, чтобы взять себя в руки.

— Всё хорошо, моя девочка, — прошептала я, хотя самой мне было совсем не спокойно. — Ты в безопасности, и я всегда рядом. Вы, — подняла глаза на женщину, — вот моя визитка, — достала из сумки карточку и протянула ей. — Сводите сына к врачу, я оплачу все расходы. Спасибо…. Что описали этого человека.

— Да ладно…. Тут такое…. Не дай бог. Только, знаете, не похож он был на извращенца или что-то подобное. Лицо жесткое, но… адекватное, что ли. Кстати, знакомое откуда-то, но вспомнить не могу откуда. Может и правда просто увидел, что ваша дочь с разбитым коленом плачет, вот и подошел.

Женщина нервно пожала плечами и посмотрела на визитку в своей руке, будто не ожидая такого жеста. Я заметила, как её выражение смягчилось, пока она пыталась припомнить, где могла видеть этого незнакомца.

— Спасибо, — тихо добавила она, видимо, поняв, что ситуация оказалась намного сложнее и болезненнее, чем казалось вначале. — У сына ничего серьёзного, просто синяк. Я проверю, конечно, но… Извини за крик.

— И ты тоже, — кивнула я. — Дети….

— Я позвоню, если вспомню что-то еще, — тетка взяла сына за руку и покинула площадку.

Я медленно поднялась на ноги и, взяв Арину на руки, тоже направилась к выходу из парка. Хватит с нас сегодня прогулок.